Из детства

       
       Мы переехали на новую квартиру. Вернее, это был целый дом, большой кирпичный, двухэтажный, с резным деревянным крыльцом под железным навесом, с маленькими башенками на крыше, украшенными флажками-флюгерами. Позади дома -маленький садик, весь заросший кустами жасмина и сирени, таких высоких, что огромные созревшие цветы свисали прямо на веранду второго этажа, в окна-витражи, выложенные разноцветными стеклами. Наша прежняя квартира тоже не была коммуналкой и очень мне нравилась, но это был просто настоящий дворец! Отец получил новое назначение, он стал начальником строительства новой железной дороги где-то в Сибири, а это значило, что, "если раньше он почти не бывал дома и мы редко его видели, то теперь мы его не увидим совсем". Так говорила моя мама, собирая отцу чемодан, вытирая платочком глаза. Слезинок на ее щеках я никогда не видела, потому что она не давала им возможности выкатиться из глаз. Папа успокаивал ее, целовал в пушистые светлые волосы, обещал часто писать и по возможности приезжать. Мама грустно усмехалась, как бы говоря:"Кого ты пытаешься обмануть: меня или себя?" За окном раздался громкий сигнал автомобиля, мы заторопились и отправились провожать отца на вокзал.
      Я очень любила вокзал, его праздничную, шумящую толпу, как на демонстрации первого мая. Вокзал - это огромные черные паровозы с красной звездой впереди и клубами пара из-под колес, это предупреждающие крики носильщиков в черной форме со сверкающими бляхами на поясах и кокардами на фуражках, это красиво одетые женщины в шляпках, спешащие к своим местам в вагоне, это ожидание чего-то нового, интересного - поездка в неведомое. Жаль только, что в этот раз мы с мамой никуда не ехали! И толпа меня совсем не интересовала, а даже раздражала, потому что за этой суетой мы все время переходили с места на место, уступая дорогу спешащим пассажирам, и я не могла просто спокойно посмотреть на отца, быть может получше запомнить его мягкие добрые черты, еще раз услышать его низкий ласковый голос, прикоснуться к теплой щеке. Если бы я могла знать, что вижу его в последний раз, никто бы мне не смог помешать повиснуть у отца на шее и закричать:"Не уезжай! Останься! Если ты уедешь, ты погибнешь!" Наивная! Было ли хоть что-нибудь или хоть кто-нибудь на этом свете, кто мог бы его спасти!
     Раздался резкий гудок паровоза, свисток дежурного, в репродукторе хриплый голос объявил посадку. Поезд тронулся, и отец, высунувшись из окна, все махал и махал рукой, пока поезд не исчез за поворотом.
"Вот, Дуняша, и остались мы с тобой одни!"- сказала мама.
"Это я осталась одна,"- подумала я. Мама с утра до вечера пропадает на работе, а я весь день - под присмотром нашей домработницы тети Клавы, женщины строгой и скучной.
      Наступило самое замечательное время в году - летние каникулы. Почему-то мама считала, что в это время мне не обязательно строго придерживаться расписания, которое придумал для меня папа.
"Каникулы - это каникулы! Ребенок должен отдыхать!"- говорила мама и я с ней была совершенно согласна. Я была абсолютно свободна. У меня появилась возможность поподробнее изучить дом. Он был такой большой! Или это мне просто казалось, потому что я была маленькой! Но тем не менее, я отправилась в путь!
Весь второй этаж занимала наша квартира, поэтому с ним я была уже знакома. На первом этаже жила тетя Клава, дворничиха Зина со стариком отцом и сыном Сережей, мальчиком, лет десяти. Друзей у меня еще не появилось и мне очень хотелось познакомиться с соседом, но пока ничего не получалось. Утром он стрелой вылетал из дома и пропадал где-то целый день, не приходил даже обедать, хотя мать истошно кричала на весь двор:"Сережа, иди обедать! Сережа, домой! Вот только приди, выдеру, как Сидорову козу! Думаю, что именно поэтому он не торопился домой! Ну,кто же согласится добровольно явиться на расправу?
    Мне не нравился противный голос дворничихи, но благодаря этим крикам, я многое узнала о соседе, не будучи с ним даже знакома. Я узнала, что зовут его Сергеем, что учится он не очень хорошо и его классный руководитель вызывал мать в школу, что, играя в футбол вместе с мальчишками из двора, он разбил стекло в соседнем доме, что он лентяй и дармоед, весь в своего папочку-бездельника,неудачника, пьяницу и дебошира. Правда никакого папочки я так и не обнаружила, думаю, его совсем не было, но не мог же сын быть таким никчемным в свою мать -труженицу. В общем мать Сережи рассказала о нем все, что можно и все, что не нужно, не только мне, но и всей округе, хотя, кроме меня это было вряд ли кому-то интересно.
     Самым заманчивым местом в нашем доме для меня был чердак. Там я еще не была, поэтому, решительно пройдя через кухню, я вышла на черную лестницу и по маленьким деревянным ступенькам поднялась наверх. Дверь легко поддалась и я оказалась в полутемном помещении, перегороженным деревянными балками. Посередине чердака уходил вверх кирпичный столб печной трубы. Странно, самой печи в доме я не видела. На улице стоял июнь и мне даже в голову не пришло задуматься, как дом отапливается зимой?
     Вдруг, я услышала шорох в углу за трубой, там кто-то был! В первый момент я испугалась, решив, что это крысы! А может это просто кошка? Для крысы и для кошки что-то великовато, больше похоже на медведя! Но откуда на чердаке медведь?
"Зверь" зашевелился и пошел прямо на меня. Я хотела закричать и броситься к выходу, но голос от страха пропал, а ноги приросли к полу. В этот момент "медведь" попал под луч света, пробивавшийся на чердак через маленькие окошки в башенках и я поняла, что это не зверь, а человек в шкуре зверя, вернее мальчишка, маленький мальчишка. Страх мой улетучился мгновенно, и мне стало неудержимо смешно: такой неуклюжей и нелепой выглядела огромная черная шкура медведя на маленьком тощем пареньке с согнувшимися коленками под тяжестью мохнатой грязной шерсти. Я засмеялась.
