Аромат грусти

                Аромат  грусти
                (По мотивам рассказа Ланы Сиг «Цветок»)

   Виа Венето хранила в этот утренний час тишину и умиротворённость. Ведущее на площадь Барберини широкое шоссе было влажным от прошедшего ночью дождя – дышалось легко и свободно.  Из-за угла, где слева от ряда пятиэтажных зданий располагались кафе и магазины выехал красный «Фиат». Медленно пересекая тихое шоссе, он встал возле огромного дерева, раскинувшего в разные стороны свои кривые ветви с пожелтевшими листьями. Дверца машины резко распахнулась и из салона выпорхнула девушка в сером плаще и чёрных сапожках на высоком каблуке блеснувших мягкой кожей на холодном как её мысли асфальте. Придерживая ладонью чёрную шляпу с широкими полями из под которой струились такие же чёрные как смоль волосы, лежавшие мягким ковриком вдоль её миниатюрной спинки, она посмотрела наверх на окна пятиэтажного здания, а после, взяла с сиденья бумажный пакет из супермаркета и, хлопнув дверцей, пошла к подъезду.
   Широкий холл, встретил её тихой мелодией раздававшейся из конторки дежурной по этажу.
   – Синьорина Брунелли, задержитесь, пожалуйста, – услышала она глухой женский голос.
   – Да? – вздрогнула девушка, повернув голову в сторону конторки.
   Из боковой двери вышла полная женщина в сером халате. В руках она держала огромный букет красных роз в блестящей упаковке.
   – Это просили передать вам, синьорина, – ответила дежурная, протягивая букет.
Заметив, что руки девушки заняты, она, повернув голову в сторону, крикнула:
   – Марио…
   На площадке показался молодой человек.
   – Бонджорно, синьорина! – поздоровался он с девушкой, окинув её тем взглядом, каким обычно смотрят подростки на хорошеньких девушек.
   – Я тебе дам «бонджорно», бездельник, – накинулась на него полная женщина. – Помог бы лучше синьорине Милане поднять пакет наверх.
   – О, мамма мия, какой прелестный букетик, – пошутил молодой человек, нажимая кнопку, чтобы вызвать лифт. – Ваш новый поклонник?
   Дверцы лифта медленно разъехались в сторону.
   – Я тебе дам, поклонник, stronzo, – снова выругалась женщина и добавила, обращаясь к девушке: – Извините его синьорина, молодой ещё. Впрочем, таким дураком был и его отец. Ну, что встал, бери пакет и марш наверх.
   – Нет, нет, не беспокойтесь, – остановила девушка, улыбнувшись, – я сама.
   Прижав пакет к плечу, она взяла букет и вошла в лифт.
   Как по команде, двери медленно закрылись, и она снова оказалась в одиночестве, к которому так стремилась последние месяцы.
   Нажав кнопку, она устало прижалась к стене и закрыла глаза, отдавшись мерному звуку поднимавшего её на третий этаж лифту. Это успокоило и расслабило её.
   Когда кабинка встала, и двери медленно разъехались, она оттолкнулась от стены и, глядя под ноги, вышла. Пройдя широкую площадку, вошла в коридор, где располагались квартиры и, постукивая каблучками, подошла к своей двери.
   Кое-как справившись с ношей, которую едва держали её нежные руки, она открыла дверь и вошла в свою одинокую квартиру. Из комнаты выбежала пушистая кошка; бросившись навстречу хозяйке, она потёрлась о её ноги, при этом громко урча.
   – О-о-о, соскучилась моя милая, – произнесла она, идя в кухню, – ну, беги скорей, сейчас мамочка тебя накормит.
   Громка мяукая, кошка бросилась вслед за ней, и ловко запрыгнула на стол; её пушистые лапки заскользили по эмалированной поверхности; вытянув мордочку, она повела носом в предвкушении лакомства. Милана, наконец, освободив руки от ноши, открыла холодильник, вытащила початую банку кошачьих консервов, и всё что находилось в ней, вывалила в миску, из которой ела её любимица, и та тут же принялась работать розовым язычком, вылизывая мясные кусочки. Какое-то время девушка с улыбкой наблюдала за кошкой, а после, её взгляд застыл на букете. В поисках вазы, она оглядела кухню и, найдя её, наполнила водой, а затем аккуратно опустила в неё цветы. Её взгляд упал на карточку, торчавшую в букете. Она взяла её, раскрыла и прочитала: «Привет». Усмехнувшись, смяла это скупое «послание», и со словами: «Пока» – выбросила в мусорное ведро – тем самым, уже в который раз давая себе понять, что обратного пути не будет. Она поставила точку – хоть это далось ей с трудом, но она нашла в себе силы сделать это.
   Неожиданно, она почувствовала как что-то сырое обожгло ей руку выше локтя – это кошка, уже покончившая с едой, ткнулась носом, и теперь нежно урча, смотрела на неё так, словно её мысли передавались ей; она была преданна Милане, и сейчас тем же грустным взглядом смотрела на неё, как и хозяйка, смотревшая на букет; приятное впечатление от которого, граничило с чувством досады и горечи, пролившейся в самые потаённые уголки души; она не понимала, для чего он вновь посылает ей цветы с этим банальным «привет». Желание поиздеваться, показать, что до сих пор помнит о ней, или…
   Марко…
   Они познакомились три года назад в стенах университета, где она преподавала литературу, а он историю Древнего Рима. Ему было тридцать три: высокий, хорошо сложенный, с мужественными чертами лица, уверенный в себе, решительный, он сразу же обратил на себя её внимание, но делать первый шаг к сближение не торопился, предоставляя это ей; он как бы проверял её – пойдёт ли она на  э т о,  или предпочтёт быть просто коллегой по работе…
   Она так же, не торопилась. Чувство собственного достоинства, женская гордость, не желание казаться доступной, и в то же время, стремление вырвать себя из холодных лап одиночества – боролись в ней, как два соперника на поле битвы за… мужчину.
