Война

               
                Посвящается моему отцу.

                Отец очень неохотно и скупо рассказывал о той большой войне, унесший жизнь почти каждого шестого жителя нашей страны и в которой ему повезло выжить. Прошло почти двадцать пять лет, как его не стало и много из того, что он рассказывал о войне стало забываться  и я хочу успеть поведать о его фронтовых годах, пока время не сотрёт рассказы о них из моей памяти.
                Война застала отца во Львове, куда его часть была переведена после захвата Западной Украины нашими войсками. После окончания артиллерийского училища и присвоения первого офицерского звания младший лейтенант, отец, которому шёл тогда двадцатый год, получил назначение командира взвода зенитных орудий в воинской части расквартированной во Львове. Этот европейский город поразил молодого деревенского паренька, который хоть и бывал в Москве, но не видел таких красивых разодетых панночек на брусчатых мостовых города или сидящих на открытых верандах многочисленных кафе. Воспоминания об их модных шляпках, кружевных юбках и громко цокающих каблучках модных туфелек, остались у отца на всю жизнь. Я думаю, что воспоминания остались у него не только об их одежде. Хоть отношение жителей Львова к нашим войскам мягко скажем было напряжённое, но, наверное, молодой красивый офицер, смог подобрать ключики к представительницам прекрасного пола этого города. Утро 22 июня для отца, так же, как и для миллионов других людей разделило жизнь на до и после войны, а для многих после уже не было. Наши войска стали покидать Львов, на улицы которого вышли празднично одетые горожане, которые веселились, играли на гармошках, пели песни и плясали, радуясь уходу Советских войск.
                Покинув город, воинская часть в которой служил отец, влилась в поток других частей, который вытянулся по дороге бесконечной вереницей, состоящей из людей, лошадей и всевозможной военной техники. Техника ломалась и вставала, лошади выбивались из сил и не могли тащить тяжелые повозки и орудия, к ним подпрягали солдат, силы которых командиры не брали в расчёт, в воздухе летала пыль в вперемешку с матом, но это зачастую не помогало и там, и тут по краям дороги стояла брошенная военная техника. К вечеру остановились на привал в лесном массиве, в который набилось большое количество воинских частей и всевозможной техники, задымили походные кухни, солдаты наконец смогли поесть горячей пищи. Многие не знали, что это их последний ужин. Вражеские шпионы и диверсанты хорошо знали своё дело, передав авиации и артиллерии точные координаты леса и когда стемнело по лесу, где скопилось большое количество войск был нанесён бомбовый и артиллерийский удар. Немногим удалось уцелеть под бомбами и снарядами в ту ночь, отцу повезло, его часть стояла у края леса и смогла вырваться из-под обстрела. Дни сменялись ночами и были похожи друг на друга, часть отца отходила на Восток, делая огромные дневные переходы по пыльным дорогам, постоянно подвергаясь налётам вражеской авиации. В один из таких дней, вражеские танки прорвались с фланга пытаясь отрезать отступающие части и взять в кольцо, но зенитчики успели поставить свои пушки на прямую наводку и сжечь три танка противника, остальные повернули назад. Это был первый бой моего отца, в котором он потерял пять бойцов из своего взвода и ощутил дыхание смерти у себя за спиной. Всего часть потеряла тридцать человек убитыми и двадцать пять получили ранения различной тяжести. Мертвых, вырыв неглубокий ров из-за недостатка времени, завернули в плащ-палатки и предали земле, пообещав вернуться и похоронить со всеми почестями, а раненых санитары перевязали, как смогли, погрузили на подводы и под их крики и стоны повезли дальше. Многие из них не дожили до следующего утра. Отступление продолжалось и казалось, что ему не будет конца, на переходах по словам отца приходилось идти в раскоряку держась за две половинки задницы разводя их в сторону, так как она от долгих переходов была стёрта в кровь. Шли, укрываясь от огня и бомб вражеской авиации, вступали в бой с передовыми частями немцев, теряли и хоронили своих погибших товарищей. Настроение было подавленное, жители оставляемых нами городков и деревень, смотрели на нас с плохо скрываемой злостью, кидая нам вслед обидные слова. Мы не обижались, шли молча, понимали, что их слова чистая правда, думая про себя, что их ждёт под немцами, одному богу известно.
                На подходе к Киеву подошли к огромному складу с военным обмундированием и большими запасами продовольствия. Солдаты понабрали шинелей, гимнастёрок, сапог. Примеряли тут же на себя, не подошедшее бросали на землю и мерили дальше. Вещмешки набили всевозможным провиантом, но сколько можно унести на себе, да и лишняя тяжесть солдату ни к чему. В глубоких ямах, залитых известковым раствором, хранились на этих складах куриные яйца в навал, так солдаты зачерпывали их касками превращая эту яму в огромную болтушку. Шмотки, которые набрали на складах бросали по дороге, и они валялись по обочинам уже никому не нужные.  Где-то к середине сентября миновали Киев, перешли через Днепр и километров через двадцать пять оказались в Броварах. Здесь скопилось много частей, которые вроде нашей с потерями, но без окружения дошли сюда. Были и те, которые побывав в окружении с боями прорвались через линию фронта, с ними беседовали особисты. А были и командиры, которые потеряли вверенные им части и здесь с ними уже разбирался военный трибунал, приговоры которого приводились в исполнение, сразу здесь же в овраге.