     "Ты смелая!"- сказал Сережа, а это был именно он.
"Ну, что ты! Я так испугалась! В первый момент! Я знаю, ты - Сережа, сын тети Зины, а я Оля!"- я протянула руку. Мальчишка тщательно вытер свою о штаны, мы познакомились.
     "Что у тебя здесь? Штаб? Как в "Тимур и его команда"?"
     "Какая команда? Кроме меня здесь никого нет! У моей матери мышь в дом не проскользнет, никого не пустит, а, если узнает, что я здесь прячусь, чердак запрет! Так что ты смотри, не проговорись, язык за зубами держать можешь?"
     "Я тайны хранить умею!"
     "Выдашь, вздую!"- он с силой сжал кулак.
Я, конечно, обиделась!
     "Ты думаешь, если я девчонка, то мне нельзя доверять? Не стыдно тебе грозиться? Я думала мы станем друзьями! Я здесь никого не знаю! Но, если ты считаешь, что с девчонкой дружить нельзя, тогда нам говорить не о чем! Я пойду, не беспокойся, я никому ничего не скажу!"
     "Погоди, не уходи! Не обижайся! Пойдем, я тебе все покажу! Конечно, ничего особенного!"
     В самом дальнем углу чердака стояло огромное кожаное кресло, совсем еще не
старое.
    "Как оно сюда попало, оно же даже в дверь не пройдет, такое огромное?"
    "Не знаю, оно уже здесь было."
    Рядом с креслом стоял небольшой круглый стол, вместо одной ноги - кучка
кирпичей. На столе - керосиновая лампа, стопка газет и журналов, рядом какие -
то железки, палки, веревки - старый, не нужный хлам. Присмотревшись, я
разглядела, что это не совсем хлам. Там были рамы от картин, резные, с
позолотой, вполне приличный велосипед, правда без цепи, огромный сундук
с навесным замком.
"Он закрыт!"- сказал Сережа.
"Интересно было бы узнать, что там внутри?"
"Интересно, только ключа нет! Как же его откроешь без ключа?"
"А ты у матери не спрашивал, у нее же целая связка на поясе, может среди них
есть и от сундука?"
"Какая ты умная, мне это в голову не пришло! Только, если ты такая умная,
придумай, как этот ключ получить, чтобы мать не стала ничего спрашивать?
Что она, по-твоему, дура? Она сразу заподозрит неладное!"
"Нужно что-то придумать! Что ты сразу паникуешь раньше времени? Подумаем,
может что-нибудь и придет в голову! В конце концов, можно просто перепилить
замок!"
"Ага, целый год пилить будешь! И чем ты собираешься пилить?"
"Ну, я не знаю! Это уже по вашей части! Ты же мужчина! Поговори с дедом,
посоветуйся, может он чем поможет?"
"А что я ему скажу, если он спросит, зачем мне это?"
"Господи! Почему вы, мужчины, такие беспомощные в самых простых вещах!
Скажи, что нужно какую-нибудь железку перепилить!"
"Какую?"
"Не знаю! Ты хоть что-нибудь сам придумать можешь!"
"Могу!"- Сережка надулся.
"Не обижайся! Давай решим так: я попробую раздобыть ключ, а ты - пилу!
Женщинам всегда достается самое трудное!"- вздохнула я.
На следующий день мы опять встретились на чердаке.
"Ну, что? Ты что-нибудь придумала?"- наскочил на меня Сергей с вопросами. Похвастать мне было нечем и я даже пожалела, что мысль о ключе пришла в мою голову. Но Сергей был доволен, что у меня ничего не получается, потому что он-то как раз провел операцию по раздобыванию пилы значительно успешнее меня. Дед обещал порыться в своих инструментах в подвале и найти какую-то специальную пилу для металла. Оставалось только ждать!
    "А в подвале я тоже еще не была!"- сказала я.
    "А там и делать нечего, там же материн склад: лопаты, метлы, песок, дедов станок, грабли, инструменты, да мешки какие-то с удобрениями. Мать с дедом туда- сюда шныряют, то за одним, то за другим. Там делать нечего, если не хочешь лишний подзатыльник получить!" "Станок? Какой станок?" "Столярный." "А что на нем делают?"
     "Точно я не знаю! Дед все время какие-то деревяшки стругает! Для теплиц, для садика, видела во дворе сад?"
     "Я там еще не была!"
     "А где же ты была: там не была, там тоже не была, что же ты тогда делала?"
     Я пожала плечами:
    "В школу ходила!"
    "Я тоже ходил, ну и что?"
    "Значит, мы по-разному ходили!"- ответила я, намекая на его "отличную" учебу.
    "Что ты хочешь этим сказать?"
    "Ладно, не будем ссориться, пойдем, покажи мне сад."
     Мы вышли на улицу в маленький палисадник за домом. Пробравшись через кусты сирени, мы оказались среди аккуратненьких грядок, на некоторых из них уже пробивались зеленые кустики.
    "Это, наверно, редиска, а это - клубника, а может все наоборот, я в этой зелени не очень-то разбираюсь, а ты?"
    "Совсем не разбираюсь!"- огорченно вздохнув, призналась я.
    "Не расстраивайся, если тебе это интересно, дед тебе все расскажет, покажет. Ему только дай волю, он тебе целый день про лук с морковкой рассказывать будет."         "Ты знаешь, вряд ли я выдержу целый день слушать про лук. Про клубнику - и то, не выдержу! По-моему, есть клубнику значительно интереснее, чем слушать про нее! Лучше один раз скушать, чем сто раз слушать!"- мы хором засмеялись.
     Когда мы немного успокоились, Сергей спросил, где окно моей комнаты.
     "А ты угадай, у меня самое замечательное, самое необычное окно во всем доме, а вообще-то это даже и не окно..."
