Белая лошадь на проселочной дороге

Дружинина Татьяна
Белая лошадь на просёлочной дороге
Повесть о роде

Моим детям, внукам и правнукам
на добрую память

Однажды мне попала в руки  книга Георгия  Данелия «Безбилетный пассажир». Прожив шестьдесят с лишним лет, я поняла, что ничто не случается просто так, ничто не приходит случайно. Поэтому книгу Данелия прочла с огромным удовольствием, улыбаясь и возвращаясь к некоторым моментам снова и снова.  И вдруг подумала: вот человек рассказал своим потомкам о тех, кто стоял у их истоков, кто воспитал их, слепил как личностей, сделал их такими, какие они есть, при этом довольно честно проанализировал и связал историю семьи с историей большой нашей страны.

Конечно, я не Георгий Данелия, но и мои предки были интересными, и даже удивительными людьми. И если вдруг кто-то из моих молодых  потомков задумается, а почему он такой, то где найдет он ответы на волнующие его вопросы? Из всех ныне существующих родственников доверяться бумаге хитрая судьба предоставила мне, так получилось. Поэтому, почувствовав всю ответственность, возложенную кем-то невидимым там, наверху, на меня,  взялась за обдумывание истории своей семьи. Постараюсь быть честной и ироничной, если и приукрашу что-либо, то совсем чуть-чуть, для поднятия настроения.

С чего же начать? Пожалуй, с одного из самых ярких воспоминаний моего далекого советского детства: белая лошадь, стоящая на проселочной дороге, а мне, семилетней девчонке, надо пройти по этой дороге, и я впервые вижу так близко настоящую, живую лошадь, и так боязно, но и интересно! Это сегодня я понимаю, что неспроста она стояла там, на моей дороге, предлагая сделать свой выбор – отогнать или обойти по стерне, босыми ногами. Что я выбрала? Об этом – дальше.


Клинцовая Кара
Удивительная способность – человеческая память! Она сохранила почему-то одни подробности и совсем спрятала другие. Как хорошо, что я росла любознательным ребенком и постоянно расспрашивала своих родителей об их жизни! Начать повествование я хочу с рассказа о дедушке и бабушке со стороны мамы, потому что именно они первыми когда-то взяли меня на руки, как внучку, которую потом дедушка Лучкичев Данила Кузьмич ласково называл «татурушка». Почему? Во-первых, от имени Таня, во-вторых, я была упитанным и спокойным ребенком, с удовольствием играющим со взрослыми. И очень любила скакать  на коленях у деда, а он, работая ногой, напевал что-то ласковое.

Помню себя лет семи, когда летом мы семьей гостим в поселке Свирьстрой Лодейнопольского района Ленинградской области, в местечке, которое называлось Клинцовая Кара. Здесь жили дедушка Данил Кузьмич  и бабушка Анна Ивановна, попросту – бабушка Нюра.

Почему деревня, входящая в состав поселка, называлась Клинцовая Кара? Откуда взялся такой топоним? Я стала искать, мне попалась книга В.М. Шабалина «Тайны имен земли Кузнецкой», то есть Сибири, Кемеровской области.  Именно там были упоминания этих двух слов. Оказывается, Кара – из тюркского «черный», в нашем случае – «черная земля», а Клинцовая – от фамилии крестьян Клинцовых. В Сибири есть деревня Клинцовка, а у нас, в Ленинградской области – Клинцовая Кара. То есть земля Клинцовых. Кто же с такой фамилией жил в наших краях? Не знаю…
Лето, уже выросла морковь, бабушка надергала нам с братом Ваней целый пучок, и меня отправляют мыть морковку в ручье, что протекает в метрах трехстах от дома. Гордая поручением, лечу босиком на ручей, полощу начисто крупные оранжевые морковины, стряхивая холодные капли воды, бегу назад и вдруг, как вкопанная, останавливаюсь на проселочной дороге. Посередине, прямо поперек, лениво помахивая хвостом, стояла белая лошадь! Живущая в маленьком районном городке (это был Подпорожье Ленинградской области), я никогда не видела так близко настоящую лошадь.
- Миленькая лошадь, пропусти меня, пожалуйста! Мне очень надо домой! – жалобно попросила я.
 Но лошадь и не думала двигаться с места. Откуда она взялась здесь и что делать мне? Выбор был не большой,  и я быстро побежала по скошенной стерне в обход, босые ноги больно колола  скошенная трава, и эти новые для меня ощущения я помню до сих пор.

