Из упущенного при листании первых двух частей

Второе произведение для облегчения жизни читателя, в котором автор попытался выписать самое, на его взгляд, любопытное из своих произведений. Первое - "А не полистать ли нам, читателям, АлкогОголя на посошок ещё разок". Для тех, кто читает автора впервые, сообщу, АлкогОголь - для юмора от Гоголя, поскольку оба - Николаи Васильевичи.                Из упущенного при листании первых двух частей.

Издатель. …А жить-то всё-таки зачем?
Автор. А хрен его знает. У слесарей и поваров спросите, они людям еду и тепло дают.
Издатель. А писатели дают тепло душе?
Автор. Не знаю, что они дают, но объявлений, что они где-то требуются, не видел.
Издатель. По произведениям сразу и не скажешь, что автор – человек невесёлый.
Автор. Среди недураков весёлых не должно быть много. Чему радоваться, если помирать через несколько десятилетий? В лучшем случае…
Издатель. А в загробную жизнь…
Автор. Не верю. И в сказки про лешего тоже не верю.
Издатель. Вообще-то всевышнему всё равно, верите Вы или не верите.
Автор. А всевышнему, мне кажется, вообще-то всё всё равно.
Издатель. Но он уже всё-таки есть?
Автор. Примерно так церковники и дурят народ с первобытных времён.
Издатель. И я даже знаю, почему. Лучше жить с верой в бессмертие, чем с верой в свою неизбежную конечность.

...
– Уж очень она красивая, девушка-то! Как тут устоишь! Сладострастие как вьюнок, как репейник или ещё не знаю, какой сорняк: зацепится за ветку и не отпустит, пока не погубит всё растение.
– А если этот сорняк прополоть, вырвать с корнем? – предлагали друзья.
– Так ведь сладострастие-то, оно сла-до-страс-тие, – протягивал Павел, и интонацией, и ударением выделяя первые два слога, – не хочется вырывать-то.

...
Так часто не желает мириться с ленивой женой муж, но всё-таки подходит к раковине и моет посуду, понимая, что если её не мыть, то не из чего будет есть. А если попытаться заставить мыть жену, то… лучше и не пытаться, потому что всё равно не заставить, но можно рассердить её настолько, что как бы не пришлось ещё и стирать бельё.

...
Осталось и крепко въелось в сознание только желание выпить и пообщаться. Конечно, Павел понимал, что полезнее для здоровья было бы пообщаться без «выпить», но практика показывала, что лучше общалось всё-таки под «выпить», при отсутствии которого он обычно забирался в служебку и печально смотрел в окно, сам не зная, что желая в нём увидеть.

...
Общение, само по себе, – понятие сложное. Говорить в одно и тоже время двоим никак не получается. Говорить может только один. Второй, пока не дойдёт очередь, обязан слушать, независимо от того, нравится или не нравится то, о чём говорит первый. Если нравится, – повезло. Не нравится, остаётся терпеть: прерывать неэтично. Чтобы понравилось, должны и интересы общающихся совпадать, и мысли собеседника быть не менее значимыми собственных: кому приятно переливание из пустого в порожнее?

...
Начальника Павел уважал больше, чем кого бы то ни было. Сколько раз из-за его пьянки наказывали бригаду, но начальник ни разу не повысил на него голос. Начальник ни разу, никогда, ни на кого не повысил голос, хотя поводов для этого каждый день было более, чем достаточно. И сейчас ещё встречаются иногда люди!

...
Впрочем, и он заметно веселел прямо пропорционально приближению поезда к последнему контрольному пункту ревизоров и в конце концов повеселел настолько, что даже подумал: «А может, и вовсе не пить? И без того хорошо!» Но его настрой на трезвость был уничтожен властным тоном внутреннего голоса:
– Как можно, Павел Иванович? Помилуй, один раз живём! Ещё же лучше будет!
– А когда выходить начнёт, каково? – поспорил Павел.
– Так надо помаленечку, под закусочку. На стоянке опять же опохмелишься и к первому ревизорскому пункту будешь как огурчик, – уговаривал внутренний голос.
– А может, лучше сразу как огурчик? Может, лучше всегда как огурчик?
– Может, и лучше. Но согласись, в процессе выхода из запоя, в процессе преодоления себя тоже есть своя прелесть! Кто не пьёт, тот не так остро ощущает радость жизни!
– Это верно, иногда ощущаешь очень остро, можно сказать на грани…

...
Он просто не мог не выпить, так долго об этом думая!

...
Как светлеет небо, освобождаясь от мрачных облаков, так светлела душа Павла после очищения её «Столичной». Показавшийся ранее скучным боевик вдруг предстал любопытным. Главные действующие лица застреляли вроде как по делу, вроде как борясь за справедливость. И деревца с полями и речками за окном стали не просто деревцами, полями и речками, а одушевлёнными предметами, повествующими о вековых тайнах истории, приобретающими таинственно-сказочные очертания, удивительно гармонирующими друг с другом и наводящими Павла на воспоминания о родной Сосновке, её берёзках и речке Перешаговке, названной так потому, что её едва ли в некоторых местах не можно было перешагнуть.

...
И само небо, оккупированное тучами если и не навсегда, то, казалось, очень надолго, вдруг резко просветлело, словно обрадовавшись вместе с Павлом выглянувшему солнышку.
– Так и быть, прощаю. – улыбнулся он. – Сам, бывает, сплю больше положенного. Только простит ли тебя, светило, народ? Смотри, как заливает, пока ты спишь! Последняя картошка сгниёт! Жизнь-то какая! Кому такая свобода нужна, если владельцы красных дипломов, образованные люди, учителя и врачи должны держать метлу для подметания улиц или пачку газет для продажи в то время, как некие субъекты, умеющие только считать, держатся за рули автомобилей последних марок? Если кто-то сушит хлеб в ожидании очередного подорожания, а кто-то мозгов не хватает, чтобы перечислить то, что ещё желает выкушать и испить? Я – не сторонник войн и революций, но никогда ещё не бывало, чтобы «яростный волк добровольно отдал добычу свою». Её, добычу, не надо даже отнимать. Надо всем, кому вовремя не выплачивают зарплату, дружно «выйти на рельсы» и ничего не делать. Всем бы деньги отдали и всем бы хватило, потому что никуда они не делись, а спрятаны в карманах маленькой кучки людишек, прорвавшихся к кормушке.

...
Но я обладаю волшебным средством в виде неотвратимо действующей на собеседника фразы, которая по силе воздействия может сравниться разве что с кокетливым взглядом очаровательных женских глаз…
– Не желаете выпить? – выдал Павел свою волшебную фразу, сам удивившись своей решительности, но ещё больше удивившись тому, как в одно мгновение такие узкие, восточного типа глаза, какие были у девушки, смогли приобрести такую круглую форму и заиметь такой диаметр, что позавидовал бы сам филин.
– В самом деле, – поспешил Павел сделать всё возможное, чтобы глаза девушки приобрели прежний вид, с трудом понимая, что не все, оказывается, желают выпить…

...
Не найдя ничего более оригинального, чем: «За знакомство, поехали!», так пока и не познакомившись, Павел привычно влил в себя полстакана, отмечая чередование соблюдения суворовского принципа пития. «Где? На работе. Не соблюдается. Когда? После проезда последнего пункта ревизоров. Соблюдается. С кем? С девушкой, в высшей степени красивой. Стало быть, жди беды. И брат к тому же на верхней полке. Не соблюдается. Сколько? Уже столько, что лучше и не подсчитывать. Не соблюдается. Увы, из-за последнего пункта даже о чередовании соблюдения суворовского принципа пития говорить не приходится. Надо поосторожнее».