     "А целая веранда!?"
     "Угадал, угадал, у меня самая лучшая комната в доме, правда?"
     "А моя комната, знаешь, где?"
     "Где?"
     "Теперь ты угадай?"
     "Ну, так не честно, я тебе подсказала, а ты мне нет!"
     "Моя комната от твоей совсем рядом, самое короткое расстояние - от твоего окна до моего. Вот тебе задачка! Решай!"
     "Тут и решать-то нечего! Твое окно прямо под моим! Правда?!"
     "Да, это мое окно, вернее наше. Мы с матерью - в одной комнате, а дед - в другой."
     Мне почему-то стало стыдно, что у меня отдельная комната, что я каждый день ем на завтрак белую булочку с маслом и сыром, что сплю я в пижаме, каждый день моюсь в горячей ванне, а воду в титане греет Сережина мать. Мне стало стыдно своего беленького платья, своих бантов и захотелось немедленно упасть в лужу и перепачкаться, но лужи под рукой не оказалось, да и заставлять тетю Клаву стирать мое грязное платье и топить лишний раз титан Сережину мать, чтобы вымыть девочку-замарашку, было еще стыднее.
     "А почему бы нам не сделать, как у тимуровцев, помнишь, свой телеграф!"- воскликнул вдруг Сергей, отвлекая меня от мыслей.
     "Телефон?!"
     "Телеграф, телефон, какая разница?"
     "Но, у нас ведь нет аппарата?"
     "Я не про телефон говорю, помнишь, у них там веревка была с консервными банками, они по ней тревогу били - полный сбор?"
     "Ну, и что?"
     "Протянем веревку с твоей веранды ко мне в окно. Если тебе нужно что-то мне сказать, ты дергаешь за веревку. Если - мне, я дергаю!"
     "Ты уверен, что твоя мать согласиться на этот невероятный шум? Моя не согласиться - это точно!"
     "Можно не банки прицепить, а что-нибудь другое!"
     "Колокольчик!? У меня есть такой маленький, я думаю, за него нас никто ругать не будет, а?"
     "Колокольчик - это как-то..."- замялся Сережка.
     "По- девчачьи, да?"
     "Ну, я не знаю! Колокольчик только собачкам привязывают, чтобы не потерялись."
     "Ага! И баранам! Ты тогда корабельный колокол привяжи, чтобы все слышали, что Сережка собрался Ольге что-то очень важное сообщить!"
     "Ладно тебе, не язви! Я согласен, неси свой колокольчик, а я раздобуду веревку."
     Мы наладили связь и пользовались ею даже тогда, когда окна были открыты
настежь от жары и достаточно было только крикнуть, но каждый из нас
предпочитал дернуть за веревочку и услышать мелодичный звонок колокольчика:
один звонок - "подойди к окну", два звонка - "встречаемся во дворе", три - "тревога, полный сбор, свистать всех наверх" – то есть на чердак.
Мы прятались в своем заветном месте от взрослых, от их постоянных замечаний, укоров, скучных разговоров о ценах, о продуктах, о политике. С грустью смотрела я на озабоченные, угрюмые лица домработницы и тети Зины, ласковое, нежное, любимое, но такое печальное и уставшее лицо мамы, и мне с трудом верилось, что они когда-то были детьми: веселыми, жизнерадостными, беззаботными. Мое детство было именно таким, и мне не приходило в голову, что у других детей, у других людей оно может быть, или было совсем иным. Я была довольна своей нынешней жизнью и мне совсем не хотелось становиться взрослой, поэтому я с радостью бежала на чердак, зная, что там меня ждет мой мир, мир неведомых приключений, и в этом мире я уже взрослая, самостоятельная, от моего решения зависит судьба нашей команды: моя и моего единственного и лучшего друга. Мы отправлялись в дальние плавания на нашем огромном корабле, чтобы найти необитаемый остров, на котором, конечно, пираты спрятали свою добычу. У нас даже сундук уже был, куда можно было сложить сокровища.
     Мы летели на тяжелом обмерзшем самолете, в тридцатиградусную жару, из России в далекую Америку, как Чкалов. Мы стреляли по белогвардейским бандитам - ничего не подозревающим прохожим из "Максима", как Чапаев и Анка.
     Конечно, иногда мне хотелось хоть на минуту стать Золушкой, представить себя в сказочном платье, потерять туфельку, но... Сережка, в грязной майке и черных подштанниках на одной лямке, старых стоптанных сандалиях, мало походил на принца из сказки, по которому я тайно вздыхала по вечерам, засыпая и мечтая, чтобы он мне приснился. Так и приходилось вести двойную жизнь. Днем я - "Анка", вечером - "Золушка".
     Все было бы замечательно, если бы не этот злосчастный сундук. Что бы мы не делали, во что бы не играли, сундук все время попадался нам на глаза, все такой же загадочный и нераскрытый.
Время от времени, уставшие от погонь, стрельбы и морских штормов, мы сидели вдвоем на кресле и гадали, что таится там внутри.
     "Ты особенно не надейся, ничего ценного на старый чердак никто прятать не станет!"- сказал Сергей.
     "Откуда ты знаешь? В жизни всякое бывает, может кто-то хотел его отсюда увезти, да не успел!"
     "Все самое ценное буржуи с собой за границу увозили!"
     "Все, да не все! Кое что здесь попрятали, а потом может за этим сундуком кто-нибудь вернется! А мы его уже открыли и все государству сдали! Представляешь, на эти деньги новые школы построят для детей, у которых нет родителей, или пионерские лагеря на Черном море откроют!"
     "Или самолеты построят, нет, лучше танки, а?"- загорелся Сергей.
     "Лучше, лучше! Где твоя пилка для железа! Ты же обещал!"
     "Не для железа, а для металла!"
     "Какая разница, пилы все равно нет!"
     "Ты понимаешь, дед никак найти не может, задевал куда-то!"
     "А простой пилой нельзя?"
