Особый отпечаток. Грибоедовская Москва

    Александр Сергеевич Грибоедов, коренной москвич, родился в доме, который сохранился до наших дней. Стоял он под Новинским бульваром, как тогда его называли, а бульвар  был излюбленным местом гуляния московской знати на Святой неделе. Вереница карет в два ряда начинала свое движение от Новинского, шла по Поварской, Арбату, по Пречистенке и Зубовским и Смоленским бульварами, и опять выходила к Новинскому.
  Дети Грибоедовы, выросшие в основном, в имении их дяди, Хмелите, вернувшись в Москву, с любопытством разглядывали невиданное зрелище, которое повторялось из года в год.
   Позади дома простирались сады, а за ними серебрились Пресненские пруды. Туда детей водили гулять с гувернером или гувернанткой. Посещало семейство Грибоедовых и театр у Арбатских ворот; Грибоедов, в отроческие годы,  слушал знаменитую певицу Сандунову, видел солиста балета, прославленного Дюпора.  Не здесь ли зародилась страсть к театру? Кстати, сам театр сгорел во время пожара Москвы 1812 года, впоследствии его не восстановили.
  Взрослый Грибоедов так писал о Москве: «… этот дом родимый, в котором я вечно  как на станции! Проеду, переночую , исчезну!» Приезжая в Москву из Петербурга, Грузии, Персии, Грибоедов  часто останавливался не у матери  под Новинским, а у  своего друга,   Степана Бегичева. В конце марта 1823 года, когда  он приехал  в Москву в очередной раз, то прямо с дороги явился на Мясницкую, дом 42.
    Здание сохранилось, построено оно было, как и большинство зданий в Москве, по проектам Матвея  Казакова. В его ансамбль вошли палаты 17 века. Нарядная ограда с воротами связывает крылья дома и отделяет от улицы глубокий парадный двор. Здание сохранило все интерьеры парадных комнат,  украшенных декоративными росписями, лепкой, искусственным мрамором. 
   Сюда Грибоедов привез два акта комедии «Горе от ума», во время чтения которой Бегичев сделал ряд замечаний другу, после чего Грибоедов сжег многие страницы и написал их заново.   
   А продолжил он работу над своей комедией тоже у Бегичева, в его имении, летом 1823 года.
   Известно, что Грибоедов, создавая свою комедию, сознательно исходил из наблюдений над конкретной действительностью. Гончаров  признавал, что  в ней, «в группе двадцати лиц отразились как луч  света в капле воды, вся прежняя Москва, ее рисунок, тогдашний дух, исторический момент и нравы». Грибоедовская Москва долго хранила в себе эпоху Наполеоновского нашествия. И в тексте то и дело звучат стихотворные строки, связанные с тем временем. Эта эпоха как бы незримо наполняла всю атмосферу пьесы.
   «И общее и детали- все это не сочинено, а так целиком взято из московских гостиных и перенесено в книгу, и на сцену, со всей теплотой и  со всем «особым отпечатком» Москвы,   отмечал Гончаров в своем этюде «Мильон терзаний».
  «Что ни говори, на всех московских есть особый отпечаток»,- так и слышатся слова Фамусова, когда ощущаешь эту именно Грибоедовскую Москву.
   Это очень хорошо чувствовал Грибоедов, который происходил из рода, известного в дворянских родословных еще с 16-17 веков. Поэтому, естественно, сам Александр Сергеевич имел массу знакомых в московской среде. Было из чего наблюдать и черпать материал.
   Пушкин писал, что годы написания пьесы были для Грибоедова  и «переворотом в его судьбе и началом беспрерывных успехов. Его рукописная комедия «Горе от ума» произвела неожиданно сильное действие и вдруг поставила его наряду с первыми нашими поэтами».
  В комедии упоминаются московские улицы. Правда, их немного, но некоторые имели особое значение, как, например, Кузнецкий мост, на котором располагались модные, заграничные, лавки,  являвшие собой большой соблазн для женщин.
   «А все Кузнецкий мости вечные французы…Оттуда к нам  и авторы, и музы,  губители карманов и сердец! Ах, Боже мой, когда избавит нас творец от шляпок их и шпилек, и булавок, и книжных, и бисквитных лавок»,- восклицает в сердцах Фамусов.