...
– Не люблю лезть в душу и ещё больше не люблю, когда лезут в мою, но раз уж встретились, скажем пару слов о себе? Для начала, для знакомства. Как учились, чем питались, не обязательно. Но самое важное, самое интересное, что было в жизни, соизволим друг другу сообщить? О себе, правда, ничего интересного сказать не могу. Проводник, он и в Африке – проводник, то есть хозяин двух туалетов. Хотя лично мне нравится. Не туалеты мыть, конечно, а люди, встречи, общение…

...
– Много всего понаписали. Один Виктор Гюго – семьдесят девять томов, из них только стихотворений – двадцать шесть и романов – двадцать! А сколько ещё драм и философских работ, уже и не помню. – пытался объяснить Павел причину своих слабых филологических познаний и одновременно продемонстрировать хоть какие-то. – А сколько их таких, великих, после себя след оставивших! Я люблю читать, что попроще, что больше бьёт по сердцу, чем по мозгам, что в душу западает. Как, например, Дон Кихот поехал на лошади за справедливость бороться, или как Робинзона Крузо на необитаемый остров забросило, или как Чичиков мертвых душ скупал. А «Шагреневую кожу», извините, не читал. И на Канарских островах тоже ни разу не был. Как-то, знаете, то одно, то другое.

...
– Интересная мысль. Вы, наверное, могли бы стать писателем, если бы захотели.
– Как нечего делать. – улыбнулся Павел. – Но когда поезд едет, буквы трясутся. Писать трудно…

...
– А ещё глаза твои несказанно… не знаю, как и выразить. Впрочем, как тут выразишь, если я уже сказал, что несказанно.

...
– Видно, сильно я о дверь ударился, – сожалел Павел, возвращаясь в служебку, – если мужья начинают меня благодарить за то, что я развлекаю их жён, которые должны радоваться, что их мужья в это время развлекаются с посторонними женщинами. И подумать некогда: купе кончились, служебка начинается, уже надо что-то говорить. Почему вагоны такие короткие?

...
– Таня, что хочешь, для тебя сделаю. Только объясни, на каких принципах строятся твои отношения с Толиком?
– Принципы самые простые – взаимопонимания, доверия и свободы.
– Свободы любви?
– И её, родимой, тоже. Сам всё понимаешь, а просишь объяснить.
– Не понимаю. А семья-то тогда для чего?
– А ты, Павел, не женат?
– Нет пока.
– Раз пока, значит, женишься?
– Если встречу девушку, без которой не смогу жить, женюсь.
– А если встретишь девушку, без которой не сможешь жить, то разве уже никогда не пожелаешь выпить с другой девушкой?
– Я женюсь в том случае, если встречу девушку, кроме которой я больше ни с кем не захотел бы выпить.
– Когда будешь жениться, то, конечно, так и будешь думать, но жизнь – длинная, разве больше никто не может понравиться? А твоей жене разве никогда не захочется услышать слова признания своим достоинствам из уст других мужчин? Каждый раз запрещать себе? Или каждый раз разводиться? Я понятно объяснила?
– Понятно. Наверное, я не женюсь никогда.

...
…Самый весёлый из ревизоров сказал:
– Назовёшь основную причину пожара, пожалеем. Павел начал что-то рассказывать про огнетушители, про замыкание на корпус. А весёлый ревизор его радостно перебил:
– Правильно, но неверно. Основная причина пожара в вагоне – трение тел.

...
– …Однако пора и мне направить куда-то свой парус. Кстати, на тридцать первом месте едет темнокожий парень. Ни разу с негром не пил. Пойду, предложу. Всё-таки интересно, как там у них жизнь в Африке?

...
– …Слушай, проводник, одну историю интересную. Помню, дали стипендию повышенную. Решил я друзей своих угостить. Купил выпить, закусить. А что осталось, спрятал. И так сильно мы нализались, что забыл, куда. Везде обыскал, протрезвившись. Нет денег! И подумалось мне с перепоя, что друзья их у меня украли. Пожаловался я ОМОНу вашему. А он нас, чёрных, мягко сказать, не очень уважает. Начистили моим друзьям физиономии так, что мать родная не узнает. И тут-то я денежки свои и нашёл. В ножку стула я их, выяснилось, засунул.

...
Павел вернулся в служебку, открыл блокнотик, внимательно его изучил и ткнул пальцем в тридцать пятое место, сделав это так решительно, как делал, наверное, маршал Жуков, объясняя генералам на карте план сражения.

...
– …Ну, давай хвастайся, чем богат.
– Однажды в студёную зимнюю пору…
– Не надо. Мы верим, что ты богат духовно. Выворачивай сумки и карманы!

...
…Зато минусов больше. Намного больше. Маловато гипербол, сравнений, метафор и прочих тонкостей литературного искусства, позволяющих говорить о непревзойдённом таланте автора. Ну да уж что теперь делать! Выше головы не прыгнешь! А если даже и прыгнешь выше своей головы, то до гоголевско-пушкинской планки всё равно не дотянешь.

...
Весело льются пьяные речи, которые хороши тем, что душевны и искренни, интересны по содержанию и даже глубоки по смыслу, но плохи тем, что уже на следующее утро в сознании беседующих мало что останется.

...
– …Сейчас, к примеру, сели ревизоры. А у меня в бригаде – пьяный проводник. И тебе влетит, и мне не поздоровится. Вот куда, посоветуй, тебя спрятать? В рундук, в туалет, в мешок бельевой? Ревизоры сейчас мудрые пошли. У них, на проводников пьяных, как и на зайцев, нюх особый.

...
– …Сегодня ожидается большая проверка. А у Вас в тамбуре пепельница грязная!
– Вообще-то я её уже мыл.
– Видела, но не очень хорошо.
– Не очень хорошо видели?
– Не очень хорошо вымыта.
– …Елена Леонидовна, можно откровенно?
– Даже нужно.
– Если я её отмою даже до блеска, никто из пассажиров из неё есть всё равно не будет. Разве что на очень большой спор, то есть опять же на бутылку.

...
– …Не нравится Вам пить, а вот мне нравится! Я после этого и песни пою, и других веселю, а главное, добрею. Иное дело, что на другой день иногда дыхание смерти ощущаешь. Но это мои проблемы! Я же не буду осуждать кого-то, если он или она сало или мясо любят… Ещё бы с плакатом по составу побегала: «Пьянству – бой! Трезвость – норма жизни!» Я бы ей нарисовал. Ещё бы на трибуну с пламенными речами на антиалкогогольную тему забралась. Я бы ей её, трибуну, принёс.

...
Чтобы хоть как-то скрасить поездку с Ольгой Александровной, Павел начал вести подсчёт замечаниям, высказанным напарницей в свой адрес в грубой форме, и соответственно проявлениям своей силы воли и стойкости духа, чтобы сдержаться и в такой же форме ей не ответить. Насчитав тех и других семнадцать, под мирный храп утомлённой Ольги Александровны Павел принялся рассуждать, в чью пользу получилась такая ничья…

...
– Пассажиры, родные!.. Я могу установить в вагоне любую температуру. Но одновременно, чтобы было и двадцать, и двадцать два, не могу. Могу или только двадцать, или только двадцать два.
– Лучше двадцать.
– Но в третьем купе попросили потеплее…

...
– Если я Вас правильно понял, то Вам непонятно, зачем «поднимать свой бокал, чтобы выпить за ваше здоровье, если хочешь быть пьян не вином, а любовью»?