     "Ты что? Зубья все переломаешь, она же для дерева, а дерево - оно, как масло, а это - кремень! Простая пила не возьмет! Скажет тоже! Девчонка! Ничего не понимаешь!"
     "Ты много понимаешь! Замок открыть не можешь!"
     "А ты можешь! Ты же тоже обещала что-нибудь придумать! Придумала? Где твой обещанный ключ, где? Воображаешь только, а сама тоже сделать ничего не можешь!"      "Я не могу? Я? Вот сейчас пойду и принесу тебе твой ключ! Хочешь?"
     Как мне хотелось, чтобы он сказал:"Нет, не хочу!" Я совершенно не имела понятия, как получить этот ключ, но... Сережа сказал:
     "Хочу! Хочу! Иди и принеси! Иди!"
     "Ну, и пойду!"- я рывком соскочила с кресла и бросилась вниз по лестнице во двор, где тетя Зина подметала дорожки огромной черной метлой.
     Можно было бы соврать Сергею, что я не нашла его мать, но он наблюдал за мной в башенное окошко. Отступать было некуда. Я подошла к тете Зине, не зная, с чего начать.
     "А, Ольга! Тебе чего?"
     Я решилась, будь, что будет! Спрошу напрямую!
     "Тетя Зина, помогите мне , пожалуйста, у меня очень важное дело!"
     "Господи, случилось что?"
     "Нет, нет, не волнуйтесь, все в порядке! Просто, чтобы сделать это дело, я должна открыть вам тайну, а тайна эта - не моя! Я могу потерять друга, если вы меня подведете!"
     "А, понятно! Обещаю, не подведу!"
     "Даже, если этот друг - ваш Сережа!"
     "Он опять что-нибудь натворил, поганец?"
     "Да нет, ничего он не натворил, почему вы сразу думаете о нем плохо, ведь он же ваш сын!"
     "Тяжело мне с ним, не справляюсь я! Без отца растет, а парню отец нужен!"      "Отец всем нужен, девочкам тоже!"
     "Так-то оно так, но пацану нужнее! Значит, ты говоришь, дружите?"
     "Да, Сережа - мой лучший друг!"
     "Гляди - ка?"- усмехнулась дворничиха, но не зло, не с насмешкой, а даже как-то довольно, с ноткой гордости за сына- шалопая.
     "Что ж, дело хорошее, может он у тебя чему научится, учиться лучше будет! Ты уж постарайся, повлияй! Ну, что там у тебя за дело, говори!"
     "Значит, вы Сереже ничего не скажете?"
     "Не скажу!"
     "Вы не могли бы дать мне ваши ключи?"- я указала на связку, висящую у нее на поясе.
     "Ключи? А тебе зачем?"
     "Мы хотим открыть старый сундук!"
     "Это тот, что на чердаке стоит?"
     "Да."
     "А зачем он вам, в нем ничего интересного нет: книги старые, письма и еще какой-то хлам. Этот сундук от прежнего хозяина остался. В этом доме раньше начальник гимназии жил, теперешней Сережкиной школы бывший директор, от него и осталось барахло. А ключ у меня в подвале где-то валяется, пойдем поищем!"
     Ну, вот и лопнула мечта, как мыльный пузырь! Конечно, я и не надеялась, что в сундуке клад, но, в глубине души все же теплилась надежда на что-то необычное, неожиданное. Я нехотя поплелась за тетей Зиной. Зачем? Ключ мне теперь был не нужен!
     "Вот тебе твой ключ!"- промямлила я вместо победного восклицания. Триумф не состоялся.
     "Ну, ты даешь! Как тебе это удалось! Пойдем скорее, посмотрим, что там!"      "Нечего торопиться, ничего интересного там нет!"
     "Откуда ты знаешь?"
     "Мама твоя сказала! Глупо было надеяться, что до нас с тобой его никто не открывал!"
     "Значит мать знает, что мы здесь? Зачем ты ей сказала, ты же обещала! Знаешь, кто ты после этого? Знаешь?"
     "Ничего я никому не сказала, она сама прекрасно знает, что ты здесь бываешь, только, по- моему, никого не собирается отсюда выгонять, и, вообще, совсем она не такая!"
     "Какая - не такая?"
     "Ну, не злая, не вредная!"
     "Это ты так говоришь, потому что не на тебя орут, не тебе подзатыльники достаются!"
     "Может быть это все оттого, что она справиться с тобой не может?"
     "Что я бык какой, что меня усмирять надо?"
     "Ей хочется, чтобы ты был хорошим сыном, ей и так трудно, одной: и работать, и тебя растить. Может быть, если бы ты ее побольше любил, жалел, она не была бы такая...грубая! Все ведь от тебя зависит! Ты же мужчина! Дед уже старый, кто же ей поможет? Я своей маме и тете Клаше с шести лет помогаю: и посуду убрать, и в своей комнате сама убираю, и учиться стараюсь хорошо, чтобы никого не огорчать, а ты? Тебе уже десять, а ты только по двору мотаешься, да матери неприятности доставляешь!"
     "Мне уже двенадцать!!!"- с обидой закричал Сергей.
     "Двенадцать?!... Тем более должно быть стыдно доводить мать до слез!"
     "Моя мать не плачет!"
     "Плачет, плачет, только тебе не показывает! Вот видишь, она о тебе думает, а ты о ней нет! Послушай, а почему бы нам не взять над ней шефство, как тимуровцы, мы могли бы помогать ей двор убирать, или деду что-нибудь в саду делать, а? "
     "Не знаю!... Как ты думаешь, если мы ей будем помогать, она нас не выгонит отсюда!"
     "Если бы она хотела тебя выгнать, она сделала бы это уже давным-давно, но она этого не сделала, цени!"
     "А мы пойдем помогать прямо сейчас?"
     "Можем и сейчас!"
     "Давай сначала посмотрим, что в сундуке?"- глаза его опять загорелись.      "Давай!"- махнула я рукой.