Странно устроена все - таки память! Почему именно эта лошадь попалась мне в начале жизненного пути и так прочно поселилась в моей голове?  Но это сейчас, прожив годы, я  анализирую и сопоставляю факты, а тогда, прибежав с бьющимся как у зайчонка сердцем, я взахлёб рассказывала, какую большую лошадь видела, и как страшно было мне!

Дедушка Данил и бабушка Аня жили просто и даже бедно, занимая половину дома, с другой стороны жили соседи. Дом был старый, давно не ремонтированный, и утром, проснувшись в самой лучшей комнате, я с удивлением смотрела на полы, уходящие в одну сторону,  примерно градусов на тридцать пять. На стене висел большой портрет, на котором была снята моя молодая мама с сестрами. Она была самая младшая, и мне казалось, самая красивая: две толстые косы были собраны корзинкой, глаза чистые и немного испуганные. Сбоку, прислонившись к её голове, чуть улыбаясь, сидели старшие сестры Надежда и Вера. Я часто задумывалась, почему маму  назвали Капиталиной, а не Любовью? Позже узнала, что первая дочь бабушки и дедушки умерла в раннем детстве, звали её Капой, и, вероятно, некая тоска по ушедшей малышке заставила назвать третью так же.

Помню, как бабушка делала мне из тряпок куклу, т.к. игрушек в доме не было, в стране были шестидесятые, в провинциальных городках и поселках жили довольно бедно. Кукла получилась большая, мягкая, с нарисованным углем лицом, и это тоже было маленьким чудом для меня. Дедушка делал игрушки для Вани: он брал коробок, резинку, катушку из-под ниток, быстро все это скручивал, и коробок начинал двигаться, прыгать, а брат, который был на год младше меня, с восторгом носился за ним по кухне.

Еще помню две огромные березы возле дома. Летом дедушка натягивал веревки, устраивал досочку-сиденье, получались отличные качели, на которых мы могли качаться. А рядом – гряды. Чего там только не росло! Самым удивительным зрелищем для меня были гряды с луком, длинные, на которых зеленой стеной стояло луковое перо. Бабушка рвала большую охапку, резала мелко, заправляла сметаной, густо посыпая солью. Такого вкусного лука с молодой рассыпчатой картошкой я больше нигде не ела! А когда лук созревал, в конце лета к нам в Подпорожье приезжал дедушка с огромным рюкзаком и привозил вязанки золотистого лука, крупного, шелестящего, и, как он говорил, «для здоровья»!

В этом же доме, в маленькой комнатке слева, жила сестра дедушки, очень старенькая бабушка Оля. Комнатка была темная, на кровати лежала старушка. Мы с братом Ваней тихонько пробирались к дверям, со страхом заглядывали в темноту и со страхом убегали. Ощущение было таким, будто мы зашли в избушку Бабы Яги, которая заболела и временно не вставала с постели, - такой таинственной казалась нам живущая в комнатке старушка.

Позже мы не так часто виделись с мамиными родителями, как хотелось бы мне. У дедушки и бабушки была маленькая слабость: купив бутылочку чего-нибудь крепкого, они могли вдвоем сидеть весь вечер за столом, забыв об остальной жизни… Я никогда не осуждала их, каждый выбирает свой путь, и только Господь знает, как жить правильно. К тому же, белая  лошадь была именно в Клинцовой Каре!
Мунгала
Есть в поселке Свирьстрой место и с таким вот названием. Тогда, в детстве, я не очень задумывалась, почему он так называется. Сейчас точно знаю: по  имени реки, устье которой находится как раз по левому берегу Свири, образуя довольно большой водоем, называемый в народе «озёрко».
Вот на берегу этого озёрка и стоял дом моей второй бабушки – Старцевой Александры Степановны, в замужестве Корнышовой, папиной мамы. Он и сегодня, этот дом,  еще радует, правда, других, чужих людей, но тогда каждое лето я проводила именно там. Это было время, когда закончились поездки в Клинцовую Кару, что-то там не заладилось у моих родителей с дедом Данилой и бабушкой Анной. В десять лет не очень понимаешь взрослые отношения, поэтому бабушка Шура незаметно вытеснила из моей жизни и сердца тех, первых.
И опять вспышка памяти: мне уже лет одиннадцать, я одна еду на автобусе к бабушке. С собой у меня сумка с моими нехитрыми вещами и десять рублей денег (по тем временам это была довольно большая сумма), которые я с гордостью отдаю бабе Шуре. В Подпорожье меня сажали на автобус, договорившись с кем-нибудь о присмотре за мной, и я отправлялась в путь.
Дорога была не асфальтированная, ехать надо было около часа, меня укачивало, и чтобы было легче, я смотрела в окно, пела песни  или считала вслух пролетающие мимо деревья. Выйдя в Свирьстрое у главной достопримечательности поселка - памятника Кирову, я шла на Мунгалу, где у ворот меня встречала бабушка.