   В образе Хлестовой, свояченицы Фамусова, предстает, по документальному утверждению Михаила Гершензона, известного пушкиниста и москвоведа,  Надежда Дмитриевна Офросимова. Она жила в Чистом переулке, 4. Недалеко от Чистых прудов, и от Покровки, на которой поселил Хлестову Грибоедов.  К Офросимовой  в полной мере можно отнести слова Фамусова: «А дамы? Сунься кто, попробуй, овладей; Судьи всему, везде, над ними нет судей».
       Покровка, с которой «битый час» ехала в гости к Фамусову Хлестова,  по тогдашним московским масштабам была действительно далековато от Страстной площади, на которой, как считалось, по преданию, жили Фамусовы. Дом не сохранился,  но в памяти москвичей осталось, что фасадом он выходил на площадь. Да, собственно, это ведь был дом, который только считался «домом Фамусова».  А его владелец все- таки был вымышленным литературным персонажем, а на самом деле в нем жила некая Мария Ивановна Римская-Корсакова, которая ,как другой литературный персонаж, остающийся за рамками пьесы, Татьяна Юрьевна, «балы давала, нельзя богаче, от Рождества и до поста. И летом праздники на даче».
    Вяземский писал о ней: «Мария Ивановна Римская-Корсакова должна иметь почетное место в преданиях  хлебосольной и гостеприимной Москвы. Она жила, что называется, открытым домом, давала часто обеды , вечера, балы, маскарады, разные увеселения, зимой санные катания за городом, импровизированные завтраки. Красавицы дочери ее, и особенно одна из них, намеками воспетая Пушкиным в Онегине, были душой и прелестью этих собраний. Сама Мария Ивановна была тип московской барыни в хорошем и лучшем значении этого слова».
    Дом Фамусова, то бишь Марии Ивановны  Римской –Корсаковой был большой, в два этажа на два десятка комнат, с залой, позволявшей устраивать маскарады  и балы на сотню персон. То было время, когда редко хворали, когда мало думали, но много и беззаботно веселились, когда размеры аппетитов определялись шутливой поговоркой, что гусь-глупая  птица: на двоих мало, а одному стыдно. 
   Вересаев писал, что именно в этом доме разыгралось действие «Горя от  ума». Рассказывают, что однажды, на балу у Корсаковой, Грибоедов сильно нападал на пристрастие москвичей ко сему францускому. Это вызвало общее изумление и негодование. Все порешили, что Грибоедов сошел с ума. Весть  быстро распространилась по городу, многие заезжали к Грибоедову справиться о его здоровье. Грибоедов же сказал: «Я им докажу, что я не сошел с ума». И написал свою комедию.
   В один из своих последних приездов в Москву Грибоедов опять  остановился у Бегичева, но уже не на Мясницкой, а на Большой Дмитровке, 15. В настоящее время дом перестроен.
   Затем Бегичев поселился на Арбате, в Староконюшенном переулке, поближе к своему брату Дмитрию. Конечно, Грибоедов и там- частый гость. Последний раз он посетил его еще  раз в марте 1828 года,  когда за десять месяцев  до своей трагической гибели в Тегеране, вез в Петербург знаменитый Туркманчайский договор.
   Памятник Александру Сергеевичу Грибоедову стоит в одном из самых романтических и уютных мест в Москве, на Чистопрудном бульваре. Авторы памятника- скульптор А.А. Мануйлов и архитектор А.А. Заварзин.
     С высоты своего пьедестала, но очень внимательно, Грибоедов наблюдает за жизнью, которая кипит у его ног. Быть может, он думает: «Что нового покажет мне Москва?» А Москва…Изменилась Москва. В сумраке вечера и загорающихся огнях фонарей она- совсем другая, как и жизнь, которая тоже стала другой. Любимая нами Москва, наш родной город.
   Возглас Чацкого: «Вон из Москвы! Сюда я  больше не ездок!».- можно воспринимать, как сгоряча брошенную фразу разочарованного человека.
   Потому, что Москва- она- то без нас обойдется… а вот обойдемся ли мы без нее?!