     Как и сказала тетя Зина, в сундуке ничего необычного не оказалось: две стопки писем и открыток, перевязанные шелковой ленточкой, старые фотографии, на которых были сфотографированы выстроенные в ряд группы мальчишек-гимназистов с сидящими в первом ряду педагогами. Письма прочитать было невозможно, потому что написаны они были либо на французском языке, либо таким корявым почерком, что мало что можно было разобрать, а фотографии были похожи друг на друга, как братья- близнецы.
     Кроме этого в сундуке лежали две большие жестяные банки, старый мундир, похожий на военный и небольшая стопка книг. Но какие это были книги?! "Робинзон Крузо", "Без семьи", "Таинственный остров", как будто кто-то специально положил эти книги, зная, что мы их найдем! Многие из них были мне знакомы, дома у нас было много книг, но Сережа… Я думаю, он видел такие книги впервые.
     Он с жадностью разглядывал глянцевые иллюстрации, переложенные
пергаментом, восхищенно вскрикивая: «Ух ты! Вот здорово, посмотри!»
Он откладывал одну книгу и хватался за другую.
     "Сережа, не торопись, это теперь твои книги, ты все успеешь посмотреть!"
     "Почему мои? И твои тоже! Если бы ты ключ не достала, мы никогда бы эти
книги не нашли! Мы можем с тобой по очереди читать!"
     "А давай лучше вместе читать, по вечерам! Приходи сегодня ко мне, я тебя заодно с мамой познакомлю, ведь мы соседи, а еще толком и не знаем друг друга!"
     "Хорошо, я приду, только не знаю, понравиться ли это твоей маме?"
     "Не волнуйся, ведь ты же мой друг!

      Мы были заняты своими детскими делами, весь день был забит, мы не успевали
выполнить все, что задумали, постоянно куда-то спешили, летели, неслись, не
замечая и не понимая всего, что происходит вокруг нас.
       Беда пришла неожиданно для нас - началась война. Мы, дети, как-то не сразу
ощутили перемены в своей жизни: все так же носились по двору, лазили в садик
тайком сорвать и засунуть в рот созревшую ягоду, часами сидели на чердаке,
рассуждая, что будет и как жить дальше. Сергей, конечно мечтал удрать на фронт,
звал меня бежать вместе, но я не решалась оставить маму одну.
     "Письма от отца давно не было и мама очень переживает, я сейчас не могу. Да и подготовиться надо, как ты собираешься до фронта добраться: без денег, без еды.
Здесь дел тоже полно, как ты мать оставишь одну со стариком дедом, мало ли что
может случиться. Ты уедешь, в доме останутся одни женщины!"
     "Ну и что, маленькие что ли ? А подготовиться надо, ты права! Поможешь? Я у
своей мало что тайком утащить смогу, у нее стащишь! Может ты чего раздобудешь?"
     "Попробую!"
     Потихоньку, потихоньку мы собирали сухой паек Сергею в дорогу: сушили кусочки хлеба, щепотками таскали из кухонного стола крупу и соль, несколько кусочков сахара мне удалось выпросить у Клаши, а мама дала мне две завалявшиеся
карамели, но мы с Сережкой съели их сразу, решив, что конфеты - это все равно не еда.
     Нам не разрешали рвать ягоды в саду. Дед говорил, что сушеные и
консервированные ягоды пригодятся нам, когда есть совсем будет нечего. Мы тогда
еще не очень понимали, что это могло значить, и тайком собирали ягоды, сушили
их на чердаке: сначала малину, потом крыжовник и вишню, кусочки недозревших
яблок. Все, что нам удавалось собрать, заворачивали в кусочки материи и прятали в
жестяных банках в сундук.
     Война диктовала свои правила и нам приходилось оставлять свои детские
придумки и заниматься более серьезными делами: помогать заклеивать стекла
окон полосками бумаги, завешивать окна темными занавесками или старыми одеялами.
Некоторые окна Сережин дедушка забил фанерой - немцы бомбили Москву. Во
время бомбежки  мы прятались в подвале. Взрослые по очереди дежурили на
крыше, опасаясь пожара. Когда бомбили где-то далеко, в другом районе города,
нам удавалось пробраться на крышу с чердака и наблюдать, как вспыхивают дома
на Красной Пресне.

     Противоречивые чувства охватывали мою душу в этот момент: страх, ужас,
жалость к погибающим людям, ненависть к тем, кто разрушил нашу привычную
жизнь и подменил мое беззаботное детство на постоянный страх перед будущим.
     Министерство, где работала мама распустили и она вместе с тетей Зиной пошла
работать на оборонный завод, чтобы хоть как-то прокормить нас с Клашей. Клаша
с дедом не работали, возраст уже не тот, да и мы как бы под их присмотром, не
беспризорные, за домом надо было кому-то следить. Мама все время меня просила,
чтобы я не уходила далеко, вдруг папа приедет, а дома - никого. Писем все не было
и не было, мы даже не знали на стройке он, или на фронте?
     Немцы приближались к Москве. Завод, на котором работала мама и тетя Зина
эвакуировали куда-то в Татарию. Тетя Зина решила ехать. Казань - родина ее отца,
там остались родственники, не дадут пропасть, а здесь...
     "Кто знает, что будет? Не ровен час немцы Москву возьмут, что тогда? Всех
перебьют! Нина, едем, легче будет, чем кормиться-то станете? На заводе работать
будешь - прокормитесь, а здесь что? У тебя дочь на руках, Клаша тоже на заводе
пристроится, все легче!»- уговаривала тетя Зина мою мать.
     "Не могу я, Зина! Петр письмо пришлет, или сам приедет, а здесь - никого! Как же так? Нет, я не поеду, проживем как-нибудь! Да и не верю я, чтобы Москву
сдали и тебе так говорить не советую!"
     "А чего бояться, уже ничего не страшно, хуже не будет! Хуже уже некуда! Да,
я только тебе и сказала, больше ни с кем и не говорила!"