   Марко Фрагацци нравился ей. С того первого дня, когда она увидела его через стеклянные стены кафедры, она испытала страстное желание… быть с ним. Его лёгкие движения – завораживали её; внимательный взгляд выразительных глаз – сводил с ума; его голос, то, как он поправлял волосы, проводил кончиком языка по верхней губе – быстро, молниеносно, это была то ли привычка, то ли он облизывал пересохшие во время разговора губы. В тот день, он сидел на столе с тетрадью в руках, и рассказывал студентам о… Она не слышала, что он говорил, она только видела, как шевелятся его губы, и слышала тембр его голоса, от которого по всему её телу пробегали мурашки, и она едва сдерживала себя, чтобы… Чтобы не броситься в его крепкие объятия, и не сказать: «Я хочу тебя… Возьми меня…»
   Вскоре, они начали встречаться; вместе обедали в столовой университета; он подвозил её до дома, а утром заезжал за ней. Вместе, они проводили выходные. В эти дни, она испытывала ни с чем не сравнимое удовольствие быть нужной – ему, себе; одиночество, которым она была охвачена как страхом в незнакомом, покрытом тьмой месте – отпустило её; она вновь почувствовала себя женщиной. Любимой. Мужчиной. Красивым. Сильным. Умным. Со своим внутренним миром, и уверенностью в завтрашнем дне. Он никогда не жаловался на жизнь; он умел смело вступать в противоборство с трудностями, и выходить победителем. Всегда. При любых обстоятельствах. Это было её мечтой, ибо она сама не в состоянии была справится с той хандрой, что частенько посещала её. Одиночество, неуверенность в себе, какая-то внутренняя неудовлетворённость, нервозность – всё это угнетало её, и часто она пребывала в плохом настроении, с которым не в силах была бороться. Она хотела чего-то… нереального, чего не могла себе объяснить. Стремилась к этому, но не находила. Так, Марко Фрагацци на какое-то время стал для неё той «нереальной» мечтой её жизни. Хотя, тогда ей было двадцать семь, и казалось бы, всё ещё впереди, но тем не менее, и это не удовлетворяло её. И вот сейчас, когда они расстались, одиночество, тоска по чему то ушедшему, и теперь уже навсегда, вновь вернулись к ней; она снова ощутила себя выброшенной из жизни. Да, именно так, она чувствовала своё теперешнее состояние.
   Работа, дом, одинокие вечера за чашкой её любимого чая, общение с кошкой, а иногда с женским романом в мягкой обложке – всё это стало её повседневностью. А ещё, она любила слушать… дождь; как холодные капли бьют в стекло и медленно стекают, словно разговаривая с ней; любила смотреть как спешат по своим только им известным делам, люди; как тяжело и весомо падают на пыльный асфальт первые чистые капли заполняя собой всё небо. Или просто бродить под дождём, промокнув до нитки, а потом приходить домой, принимать душ, заваривать свой любимый чай, и наслаждаться его мягким ароматом, который успокаивал и поднимал настроение… На миг… А потом…
   Что сломалось и разрушилось там, глубоко внутри… Где не видно… не заметно… но так больно…
   Никого… Рядом не осталось никого… кто бы подошёл, сел рядом, и спросил «как дела?» Простые, банальные слова, но как они были необходимы ей. Как глоток воды, жаждущему в пустыне, как воздух, задыхавшемуся в пыли той мрачной безысходности, что посылает жизнь, тому, кто отчаялся что-либо изменить в ней.
   Вот и сейчас, заварив чай, налив парящую ароматом жидкость в чашку, она, пока чай остывает, стояла возле стола, и чуть касаясь ладонью лепестков роз, думала о том, как ей быть дальше.
 С ним? Или без него?
   Нет, о нём она не думала. Его, она раз и навсегда решила вычеркнуть из своей жизни. Сейчас, она думала о том, надо ли ей и дальше продолжать жить в том капкане, в котором она жила до сих пор, или попытаться что-то изменить…
   Вдыхая аромат роз, она думала о неизбежном… О том, чего не хотела, но  э т о,  как магнит притягивало её, словно она была обречена до конца жизни испытывать эту боль внутри себя – отчаяние, безнадёжность что-либо изменить – это проклятие, которое наложила на неё чья-то жестокая рука.
   Зазвонил телефон. Это заставило её отвлечься от своих камнем лежавших на душе мыслей, и, взяв чашку с парящим ароматом чаем, пройти в комнату. Подойдя к столу, что находился в пяти шагах от окна, она сняла трубку, и тихо произнесла «алло». Ответом было молчание, а спустя пару секунд, она услышала монотонные гудки. Медленно опустив трубку, Милана повернула голову в сторону окна, глядя вверх, и стараясь не смотреть на подоконник. Она так и подошла к окну, рама которого на половину была открытой, и она почувствовала, как на неё подуло свежим, пахнувшим дождём, воздухом. Держа голову задранной кверху, Милана смотрела, как капли дождя монотонно ударяют в стекло, и как слёзы, стекают вниз; как, ещё недавно ясное небо, вдруг стало тёмным, мрачным, тоскливым, посылающим свои холодные слёзы, отчего и ей хотелось плакать. И она заплакала, не в силах сдержать этих внезапно пролившихся как дождь слёз. Теперь она видела немного расплывчато, и было уже не понятно, бегут капли с этой или с той стороны стекла.