...
– Хочу растолковать, что сколько некие ножки не обнимай, как долго по ним губами ни чмокай, всё равно рано или поздно придётся подняться до уровня глаз и проникнуться их логикой. А женская логика – штука жестокая. Не каждому мужчине по душе, да и по карману не каждому.

...
…В тех семьях, где жена кричит на мужа: «Алкоголик! Пьяница! Когда пить кончишь?», он никогда не кончит. Из принципа не кончит, потому что человек так устроен: не любит, когда ему приказывают».
Додумать, как бывает в семьях, где жена с улыбкой говорит своему любимому: «Пей, родной, пей. Себе поднимешь настроение, стало быть и мне будет веселее без травления себя спиртным», Павлу помешал стук в дверь…

...
Вспомнился Павлу и диалог, случайно подслушанный в туалете депо между рабочим и уборщицей.
Рабочий.
– Уважаемая, Вы согласны, что людей, которым все дела удобнее делать правой рукой, больше, чем левшей?
Уборщица.
– Вообщем-то, да. Я лично метлу держу всегда правой рукой.
Рабочий.
– Тогда какого чёрта Вы ставите урну для использования под это дело… бумажек с левой от унитаза стороны? Вы только представьте, каково мне, сидящему на унитазе, разворачиваться на сто восемьдесят градусов четыре раза подряд! Я – человек чистоплотный, поэтому, простите, именно четыре раза!
Уборщица.
– А вот ты и попался. Сейчас пойду к твоему начальнику и, считай, премии тебя лишили. А я-то думаю, что это унитазы у нас так часто разваливаются? Ещё бы не разваливались, если на них такие бабочки по центнеру угнездиваются!

...
Гнев на себя почему-то дольше держится, чем гнев на других. Он – скотина, он – дурак, и будет с него. А когда сам оказываешься дураком или, ещё хуже, скотиной (редко, кому удаётся прожить жизнь, ею ни разу не побыв), этот факт подбрасывает раздумий поболее.

...
Кстати, сам автор относительно веселья «хорошего парня» хотел бы друзьям возразить. И если бы ему, автору, довелось бы поехать в Овцегонск, он бы предпочёл протянуть билет на посадке не какому-нибудь Павлу с дрожащими от пьянки руками, с глазами, выискивающими приятного собеседника, а нормальному трезвому проводнику, вовремя будящему пассажиров на станциях и регулярно протирающему полы для поддержания свежести воздуха.

...
Можешь всё себе позволить:
Мучить, гневаться, позорить,
Быть заносчивой, скупой…
Только будь всегда со мной!

...
Хорошо, когда влюбившись, хочется «до ночи грачьей» рубить дрова, «силой своею играючи», как у Маяковского. Плохо, когда не то, что дрова, побриться нет ни сил, ни желания. Но зато, мне кажется, я могу сказать, что такое любовь. Никто не знает, а я знаю. Любовь – когда тянет к человеку, хоть лопни!

...
Говорят, время лечит. Но сколько же его надо, чтобы забыть тебя? Думаю, не хватит и десяти моих жизней!

...
Мне хотелось видеть тебя чаще, но я дал себе слово никогда не приходить к тебе в плохом настроении, как некоторые алкоголики дают слово не являться на работу пьяными. Но они нарушают слово и в конце концов теряют работу, как я потерял тебя.

...
Я только хотел сделать тебя самой счастливой девушкой, но не сделал ничего. Я даже так и не решился тебя поцеловать. Один раз, помню, всё-таки решился, но сделал это настолько нелепо, настолько не так, как положено, что ты только нахмурилась и сказала: «Не надо!» А я обрадовался, что не надо. Я всегда боялся, что тебе не понравится, потому и не предпринимал больше никаких попыток. Зато, когда тебя не было со мной, я мог долго целовать твоё лицо на фотографии, подтверждая своё отклонение от нормы.

...
От первого поцелуя с Ольгой я не испытал особенной восторженной радости, какую ожидал испытать. Но вряд ли мне удастся передать и то состояние, которое охватило меня, когда я остался один. Не вычислить, на каком небе я оказался, внешне напоминая бездомного пса, которому только что удалось получить огромную кость. Я нёсся по улицам, удивляя погружённых в свои думы прохожих, но стараясь всё-таки никого не задеть и на всякий случай беспрерывно перед всеми извиняясь.

...
Я рассказывал Ольге что-то из специально прочитанного для неё. Рассказывал необоснованно вдохновенно. Необоснованно потому, что излагал мысли, не принадлежащие мне…

...
«Она – красивая, ей можно всё», – говорил я себе каждый раз, когда меня мучили сомнения.

...
Но мне пришлось увидеть её сейчас же и, о горе, не одну. С ней шёл парень, модно одетый, в ботинках на высоком каблуке, из чего я заключил, что он хочет казаться выше, чем есть и что он, наверняка, человек лёгкого поведения, как, впрочем, и моя Ольга.

...
…я боролся за любовь, но, наверное, за любовь не надо бороться. Любовь должна быть сама по себе. А бороться за любовь – не значит ли любить только себя? Может, я слишком сильно любил себя, и моя ревность была следствием этого? Если любить девушку по-настоящему, значит, желать, чтобы ей было хорошо! Но, с другой стороны, получается, я должен радоваться, если ей было хорошо с джентльменом на высоких каблуках? Бред какой-то!

...
Почему ты, кукушка,
Почему ты так мало
Для любимой, болтушка,
Семь годков скуковала?
Я весь лес обойду,
Но тебя изловлю
И заставлю в саду
Скуковать сто «ку-ку»
И ещё, что «люблю»!
– Ну-ну, – засмеялась тогда Ольга, – излови-излови. Только на медведя не наткнись.

...
Сколько можно канючить: «Оля, ты помнишь наши встречи?» Мужик я, в конце концов, или эскимо на палочке? Если в таком же духе продолжать, то крыша, заметно пошатнувшаяся, съедет окончательно, и никакой доктор не поможет.

...
– А зачем Чацкому потребовалось влиять на формирование взглядов Софьи? Нравилась же она ему как женщина? И будет с того!..
– А может, и не думал Лермонтов ни о какой композиции, а писал как писалось? Может, и не для того поместил он печоринский дневник в конце, а «Белу» – в начале романа, чтобы, как долдонят критики, лучше показать характер героя? Может, просто захотел сначала написать «Белу», не думая ни о каких «чтобы», и написал?
– Ну и пусть «неподражательная странность», ну и пусть «мечтам невольная преданность» (кстати, на каком основании Пушкин позволял себе переставлять ударение в словах, пусть даже и для рифмы?), ну и пусть «резкий охлаждённый ум»!.. Он же кроме своих желаний ничего и никого знать не хотел. Ему же Татьяна ясно говорит, что «замужем»! А он стоит, как «громом поражён», будто и не имеет она права никого, кроме него, полюбить.