     "Ну, ладно, ладно! Будь осторожна! Война кончится, возвращайся! Живы будем,
примем!"
     "Зря ты Нина! Петр Яковлевич браниться будет! Он бы обязательно вас к родным
отправил, подальше от немцев схоронил!"
     "Его родные все под немцем уже, туда поезда не ходят! А работу я себе найду, не волнуйся, спасибо тебе за участие, за заботу, прощай!"
     Они обнялись, как близкие подруги, Клаша почему-то расплакалась. Дед пожал
маме руку, поцеловал меня в макушку, сел в кабину грузовика, ждавшего у дома.
     Мы с Сережкой долго стояли, не говоря ни слова. Что можно было сказать в эти короткие минуты прощания, если за долгие часы наших разговоров мы так и не сказали друг другу самого главного. А главным было то, что мы стали не просто друзьями, а очень близкими друг другу людьми, как брат и сестра, и расставаться было очень тяжело. Трудно было представить, какой будет наша жизнь друг без друга.
     Слезы тихо катились у меня из глаз и я не могла остановить их.
     "Не плачь, Оля, не плачь! Я обязательно вернусь! Слышишь! Где бы я ни был,
сколько бы не прошло времени, я вернусь! Ты только подожди меня, обещаешь?
Приду и дерну за колокольчик три раза, только дождись!"
     Я молча кивала головой, говорить не было возможности, не давали слезы.
     Мотор заработал.
     "Давай, хозяйка побыстрей, мне еще за одной семьей заезжать надо, а поезд ждать не будет!"- пробурчал шофер.
     "Да погоди ты, сейчас! Никуда твой поезд не денется, сутки еще стоять будет, а то и больше, пока нас из Москвы выпустят!"
     Машина тронулась, Сережа все стоял в кузове, мать дергала его за штаны,
пытаясь усадить. А он сосредоточенно смотрел на меня, как будто забыл что-то
сказать и не мог никак вспомнить. И вдруг, вспомнив, закричал:
     " Адрес оставь, если уедешь, адрес оставь в сундуке!"
     Я,вдруг, поняла, что мы стали взрослыми, и на машине уезжал совсем не тот
мальчишка-мечтатель, которого я знала, а серьезный юноша, который выполнит
свое обещание вернуться, и я решила, что выполню свое тоже - дождусь!


     Мама с тетей Клашей работали на оборонных работах. Иногда их не было дома по несколько дней. Вместе со взрослыми работали школьники, а мне уже было почти четырнадцать, мама могла взять меня с собой, но она боялась обстрелов, налетов, боялась что я могу погибнуть. Я оставалась одна в большом, холодном доме. Маленькая печка топилась только в бывшей Сережиной комнате, куда мы и перебрались после их отъезда, второй этаж был закрыт. Когда было совсем грустно, я доставала те самые книги, которые мы нашли в сундуке, и читала вслух, как раньше, вместе с Сережей.
     Странно! Если, раньше я называла его Сережкой, Сергеем, то теперь, и в мыслях, и вслух я ласково произносила его имя -Сережа!
Как мне не хватало моего лучшего друга! Особенно страшно было ночью, одной. Я не решалась спуститься в подвал во время бомбежки, меня трясло от страха, я кричала от ужаса, зарывшись в кровати.
Почему мама считала, что мне одной в доме, под бомбежкой ,безопаснее, чем рядом
с ней???
     Однажды днем, когда я заснула после бессонной ночи, меня разбудил сильный стук в дверь. Проходя мимо окна, я увидела большой черный автомобиль возле нашего
дома. Сердце екнуло от радости: я решила, что это машина отца. Я бросилась к
двери! На пороге стоял военный. Отдав мне честь, спросил:"Это квартира Ершовых?"
    "Да, а вы от папы? Проходите, проходите!"
Военный смутился, но не тронулся с места.
    "Мне нужна Нина Павловна Ершова?!"
    "Это моя мама, но ее сейчас нет, она на оборонных работах, ее может и до вечера не быть, а может и завтра не придет. У них так бывает, А, у вас что, письмо от папы? Так давайте мне, я же его дочь!"
    "Нет, у меня нет письма!"
    "Он просил что-то передать на словах, где он, на фронте?"- я трещала без умолку, надеясь, что сейчас он скажет: "Да, я от твоего отца, с ним все в порядке, жив,здоров, сам приехать не смог, просил передать..."
    "Мне нужна твоя мать, когда придет, передай, что ей необходимо явиться по
этому адресу, вот повестка, распишись!... Хотя, ладно, не надо! Я сам позже зайду!"
     Сердце мое колотилось, как бешеное, предчувствуя что-то неладное. Я почему-то даже обрадовалась, что мамы нет дома, как будто это могло что-то изменить. В окно я наблюдала, как машина отъехала от дома и медленно двигалась вдоль липовой аллеи в нашем дворе. Автомобиль замедлил ход при выезде из ворот и в этот момент в воротах появились две знакомые фигурки: мама и Клаша. Никогда они не возвращались с работ так рано, почему же именно тогда, когда им лучше было бы задержаться, они приехали раньше обычного! Судьба! Почему она такая злая?
Дверь машины открылась и из нее выскочил тот самый военный, звонивший в нашу дверь. Он что-то спросил, мама ответила. На лицах женщин была растерянность. Клаша всплеснула руками, что-то пыталась объяснить, но военный качал головой. Мама отдала свой вещмешок Клаше и стала садиться в машину. Клаша заплакала.
Внутри меня все оборвалось, страшная тревога, страх охватили мою душу. Я
выскочила во двор и понеслась к воротам.
     "Мама, мама!"- кричала я.
     Машина тронулась, повернула за поворот. Я выбежала за ворота, но...
Большой черный автомобиль быстро удалялся, мигая красными фонариками, увозя мою маму все дальше и дальше от меня.
Навсегда!