   Почему столь горячо любимый раньше дождь, теперь лишь вызывает желание плакать вместе с небом? Ещё вчера беззаботная и весёлая, сегодня она готова выть как раненый зверь, но вместо этого, лишь беззвучно плачет… Плачет вместе с дождём.
   По-прежнему медленно, она опустила глаза вниз, на широкий подоконник; она смогла заставить себя сделать  э т о,  как бы трудно ей не было, но она посмотрела на стоящие вряд горшочки с цветами. Нет, не на все, а только на один, что стоял в углу, куда проникало больше солнечных лучей, когда погода была ясной. Её сердце замерло, когда их взгляды встретились – её, и… цветка, сухие лепестки которого, как руки отчаявшегося в борьбе, были опущены – он по-прежнему был сух и вял. Хотя стебель и был крепкий и тугой, но сам цветок не цвёл. Он был словно заморожен, отчего пожелтевшие листья, не осыпались, а, словно боролись со смертью – отчаянно, безвыходно, смело.
   «Почему ты не цветёшь, как все остальные цветы? Борешься за жизнь, не умираешь, но и не живёшь… Почему?» – думала она, глядя на цветок сквозь слепившие её глаза слёзы, нежно проводя по нему ладонью. Потом вернулась к столу; села в мягкое кресло, взяла лист, вырванный из тетради, на котором её рукой было выведено стихотворение из восьми строф, и перечитала его:

                Всё стало вокруг мне чужим и колючим.
                За каждой улыбкой я вижу оскал.
                Вопрос постоянно со мной: Почему же
                Ты вестником горя для сердца мне стал?
                Зачем ты принёс мне тревоги, терзанья
                И боль, что теперь в моём сердце всегда?
                Как слабы теперь все твои оправданья.
                Душа не поверит. Уже никогда...*

   Для кого она читала эти строки, которые сочинила несколько дней назад, томимая не отпускающими ни на миг грустными мыслями? Для себя? – чтобы, звуком своего голоса – грустного, надрывного, разорвать гнетущую тишину, что навсегда поселилась в этой квартире, в её душе, в её сердце… Или, для него, кому было посвящено это восьмистишие? Словно бы он мог услышать его, и понять… Понять…
   А может, этими строками, она желала оживить мёртвый цветок, который вот уже почти три месяца борется за жизнь, как тяжелобольной, а она, как врач, пытается вернуть его к жизни.
   В её голове вдруг пронеслись события того дня, вернее утра, когда она, стоя в дорожной пробке,  вдыхала холодный воздух сквозь приоткрытую дверцу машины. Казалось, эти так действовавшие ей на нервы в тот момент, машины, никогда не сдвинутся с места, и она, обречена навечно торчать среди смрада выхлопных газов, и спорящих между собой нетерпеливых водителей. Так ей тогда казалось. Нервно прикурив сигарету, она опустила глаза вниз, и через щель приоткрытой дверцы заметила одиноко растущий на обочине дороги цветок. Такой маленький, беззащитный, покрытый дорожной пылью; как он сумел пробиться между асфальтом и выложенным на обочине бордюром? Знает ли он, что неминуемо погибнет в этой раскалённой смеси асфальта и пыли? Наверное, он пробился благодаря дождю, но дождь идёт не каждый день, зато каждый день по дороге проезжают сотни машин. Ей стало жалко этот цветок, который мог погибнуть под колёсами, или быть вырванным каким-нибудь обормотом. Не отдавая отчёта своим действиям, она вышла из машины, присела на корточки, и под недоуменные взгляды водителей, принялась выкапывать цветок, царапая и скребя асфальт. Пальцы кровоточили, несколько ногтей было сломано, когда она достала кусочек земли вместе с тонкими как ниточки корешками. А после, оставив машину, побежала домой – благо, она не успела далеко отъехать.
   Придя домой, она посадила цветок в небольшой горшок, оставшийся у неё с незапамятных времён, предварительно, выкопав на улице свежей земли. Тщательно полив его, она какое-то время, любовалась им, так, словно обрела друга, а после, удовлетворённая проделанной «работой» вернулась к машине.
   Цветок появился в её жизни примерно три недели спустя, после того, как она и Марко расстались. Тогда же, уйдя из университета, она устроилась в читальный зал городской библиотеки на должность младшего библиотекаря, что находилась в двух кварталах от её дома. Он стал для неё отдушиной, тем другом, которого она потеряла, долгое время тоскуя в одиночестве, и вот теперь обрела вновь, а уход за ним, отчаянные попытки вернуть к жизни – скрашивали одинокие вечера, и давали силы жить дальше, не смотря ни на что… В тот день, она с нетерпением ожидала, когда наконец закончится рабочий день, она вернётся домой, и проведёт вечер со своим новым другом, который, неожиданно для неё самой стал дороже всего на свете. Она бежала домой, думая о цветке, как о том, кто ждёт её после работы и искренне радуется её приходу. Глупо, – иногда усмехалась она, но тут же отбрасывала эту мысль и снова радостно улыбалась. Вот по этой причине, она не предала его земле, не сделала удобрением, когда обнаружила его вялые, поникшие листья.
   Это произошло на следующее утро, когда она проснулась, и обратив взгляд в сторону окна, где стоял цветок, обнаружила его… засохшим. И с тех пор, её целью было – вернуть ему жизнь, чтобы его сухие листья зацвели, а комнату заполнил тот нежный аромат, который она так любила…
   Мне нравится, как пахнут розы…
   Что она только не предпринимала, чтобы оживить цветок; перерыла интернет, в поисках статей, как правильно ухаживать за домашними растениями; она не знала, к какому виду растений он принадлежал, потому действовала наугад; в свободное от работы время читала книги посвящённые цветам и уходу за ними. Кроме того, обошла все цветочные магазины в своём районе, разговаривая с теми, кто, ежедневно «общаясь» с растениями, знал их «секреты». Таким образом, она узнала много полезной для себя информации, и вложила всё своё терпение и силы, чтобы вернуть жизнь цветку.