...
Когда мы идём с Клавой по улице, то даже длина шагов у нас одинаковая, и нам легче идти в ногу. Конечно, улица – не армейский плац, где нужно идти в ногу. Но если потребуется тащить за две ручки громоздкую ношу, нам будет легче, чем другим.

...
– Знаешь, за что я не люблю рязановскую «Иронию судьбы…»?
– Христос с тобой, все же любят! Как Мягков выдавал в ленинградской квартире, а Яковлев – в ванной! Прелесть!
– Помнишь, как переживала Галя в Москве у новогодней ёлки? Что с ней стало? В фильме об этом – ничего!

...
Я во всём разобрался, поэтому выбрасываю свой дневник за ненадобностью в мусорное ведро, которое отношу в контейнер, чтобы никто никогда мой дневник не увидел…
Но как бы не так! Нашёлся тот добрый кочегар, который собирал бумагу для растопки своей печки к зиме. Хороший кочегар, сознательный, не какая-нибудь крыловская стрекоза, которая «лето красное пропела»… Подобрал, прочитал и принёс нам с вами. И мы прочитаем. А поближе к весне вернём назад доброму кочегару для растопки: не ахти чего, чтобы навсегда у себя оставлять.

...
Смущало крутившееся в голове недавно прочитанное в «Искусстве прозы»: «Начало произведения должно быть чётким, ударным, динамичным».
«Что же имеется в виду, – недоумевал Пётр, – начало – чёткое, ударное, динамичное, а дальше, как пожелаешь?»

...
Знают, что товарищ их не прав, а всё равно горой друг за друга. А у нас, русских, хоть прав, хоть не прав, никто не заступится. Каждый сам по себе.

...
– Братишка, будь добр, сваргань бутылочку. Колосники горят, залить надо!..
– Однако вы, пацаны, перестроились! Весь состав обошёл: шаром покати!

...
…Вот объясните, люди добрые, как это возможно, стоять на перроне перед посадкой, мирно беседуя, и рваться в вагон после объявления посадки, отталкивая того, с кем только что мирно беседовал?

...
…Валя – приветливая, общительная, обаятельная женщина. Она – заботливая мать, любящая жена, верная подруга. Никто и никогда не слышал от неё грубого слова или слова, произнесённого в повышенном тоне. Только – «извините», «спасибо», «пожалуйста», «будьте добры». Только предельно вежливо, ласково, любезно. Только с очень милой, приветливой улыбкой. Но только вне работы, вне вагона. Только не с пассажирами.
Пассажир для Вали – больше, чем враг. Это человек совершенно другого мира, ей не понятного, не интересного и потому чужого, чужого иногда настолько, что он для неё – уже вовсе даже и не человек, а существо ступенью ниже, способное только сломать, испортить, насорить и нагадить.



...
Пил Анатолий столько, что ему часто не удавалось разбудить пассажиров, прибывающих на конечную станцию. Он будил всех уже в парке, объясняя в зимнее время, что «впереди – большие заносы, поэтому поезд идти дальше не может». Анатолий вежливо показывал направление на ближайшее метро, извинялся, в то же время пытаясь быстрее избавиться от пассажиров, пока те не догадались, что поезд из этого «дальше» только что вернулся.

...
Она такая же, как и её имя, взбалмошная и непредсказуемая. В любую минуту может выкинуть такое, от чего Гоголь с Достоевским зашевелились бы в могиле в предвкушении работы над новым сюжетом… В течение одного часа она могла предстать наив¬ным ребёнком, развратной шлюхой, суровой неподступной дамой, всем, кого только не пожелал бы увидеть строгий преподаватель на вступительных экзаменах поступающих на артистическое отделение.
Она терпеть не может ничего скучного, повторяющегося, потому что рождена была для веселья, радости, потому что рождена, как говорил о таких кто-то из великих, с солнцем в крови.

...
– …и вообще стараюсь жить так, как будто этот день – последний в моей жизни.
– Смотри, сядут ревизоры, унюхают запах, и окажется этот твой день последним на этой работе.
– Новую найдём. Шея есть, хомут найдётся.

...
– …но мне интересно, зачем они тебе?
– Кто?
– Мужики. Они интересуют тебя как поставщики продукции или как, извини, кобели?
– Немножечко поставщики, немножечко кобели.
– А если бы тебе всё смог дать один?
– Один не смог бы. Я люблю разнообразие.
– Разнообразие чего? Извини, размеров…

...
Пожелаем и мы обыкновенному проводнику обыкновенного плацкартного вагона обыкновенного пассажирского поезда Пет¬ру Кукуеву дорасти сначала до начальника поезда, потом до начальника депо и, наконец, до самого министра путей сообщения. А если и не дорасти, то заработать столько денег, чтобы их хватило на издание его «Наблюдений…», может быть, и даже наверняка не выдающихся, но уж точно связанных с жизнью крепче некуда.

...
Армии он не боялся и к трудностям был готов, но мучили сомнения в необходимости и целесообразности их преодоления. Два года борьбы со всевозможными унижениями и лишениями, сном, голодом, холодом… И всё для чего? Для самой борьбы, для того состояния, когда наконец-то удастся выспаться, наесться и согреться? Но какая польза от всего этого для мозгов и будущей профессии, учителя истории?

...
…Не будешь все сорок пять минут держать детей в интересе, хорошего не жди: дети не взрослые, притворяться не будут. Не интересно, значит, не интересно.

...
Главное для таких людей, как Женя, – добиться формального результата, выраженного на бумаге: сначала в виде аттестата, а затем – диплома. И не так важно, что останется в голове. Главное – получить; главное, – закончить.

...
Часто Миша после серьёзной зарядки позволял себе не менее серьёзную разрядку, попросту говоря, ложился спать, вызывая у товарищей вполне обоснованное недоумение: а для чего, собственно, эту зарядку он и делал?

...
Проснувшись повторно, он хватался за будильник, но увидев, что проспал и вторую пару занятий, тяжело вздыхал и вновь закрывал глаза: не идти же из-за одной пары.

...
Говорят преподаватели на лекциях по-разному. Одни быстро, даже очень быстро. Другие медленно, даже очень медленно… Те, кто мечтает стать профессором, говорят быстро. Те, кто им стал, говорят не очень быстро. Те, кто желает побыстрее дождаться звонка об окончании лекции, говорят медленно, иногда настолько, что убаюканные студенты этого звонка уже и не слышат. Но есть среди преподавателей и такие, кто очень любит тот предмет, который преподаёт. Они могут говорить медленно, могут говорить быстро, могут говорить в среднем темпе, но всегда делают это с горящими глазами.

...
Думается, любой человек, не только преподаватель, любит, когда сказанное им если и не становится крылатым выражением, то хотя бы иногда цитируется.

...
На полях Валера, так же, как и Женя, ставил точки, но не напротив упущенной мысли, а напротив мысли найденной, напротив всякой, на его взгляд, интересной мысли. Ценность каждой лекции он определял количеством таких точек.

...
Миша на тех лекциях, которые удостаивал честью своего присутствия, надевал тёмные очки, чтобы иметь возможность закрыть глаза и заняться тем же, чем он занимался и в общежитии после интенсивной зарядки.


...
Однажды две пары лекций, посвящённых истории древнего мира, Миша продумал над неожиданно возникшим вопросом: почему Пеле часто бил по воротам «пырой», то есть носком стопы? Внешней стороной получалось бы хитрее, внутренней – точнее, а он вдруг «пырой»? И только когда преподаватель закончил рассматривать ход очередной Пунической войны, Мишу осенило: «пырой» можно бить без замаха, что важно в условиях большого скопления игроков, когда от души замахнуться особенно никто и не даст.