     Клаша все также стояла посреди дороги и плакала:
     "Они не вернуться! Никогда не вернуться!"- всхлипывала она.
     Я подняла полупустые вещмешки с земли:
     "Не плачь, пойдем домой! Мама скоро вернется, это всего лишь повестка, слышишь!"
     Клаша присела на табурет на кухне, обессилевшая. Так и заснула, положив голову на руки, опершись на кухонный стол. Неожиданно вздрогнув, она открыла глаза:
     "Господи, что же это я? Дуняша, быстро наверх, нужно перенести все самое ценное: фотографии, письма, теплые вещи, все, что потом можно будет продать или
обменять."
     Впервые она назвала меня этим домашним именем. Кроме мамы и папы меня никто
так не называл. Почему-то именно в этот момент, когда я услышала свое ласковое
прозвище от Клаши, я поняла, что она всегда была членом нашей семьи и любила
меня так же, как и мои родители, а может даже и больше, потому что своих детей у
нее никогда не было, да и семьи своей не было, мы были ее единственная семья, а
мне и в голову не приходило, что эта строгая, требовательная женщина очень
привязана к моей маме и ко мне, а я ей вечно дерзила и старалась досадить.
Сейчас, осознав всю нелепость своего поведения, я беспрекословно подчинилась.
     "Фотографии и письма нужно куда-то спрятать, оставлять в моей комнате нельзя, они могут и туда прийти!"- приговаривала Клаша, собирая какие-то документы, фотографии и письма в кабинете отца.
     "Кто может прийти и зачем, Клаша?"
     "С обыском прийти! Странно, что раньше не пришли!Господи, если бы знать, что из этих бумажек нужно, а что нет? Так, бери вот эти альбомы, письма, а остальное все во двор - сжечь!"
     "Как сжечь? Это же папино! Что ты ему скажешь, когда он вернется?"
     "Оля, папа арестован, маму забрали, если до ночи она не вернется... Прошу тебя, делай, что я говорю, все вопросы потом!"- лицо ее стало жестким и чужим. Я
смотрела на нее с ужасом. Мой детский ум не в состоянии был понять, что она
говорит, ведь это же были мои мама и папа!
     "Пожалуйста, детка!"- голос Клаши смягчился, взгляд стал ласковым.
     Молча, еле сдерживая слезы, я собрала бумаги в обувную коробку:"Я знаю, куда
спрятать - тихо сказала я, - в сундук на чердаке."
     Клаша прислушивалась к каждому звуку с улицы. Машина подъехала к дому
только поздно вечером. Кто приехал, я не видела. Клаша строго приказала мне
сидеть в Сережиной комнате и не высовывать носа. Напрягшись, прислушивалась я
к гулким шагам наверху. Что-то падало на пол, двигалась мебель, гулко раздавался
мужской бас в полупустой холодной квартире, задававший вопросы Клаше. Ее
слышно не было. Наконец возня наверху закончилась, наступила тишина,
послышались глухие шаги на парадной лестнице. И вдруг, я услышала звон
колокольчика, нашего с Сережей колокольчика: раз, два, три... Да ведь это же
Клаша подает мне сигнал: "свистать всех наверх". Скорее к черной лестнице,
на чердак, вот он сундук. Я подняла крышку и залезла вовнутрь. Свернувшись
калачиком, затаив дыхание, я стала ждать. Сколько прошло времени, я не знаю,
все было тихо, я успокоилась и незаметно для себя уснула.
     Клаша открыла крышку сундука и пыталась меня разбудить:
    "Господи! Девочка моя, как ты не задохнулась в этом жутком склепе, вылезай, все уже позади ! Они ушли! Я сказала, что ты уехала к родственникам, адреса я, конечно, не знаю! Ничего не нашли!»
    "А что они искали?"
    "Не знаю!"
    "А как же ты знаешь, что не нашли?"
    "По их недовольным лицам, вовремя мы с тобой все убрали, а то ни одной бы
фотографии на память не осталось!"- на ее глазах появились слезы.
    « Не говори так, пожалуйста! Они вернуться, обязательно вернуться!"
    "Дай бог!"

    Мама не вернулась ни на следующий день, ни позже. Мы ничего не знали о ее судьбе и Клаша решила пойти, куда - не знаю, и узнать хоть что-нибудь о маме.
   Целый день я не отходила от окна, ждала ее возвращения и только вечером Клаша появилась: уставшая, разбитая с каким-то посеревшим лицом.
   "Ну, что? Что? Говори же! Не мучай меня!"
   Она села все на ту же табуретку в кухне:"Десять лет без права переписки!"          "Что? За что? Кому? Маме...? Ее арестовали?"
    "И маме, и отцу. Он тоже арестован!"
    "Что же он такое сделал? А мама? Маму - за что?"
    "Пособничество врагу во время военных действий..."
    "Они что же, фашистам помогали???"
    Клаша пожала плечами и кивнула головой одновременно.
    "Ты что, с ума сошла?"- закричала я.
    "Это не я, Дуняша, не я! Что-то мне нехорошо, принеси воды, я пойду прилягу."         Я набрала воды, хотела отнести в комнату и, вдруг, услышала какой-то шум в коридоре…
      Клаша лежала на пороге комнаты, на боку, делая свободной рукой какое-то движение, то ли пытаясь встать, то ли подзывая меня к себе. Я бросилась к ней. Глаза ее были открыты, но взгляд был какой-то блуждающий, отсутствующий, и вдруг, она увидела меня, взгляд стал осмысленным, губы зашевелились. Я не могла разобрать, что она пытается сказать, губы ее искривились в диком напряжении:             "Найди Зину, езжай к Зине!"
      "Хорошо, хорошо! Не волнуйся, я все сделаю, только не волнуйся!"
      "Карточки и деньги в комоде, хлеб береги, не ешь все сразу! "- она стала проглатывать буквы, слова перемешались, я уже не улавливала смысла, глаза закрылись, Клаша замолчала и перестала дышать.