Дом был просторный, крашенный в голубой цвет, еще довоенной постройки. Он один из немногих сохранился в страшной войне.  Вернувшись из эвакуации, Александра Степановна с тремя детьми увидели своё жилище, окруженное окопами, а в доме была расположена конюшня, вероятно, финны облюбовали его за крепость и надежность. Строил дом мой дед, Корнышов Иван Титович. Он был родом из деревни Усланка Подпорожского района, где когда-то в добротном двухэтажном доме проживала его большая семья: родители, дед и бабушка,  и несколько братьев с семьями. Жили все дружно, имели пару коров и пару лошадей, которые кормили кучу детишек. Но…случилась революция, и кто был ничем, тот стал всем, то есть всё хозяйство забрали, как тогда говорили – экспроприировали в пользу бедных. К сожалению, в истории случаются моменты, когда кто-то хочет сделать всех равными, то есть одинаково бедными. Хотя судить историю – дело не благодарное, что было, то прошло. Главное, чтобы плохое не повторялось.

Семья Корнышовых развалилась, один из братьев оказался на стороне белых, младший – Иван, стал красным командиром. Переехав в поселок Свирьстрой, он поставил дом для своей семьи, но тут началась подготовка к войне, дед был призван на службу. Летом они жили в лагерях, обучались науке воевать, он регулярно приезжал домой, как вспоминала бабушка, «сытый, добрый». А затем – та самая финская кампания, в ходе которой дед пропал без вести. До конца своих дней бабушка не верила в его гибель…

Война
В 1941 году грянула Великая отечественная…  Ленинградская область  была расположена слишком близко к Финляндии, которая воевала на стороне Германии, поэтому большинство людей вынуждены были оставить свои дома и отправиться  в эвакуацию. Сегодня, с высоты своих лет и раздумий я понимаю, что у каждого была своя война. Мужчины воевали с врагом, чтобы не пропала страна. Женщины воевали с трудностями быта, их задача была другой: сохранить  своих детей, во что бы ни стало.

Бабушка Шура решила ехать с родственниками: мать, отец, сестра Ирина с больным сыном и она с двумя сыновьями и совсем маленькой дочкой. Бабушка забила поросенка, натопила сала, мясо пересыпала солью, сложила все в корзину. Вырыла на огороде яму, куда спрятала нехитрые пожитки, то, что не взять с собой: посуду, постельное, предметы обихода.
На подводах почти неделю добирались до железной дороги. В Волхове их погрузили в эшелон, который медленно тронулся на восток. Ехали большой родней: всех кормить надо было. Был конец ноября, морозы стояли, дай Боже. На станции за Волховом отца, ему было на тот момент 12 лет,  отправили за супом (эвакуированных подкармливали в дороге). Взяв полное ведро борща, он тащил его в вагон. Мороз был такой, что голые руки еле держали такую тяжесть. Но умный мой отец вышел из положения: чтобы не отморозить руки, он периодически опускал их в горячий борщ. И семья была с обедом, и руки остались целы.

Эшелон двигался на Урал. Дорога была не близкой, и сейчас мне кажется поразительным, как бабушка Шура довезла такую ораву в целости и сохранности. Хотя был отчаянный момент, когда она думала, что всё, жизнь кончена.
На коротких остановках мальчишки бегали за кипятком. И вот один раз, именно на такой остановке, пошел сын Ваня, которому было лет девять. Стоя на подножке, она вглядывалась в толпу на перроне, - сын все не шел. Тронулся поезд, - вот где было отчаяние! На всем ходу она спрыгнула на перрон и, хромая разбитыми в кровь ногами, стала искать сына. Ваня нашелся, теперь надо было как-то догонять поезд. Хорошо, что у неё оказалась справка, что она жена красного командира. Бабушку с Ваней взяли на проходящий военный состав, который шел без остановок и уже через несколько часов догнал пассажирский. До самого конца пути бабушка лежала и лечила разбитые ноги…

Было еще одно важное дело: сохранить продукты, взятые в дорогу. Поэтому ночью спали по очереди, и всё равно не уследили: к концу дороги остатки мяса украли…  У каждого была своя война.

