Господа Головлёвы. 14. 05. 2024

...И ПЕРА НЕ ОСТАЛОСЬ

Дипломный спектакль студентов 4-го курса СГИИ, театральный факультет: «Господа Головлёвы» (14.05.2024) по мотивам одноимённого романа М. Е. Салтыкова-Щедрина.

Режиссёр-педагог — заслуженный работник культуры РФ, профессор Е. В. Бубнова.

Художественный руководитель курса — заслуженный артист РФ, доцент кафедры мастерства актёра А. И. Пашнин.

«Проклятая Погорелка!» Юные Аннинька (Анастасия Александрова) и Любинька (Анна Стамбровская) решили сбежать. Но куда? В гувернантки, к сопливым детям? В прачки? Чтобы к 25 годам старухами стать? Лучше в актрисы! Там сцена! Аплодисменты!!! Какая счастливая, радостная «в актрисах» ждёт жизнь!

Постаревшая бабушка ещё не догадывается об их дерзких планах и пытается припугнуть: «Одряхлею, куда пойдёте? Кто кормить вас станет?» Но сил держать в узде молодость у неё уже нет, сама еле ползает с тросточкой, в тёплом чепце — даже дров в Погорелке в обрез. Вид у Арины Петровны (Галина Шалаева) теперь удручающий… Но сиротки твёрдо решили вырваться из постылого заточения, им жить охота: «Извините нас, простите, бабушка, пожалуйста!»

В актёрки… Крутить хвостом и срамиться?! Сбежали сиротки. Арина Петровна тоже тоскует по какой-то совсем другой жизни. Где дети — толковые, удачливые, образованные и всё им в руки идёт. «Нет, ну бывают же семьи! А бывает, вдруг словно вша нападёт на семью (…), прокрадывается в сердцевину и точит, точит, точит…» Кто эта вша, что вгрызлась в самую сердцевину? Как имя её? (Помнится, маленький ещё Иудушка (Егор Ворошилов) за детскими разговорами с недетским упрёком братьев одёрнул: «Мы не ротшильды!») «И точит, точит, точит...»

В жизни Головлёво появляется новый персонаж — девица духовного звания Евпраксеюшка (Александра Борисова). Приехавшая на смотрины Арина Петровна осталась довольна: девица красивая — краля! Старый греховодник от умиления даже в плечико маменьку поцеловал и стол велел накрыть по-головлёвски. По случаю Арина Петровна просит после её смерти не оставить племянниц, однако Иудушка с убеждённым видом милость свою оборотил: «Лучше без приданого, чем всю жизнь подозревать мужа в корысти».

На сцену под водевильную музыку влетают с танцами счастливые, наряженные Аннинька с Любинькой. Бабушка рассказывает об их письме, на что Евпраксеюшка восклицает: «Как же они соблюдут себя в вертепе-то этом?!» Иудушка, нимало не смущаясь, клеймит «гражданский брак под кустом» и тут же вкрадчиво советует вытребовать с племянниц письменный отказ от Погорелки, чтобы деревеньку и заложить можно было, и продать, и прочее по усмотрению сделать. Арина Петровна опешила… Но он спешит её успокоить: главное не хворать, а если что, он всех соберёт у себя в Головлёво и Петьку (Никита Алтабасов) из Петербурга выпишет. Будут они как цыплятки вокруг наседки-маменьки! Жаль, Володьки уж нет… Траурный мотив озвучивает скрытые мысли Арины Петровны.

Гремит гром, со своей бедой появляется Петя. Он умоляет помочь, вернуть проигранные им казённые деньги, ведь для отца сумма посильная. Иудушка отказывается наотрез. И денег у него для сыновних проделок не предусмотрено, и это его не касается, так-то! Петя, не сказать, что рассчитывал на понимание, тем не менее какая-то надежда была: всё же отец, у которого он — последний сын… Но у Иудушки наготове притча про Иова: «Твори, Господи, волю Свою». Петя в последний раз, «если есть хоть капля чувства», заклинает заплатить долг… Последнее слово отца сыну: «Никогда!» Тогда Петя обвиняет его в убийстве брата Володи и просит бабушку проклясть отца.

Арина Петровна всё это время находится в каком-то мороке, словно не верит происходящему. После последней просьбы Пети она встрепенулась и стала проклинать. Надрывно, тяжело, безысходно… Нам искренне её жаль: материнские надежды почили. Иуда безмолвствовал...

