Милый

Был  на днях в деревне - место глухое, электричества и того нет после зимы, а дорога, с сотворения мира, обозначалась только в хорошую погоду, а уж в половодье ее никогда не было.
Заброшенные дома, вода из родников, залитых талой водой. Студенистая лягушачья икра дрожит в лужах. Сначала один был. Тревожно. Гомон гусиных стай в небе. Тетерева переливчато бормочут на заросших полях. Позже приехал друг. Сосед, что напротив, пришел шатаясь, отметить свободу от снега и городских запретов. Другой сосед, здоровый мужик, прорвался на квадроцикле проверить пчел. Сделали плов на костре, хоть и холодно, но в доме темно, так что остались на улице. Тот, что пьяный, а пьяный он до стеклянных глаз, смотрит на тебя пристально, но понимаешь, что фокусировка его взгляда где-то в трех метрах позади твоего затылка. Избавиться он от себя не дает, потому что вся любовь его в мире – люди вообще, как в зеркало хочет он поглядеть в человеческую толпу - я ль на свете всех милее? Милым он, конечно, не был, несмотря на перстень и золотую цепь. Сели есть. Пересказывается старая еще советская жизнь. Но он перебивает, пытается высказать что-то важное, чтобы все замерли и - ах! Но сказать ему трудно, так как само желание потрясти окружающих мешает зацепиться за мысль и после нескольких бессвязных выкриков внимание он теряет и разговор переключается на гудящий высоко в небе самолет - долетит ли до Москвы или только до Казани? Когда ему стало понятно - надо сделать что-то такое, что точно оторвет нас от никчемной болтовни. Начался мелкий дождь с ветром. Под ногами глина стала совсем скользкой и надо об этом помнить вставая. Он вытащил вставную челюсть и бухнул ее - блестящую от слюней -  на крашенный дощатый стол." Убери!" -  мрачно сказал пасечник, брезгливо отвернувшись.  Разговор о полетах невидимых самолетов продолжился. "Я есть руками буду. Узбеки же едят!" - сказал пьяный и полез руками в плов. Его остановили как ребенка, сунули ложку. Кончилось тем, что пасечник, которому предложили "подтереть сопли", врезал ему так, что треснула садовая лавка на которую он налетел падая. А на темной старой липе дрались и трещали скворцы. Синими цветами, сквозь слежавшуюся прошлогоднюю  траву, пробивалась медуница. Дождь усилился.