...
Миша вспомнил, как сильно он однажды ударился, упав на жёсткое покрытие после сильного толчка.
– Ты что делаешь? – жалобно простонал он и получил такой же жёсткий ответ, как и само покрытие.
– На пиво играю!

...
– Я, конечно, понимаю, кому оно, в самом деле, нужно, это социально-экономическое положение Китая первой половины девятнадцатого века, если такое же положение России конца двадцатого – не на должном уровне? Но кто знает, может быть, причину этого и можно понять, изучив Китай?

...
Если репинские бурлаки с перекошенными от боли и усталости лицами тянут лямку, то ни о чём другом и не подумаешь, кроме одного: «Каково им в упряжке! А кто-то три пары лекций отсидеть не в состоянии!»

...
У Миши с последним звонком, извещающим об окончании занятий, обучение заканчивалось. Оно и на занятиях не было особенно утомительным, а с последним звонком учебники, конспекты и библиотеки были сами по себе, а Миша сам по себе. Он шёл в секцию усовершенствования спортивного мастерства и совершенствовал его до потери пульса.

...
– …скажи, на что нам, в недалёком будущем преподавателям истории, немецкий язык? Три же с половиной года плюс пять лет в школе долбим, как будто нас вместо Штирлица в Германию забрасывать будут! А латинский? Говорят, для общего развития. Я с превеликой радостью познакомлюсь с происхождением слов, имеющих связь с латинскими. Но все эти склонения, спряжения, которые больше недели в голове не продержатся, на что они мне? Для общего развития? Да лучше я в это время Цицерона почитаю или Овидия.




...
И только когда кто-то неожиданно поднимал голову, обводил всех изумлённым взглядом и произносил: «Ничего себе интеллектуальный вечерок! Всякое в жизни видел, но чтобы все в этой комнате одновременно читали…»

...
– А не пора ли нам, братья, сходить за красницким? – предлагал кто-то из только что читающих, откладывая учебник.
Кто-то из только что читающих брал сумку и шёл в магазин, кто-то – в библиотеку за остальными жильцами комнаты, если они там были. Причём не принимались никакие отговорки желающих ещё почитать. Учебники и тетради молча забрасывались в портфель, сумку или дипломат, а сам желающий ещё почитать самым жестоким образом (за воротник, за рукав, за что придётся) выбрасывался из-за стола и выбрасывался из библиотеки. Если при этом он продолжал выражать своё несогласие, пришедший за ним грубо обрывал:
– Ты что, плохо понимаешь? Я же объясняю, красницкое принесли!

...
– Нормальный психолог... Если у меня крыша когда-нибудь, не дай бог, поедет, я лучше к нему на приём пойду, чем к абсолютному трезвеннику. Как ни крути, а трезвая жизнь, увы, – чёрно-белая! А иногда хочется и у цветного телевизора посидеть. Вопрос в количестве.

...
–… Надо быть полным дебилом, тратя годы жизни на то, чтобы пробежать дистанцию на долю секунды быстрее и прыгнуть в длину на несколько сантиметров дальше.

...
– …Понасоздавало человечество разных обществ… Попробуй разберись, какое лучше. Правильно и ответил один известный спортсмен, когда его спросили на экзамене, в каком обществе он живёт: «В каком вы живёте, я не знаю. Я лично – в обществе «Торпедо». У меня в этом обществе всё есть: и дача, и машина, и квартира.»

...
–… «Несравненная моя Танюшка! Ты для меня, что Клеопат¬ра для Антония, Дульсинея для Дон Кихота, Надежда Констатиновна для Владимира Ильича, Раиса Максимовна для Михаила Сергеевича!.. Не могу я без тебя! Выходи за меня замуж!»+ Приводит её Валера в родную сто тридцать пятую, падает на колени перед своими товарищами… и говорит: «Дорогие мои однокурсники! Не могу я жить без Танюшки. И она, вроде как, не против. Но некуда нам идти. Квартиру снять мы никак не в состоянии. На мою стипендию мне даже сарай не снять. Что мне делать?» Мы с Женей, конечно, идём навстречу другу. «Наша комната, – говорим, – ваша комната. Живите на здоровье. А мы как-нибудь – по библиотекам, по чердакам, по подвальчикам».


...
Длится экзамен минут двадцать, от силы тридцать для каждого студента. И если экзаменуемому долго и красочно рассказывать, то у экзаменатора только и останется время, чтобы поставить пять баллов. Главное, чтобы он не догадался, что рассказанное сдающим экзамен есть все его знания по курсу, а не по данному вопросу. А если преподаватель успеет всё-таки чего-нибудь спросить, и ответ не приходит в голову, сдаваться экзаменуемому ни в коем случае не следует. Надо состроить искажённое напряжением лицо, ударить себя несколько раз по лбу и сказать: «Ну помню же, помню! Даже в каком месте страницы написано: второй абзац снизу. Но что там написано?» Сказать надо уверенно, чтобы преподаватель не догадался, что экзаменуемый эту страницу и тем более абзац и в глаза не видел.

...
Не имея уверенности в глубине своих знаний, он часто любил притвориться на экзамене больным. Всем своим видом он старался убедить преподавателя, что едва держится на ногах, что у него большая температура, болит голова, горло, суставы,.. что и явился-то он на экзамен только из уважения к преподавателю и его предмету. Если убедить удавалось, то требования к нему были более снисходительными, чем к остальным. Правда, иногда преподаватели предлагали Мише сдать экзамен в другое время, когда поправится. В этом случае он недовольно морщился, бил себя кулаком в грудь и жалобно произносил:
– Раз уж пришёл, то разрешите, пожалуйста, попытаться сдать.

...
Очень часто случалось так, что Миша совсем не открывал учебник, да и присутствовал не более чем на двух-трёх лекциях за семестр, на которых преподаватель восторженно восклицал всякий раз, когда видел Мишу: «Кто к нам пришёл!» В этом случае Миша использовал метод выжидания. Главное в нём – не торопиться входить в аудиторию. Что там, собственно, и делать, если ничего не знаешь!.. Не может же преподаватель, принимая экзамен до пяти вечера, ни разу не выйти из аудитории, чтобы освежиться, попить водички или наоборот… Когда такое случится, надо пулей ворваться в аудиторию, перевернуть билет, запомнить вопросы и выучить ответы на них перед тем, как снова зайти. Хотя один раз такой метод Мише не помог... Надо же было кому-то из студентов подойти к нему в тот момент, когда он читал учебник:
– Миша, будь добр, объясни этногенез Сибири, запутался вконец!
– Что ты мне мешаешь! – вспылил Миша. – Я сейчас тащу десятый билет, а ты лезешь со своим этногенезом!
– Какой билет ты сейчас тащишь? – спросил за спиной преподаватель, возвращающийся в аудиторию.

...
«Что же это такой бедный народ славяне? Ни тебе сосуда золотого, ни тебе браслета такого же».



...
Однажды навстречу студентам по всей ширине улицы, низко опустив голову, шагал изрядно выпивший мужичок. У культурных иностранцев не укладывалось в сознании: как это можно, в первой половине дня и уже по всей ширине улицы?.. Поэтому они обратились к Валере:
– Ему, наверное, плохо с сердцем! Надо вызвать врача!
– Ничего, ничего! – поспешил успокоить Валера. – Он сам как-нибудь. Не надо никого вызывать.