Окончательная смерть Иудушки в земной личине случилась вскоре после материнского проклятия, после её смерти, когда он прижитого ребёнка спровадил в воспитательный дом, где дети мёрли как осенние мухи. Евпраксеюшка потрясена: чего-чего, а такой бесчеловечности она не ожидала. Она содрогается, глядя на Иудушку, обмотанного траченой шалью: да человек ли он? Ведь рядом с ним... страшно!

И, действительно, он, почуяв, что больше с лаской она к нему не подойдёт, набросился на Евпраксеюшку (обозвала его и по молодости-то плохим женихом). Растрепал её, начал терзать словно вампир, который хочет прокусить шею и пить кровь — кошмар омерзительный! Бедняжка с брезгливостью едва вырвалась из цепких лап оборотня.

После трагедии с материнством образ Евпраксеюшки заиграл удивительным, почти сказочным контрастом: покорная, немного не в себе, красавица-наложница в инфернальном логове старого змея. Усадьба головлёвская заброшена, как и сам Порфирий Головлёв. Иудушка стремительно превращается в человекоподобную рухлядь, лишь глазки привычно цепляются за образа, ища «защиты и сил».

Однако даже дремучая Евпраксеюшка мечтает о другой жизни. Почти с религиозной одержимостью ей вторит Улита (Василина Аленченко). Притча у них одна: о мазолинском барине с его Пелагеюшкой, усадьба которых вроде райского сада, где люди друг друга любят, друг другом не налюбуются и никаких подлостей друг другу не делают. В том саду Пелагеюшка в шёлковых платьях ходит, на работы барин её не требует…

Внезапно из другой жизни возвращается Аннинька. Евпраксеюшка обомлела, увидев её. Аннинька даже не живой труп — живое страдание, так стала страшна, почернела. Всё в ней болит, каждая косточка; вся измучена донельзя, и водки бы ей, водки… Похоже, больше ничто оживить её не способно.

Евпраксеюшка не может понять про смерть Любиньки: «Вот были барышни, и ручки на себя наложили, как же так?» А сама, забывшись, сомнамбулой по дому словно плывёт, жалобно, певуче причитая кручину: «Ребёнка у меня отнял, и словно щенка, в омуте утопил… Володя, Володенька...» Но Анниньку ничем не испугать, она давно живёт в аду и вернулась не в рай.

«Помянем?» «Помянем! И Петенька умер…» «И жаль мне его, с одной стороны, а с другой сам же виноват!» «Как вам, дядя, жить не страшно?» Иудушка совсем опустился: в лохмотьях, всклокоченный, бродит за умирающей, измученной Аннинькой. «А я Богу помолюсь, и как рукой…» «Я ведь умирать к вам приехала». Кашель сотрясает расхлябанное нутро, выбивая остатки жизни. Аннинька тенью еле ноги переставляет, держась за стены, на которых — огромные, донизу, тени висельников-кукол.

По просьбе Иудушки Аннинька рассказывает о самоубийстве Любиньки, по всей видимости, снова и снова. Иудушка весь внимание, он проживает эту картину, смакует и ужасается одновременно. Он давно пробует смерть на вкус... «Ты испугалась, не выпила?» «Пей, подлая… Пей...»

«По-христиански надо, не плакать, нет, а... покориться и уповать — вот как надо! (…) Какие страдания! Он простил, всех простил… (…) А ты, ты простила? Меня простила? За всех… А ведь это я маменьку замучил… Я... замучил...»

Иуда надеется на прощение! В этом месте забываешь дышать... Смерть Арины Петровны совсем не была спокойной — страх Страшного суда заставляет Иуду признаться и вымаливать прощение у страдалицы Анниньки. Финал настолько созерцательный, останавливающий мысли и чувства, что картина впечатывается в память как знак. Похоже, смыслом жизни Иудушки было не накопление, а извод семьи подчистую. Все его прокляли. Однако идти ему некуда, кроме как к этим «всем», и надо вымолить у всех прощения — через Анниньку. Она страдает, страшно страдает, значит, право имеет прощать — за всех..;

В мёртвой тишине Арина Петровна в белом, сидя на стуле, укачивает младенца Порфирия: «Аа — Аа — а. Аа — Аа — а». Вокруг безмолвно собираются головлёвские призраки в саванах.