На Урале Старцевы-Корнышовы оказались в поселке Березняки, бабушка пошла работать няней в детский сад, где весь день находилась и дочь Лидочка. Мальчики учились в местной школе, когда не надо было помогать на сельхозработах. Тетрадей скоро не стало, писали на всем, что было чистым: краях газет, старых тетрадей, книг.

Я часто спрашивала папу, что было самым трудным в эвакуации? Он отвечал: голод. Постоянное недоедание – самое тяжелое испытание для человека. Говорят, что в блокадном Ленинграде были случаи людоедства, вот до чего доводил человека голод. Конечно, на Урале от него не умирали, но постоянная мысль, где достать еду, заставляла бабушку и моего папу, Юрку, он же был старшим,  крутиться и изворачиваться. Бабушка откладывала в миску каши, прятала её в протопленной печке в детском саду,  Юрка и Ваня забегали после школы, и она тайком кормила их, это было основной едой, которую они съедали за день.

Папа вспоминал еще один случай, который врезался ему не только в память, но и остался следами на спине. В конце зимы, когда еще лежал снег, самые отчаянные мальчишки,  из эвакуированных,  вечером, в потемках, пробирались на картофельные поля, где под снегом  оставалась мерзлая картошка. Из неё мама пекла вкусные картофельные оладьи, чуть сладковатые, это было главным лакомством  того времени. Копать надо было быстро, потому что поля охранялись казаками. И вот один раз, зазевавшись, они не заметили, как к ним на коне подлетел всадник, домой вернулись без картошки, исхлестанные нагайкой. Что поделаешь, такие были времена, сажали даже за несколько украденных колосков, но тут, слава Богу,  обошлось. У каждого была своя война.

Сестра бабушки Шуры Ирина Степановна научилась водить машину, мужиков не хватало, водила её лихо, сама ремонтировала, домой приходила с грязными от масла и соляры руками. Её сын Толя, хромой от рождения, был умницей, хорошо учился. В будущем он стал математиком, профессором, Анатолий Степанович жил и преподавал в Новосибирском академгородке.

Война шла к концу, уже воевали в Европе, люди засобирались домой. Как говорится, в гостях хорошо, а дома – лучше. Кто-то из односельчан уже уехал, пришло письмо, в котором писали, что надо везти с собой всё, что можно: семена, картофель, любой гвоздь, - все было разрушено, всё пригодится.

Вернувшись в поселок, бабушка Шура нашла свой дом целым, только окопы пришлось зарывать. Но так как в доме была конюшня, скопилось много навоза, что порадовало, так как весной надо было сажать картошку. Её бабушка привезла несколько мешков, это было целое богатство! Вернулись уже поздней осенью, самым главным было – не съесть эту семенную картошку. Убрав в подпол половину, остальную начали использовать экономно в еду. Лида вспоминает, что мать разрешала чистить клубни не тоненькой, а довольно толстой кожурой, сначала это её удивляло. Но потом она с благодарностью вспоминала находчивость и мудрость матери: эти очистки тщательно мыли, а затем бабушка сушила их, не выбрасывая. Сушеных очисток накопилось много, целый короб, а когда пришла весна и  остальную картошку посадили, вот тут-то и пригодились эти высушенные остатки картошечки. Какими вкусными они были!

От недоедания у старшего сына Юрки случилась болезнь, которую в народе называли «куриная слепота». Вечером, как только чуть смеркалось, он с трудом видел, что было вокруг.  Бабушка Шура принялась отпаивать его хвойным отваром, и ведь вылечила, да и молодость делала своё дело.

Думая о своей бабушке, понимаешь, какой сильной должна быть настоящая мать! И как она должна болеть за своих выращенных детей, желая им только счастья, при этом иногда ошибаясь, страдая и мучаясь. Но об этом – дальше.

Мои родители
Начало моих родителей как единого целого – с возвращения папы из армии, из Германии, где он служил пять лет. Вернее, с первой встречи с мамой в поселковом клубе, куда он, взрослый парень двадцати пяти лет пришел с другом на танцы. Шел 1955-й год. Только-только оправились от войны, но жизнь уже брала своё: молодые  танцевали, влюблялись, целовались, женились.