...
И потому сами чехи – люди спокойные, уравновешенные, и, кстати, само слово «спокоен» переводится на русский как «доволен».

...
– В тысяча девятьсот… не помню каком году здесь произошёл несчастный случай: лодка перевернулась и погибло пять человек. В этом году, по мнению астрологов, должно произойти перевёртывание лодки с составом из восьми человек.
Я автоматически пересчитал всех и убедился, что нас действительно было восемь.
– Внимание, начинается самый опасный поворот, именуемый «поворотом смерти». И если нам сейчас не удастся завернуть на девяносто градусов влево, то придётся опуститься на несколько десятков метров вниз. Но печалиться не следует: водолазы вас достанут, специальные устройства раздвинут стены и состоится траурная процессия. Обещаю: похороны пройдут очень организованно, с богатым столом, музыкой и пылкими речами. Кстати, вода этой реки обладает свойством превращать всё расслабленное и мягкое в упругое и твёрдое. И одна старушка, совершавшая путешествие с так же немолодым мужем, выразила администрации пещеры сердечную благодарность.

...
И во время опять же педагогической практики Валера понял: интерес интересом, но иногда надо и голос повысить.

...
– После обеда покупки обсуждать будут. А если кто из одежды что купит, все померят, даже Евгений Алексеевич в женские лохмотья влезет: «Ну как я вам, девочки, в новом платье?» Шутник. Вас бы сельское хозяйство поднимать! Да только что вы умеете?

...
– Расслабились, душары! Что же думаете, если сержант отошёл, то уже и на ушах ходить можно? Тут-то вы и не угадали! Пока всю кучу не перебросаете, отбоя не будет! До двенадцати ночи, значит, до двенадцати. До утра, значит, до утра.
– А смысл-то какой, товарищ сержант?
– Смысл? Я уже говорил и ещё раз для непонятливых напомню, что ничего не делающий курсант хуже преступника.


...
Но жара жаре рознь. Кода лежишь на пляже, обернув голову полотенцем и попивая водичку, – одна жара. А когда бежишь в противогазе, комбезе и керзовых сапогах с автоматом на плече, – это жара совсем другая.

...
И что удивительно, замерзает, казалось бы, парень на глазах, но доберётся до палатки, минут десять погреется и уже смеётся, как будто и не он только что богу душу отдавал.

...
«… Огромное вам спасибо за посылку… Некоторым придёт посылка… Бегут на почту радостные, ходят вокруг неё кругами, прежде чем открыть. Наконец, откроют. А там какие-нибудь тряпки, подшива и бинты. Может, печенья немного и конфет грамм триста. А у меня как скатерть-самобранка».

...
Сами мне рассказывали, как в «учебке» руки волдырями покрывались, когда засыпали в сушилке, прислонившись к батарее; как отдавали деньги, из дома присланные, любому, кто согласится подшить воротничок после отбоя, потому что падали от усталости…

...
–… Дроздов, ты почему вчера спал в карауле? Думаешь, танки настолько всем осточертели, что не нужны никому и охранять их не обязательно? Правильно думаешь, но спать в карауле не положено! И я специально делал обход в четыре утра, самое сладкое для сна время.

...
–… Я тоже против бардака. Но порядок ради порядка, порядок, как самоцель, не есть бардак? Драить, чистить, протирать… А для чего? Чтобы потом что в этой чистоте делать? Над духами издеваться и сорить на пол, чтобы к вечеру было, что протирать? Впрочем, виноват, забыл. Наведение порядка – главный признак нашего родного армейского дурдома.

...
В столовую ворвался комбат. А когда в столовую врывался комбат, все знали, первыми его словами будут: «Заканчиваем приём пищи!» Давно ли приём начался, насколько горячей была пища, чтобы быстро закончить её приём, комбата никогда не интересовало.

...
– …На дедушек российской армии обижаться нельзя. Вы же не будете обижаться на солнце или дождь? На закон не будете обижаться. На него нельзя обижаться, его надо соблюдать. А суть армейского закона в том, что дух должен уважать дедушку. Должен подметать за него расположение, убирать кровать, подавать тапочки. Ну и всё прочее выполнять, что он пожелает. Не мною этот закон придуман, но он уже придуман, и его, как я уже говорил, надо выполнять. А не будете выполнять, заставим. И меня в своё время заставляли, и моих товарищей. Когда вы будете дедушками, тоже будете заставлять духов. Хотя можете и не заставлять. Но тогда самим шуршать придётся: и убираться, и всё прочее. Это ваше дело. А пока извольте подчиниться, потерпеть извольте. Недолго, всего полгода, до новых духов, до новой рабочей силы. А не соизволите, есть риск и на следующие полгода остаться в духах, на новый, так сказать, срок за непослушание.

...
«Было бы ради кого терпеть! – думал Игорь. – …Воображают себя пупами земли, а ничего в жизни не сделали. Просидели на шее родителей до восемнадцати лет, только и научились рожи бить да права качать».

...
«… Когда Христос говорил: «Ударили тебя по одной щеке, подставь другую, то что он имел ввиду? Наверное, то и имел: «Руки чешутся? Бей, если легче станет. Я выдержу. Если не отвечу злом на зло, общее количество добра только увеличится!» А поведут в туалет? Надо аппетитно причмокивать и говорить, что вкусно? Нет, не во всех случаях Христос помогает».

...
Игорь всегда догадывался, что нельзя лезть в душу человека, не вытерев ноги. Теперь узнал, что лезть вообще нельзя.

...
– Легче мне будет через полгода, когда я дедом стану. Уж тогда-то я возьму своё, уж тогда-то духи у меня попляшут!
После этих слов у Игоря пропало желание бороться с дедовством. Как бороться, если те, кого бьют сейчас, мечтают о том времени, когда сами получат внеуставное право бить?

...
–… Не слышали, недавно где-то на севере нашли захоронение с останками человека, рост которого, как установили учёные, был равен четырём метрам восьмидесяти шести сантиметрам?
– При всём уважении к учёным должен сказать, что они заливают… Два с половиной, ещё поверю…
– А я тебе говорю, именно четыре метра и именно восемьдесят шесть сантиметров! Вот ты, неверующий, какой рост имеешь?..
– Допустим, метр шестьдесят семь.
– Так вот, у него как раз был такой, как бы сказать покультурнее…
– Не старайся, я понял. Кстати, неостроумно.

...
Васька Тютчев говорит, что читал гончаровского «Обломова», если не врёт, конечно. Думаю, не врёт. Ему, лодырю, про лодырей всё интересно.

...
Вот если бы к конвейеру с пустыми бутылками подогнали бы цистерну со спиртным, чтобы их сразу заливать и закупоривать, тогда охранникам надо было бы держать ухо особенно востро.

...
«В моём сарае имущество ценнее. У меня там и велосипед, и мотоцикл, и косилка для травы, и окучник для картошки. Но я вокруг него кругами не хожу. А вам, охранникам, приходится. Сочувствую».

