Ангел Таша. Ч. 27. Пути и путы любви и разлуки

                Вступление на http://proza.ru/2024/06/15/601      
            
                РАЗЛУКА И ПИСЬМА. 1833

           Попытка субъективно-объективного исследования.

                ***
                Но вспять безумцев не поворотить,
                Они уже согласны заплатить.
                Любой ценой — и жизнью бы рискнули,
                Чтобы не дать порвать, чтоб сохранить
                Волшебную невидимую нить,
                Которую меж ними протянули…

                В.Высоцкий «Баллада о любви»
                ***

          «…Путешествие нужно мне нравственно и физически».

                А.Пушкин – П.Нащокину.  25 февраля 1833
                ***

              "В его переписке так мучительно трогательно, так   
     чудесно раскрыта его семейная жизнь, его любовь к
      жене, что нельзя читать это без умиления”.
                А.И. Куприн 
                ***
            "Перечитываю строки, и они оживают, дышат, сияют". 
 
                Мила Суркова. Из рецензии на  «Вспышка».
   
   
                ***
          Ура! Всемилостивейшее разрешение получено!

         17-го августа  двухместная коляска наконец-то вырвала Александра из каменных объятий Санкт-Петербурга.  Западный ветер гнал по Неве  высокую волну.  «Уж не вернуться ли? А вдруг наводнение?» - мелькнула мысль. Пристыдил Сергей Соболевский. И, вправду, на следующий день ветер утих, волна спала.

      …Три дня под колёсами пылили скверные дороги, над головою звенел солнечный зной.  За сиротливыми полосами  верстовых столбов остались скорбные деревеньки, задумчивые рощи, пыльные рощицы да  поникшие от зноя хлеба на нивах…

      Постоялые дворы, … станционные смотрители, «сущие мученики четырнадцатого класса»,  … любопытствующие попутчики…

      Лишь  поздно вечером 19-го в Торжке заселились в гостиницу, а утром написано первое письмо Таше.  Начало путевого дневника…

      Спасибо Наталье Николаевне, что сберегла ВСЕ письма. Значит, дОроги они ей были! Значит, любила, чувствовала сердцем, чуткой душой понимала, какому человеку доверила судьбу свою. 

      Удивительные письма! Да это и не письма вовсе с их устоявшимися формулами и стандартными фразами, но - живая речь, непринужденно-свободная, порой  грубоватая, оберегающе заботливая и никогда не назидательно-нудная!

      Словно сидишь рядом… нет, не с памятником, не с мумией, но – с близким человеком,  тонко чувствующим, ярко мыслящим, умеющим погрустить и посмеяться,  пошутить и поругать, но главное – умеющим любить глубоко и нежно, ибо именно это чувство светит в каждом слове, в каждой букве! 
                ***

      Адрес: Её высокоблагородию Наталье Николаевне Пушкиной. В С. Петербурге, на Чёрной Речке, на даче Миллера.

      «Милая жёнка, вот тебе подробная моя Одиссея… Вчера прибыли мы благополучно в Торжок, где Соболевский свирепствовал за нечистоту белья… Сегодня проснулись в 8 часов, завтракали славно, а теперь я отправляюсь в Ярополец, — а Соболевского оставляю наедине с швейцарским сыром…
   
      Ямщики закладывают коляску шестернёй, стращая меня грязными просёлочными дорогами. Коли не утону в луже, подобно Анрепу, буду писать тебе из Ярополица. От тебя буду надеяться на письма в Симбирске. Пиши мне обо всём, о своей груднице и о прочем.
   
     Машу не балуй, а сама береги своё здоровье, не кокетничай 26-го. Да бишь! не с кем. Однако всё-таки не кокетничай. Кланяюсь и цалую ручку с ермоловской нежностию Катерине Ивановне. Тебя цалую крепко и всех вас благословляю тебя, Машку и Сашку.
    Кланяйся Вяземскому, когда увидишь, скажи ему, что мне буря помешала с ним проститься».
             ***
    
        26 августа – день святой Натальи. И вправду,  кокетничать было не с кем, кроме Петра Андреевича, но он (скажу по секрету) совсем Таше не нравился, и, несмотря на все его ухищрения и нежности, даже малого желания кокетничать с ним не было никакого.
               