   Но всё было тщетно. Он так и оставался мёртвым. Её поражала одна особенность: листья не цвели, но и не опадали, держась крепко на шершавом стебельке; местами на них проступали жёлтые, а кое-где и коричневые пятна; земля впитывала много влаги, но корень не загнивал. Цветок рос, но при этом не распускался. Говорят, цветы вянут в тех домах, где напряжённая обстановка; они способны «впитывать» в себя энергию, и если она отрицательная, они вянут. Но Милана жила одна, и, соответственно, ни с кем не ругалась… А может, цветок чувствовал её подавленность, плохое настроение, тоску, одиночество…
   Предаваясь своим грустным воспоминаниям, она не сразу услышала ворвавшийся в комнату звонок. Звонили в дверь – долго, настойчиво. Наконец, будто опомнившись, она вздрогнула, поднялась из-за стола, и последовала в коридор, снимая на ходу плащ, который так и не сняла, войдя в квартиру. Шляпа лежала на столе, сейчас в ней уютно посапывала пушистая любимица Миланы.
   Повесив плащ на крючок в прихожей, она повернула ключ в замке, и с удивлением обнаружила, что дверь так же, не закрыла. Обхватив ручку слегка подрагивавшей ладонью, она медленно потянула её на себя. На пороге стоял высокий мужчина в сером от влаги плаще и шляпе с широкими полями. Его выразительные глаза буравили девушку, а на тонких губах играла приветливая улыбка. Весь его вид являл собой молодость, привлекательность и… самоуверенность.
   – Привет! – поздоровался он, сделав шаг в сторону двери, но войти, не успел.
   – Пока! – зло бросила Милана и резко захлопнула дверь прямо у самого носа незнакомца.
   Она не отошла от двери, ожидая, что звонок повториться. И, когда сигнала больше не последовало, удовлетворённая, прошла в кухню, подошла к столу, и поглаживая кошку, задумчиво смотрела на стоявший в вазе букет, расточавший мягкий аромат, слегка вскруживший ей голову, и заставивший вновь вспомнить того, «чьими стараниями» оказались в её квартире эти цветы.
   Она вспомнила стихотворение, которое сочинила спустя несколько дней, после первого, такого для неё волнительного разговора с Марко в столовой университета. Сейчас, глядя на букет, сквозь так предательски подступающие слёзы, она читала его, вслух – тихо, грустно, с болью в голосе:

Мы совпали, мы с тобой совпали,
Души вдруг совпали и сердца.
Объяснить получится едва ли,
Но теперь мы вместе до конца.
Мы совпали, мы с тобой совпали,
К радости, а может на беду.
Страшно, чтобы люди не узнали:
Без тебя теперь я пропаду.
Мы совпали, мы с тобой совпали,
Кровь по венам больше не моя.
Каждый платит в жизни свою цену,
Для меня – погибнуть без тебя.
Мы совпали, мы с тобой совпали,
Каждый вдох синхронно, в унисон.
Лишь бы эту связь не разорвали,
Лишь бы это был не просто сон.

   Так, она прошла в комнату, и последние строки уже читала, подойдя к окну, по-прежнему не глядя на подоконник, где стоял цветок. Хотя, давно уже привыкла к тому, каким он представал перед ней.
   – Красивые стихи! – вдруг она услышала голос, раздавшийся сбоку от неё.
   Милана резко повернулась, и увидела… мужчину. Он сидел на диване, стоявшем возле стены напротив её стола и справа от окна, где находился цветок. Положив ногу на ногу, мужчина смотрел на неё, всё тем же выразительным взглядом, каким смотрел три минуты назад, стоя на пороге её квартиры.
   – В-вы… Что вы здесь делаете? Как вы попали в мою квартиру? – похолодев от ужаса, произнесла Милана, глядя на незнакомца испуганным взглядом, в котором, помимо страха читалось не менее выразительное удивление.
   – Вы так быстро захлопнули дверь, что мне не оставалось ничего другого, как войти без приглашения, – просто, словно речь шла о чём-то незначительном, ответил мужчина, весь вид которого являл собой спокойствие и умиротворённость, как если бы они были старыми знакомыми, и он пришёл к ней в гости.
   – Немедленно убирайтесь вон, иначе… – Девушка не договорила: резко повернувшись, она бросилась к столу, схватила с телефона трубку, дрожавшими пальцами набрала короткий номер и, приложив трубку к уху, не скрывая нетерпения, принялась ждать соединения.
   Мужчина не двигался с места. Он понял, чей номер набрала девушка, но, тем не менее, уходить не думал, словно был уверен, что полиция прибудет не скоро, и он успеет сделать то, за чем «появился» здесь. А она, тем временем, косясь в сторону незваного гостя, продолжала ждать соединения; то, что он не пытался остановить её, удивляло, и пугало её. Номер не отвечал, в трубке без конца звучала какая-то давившая ей на ухо музыка; она раздражала и бесила её. Наконец, бросив заливавшуюся тупой мелодией трубку на аппарат, она принялась искать глазами свой мобильный; шаря взглядом по находящимся на столе предметам, она к своему ужасу отметила, что её телефон находится в кармане плаща, который висит на вешалке в прихожей; она так и не взяла его, озадаченная внезапным появлением на пороге её квартиры неизвестного шута с тупой улыбкой извращенца – как она отметила про себя. Бежать в коридор не было смысла, да и вряд ли ответят с мобильного, почему- то так, она решила, или просто, пыталась оправдать своё нежелание идти за телефоном.