...
Башня находится на территории третьего поста рядом с материальными складами. На ней – две кровати и будильник на тумбочке с лежащей возле него запиской за подписью старшего охранника: «В стену не бросать!»
Отдельную главу истории этой надписи отводить не буду, помечу лишь самое её завершение. Васька Тютчев во время одной из пьянок не захотел подчиняться его звонкой команде и метнул, возмущённый, в стену…

...
– …помните, я только начал работать и спросил Вас, когда лучше всего включать освещение, чтобы его и не жечь зря и чтобы воры влезть не успели, воспользовавшись темнотой?
– Если честно, не очень. И что же я выдал?
– Призвали равняться на кремлёвскую башню.
– Да. Пожалуй, на крылатую фразу потянет. Помоложе мы все были поспособнее. Хотя сейчас я бы сказал по-другому. Капиталистам на свете экономить нет надобности.

...
Я уже говорил, что система охранной службы для доносов и стукачества очень хитрая, потому как быть оштрафованным не желает никто, даже начальник охранной службы, у которого тоже есть свой начальник. Никого нет только у президента Медведева, точнее над президентом. Хотя и на того свой Абрамович найдётся.

...
– Я смотрю, ты – шибко умный для охранника. Смотри, подскажу начальнику караула. Он шибко умных не жалует. Вмиг найдёт, за что оштрафовать.

...
– А тебя, стало быть, уволить не за что?
– Разве что ботинки не совсем чёрного цвета, и, виноват, извините, носки в них немного светловаты. Да и нежелательно меня увольнять.
– Незаменимый кадр?
– Нет. Но я знаю, как проникнуть на территорию завода, какие замки срезать автогеном, что самого ценного из складов в речку побросать, то есть как за свой факт увольнения начальство «отблагодарить».
– Да ты – даже не шибко умный. Ты – умный шибко-шибко.
– Шибко два?
– Шибко четыре!

...
Они же, писатели, в своём большинстве, – стукачи, каких свет не видывал. Если они, конечно, писатели от жизни, а не черви компьютерные. Конечно, прототипы героев положительных своего недовольства выказывать, может, и не будут. Напротив, может ещё автору и бутылку поставят. А если это – прототип лишнего человека – Онегина? В лучшем случае ненароком Пушкин Александр Сергеевич мог бы от него по роже схлопотать, а в худшем быть на дуэли застреленным. Да может, так оно и было, а Гончарова Наталья и вовсе ни при чём. История – штука тёмная, кто знает?
Лично я одно точно знаю: если моё произведение издадут, то я от Васьки Тютчева получу по роже. Как автор получу. Такая писательская доля. Или – слава, или – по роже… Не спасёт меня даже то, что в жизни Васька под чужим именем скрывается.

...
Скажи любому писателю: «Всё, что ты пишешь, никто никогда не прочитает», – сразу бросит писать, а если и не бросит, то сникнет без сомнения.

...
Почему «по просёлочной дороге шёл я молча?» А как по ней надо идти? Поднимая своим криком население близлежащих окрестностей?

...
– Он не будет! Ты косил?
Ты хоть раз траву сушил?
Что ты лысиной светишь?
Что, уставившись, молчишь?
Сукин сын социализма!
Ты ещё пожар устроишь!
Вот с такими коммунизма
И вовеки не построишь!
От таких вот и беднеет
Вся советская земля!
Отвечай, буржуй, скорее
Как фамилия твоя?

...
– Ленин, – скромно отвечает, –
Ленин я, и я не прав.
Лет через пятнадцать-двадцать
Не нашёл бы печник прав.

...
–… Каков бездельник, дармоед!
Такой большой конструкции,
А пользы ни малейшей нет
Для дела революции!

...
Ты видишь всё, всегда, везде
На Марсе и Юпитере…
Капитализм ещё жив где?
Нужна ли помощь Питера?
Небось, светило, ты не знаешь,
Что грея за экватором,
Ты на руку играешь
Буржуям-эксплуататорам?

...
Я взглядом точно мерю ножки,
Куда б меня не занесло.
В Твери, скажу, ровней немножко
И то, наверно, повезло.

...
Без наворотов разъясняю:
Какого чёрта рифмовать,
Башку хореем забивая,
Коль можно прозою сказать?

...
– Идёшь на первую ты пару?
– Ну что ты, у меня ж болит…
– Ещё с весеннего загара?..
– Нет, честно. Ем, в ушах трещит.
– Сдаём сегодня курсовую…
Готов? Пришёл последний срок!
– Конечно, написал такую!..
Но чувствую, мог лучше! Сжёг!
– А если два на ноль помножить,
То будет вроде ничего?
Декана бы на ноль умножить!
– Твою стипендию ещё!

...
– Не слишком рано ли колхозы
В стране решили создавать?
Коль нет сознанья, больше пользы
Хозяйства личных оставлять?
– А не исчезнут ли желанья
При коммунизме у людей
Все силы отдавать и знанья,
Коль всё бесплатно, а, Андрей?

...
Там сельская дымится баня,
Угрюмо, молча спят леса;
А здесь трамваи, люди, зданья…
Хлопоты, вечно суета!

...
Всё в белом, и всё, словно в сказке!
На шапках – белый каравай.
А вот вдали светятся глазки…
Не зверя, нет. Ползёт трамвай.

...
– …Сейчас на пальцах растолкую:
Ты – в море, волны – впереди;
Но вот в минуту роковую
Желанный видишь брег земли.
Восторга нет в тебе предела;
«Земля! – кричишь. – Спасён! Земля!»
Подплыл… И радость улетела:
То островок, где жить нельзя.
И здесь: «Нашёл! Как всё прекрасно!
Теперь навеки мы с тобой!»
А дальше… всё однообразно,
Тоскливо так, хоть волком вой!
– Ну если выть, любя, настроен,
Тогда, Андрюшенька, – труба!
Обломов ты: влюблён, – спокоен.
Любовь – есть жизнь. Везде борьба!

...
…«Уж не к Татьяне ли героя
Нас автор скоро приведёт?»
Скажу, и рад бы. Но не скрою,
Мне грустно признаваться тут:
Татьяны русскою душою
Исчезли. Ольги же живут.

...
«… Нет, в жизни сильным я бываю;
Тебя ж увижу, забываю,
Каким быть должен. Вот мой бич!
Хоть Эскулапа в помощь кличь!»
...
Но как ни нравилась наука,
На сердце руку положа,
«Вся медицина, – скажем, – скука!
Болезни, больше ни шиша!»

...
А Сашу автор понимает:
Где свадьба – слёзы, шум и звон!
Ему она напоминает
Скорее сцену похорон!
Везде: и здесь, и там – машины;
В костюме траурном – жених,
Мамашины печальны мины,
Куда бы спрятаться от них?
Но надобно ещё кататься
К войной оставленным местам…
Герои гибли. Но влюбляться,
Всё ж непоятно, нужно там!

...
«Что вы, уважаемые предприниматели абрамовичи, в жизни сделали, изобрели, придумали, предприняли? С какой радости так жируете?»
Но главный итог рифмотворчества молодого АлкогОголя не в этом. Когда он писал, абрамовничества таких размеров не было, а было стремление к порядочности и справедливости. Главный итог – в ответе всяким виторганам, табаковым, которые влюбляются неоднократно так, что «дышать не могут». Ответ – предложить не запретить, нет, только подумать: «Будет ли та радость, которую вы обретёте в новых отношениях, больше того горя, которое оставите в старых?» Они же, отношения старые, до конца жизни могут так и не отпустить!