      Было одно желание – поскорее получить долгожданную весточку от мужа!  Забравшись с ногами на диван, она торопливо ломает печать, разворачивая листы.

       Прасковья с рукодельем рядышком на скамеечке.

      – Ты только послушай,  Паша, милая!

     «21 августа. Ты не угадаешь, мой ангел, откуда я к тебе пишу: из Павловска; между Берновом и Малинниками, о которых  я тебе много рассказывал. Вчера, своротя на просёлочную дорогу к Яропольцу, узнаю  с удовольствием, что проеду мимо Вульфовых поместий, и решился их посетить. В 8 часов вечера приехал я к доброму моему Павлу Ивановичу, который обрадовался мне, как родному».

     – Ах-ах-ах! там, в Малинниках, все девицы были в него влюблены! Небось и сейчас слетятся, как мухи на мёд!

       Усмехается Прасковья, штопая рубашонку:

    – Как можно?! Воля ваша, Наталья Николавна, выдумываете вы! Только себя расстраиваете!

     Вздыхает Таша и далее читать продолжает:

     «Здесь я нашёл большую перемену. Назад тому пять лет Павловское, Малинники и Берново наполнены были уланами и барышнями; но уланы переведены, а барышни разъехались; из старых моих приятельниц нашёл я одну белую кобылу, на которой и съездил в Малинники; но и та уж подо мною не пляшет, не бесится…»

     – Ой, придумал же: «приятельница – кобыла»! – смеются обе, покатываясь так, что Никита Тимофеевич тут как тут: он тоже любит слушать письма барина Лександра Сергеича! 
 
        Таша и продолжает:
      «А в Малинниках вместо всех Аннет, Евпраксий, Саш, Маш etc. живёт управитель Парасковии Александровны, Рейхман, который поподчевал меня шнапсом. Вельяшева, мною некогда воспетая, живёт здесь в соседстве. Но я к ней не поеду, зная, что тебе было бы это не по сердцу».

     – Ага-а-а, наверное, хотел-таки съездить!

     – Ну не поехал же, – Тимофеич укоризненно качает заскорузлым пальцем.
 
     – «Много спрашивают меня о тебе; так же ли ты хороша, как сказывают — и какая ты: брюнетка или блондинка, худинькая или плотнинькая?»

   – Ой, ведь совсем худенькая! – сочувственно восклицает Параша. – Надо бы поправиться, так ведь не ешь ничего, матушка ты моя!   

      «Забыл я тебе сказать, что в Ярополице (виноват: в Торжке) толстая М-llе Pojarsky, та самая, которая варит славный квас и жарит славные котлеты, провожая  меня до ворот своего трактира, отвечала мне на мои нежности: стыдно вам замечать чужие красоты, у вас у самого такая красавица... Ты видишь, моя жёнка, что слава твоя распространилась по всем уездам. Довольна ли ты?»

      Опустив письмо на колени, Таша с довольной улыбкой задумчиво смотрит в окно, словно сквозь шторы и сквозь стекло может увидеть далёкий силуэт Александра… Потом вновь подносит лист  к близоруким глазам:

       «Будьте здоровы все; помнит ли меня Маша, и нет ли у ней новых затей? Прощай, моя плотнинькая брюнетка (что ли?). Я веду себя хорошо, и тебе не за что на меня дуться.
   
      Письмо это застанет тебя после твоих имянин. Гляделась ли ты в зеркало, и уверилась ли ты, что с твоим лицом ничего сравнить нельзя на свете — а душу твою люблю я ещё более твоего лица. Прощай, мой ангел, цалую тебя крепко».

     Слёзы брызнули из Ташиных глаз. Прижав письмо к груди, она не вытирает слёз. И кажется ей, что сквозь далёкое расстояние слышит она бархатно нежный  голос любимого, видит ласкающий взгляд…

      Вот уж и Тимофеич носом захлюпал, а Прасковья распашонкой влагу с Ташиных щёк промокает…
             ***

     … Супруга Вяземского тоже получила в эти дни письмо: «Сказывал ли я, что Пушкин удрал месяца на три в Нижний, Казань, Оренбург? … Я видел жену его 26-го на даче. Она всё ещё довольно худо поправляется…». 