   – Уйдите вон, иначе я буду кричать, – бросая на развалившегося на диване косые взгляды-молнии, предупредила девушка, застыв на месте и решая, что делать дальше, хотя незнакомец не угрожал ей, и не пытался делать того, чего обычно делают мужчины в таких случаях.
   – Успокойтесь! Что вы так напряжены? Я вам ничего не сделаю! – всё так же спокойно, произнёс мужчина, при этом медленно снимая шляпу, и кладя её рядом с собой. Его движения были, словно бы отрепетированы заранее, и теперь, он «исполнял свою роль».
   – Пошёл вон! Немедленно! – зло бросила Милана, и вновь резко повернувшись, бросилась из комнаты.
   Он слышал её торопливые движения, словно она что-то искала; звук выдвигаемых, и тут же задвигаемых ящиков; скрипели дверцы, раздавался скрежет металлических звуков. Когда она снова оказалась в комнате, в её руках был большой кухонный нож с длинным, блестевшим в сумраке комнаты, лезвием.
   – Если ты сию минуту не уберёшься отсюда, я разделаю тебя, как баранью тушку, ублюдок! – сейчас она казалась самой дьяволицей, поднявшейся из глубин ада, чтобы покарать того, кто посмел покуситься на её владения, её честь, и спокойствие; размахивая ножом, девушка смотрела на него таким взглядом, что даже тот, кто имел крепкие нервы, затрепетал бы от ужаса и не долго думая, исполнил бы то, что от него требуют. Но, на лице сидевшего на диване не дрогнул ни один мускул – он был спокоен, хладнокровен, и до безумия уверен в том, что она не исполнит своей угрозы; и не потому, что не решится, а потому, что удар этого холодного предмета… не убьёт его.
   Да, именно таким был его взгляд, и всё, что выражало его сущность в этот момент.
   – Ты друг Марко? – произнесла она, продолжая угрожать ножом. – Ну конечно! Как я сразу не догадалась! Это он послал тебя сюда?
   Мужчина молчал, глядя в её глаза, при этом, не обращая внимания на нож, будто бы его и вовсе не было.
   – Так вот, – продолжала девушка, – передай ему, что всё кончено! Я больше не вернусь к нему! Никогда! Так ему и скажи. А теперь убирайся…
   Она говорила с холодной уверенностью, ясно проступавшей в её голосе. Так, словно зачитывала приговор преступнику, который не подлежал ни обжалованию, ни каким бы то ни было комментариям; она приняла решение, и не собиралась менять его ни под каким предлогом.
   – Марко? – улыбнулся мужчина. – Это твой друг?
   – Ты издеваешься? – Милана уже не грозила ножом, сейчас, она стояла напротив гостя в двух шагах от него, и смотрела с недоумением и недоверием. Теперь ей казалось, что это был розыгрыш Марко. Он дал приятелю ключ, чтобы тот проник в её квартиру и «напугал». И пока она находилась в кухне, задумчиво глядя на цветы, и вслух читая своё стихотворение, он открыл дверь, вошёл незамеченным, и расположился на диване. Эта догадка немного успокоила её, и придала уверенности; незнакомец не был опасен, он был всего лишь приятелем Марко.
   – Не цветёт? – сказал мужчина, указывая на цветок, а после, поднялся с дивана, и подошёл к окну.
   Милана, словно ужаленная, отбежала в сторону и, держа нож на чуть вытянутой руке, наблюдала за незнакомцем.
   – Не цветёт, – констатировал он, приподнял руку, и сделал движение ладонью в сторону, как «разгоняют» осевший в воздухе дым.
   – Отойдите от цветка, – рявкнула девушка, уже готовясь вонзить лезвие ножа в спину своего «мучителя», но не теряющая надежды, что он сам покинет квартиру.  – Вы слышите? Уйдите наконец-то из моего дома.
   – Расскажи о нём. О Марко, – попросил мужчина, медленно поворачиваясь к воинственно настроенной хозяйке. – Какой он? Ты любишь его?
   – Послушай – это не твоё дело! – выпалила она, теряя терпение. – Тебя это ни коим образом не касается. Убирайся! Я не хочу его больше видеть! Я не хочу его больше знать! И никого, никогда. Мне никто не нужен! Я хочу остаться одна. Вы все мне опротивели! Господи, как же я вас всех ненавижу! Уйди… убирайся… ну пожалуйста, оставь меня в покое… Я устала… устала…
   Её голос задрожал от слёз – они нахлынули удушливой волной, и она разрыдалась; нож выпал из её рук, девушка спрятала лицо в ладонях, отвернулась и зашлась в истерике. Она плакала долго, навзрыд, её плечи содрогались, а сквозь пальцы текли горячие слёзы тоски, обиды, отчаяния – всего того, что она уже испытала в своей ещё такой короткой жизни, и то, что ей ещё предстоит пережить. Он хотел подойти к ней, встать сзади, обнять за трясущиеся в рыданиях плечи и успокоить, нежно касаясь её молодого тела. Но это, ещё больше возбудило бы её, заставив сделать то, чего он не хотел, чтобы она делала. Вместо этого, он вернулся к дивану, сел, так же положив ногу на ногу, и произнёс:
   – Успокойся и сядь! – в его голосе читались нотки вызова, приказа, требовавшего немедленного исполнения.
   Это, как внезапный удар грома подействовало на неё; она застыла, повернулась, и держа ладони на подбородке, заплаканными глазами смотрела на него. В её взгляде ясно читалась – мольба, надежда, и этот взгляд ребёнка, заставил его отвести глаза.