Папа, тогда еще просто Юрка,  был веселым и бесшабашным, этим он компенсировал все свои внешние недостатки: небольшой рост, худобу, - что поделаешь, дитя войны. Войдя в танцевальный зал, Юрка внимательно осмотрел девчонок, жавшихся к стене, и, улыбаясь, сказал другу:
- Вот та, с косами, будет моей женой!
Девушка с косами, восемнадцати лет отроду, скромная и боязливая, была моя будущая мама. Всё лето она бегала от настырного кавалера, но выхода у неё не было, как потом она говорила: «Прилип, как банный лист!»

Чем она его задела, не знаю, то ли косами своими каштановыми, то ли глазами васильковыми, то ли именем редким: Капочка… Капа…Капишна…
Я часто тормошила маму, просила рассказать, какие они были молодые, как ухаживал папа, какая красивая она была. Мама, улыбаясь, говорила:
- Красивые? Не знаю, красивые ли, но молодые точно были!
Однажды, провожая маму домой, они стояли возле дерева, у которого на высоте примерно метр торчал крепкий сук. Не долго думая, Юрка подсадил свою Капочку на этот сук, не обращая внимания на её испуганный визг, и сказал серьезно:
- Сниму, когда согласишься выйти замуж!
Мама потом говорила:
- А что мне оставалось делать? Не сидеть же всю жизнь на суку!
Казалось, что жизнь прекрасна, но тут вмешалась бабушка Александра Степановна, проявив свой стойкий характер. Поселок был маленький, все друг про друга все знали, и она была убеждена, что не такую пару надо её замечательному Юрке. Но оказалось, что у сына – тоже материнский  характер. Поэтому, получив однажды лопатой по спине, он, обиженный, но не сломленный,  был изгнан из дома. Так они и оказались в Клинцовой Каре, где в будущем зяте души не чаяли.

В мае они расписались, затем перебрались в Подпорожье, что было в 30 километров  от Свирьстроя. Там начиналась большая стройка, ГЭС на Свири,  и будущий город требовали много молодых и сильных рук. Комнату получили в бараке, - это ли не счастье, метров десять, но зато своя, отдельная! Юрка работал, а Капа строила их быт.

Через год родилась я, роды были сложные,  об этом говорила огромная  гематома на голове, десять дней меня просто не показывали маме. Она плакала, и тогда папа ворвался в родильное отделение, переполошив всех медсестер, ведь родственников тогда не пускали. И пока ему не показали ребенка, пока он не убедился, что я жива, не ушел. А со мной всё было просто,  ждали, куда прорвет опухоль: вовнутрь – ребенок умрет, наружу – выживет. Прорвало наружу, я выжила, значит, для чего-то я еще нужна была в этой жизни.
Очень личное

Так случилось, что я выходила замуж два раза, и оба – по большой любви.
Первый муж подарил мне троих красавиц-дочерей, второй – умницу сына. Дети уже выросли, подарили шестерых внуков. Думаю, что я  состоялась как женщина, мать, выполнив своё земное предназначение. Очень радуюсь, когда все мои дети и внуки собираются у нас в доме, а я с удовольствием готовлю что-нибудь вкусненькое на всю эту дружную ораву. Я живу их жизнью, считая себя их другом, думаю, что и они считают так же. Но это – уже другая история!

Недавно мне попался интересный тест, который, пройдя, очень поразил меня. По типу личности я оказалась педагогом, смешно, но именно им я себя и ощущаю, преподавая в театральном классе детской школы искусств, воспитывая сегодня внуков. А в описании типа по Вайсбанду нашла слова: мой  лейтмотив - четыре ноты из Бетховена - тема судьбы. Личные проблемы этот человек склонен ставить и решать по большому счету.

И я подумала: а разве это плохо? Совсем нет!  Личное каждого отдельного человека становится таким же важным, как история страны, своего народа. Я – частичка, капелька того большого, что случилось за Земле в XX-XXI веках! Вот как мне повезло!

А пока мне часто вспоминается моя белая лошадь, стоящая на проселочной дороге… И у меня всегда есть выбор: согнать её или обойти справа, слева. Но мне кажется, что пока она стоит, моя белая лошадь, жизнь моя на этой земле будет продолжаться. Понимаю, что наступит тот момент, когда лошадь вдруг исчезнет, и останется лишь одна дорога. Но это будет позже. Стой же, белая лошадь, пусть уже в тумане, далеко, ведь столько еще надо успеть сделать!