Смерть хороший фотограф...

   Среди нескольких очень близких подружек есть одна, которую они
называют - Плисецкая. Догадывается ли подружка, почему "Плисецкая"? -
скорее всего, - нет! Наверное, думает из-за того, что великолепно танцует.
А это, и в самом деле, удивительно красиво даже теперь, в её
серьёзном возрасте.

   Когда любуются ею танцующей, приходят на память танцы то
Наташи Ростовой на вечеринке у своего дядюшки:

   «За холодной ключевой, кричит девица, постой!» играл дядюшка,
сделав опять ловкий перебор... 
   ...— Ну, племянница! — крикнул дядюшка, взмахнув к Наташе рукой,
оторвавшею аккорд. И Наташа — эта графинечка, воспитанная
эмигранткой-француженкой, откуда только и взяла эти приемы,
неподражаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка.

   То бабушка Максима Горького, танец которой он описал в своей
повести "Детство":
   ..."Бабушка не плясала, а словно рассказывала что-то
тихонько, задумавшись, покачиваясь..
 
   Танец Маруськи (Плисецкой) описать в одном абзаце невозможно:
она всегда разная, неизменно привлекательная... удивительная.

   Но Маруська "Плисецкая" не только за то, что прекрасно танцует,
она до жути озабочена своей красотой, тем, как выглядит вообще и
на фотках особенно. Поэтому на общих снимках подруг её почти
нигде нет: или не фотографируется, или "бракует" фотки, на которых
редко когда себе нравится...

   Этой чертой обладала и М.Плисецкая. Фотографировать её было мучением:
не тот ракурс, цвет, не схвачено настроение, некрасивая - и бесконечное
множество причин, по которым она оставалась недовольной и работу
фотографов не принимала.

   Подруги и шутили, и убеждали, и сочувствовали... Маруська остаётся
непреклонной!

   И вот все снова в сборе! Многое не позволяло им встретиться в полном
составе, тем приятней, радостней и... сплочённей они себя почувствовали.
После восклицаний, чмоков-охов расселись, стали рассказывать, кто где был,
с кем встречались, о чём говорили.

   Все извлекли из сумочек телефоны, показывают свои фотографии,
на которых всевозможные виды, пейзажи. Зинаида показывает фотки
из ресторана с юбилейного праздника, который устроил ей сын.
Всем нравится, но Маруська, не изменяя себе, изрекает:
   - К юбилею надо было схуднуть чуток. Похудела бы чуть, а элегантности
и стильности прибавилось бы море!

   На Маруську не обижаются: она всю жизнь такая - увидит стрижку
подруги и, ничуть не стесняясь, не боясь огорчить, скажет:
   - Раньше было лучше.

   Никогда и готовку не похвалит. Ничью! Обязательно протянет:
   - А вот тимьяяянчика не хватает... Розмарин тут совершенно
не при делах!
Но уплетает за обе щеки и все не отстают от неё.
В общем, всегда одно и тоже, ничего нового и уже необычного.

   Но сегодня! Сегодня Маруська отличилась! Удивила всех и сразу:
   - У меня такое настроение... волшебное! Я так довольна! - вдруг
восторженно сообщает она.

   Все переглянулись: вот новость - так новость!
   - Марусь, а что случилось-то?

   - Вы себе не представляете, девчонки! Целый ворох моих новых
фотографий пересмотрела и все удачные! Я поразилась - такого у меня
сроду не было!
   - Что ж ты не показываешь? Доставай свой телефон! Это же чудо
небывалое!

   - Подождите. Сидите слушайте. Не перебивайте! - осаживает 
подруга. - Я не могу вам эти фотографии показать...
   - А что такое?
   - Боится, что сглазим,- пошутила Людмилка.
Нина незаметно наступила ей на ногу и покачала головой.
   - Марусь, я хотела успокоить тебя: по фото нельзя сглазить,-
оправдывается Людмилка.- Где фотографии? Показывай!

   - Да нет их у меня! Вы же не даёте мне слова сказать! - вспыхнула
Маруся.
   - Всё! Молчим! - это Нина за всех обещает.

   - Ну, вот,- начала Маруська.-  Я вчера припозднилась.
Легла спать даже и для меня поздно. И снится мне, будто мне должны
привезти фотографии. Я помню, что мои, а когда фотографировалась,
где это было, кто фотографировал, по какому случаю - не помню,
но уверена, что фотографии мне нужны и я их возьму,
даже если они неудачные.

   Стою я, значит, на улице, и тут подошла машина - это мне фотографии
привезли. Выходит из машины, почему-то... Александр Иванович.
   - Этооо... - не выдерживает Нина.- Да, директор. Второй-то
Александр Иванович умер давно, что уточнять-то?- Все зашикали на Нину,
а Плисецкая продолжает,- протягивает он мне бумажный не то конверт,
не то пакет, большой такой. Я спрашиваю:
   - Это фотографии?- Он кивает - да.
   - Дорого стоят? - Снова кивает - да.
А я знаю, что он их мне так отдаст, копейки с меня не возьмёт.

   Сажусь к нему в машину, беру пакет, раскладываю фотографии
на заднем сидении, а их так много, но я ни на одной не задерживаюсь,
мельком замечаю, что все хорошие. И нашла - крупные такие кадры,
ближние. В гробу лежу. Меня это ни удивило, ни напугало - я уже знаю,
что это я умерла и, как и положено, меня фотографировали.
Но мне интересно: умерла, а сейчас-то, как живая... или живая?
Неужели так и бывает, что можно после... этого... ну, этого... слышать, разговаривать, что-то рассматривать?

   На фотографиях гроб большой, ясно вижу углы, где голова покоится.
Я такая хорошая в нём! Мне волосы зачесали... пышненько на лбу.
И они, почему-то, немного высветленные. На седину не похожи.
Шарфика на голове почти не видно. Но он есть. Дорогой.
Лицо очень благородное, спокойное. Глаза плотно закрыты. И одета хорошо,
правильно, соответственно случаю.

   Много фотографий, но ни на одной нет людей. Только я одна.
Очень они мне понравились. Я довольна ими.
Только проснувшись, не понимала, к чему это всё?
Но быстро успокоилась: фотографии-то удачные!

   Все сидели, как каменные, а "Плисецкая", отпив глоток вина,
поморщилась:
   - И где вы только берёте такую отраву - кислятина несусветная,-
и тут же, допив до донышка, осторожно поставила бокал.