    Пётр Андреевич  специально приезжал  на дачу, холёный, раздушенный, сияющий, хотел побыть с Ташей наедине, да застал Катерину Ивановну. Та смотрела на него с предубеждением, зная историю его родителя, шутя  приговаривала, дескать, яблоко от яблони недалеко падает!..

        Пётр Андреевич поздравил Ташу «с днём её имянин», подарил красивый альбом, целуя ручки, заглядывал в глаза, приглашал обеих в театр на премьеру, да Таша отказалась, сославшись на нездоровье.

       Вечером, приговляясь ко сну и разбирая причёску, она пыталась представить, в какие края забрался её любимый.

     Перечитывала новое письмо.

     «26 августа. Поздравляю тебя со днём твоего ангела, мой ангел, цалую тебя заочно в очи — пишу продолжение моих похождений.

      В Ярополиц приехал я в середу поздно. Наталья Ивановна встретила меня как нельзя лучше. Я нашёл её здоровою, хотя подле неё лежала палка, без которой далеко ходить не может. Много говорили о тебе, о Машке и о Катерине Ивановне. Мать, кажется, тебя к ней ревнует; но хотя она по своей привычке и жаловалась на прошедшее, однако с меньшей уже горечью. Ей очень хотелось бы, чтоб ты будущее лето провела у неё».

         Ах, как Таше хотелось того же! Хотя много горького было в её детстве, но были и счастливые дни, о которых щемит сердце, вспоминая! Посмеивается Александр: тихо живёт теперь маменька, разводит огороды…

       Ну, конечно, и о книгах... Как же без них-то?
      «Я нашёл в доме старую библиотеку, и Нат. Ив. позволила мне выбрать нужные книги. Я отобрал их десятка три, которые к нам и прибудут с варением и наливками. Таким образом, набег мой на Ярополец был вовсе не напрасен».

     Рассказал о братце Дмитрии, да она и знала уже о несчастливом сватовстве, о том, что Надежда Чернышова, скорее всего, предпочтёт глуховатому, заикающемуся владельцу разорённого майората богатого красавца Андрея Муравьёва.
                *** 

       По пути из Яропольца в Москву Александр заехал на два часа в сельцо Захарово. Не мог не заехать! Позвало сердце: там было счастливое детство. Там была жива незабвенная бабушка Мария Алексеевна!

    Дочь Арины Родионовны Марья вспоминает: «Я эдак сижу, смотрю: тройка! а он уж ко мне в избу-то и бежит… Пока он пошёл по саду, я ему яишенку-то и сварила; он пришёл грустный, покушал… «Всё наше порушилось, говорит, Марья; всё, говорит, поломали, всё заросло!.. Прощай, говорит, Марья!».
                ***

      Вот и долгожданное поздравление – уже из Москвы.
      «27 августа. Вчера были твои имянины, сегодня твоё рождение. Поздравляю тебя и себя, мой ангел».

       И себя поздравляет тоже! Ах, хитрец! Но себя-то за что? И далее - это уже мысли не Таши, но мои, авторские.

       А за то и поздравляет, что с первой встречи увидел и полюбил не только внешнюю красоту, но душу чистую и не потерял её в светской суете! За то, что боролся за неё отчаянно и – победил!

      «Вчера пил я твоё здоровье у Киреевского с Шевырёвым и Соболевским; сегодня буду пить у Суденки. … Приехав поздно домой, нашёл у себя на столе карточку Булгакова и приглашение на вечер. Жена его была также имянинница. Я не поехал за неимением бального платья и за небритие усов, которые отрощаю в дорогу»…

       – Усы! Вот новость-то! Пушкин с усами – забавная картина!

      …«Скажи Вяземскому, что умер тезка его князь Пётр Долгорукой — получив какое-то наследство и не успев его промотать в Английском  клобе, о чём здешнее общество весьма жалеет….  Здесь Орлов, Бобринский и другие мои старые знакомые. Но мне надоели мои старые знакомые — никого не увижу».

     Перекрестилась Таша, вздохнув: «И слава Богу, что надоели и что их не увидит!»
   