И еще раз
Л.И. Непьющая
Сказка об удалом Ермошке

Все мы жили бы да были,
Если б годы зря не плыли!
А Ермошку-паренька,
Будут помнить все века!
Потому, как ловок был,
Добрым, сильным всюду слыл.
А такое сочетанье
Есть большое дарованье!

* * *
Жизнь свою они влачили
Большей частью по лесам.
А сейчас как раз спешили
Грабануть универсам.

* * *
Мясо – здесь! Факт – на лицо!
Но выходит: хрен на рыло!
В бочку влезть – не съесть яйцо!
Разными задачи были
По сложности решения
И средствам выполнения!

* * *
Хвост на руку намотал…
Волк от боли побежал,
Полетел быстрей ракеты
Как за водкой в день Победы
Тот алкаш, что знал сраженья
Из кино «Освобожденье»,
Былин дедов и отцов,
Героических бойцов.

* * *
Может, мненье есть иное;
Хочется сказать другое:
Если жизнь дойдёт до точки,
Вспомните Ермошку в бочке!

* * *
«Здесь – не кинопредставленье!
Без всякой совести смущенья
Перепилит ноги мне, –
Думает себе в дупле, –
И с Мересьевым героем
(Это мне сейчас устроят)
Славен буду наравне!»

* * *
А на ней – и хлеб, и пицца,
Кабачковая икра…
И бадья воды – отмыться!
И в компьютере – игра!

* * *
А если чья-нибудь рука
За деньгой даёт крюка,
То зевать не надо ртом:
Тут уж только топором!
Но не плачьте зря детишки:
Это ж – сказка! Это ж – книжка!
В русских сказках мнут подряд
Колобков, людей, козлят…
Получил и наш Ермошка
Свой гостинец из окошка.
Вам урок такой, детишки:
Лезть не к деньгам надо, – в книжки!

* * *
– Размечтался! Счас! Угу!
Как тебе я помогу?
У него голов, поди,
Не одна, а целых три?
– Трёхголовый, это верно.
Зря прошу помочь, наверно?
Мне б твоих ума и сил,
Я б тебя и не просил.

* * *
Трехголовый! Хвост трубой!
В шеях – шарфик расписной!
Пламень яркий из всех ртов!
Языки любых сортов!
Есть английский, есть французский;
Третий (самый красный) – русский.
Но в средней нашей полосе
Языки – из мяса те,
Потому в почёте все.

* * *
Приоткрыл глаза Ермошка:
– Твой огонь тебе в ладошку!
Языка хоть три имеешь,
Ни одним же не владеешь!

* * *
Очередь пришла Ермошки
Свистом оживить дорожку.
Нет! Свистом заменить гармошку!
(Трудно, братцы, быть поэтом:
Что ни скажешь, всё не это!)

* * *
Вторая голова первой.
– Что ты, брат? Зачем орёшь?
Спать, ей-богу, не даёшь!
Снова молча, в одну харю
Пару стопарей заярил?
Первая голова.
– Да при чём тут я? Ермошка
Посвистел слегка, немножко;
И жизни чёрной полоса
Больно стукнула в глаза!

* * *
– Как противник, ты силён!
Ты подкован, ты умён!
Любопытно бы узнать,
Как эффект сей достигать?

* * *
– Меньше жрать после шести,
Больше пить после семи.
Вот, пожалуй, весь секрет.
Записал? А, ручки нет…

* * *
– Слушай, мясовое тесто!
Поиграл? Поставь на место!
А не то слегка скручу!
К чёрту в омут запущу!
Хоть голов взрастил немало,
За мозги – огонь и жало!
И любой, поди, уж знает:
Ни одна не соображает!

* * *
Интересно, кстати, очень:
Скушать Змей меня захочет,
У голов из-за меня
Будет рукопашная?

* * *
Оба, с маленькой натяжкой,
Бизнес-шоу две звезды!
Два коня – в одной упряжке!
И не портим борозды!

* * *
«Зацепи! Легко сказать!
Я ж – не кран, ядрёна мать!» –
Думает себе Ермошка,
Лишь грибы кладёт в лукошко.

* * *
Есть такие звёзды-мега:
Не дадут зимою снега!
За деньги, славу и успех
Продадут всея и всех!
Но когда их жизни бич
Шарнет носом о кирпич,
Тут и учатся у бога
Замечать других немного.
Хлеба бросят любой пташке,
Не обидят и букашку…
Мешок денег нагребут
И в святые перейдут.

* * *
«Многое умею я,
Но скажу вам так, друзья:
Там проблем немалый ряд,
Где бригадный есть подряд!
Все в согласии кивают,
Друг на друга уповают…
А дела, блин, на нуле!
Вот такое крем-брюле!»



* * *
Подождал ешё чуть-чуть…
Собираться надо в путь!
Витаса слова из песни
Пока ещё не куролесил?

* * *
– Мозги лучше мне не парь!
Хоть, конечно, и спасибо.
Выбирай любое либо:
Либо золота мешок,
В жёны дочь мою впридачу;
Либо пёс. Зовут Дружок.
Плюс дворец и эту дачу.

* * *
– Отойди чуть-чуть левее!
Впрочем, нет! Чуть-чуть правее!
Чуть сюда, где раньше был:
Ты мне солнце перекрыл!
– Рассмешил, мудрец-Сократ!
Я тебе по жизни рад!
Самогонка есть, Дружок?
Наливай на посошок!






















Листанем вдогонку.
Вий
(Версия АлкогОголя)
В белом Паночка из гроба,
Потусторонняя зазноба,
На Лёню Куравлёва прёт,
На Философа идёт!
Тот запретный круг чертит,
Мелом по полу скрипит:
«Страшно, – дескать, – лишь мгновенье,
А привыкнешь, всё до фени…»
Возразить, пожалуй, можно,
Что «привыкнуть крайне сложно,
Коль поднимется из гроба
Потусторонняя зазноба».
Спора нет: Варлей – красива!
Но из глаза – в кровь слезина!
Важен экстренный ответ:
Есть ли в церкви туалет?

* * *
Но что дальше? Извините,
АлкогОголя простите:
По секс-траху он – не спец,
Далеко не молодец.
Но да есть же интернет,
Где такой кордебалет!

* * *
Часто хапнет «звезда» дачку,
Засветится, погремит...
Гребанёт деньжонок пачку
И в святые убежит.

* * *
…
То покойник как родной!
Часто лучше, чем живой.
Не дерзит и есть не просит,
Уже снова – холостой!
Его не глючит, не заносит,
Одним словом, – золотой!
– …В час, когда меня не станет,
Смерть когда косой поманит,
Попрошу не горевать:
Все там будем пребывать!

* * *
– …Водку класть в него излишне,
Бархат тоже будет лишним.
Но авторов любимых книжек
Небольшой составлен список.

* * *
– Мальчик! Будь чуть-чуть добрее!
Я сказал бы, чуть мудрее!
С меня будет мёда чарка,
Коль уймёшь свою овчарку!
– …Кстати, мне пора назваться.
Гоголь, как бы не зазнаться!
Слышал? Я – писатель русский!
То тебе – не пряник тульский!

* * *
– …Что б тебе жилось вольнее,
Хочу немного подсобить…
Подойди к гробу! Смелее!
Все в нём скоро будем гнить!

* * *
– …Ты пойми меня, читатель,
Автор – лишь всего мечтатель!
Сочинитель? Это да!
Но не врёт он никогда!