       Я взяла все деньги из комода и обратилась к первому попавшемуся мне санитару в военном госпитале, который располагался в бывшей городской больнице. Не моргнув глазом тот взял деньги и обещал приехать забрать тело. Вечером приехала машина с красным крестом на борту. Санитар с шофером вынесли Клашу на носилках, погрузили в кузов, но уезжать сразу не стали, намекая на доплату. Я отдала папин костюм, шофер обещал сделать все, как надо. Последний из близких мне людей уходил от меня навсегда. Мама, папа, Сережа, родные мои, где вы?


      Какое сегодня число? Ночь или день? Все перемешалось в моей больной голове. Я лежала на кровати под огромной горой сваленных одеял, подушек и одежды, но они не могли согреть меня. Даже мамина шуба не могла спасти от страшного промозглого декабрьского холода. В комнате давно не топилось. Чтобы топить, нужно ломать мебель, а у меня нет сил даже встать. Все время хочется пить! Даже есть не так хочется, как пить! Голова горит, у меня жар! Время от времени теряю сознание и уже не могу отличить, где сон, а где явь! Беспамятство так чудесно, что мне не хочется приходить в себя. Здесь мне мучительно холодно, темно и страшно, там - мне тепло и хорошо! Там - рай! Я снова, в который раз, закрываю глаза и прошу Бога, чтоб в последний! Я лечу далеко, далеко за облака, легкая, как пушинка, беззаботная бабочка, напевая веселую песенку, кружась и перепрыгивая с облака на облако. Куда я так спешу? Ну, конечно же! Как я сразу не догадалась? Это же дивный сад из моей любимой "Золушки"!
Прекрасный, волшебный сад, весь в цветах! Это цветет яблоня! Или вишня? Нет, нет! Это сирень!!! Белая, сиреневая, лиловая! Все дорожки усыпаны маленькими зонтиками нежных цветочков, мне жаль наступить на этот живой ковер и я иду как бы над ним, чуть касаясь поверхности ногами и нежные лепестки ласково щекочут мои босые ноги.
Вдруг я слышу какой-то звук! Что-то очень знакомое, мелодичное! Колокольчик, это мой колокольчик! Вот еще раз, я поворачиваю голову на звук и вижу женщину в белом газовом платье, а за ней мужчина в белом костюме. Мужчина догоняет женщину, берет ее за руку и вместе они медленно, невесомо двигаются по направлению ко мне. Боже мой! Мама! Мама! Это же мама и отец! Я пытаюсь рвануться им навстречу, но так и остаюсь стоять на месте, а они счастливые, улыбающиеся проплывают мимо меня, растворяясь в пене цветущей сирени. Снова хрустальный звон, и ниоткуда, Клаша с тетей Зиной и дедом! Они и не они! Такими красивыми, счастливыми, даже помолодевшими я не видела их никогда! И вновь мелодичный звук! Кто же это, кто? Я поворачиваю голову... и вижу: в большом старом тулупе, завязанный женским шерстяным платком, в грязных старых валенках с мешком через плечо - Сережа! Это Сережа! "Нет, Сережа! Нет! Только не ты! Ведь ты же обещал, ты не можешь, ты должен вернуться! Ты же обещал! Сережа! Сережа!"
     "Я здесь! Здесь! Оля! Очнись, я вернулся, слышишь? Олечка, Олечка, Дуняша! Это я - Сережа!"
     Я открыла глаза. Передо мной стоял Сережа, именно такой, каким я только что видела в своем бреду.
     Сергей сорвал занавеску с окна и в комнате стало совсем светло, значит все-таки - день.
"Я сейчас, Оля, сейчас!" - он схватил топор и принялся рубить письменный стол, растопил буржуйку, согрел воды и стал поить меня кипятком. Мне стало легче, но от слабости я могла только шептать:
     "Откуда ты Сережа? Как же ты? Где тетя Зина, дедушка?"
     "Где твоя мама, Клаша? Почему ты одна?"
     "Никого нет!Папа и мама… А Клаши нет!»
     "А как же ты?»
     "Я спряталась в нашем сундуке! Ой, как же я совсем забыла, что же я раньше не вспомнила? Да мне туда все равно не дойти! Сережа!"
     "Что?"
     "Там в сундуке наши запасы, помнишь?"
      «Оля!  Я сейчас, подожди немного!
      Он вернулся с жестяной банкой, полной промороженных сухарей, размочил их в
кипятке, получилась ржаная каша и стал кормить меня с ложки, как мама в
детстве: за маму, за папу, за Клашу, за мою маму, за деда.
      "А что с ними, Сережа!"
      "Наш состав разбомбили, я их больше не видел!"
      "А может, они еще живы, раненые или еще что? Может и мои мама и папа еще
живы! Они еще вернуться, слышишь!"
      "Вернуться, вернуться! Ешь, а то твоя мама вернется, а на тебя смотреть страшно, давай последнюю ложку - за меня!"
      "За себя ты сам и съешь, а то вернется тетя Зина, а на тебя смотреть страшно! Сереженька, что же дальше будет? Как же мы проживем, хлеба нет, немцы под Москвой, мне страшно!"
"Ты что!!! Ты же ничего не знаешь!!! Немцев же разбили! Это только начало! А потом, погоним мы их поганой метлой в их поганую Германию к их поганому Гитлеру, и раздавим там как клопов, только вонь пойдет!"
Слезы покатились у меня из глаз сами собой.
     "Не плачь, Оля, не плачь! Все будет хорошо! Обменяем что-нибудь на хлеб, вон
барахла то сколько, не помрем! На завод пойду, не помрем! Главное, что мы их побили! Ты только поправляйся, ты у меня одна на всем свете осталась!Мне без тебя…"
     "Я поправлюсь, обязательно поправлюсь, Сережа! Все будет хорошо! Все будет
именно так, как ты сказал! Я знаю, если ты что пообещал, обязательно выполнишь!"
     "Значит и ты поправишься! Я тоже знаю, раз обещала…»