     … «Однако скучна Москва, пуста Москва, бедна Москва. Даже извозчиков мало на её скучных улицах. На Тверском бульваре попадаются две-три салопницы, да какой-нибудь студент в очках и в фурашке, да князь Шаликов. Был я у Погодина, который, говорят, женат на красавице.  Я её не видал и не могу всеподданнейше о ней тебе донести…»

        Взволновалось сердечко Таши, вспоминая  Москву, Венчание, и первые  счастливые месяцы на Арбате, и весёлую Масленицу… Ах, как было им с Александром, несмотря на маменькины козни, хорошо тогда!

        А сейчас он один где-то бродит по Москве… Не-ет, вовсе не где-то!

      … «По своему обыкновению бродил я по книжным лавкам и ничего путного не нашёл. Книги, взятые мною в дорогу, перебились и перетёрлись в сундуке. От этого я так сердит сегодня, что не советую Машке капризничать и воевать с нянею: прибью. Цалую тебя. Кланяюсь тётке! благословляю Машку с Сашкой!»

      Смеётся Таша. Ох, грозный какой! Прибьёт… Ни разу рук не поднимал, лишь тревожится да сам без удержу балует! 
                ***
            
       В Петербурге становилось всё прохладнее, надо было  на зиму переезжать с дачи на тёплую  квартиру.  Перед отъездом Александр договорился было, да хозяин подвёл: пересдал за более высокую цену.

       Помогла тётушка, и первого сентября Таша подписала контракт. Переехали на Пантелеймоновскую улицу (ныне улица Пестеля), близ Летнего сада, в трёхэтажный дом капитана А.К. Оливье.

       Предусмотрительная хозяюшка! В договоре о найме, кроме десяти комнат, указано всё, что нужно: кухня во флигеле, две людские комнаты, конюшня,  сараи для кареты и сена, ледник, подвал, прачечная, часть чердака, чтобы бельё сушить.  Правда, и цена выше – 4 тысячи 800 рублей за год...

       Проходя мимо храма, Таша крестится на икону Святого Пантелеймона на фасаде церкви, прося, чтобы все-все в семье были здоровы. А в Летнем саду можно будет гулять с детьми.

     Разделил одиночество, поселившись у них, брат Сергей, самый младший из Гончаровых и самый ласковый. Ему предстояла первая большая разлука с родными –  отъезд на службу в Нижегородский полк, и Таша старалась его приободрить, побаловать.

      Денег не хватало, пришлось обратиться к старшему брату. На этот раз помог, слава Богу!
     «Дорогой Дмитрий, – пишет ему Таша, – благодарю тебя миллион раз за 500 рублей, которые ты мне позволяешь занять… Не знаю, как выразить тебе за них мою признательность, еще немного, и я осталась бы без копейки, а оказаться в таком положении с маленькими детьми на руках было бы ужасно.
       Денег, которые муж мне оставил, было бы более, чем достаточно до его возвращения, если бы я не была вынуждена уплатить 1600 рублей за квартиру (задаток); он и не подозревает, что я испытываю недостаток в деньгах».
                ***

      – Миллион благодарностей за 500 рублей…  Ох, Таша, Таша! Не так-то легко стать хозяйкой в семье! Словно видя эти хлопоты, Александр второго сентября сочувствует:
               
     …«Мой ангел, кажется, я глупо сделал, что оставил тебя и начал опять кочевую жизнь. Живо воображаю первое число. Тебя теребят за долги Параша, повар, извозчик, аптекарь, мадам Сихлер, у тебя не хватает денег, Смирдин перед тобою извиняется, ты беспокоишься – сердишься на меня и поделом. И это ещё хорошая сторона картины – а что если у тебя опять нарывы? что если Маша больна? А другие непредвиденные случаи… Пугачёв не стоит этого. Того и гляди, я на него плюну — и явлюсь к тебе».

        На новой квартире читает Таша это письмо и не может не похвалить себя: «Беспокоюсь, конечно, милый, да и сержусь тоже! Но я уже не та глупая, растерянная девочка, какою была в первые месяцы после свадьбы, и сама нашла выход, и ты можешь гордиться мною!»

      Они славно чувствуют друг друга и на огромном расстоянии.