   Всё, что последовало за этим, она восприняла как сон, иллюзию, как волшебство; он резко повернул голову в сторону кресла, что находилось возле стола, и таким же резким взмахом заставил кресло… «выехать» из-за стола, и встать посреди комнаты, возле девушки. Далее, он поднял глаза на неё, и всё так же резко, опустил их вниз; повинуясь этому взгляду, Милана, словно загипнотизированная, опустилась в мягкое чрево кресла. Так и застыла в нём.
   – Успокойся! Я не причиню тебе вреда! – произнёс он, уже каким-то другим голосом – резким, холодным, но не злым. Так говорит иллюзионист, показывая свои фокусы.
   – Кто ты? – опуская руки, проговорила Милана, сидя напротив мужчины в трёх шагах от него.
   – Моё имя Анимадиун Фьёри!** Я здесь, чтобы помочь тебе! – ответил мужчина, тем же тоном.
   – Помочь? В чём? Мне не нужна ни чья помощь. Я лишь хочу, чтобы меня оставили в покое. Все.
   – Помощь нужна всем! А тебе, в первую очередь! Ты молода, красива, пользуешься вниманием у мужчин, хотя и не замечаешь этого, но, ты одинока. Тебе не хватает того, к чему люди стремятся испокон веков.
   – И чего же это такое, к чему люди стремятся испо…
   – Это называется…
   – Счастьем? – перебив, догадалась девушка, и её губы обожгла ухмылка, которая тут же исчезла, когда она заметила точно такую же ухмылку, застывшую на губах её собеседника.
   – Счастье – это одна сторона монеты – как выражаются люди. Но есть ещё, то, что дополняет его, даёт более яркое выражение, и стремление… жить. Своего рода – детонатор.
   Он замолчал.
   Она тоже молчала, предоставляя ему самому произнести это «название».
   – Вы не догадываетесь, о чём я говорю? – спросил он, глядя на неё ничего не выражавшим взглядом. Его лицо было словно маска – холодная, безжизненная.
   – Представьте себе – нет! – выпалила она холодно, тем самым «обменявшись» с ним уже  с в о и м  холодом. Только у неё,  т а к и м  был голос.
   – Это называется – Любовь! – ответил он, с улыбкой,  и н а ч е,  это слово произнести было нельзя. Невозможно! Как невозможно – любить, и не страдать. – Любовь – это то, без чего невозможна жизнь, – продолжал он. – Это та альфа и омега истины, с которой нет оснований спорить. Это как кровь в организме живого существа, неважно кто это – человек, животное, или рептилия…
   Она по-прежнему молчала, словно его слова, его твёрдый, не терпящий возражений голос сковал её язык и волю, обратив её в ту, какой она, как бы ни старалась, не могла заставить себя быть.
   Он медленно поднял руку, и, выставив её ладонью вперёд, направленной в её сторону, произнёс:
   – Расскажи мне о нём, о Марко.
   – Что ты хочешь узнать? – спросила Милана, чувствуя себя как во сне. Реальность, словно «отошла» от неё, подарив ей иллюзию.
   – Как вы встретились… Почему расстались… Почему ты больше не хочешь его видеть… – сыпал он вопросами, от которых её разум вновь начал бороться с чувствами, что в этот момент нахлынули на неё, и она уже не в состоянии была противится им.
   – Это произошло три года назад, – начала она, – в университете. Я влюбилась в него, но не решалась признаться. Он преподавал студентам историю Древнего Рима, я – литературу в младших классах. Мы встречались в коридорах, в кабинетах, в столовой, на пути к месту работы, и всегда мельком, говоря друг другу «привет», или перебрасываясь незначительными фразами… Но однажды, он сам заговорил со мной. Во время обеда, он подсел к моему столику, мы разговорились, и он… признался… Короче, он сказал, что я нравлюсь ему, и он хотел бы… отношений со мной – да, он так сказал. Я узнала, что Марко с первых дней, как я появилась в универе, обратил на меня внимание, но боялся отношений, потому что уже имел неудачный опыт с одной девушкой, на которой был женат, но недавно развёлся. Я, признаться, была поражена, что такой мужчина, как он,  может испытывать неловкость перед такой, как я… Я имею в виду – скромной, неуверенной, вечно на всё и на всех жалующейся… В общем, мы начали встречаться… Я всё больше и больше влюблялась в него, и испытала то, что не испытывала ни с одним молодым человеком. Он был такой… Нет, я не могу этого описать. Он был моим идеалом… Не только в постели, но ещё и в духовном плане, что ли… Это длилось два с лишним года, пока однажды, мы вдруг не охладели друг к другу. Общение для нас стало рутиной, чем-то само собой разумеющимся, и я уже не испытывала того трепета от близости с ним, как интимной, так и душевной, как то было вначале. Постепенно, мы стали чужими. Какими-то ненужными. Я писала стихи о любви, посвящая ему. А потом, закравшаяся в мою душу грусть, отравила мой романтизм, и я… я стала быстро разочаровываться как в нём, так и в любви. И не только в любви к нему, а в любви вообще. Я перестала верить в неё, доверять ей… Однажды, я положила этому конец. Впрочем, он сделал это первый. Как начал наши отношения, так и закончил их, чего я до сих пор не могу ему простить.
   – Ты всё ещё любишь его? – спросил сидевший на диване, вонзив в собеседницу внимательный взгляд.
   – Нет… – ответила Милана, разочарованно.
   – Ты всё ещё любишь его! – вторил он, со стальной уверенностью в голосе.