                Уже не могу точно вспомнить, да и не у кого уже уточнить хронологию дальнейших событий, буду писать мазками событий, что сохранились в моей памяти. После первого не особенно тяжёлого ранения отца отправили из госпиталя за Урал, заниматься формированием и подготовкой маршевых рот. Было очень голодно, а молодой организм требовал еды и вот подготовив и отправив несколько маршевых рот на фронт, отец подал рапорт, в котором попросился на фронт и рапорт был удовлетворён. И с очередной маршевой ротой он поехал на Запад. Воинский эшелон опережая другие мене важные составы, шел делая короткие остановки, то на каких ни будь полустанках, а то и просто в голой степи. Используя такие остановки, солдаты выскакивали из теплушек и отправляли свои естественные надобности здесь же не далеко от эшелона, так как было неизвестно когда он отправится. Труднее всего было женскому полу, бежать куда-либо было и опасно и боязно и они, плюнув на все условности садились здесь же вместе с мужиками. На одной из станций, когда поезд шёл уже по освобожденной территории, солдаты притащили в теплушку миномётную мину и каждый считал своим долгом постучать по ней пытаясь разобрать и у кого-то это получилось, она взорвалась, Родина не досчиталась десятерых защитников. Провели беседу построив личный состав эшелона, не помогло, на следующем полустанке разобрали гранату.
                Прибыв к месту назначения, отец получил должность командира пулемётной роты стрелкового полка и опять начались фронтовые будни. Я помню, как-то спросил отца, было ли ему страшно на войне он на минутку задумался и сказал, что было страшно. Я хотел продолжить этот разговор, но он его прервал и больше к этому вопросу мы не возвращались. Уже потом, много лет спустя, когда его не стало я как-то сам представил и почувствовал тот жуткий страх, который испытывал нормальный человек на войне. Ведь для нормального, психически нормального человека, который подчиняется одному из самых сильных инстинктов, инстинкту самосохранения, каждодневное ожидание смерти или увечья очень тяжёлое испытание и психика далеко не каждого сможет с этим справиться. В полк прибыло необычное пополнение это были выходцы с востока, они прибыли в длинных халатах, тюбетейках и каких-то немыслимых чувяках. Они не говорили и ничего не понимали по-русски, были среди двух сотен прибывших пара или тройка переводчиков, да и те говорили через пень колоду. По первости они отказывались от каши или щей, приготовленных на свиной тушёнке, но как говорится голод не тётка через неделю уплетали всё за милу душу. Пока их не одели в армейскую форму, хождение по нужде представляло забавное зрелище, длинные полы халата забрасывались на голову, в руке справляющий нужду держал консервную банку с водой, зачерпнутой из лужи, вот такой был своеобразный ритуал. Война и здесь не упустила своего, через неделю боёв от двухсот человек осталось два.
                Последний бой отца состоялся в ходе Корсунь-Шевченковской операции, вот как он мне о нём рассказал. Заняв половину, села вторая которого была под немцем, отец послал взвод свое роты на край села, который подходил ближе к лесу, чтобы прикрыть левый фланг своей роты. Улица, проходившая по центру села, простреливалась пулемётным огнем с колокольни церкви, расположенной на краю, села, занятым немцами. Уже под утро выйдя встретить бойцов, возвращающихся из ночного дозора, отец неосторожно вышел из-за хаты и тут же с колокольни саданула пулемётная очередь, словно бревном ударило по ногам. Отец упал как подкошенный и не дав пулемётчику довершить задуманное, превозмогая боль уполз за хату.  Санитар, перевязав перебитые ноги отца, покачал головой, сказал, что дело серьёзное, надо бы в медсанбат. Так для отца закончилась война. Доложив комполка о своём ранении и оставив за себя на роте своего заместителя, отец с помощью бойцов сел верхом на лошадь и потихонечку, так как каждая неровность дороги причиняла адскую боль, поехал искать медсанбат. В первом, не оказалось ни мест ни врачей способных, оказать квалифицированную помощь раненному офицеру и отец поехал дальше и только в третьем по счёту медсанбате его оставили, уложив на импровизированную кровать из соломы, сказав, что утром врач осмотрит и примет решение о дальнейшей судьбе его ног. К утру пришёл врач и оказалось, что уже есть признаки начинающийся гангрены и может встать вопрос об ампутации ног. Отец наотрез отказался и врач, обработав раны, оставил вопрос, открытым до утра. Утро оказалось счастливым, подозрения не оправдались, но лечение оказалось очень долгим и трудным. Отца перевозили из одного госпиталя в другой и последней лечащей организацией оказался Ереванский госпиталь, где после медицинской комиссии отцу дали инвалидную группу и комиссовали из армии.
                Отец вернулся в Москву, где началась его мирная жизнь, но эта уже совсем другая история, о которой я обязательно когда-нибудь напишу. Иногда просыпаясь ночью, я думаю, что возьми немецкий пулемётчик тогда выше и меня бы достала война.