        «Ангел мой, если ты будешь умна, т. е. здорова и спокойна, то я тебе из деревни привезу товару на сто рублей, как говорится… Во всяком случае береги себя. Скажи тётушке, что хоть я и ревную её к тебе, но прошу Христом  Богом тебя не покидать и глядеть за тобою. Прощайте, дети, до Казани. Цалую всех вас равно крепко — тебя в особенности!»

       –  Ах, милый! – улыбается Таша. – Спокойной не обещаю, но здоровой быть постараюсь!

      Удобно устроившись в кабинете мужа, она пишет ответ. Не жалуется, не хочет огорчать!  В дороге ему гора-аздо труднее, чем ей здесь! Чутким сердцем, понимает его беспокойные думы…

   Входит Екатерина Ивановна. И в руках ещё один конверт.

   – Ох, видно, и впрямь очень тоскует Александр, ежели второе в один день письмо сочинил!

        «Мой ангел, я писал тебе сегодня, выпрыгнув из коляски и одурев с дороги. Ничего тебе не сказал и ни о чем всеподданнейше не донес. Вот тебе отчет с самого Натальина дня...»

      – …Встречи с друзьями. Это понятно. Ага-а! а вот и признание: всю дорогу до Нижнего ехал с двумя женщинами… Ох, уж эти женщины!

       «Ух, жёнка, страшно! Теперь следует важное признание. Сказать ли тебе словечко, утерпит ли твое сердечко?»

       Словно воочию видит Таша лукавую усмешку Александра. Вздыхает: конечно, не утерпит! Как пойманная птица, бьётся её сердечко! А он дразнит подробностями.

       «Я нарочно тянул письмо рассказами о московских моих обедах, чтоб как можно позже дойти до сего рокового места…»

        Вот и ядовитые шипы ревности! И не думала она ранее, что может так ревновать. Чем дольше разлука, тем прихотливее воображение… Знает она, ох, прекрасно знает, как может её муж обаять женщин, как легко в него влюбляются!
       И главное знает, что и его душа может мгновенно вспыхнуть огнём страсти.

        «…Ну, так уж и быть, узнай, что на второй станции, где не давали мне лошадей, встретил я некую городничиху, едущую с теткой из Москвы к мужу и обижаемую на всех станциях … они решились от меня не отставать и путешествовать под моим покровительством, на что я великодушно и согласился. Таким образом, и доехали мы почти до самого Нижнего…».

         Скомкала лист Ташенька, губу сердито кусает.

     – Всегда ведь найдёт попутчиц… куры им строит… и мне специально рассказывает! Небось, красавица писаная эта городничиха!

      Катерина Ивановна ласково забирает письмо у расстроенной племянницы, дочитывает: 
    
       «Ты спросишь: хороша ли городничиха? Вот то-то, что не хороша, ангел мой Таша, о том-тo я и горюю. — Уф! кончил. Отпусти и помилуй».

    – Да он просто смеётся, душенька! Ишь ты, горюет, что городничиха не хороша! – притворно возмущается  тётушка, обнимая обидчивую Ташу.

    — Вот так! Нарочно! Шутит, чтобы я ревновала!

    – А в конце-то, в конце, смотри, как мило заключает!

     «Ярманка кончилась — я ходил по опустелым лавкам. Они сделали на меня впечатление бального разъезда, когда карета Гончаровых уж уехала. Ты видишь, что, несмотря на городничиху и её тётку, — я всё ещё люблю Гончарову Наташу, которую заочно цалую куда ни попало. Addio mia bella, idol mio, mio bel tesoro, quando mai ti rivedro?»
   
        Катерина Ивановна поясняет:

      – Это по-итальянски: «Прощай, красавица моя, кумир мой, прекрасное мое сокровище, когда же я тебя опять увижу?» Видишь, душенька моя, и ревновать не стоило! Одну тебя он любит!

     Таша уже улыбается. И слёзы высохли моментально! Ах, знает Александр, как порадовать своё  сокровище! Итальянский звучит дивной музыкой, и Таша  повторяет: «Addio mia bella, idol mio, mio bel tesoro, quando mai ti rivedro?»


             Продолжение на http://proza.ru/2024/07/08/1413
                "Уральская одиссея"