   – С чего ты взял? – произнесла девушка, поражённая его уверенностью; она же, всеми силами пыталась доказать себе обратное. Но не могла.
   Вот и сейчас сидела напротив незнакомца, ожидая, что он переубедит её, и докажет, что она, до сих пор любит Марко. В душе, она верила в это. Но гордость не позволяла согласиться с этим фактом.
   – Ты всё ещё любишь его и хочешь, чтобы он вернулся!
   – Нет! Ты ошибаешься – я ненавижу его. Всеми фибрами своей души. Я мечтаю забыть его, и забуду! Уже забыла!
   Она верила и в это.
   – Ты его друг? Это он послал тебя поговорить со мной? И дал ключ, чтобы ты проник сюда. И цветы оставил у дежурной для меня. А знаешь, куда я дела эту карточку с его «приветом». Выбросила в мусорное ведро. Там ей самое место. Как и ему. Я вычеркнула его из своей жизни! Раз, и навсегда! Так, можешь ему и передать. А теперь, убирайся из моей квартиры. Всё – час откровений истёк! Пошёл вон!
   – Ты должна к нему вернутся! – произнёс Фьёри, решительным тоном, при этом выражение его лица было настолько серьёзным, что мягкие черты приобрели каменный оттенок, из-за чего она снова испытала страх.
   Она сидела, вжавшись в кресло, не веря тому, что только что услышала. А он, между тем, продолжал:
   – Это твоя обязанность! Твой Долг!
   – Что? Что ты несёшь? Ты в своём уме? – раздражённо выпалила Милана, скривив губы в злобной ухмылке.
   – Ты вернёшься к нему – сегодня же! Немедленно! Ты нужна ему! А он нужен тебе! Это важно! Необходимо! Это не просто чья-то воля, или каприз… Нет… От это зависит… жизнь…
   – Жизнь? Что ты болтаешь? Чья? – вскинув голову, прокричала девушка.
   Медленно повернув голову в сторону окна, а после, вытянув руку, Фьёри указал пальцем на подоконник.
   – Цветка! – сказал он твёрдо. – Который три месяца назад ты вырвала из лап смерти, принесла в свою квартиру, и как мать за больным ребёнком, ухаживала за ним, делая всё, чтобы вернуть его к жизни. Но ты не знала – чтобы его оживить, ты должна была…
   – Откуда ты это знаешь? – перебила Милана, глядя на незнакомца широко раскрытыми глазами, полными слёз и ужаса. – Какое тебе дело до моего цветка, и вообще, до моей жизни? Да что ты обо мне знаешь, дерзкий, самоуверенный кретин… Марко… Вернуться к Марко… Х-ха… Как бы не так… А знаешь ли ты, что это за человек?  Известно ли тебе, что за этой его маской самоуверенности, респектабельности, силы воли и решительности; за этой его лживой, добродушной улыбочкой, красивыми словами, глупыми обещаниями, на самом деле скрывается обычный эгоист, хам и невежа… Да если бы ты знал, сколько горечи разочарований пришлось мне испить, выплакать слёз, отдавая себя на заклание самоуверенному маньяку, который, пользовался мной, будучи уверенным, что я, до безумия его любившая стерплю всё, и стану как раба вечно принадлежать ему… Но нет, он ошибся. Этот мерзкий засранец проиграл…
   – Ты вернёшься к нему! – чеканя каждое слово, повторил Фьёри.
   – Нет… нет… нет… Никогда! – тряся головой, зажимая уши влажными, холодными ладонями, кричала Милана. – Слышишь, ты – волшебник страны грёз – ни-ког-да!
   Переведя дух, Милана продолжила свою изобличительную тираду:
   – Сейчас, я ещё больше уверена, что это он подослал тебя ко мне. Чтобы запугать… О, он и на это способен. Да, я любила его, верила ему, доверяла… Но всему есть предел. Мне надоело… Я ушла… И теперь свободна и счастлива, как никогда. Счастлива, вновь обрести своё одиночество, в котором нет места никому, а тем более тому, кто использовал меня как… как… Короче, я всё сказала! Убирайся вон из моей квартиры, и чтобы я тебя больше никогда не видела! И его – тоже! Так и передай ему! Пошёл вон!..
   Она резко поднялась с кресла, и, горя ненавистью, которая чётко отразилась в её блестевших слезами глазах, вытянула руку в сторону коридора, и что есть силы, прокричала:
   – Ты меня не понял? Убирайся к чёртовой матери из моей квартиры, мерзкое отродье…
   Так же, вскочил и он; снова подняв руку, выставив её ладонью вперёд, из-за чего она вскрикнула и похолодела, он застыл на месте, словно окаменев.
   Она, как подкошенная, вновь упала на диван. Неожиданно, комната закружилась у неё перед глазами – она – в кресле, он, грозно стоявший над ней; диван, на котором он ещё несколько секунд назад сидел – всё закружилось в вихре урагана, отчего она испытала непонятную слабость, пронзившую тело, и головокружение. На мгновение она зажмурилась, будто бы желая прогнать это видение, и когда снова открыла глаза…
   «увидела» себя стоявшей посреди комнаты, рядом с Фьёри; он склонился над её усталым лицом, держа её обеими руками за талию, а она, положив руки ему на плечи, смотрела в его глаза; на губах играла лёгкая улыбка. Они стояли так, словно собирались закружить друг друга в танце, и действительно, она услышала лёгкую мелодию, раздававшуюся где-то у неё за спиной. Но они не танцевали; они просто стояли, глядя друг другу в глаза. На мгновение, ей показалось, что это Марко… но это был не он. Это по-прежнему был её незваный гость. Склонившись над её ухом, он говорил:
   – Когда-то, спустя несколько лет, после изгнания Адама и Евы из рая, один утомлённый в дороге Странник, вошёл в глухую чащу леса, куда ещё не ступала нога человека. Это был даже не лес, а стена непроходимых джунглей – зловещая, холодная и смертельно опасная; хозяевами там были влажная от испарений сельва и дикие звери. Он долго брёл среди этой жёлто-зелёной стены, прокладывая себе путь при помощи хорошо отточенного мачете. Слышалось лишь его тяжёлое дыхание, звук срезаемых веток, и крики зверей, которые, почуяв кровь (ноги и руки у него были все исцарапаны и кровоточили), выслеживали «добычу»… Наконец, спустя несколько дней, так и не тронутый ни одним зверем, он вышел на поляну. Это обрадовало, и в то же время удивило его, заставив почувствовать ещё больший страх, дабы он посчитал это ловушкой – эту огромную, утопающую в цветах поляну. Она светилась блеском свежих растений, яркого солнца, а запах, что исходил от цветов, вскружил ему голову, как юное тело молоденькой девушки. Приглядевшись, он с удивлением обнаружил, что все цветы были одного сорта. Вот эти (Фьёри кивнул на мёртвый цветок на подоконнике). Прогуливаясь по поляне, Странник увидел… девушку. Её молодость, красота, чистота и свежесть – пленили его. Он вдруг ощутил то, чего никогда ещё не испытывал в жизни. Это его «новое состояние» взволновало, и в то же время испугало его. Это было что-то, чего невозможно объяснить. Что-то, что вернуло ему интерес к жизни, и прибавило сил. Он почувствовал себя так, что готов был хоть сейчас броситься в бой с самым голодным, кровожадным зверем. И он сделал бы это, окажись он на его пути. Тебе знакомо это чувство, Милана?
   – Это… это… Любовь… – прошептала девушка, восторженно улыбаясь.
   – Ты не ошиблась! – подтвердил Фьёри, возвращая ей улыбку. – Это действительно, была Любовь. Он влюбился в прекрасную незнакомку, гулявшую по поляне в окружении цветов, поглаживая их, и вдыхая аромат, при этом она была немного грустна. Почему? Вероятно от того, что была одна, и ей не с кем было разделить то, что владело ею в окружении этого цветочного рая… Странник и Девушка познакомились, и, полюбили друг друга. Они не могли определить  ч т о  именно влечёт их друг к другу, но, этого и не надо было знать. Им было хорошо вдвоём – это и было главным для них… Они были счастливы; ни один из них, ещё не испытывал  э т о г о  странного чувства, что овладело ими; они так привязались друг к другу, что стали как бы одним целым, так, что одна половинка, уже не смогла бы жить без другой. Это так же было для них необычным и не поддающимся объяснению. Но им и этого не надо было. Они были просто счастливы, и уже этого, вполне было достаточно… Но потом…
   – Что потом? – с волнением в голосе спросила Милана, когда Фьёри вдруг прервал свой рассказ.
   – Потом… произошло что-то, что… И этого так же, ни он, ни она, не могли понять. Девушка загрустила, её красота, до этого пылающая ярким огнём, вдруг померкла, она стала другой. Та же метаморфоза случилась и с ним – он начал испытывать ту же грусть, и тоску, которая кровожадным червем точила его изнутри. Боль, тоска, разочарование – овладели их сердцем; они стали часто ссориться; он был зол на неё, а она – убегая далеко в рощу поляны, плакала, терзая свою душу тем, чего она не понимала. Потом, эта грусть, овладев всеми клеточками её души, погубила её – девушка умерла. Как-то утром, Странник нашёл её бездыханное тело среди цветов… Он бросился на землю, прижал мёртвое тело своей любимой к груди, и долго оплакивал его, вновь чувствуя то, что чувствовал, когда впервые увидел её среди цветов… Потом он похоронил её, и, покинул это место. Три дня он шёл, стараясь, как можно дальше отойти от того места, где впервые в жизни был по-настоящему счастлив… Наконец, он встал на какой-то пустынной местности, где земля была сухой и мёртвой, и ничего на ней не росло. Он оглядел это мёртвое место, приняв решение – он сделает  э т о  здесь… Когда он медленно вытаскивал холодную, покрытую язвами руку из кармана, оттуда выпало маленькое семечко, видимо оно оказалось в его кармане, когда он лежал с Девушкой среди цветов на поляне… Странник опустился на колени, выхватил из-за пояса нож, а после, вонзил его себе в сердце; горячая кровь оросила землю в том месте, где упало семечко…
   – И вырос цветок! – произнесла Милана, сквозь слёзы, вновь хлынувшие из её глаз.
   – И вырос цветок! – подтвердил Фьёри.
   – Тот, который я… выкопала на обочине? – с надеждой в голосе, проговорила девушка, и с мольбой в глазах смотрела на державшего её за талию, мужчину.
   – Да, это тот самый цветок – олицетворение Счастья и Любви! – ответил Фьёри, повернув голову в сторону окна к которому стоял спиной. – Странник полил его своей кровью, которая была и Её, той, кого он любил. Цветок дал корни, и вырос там, где спустя столетья, ты спасла его от гибели, принесла в свой дом и дала ему жизнь.
   – Он не мёртвый?
   – Нет!
   – Так значит, он может зацвести! Потом, когда привыкнет к новой обстановке.
   – Этот цветок, как я уже сказал, является олицетворением Любви. Он должен видеть тебя счастливой, рядом с тем, кого ты любишь.
   – С мужчиной?
   – С мужчиной!
   – Марко?
   – Марко!
   – Так если я вернусь к нему, и мы снова будем вместе, цветок оживёт, и станет цвести?
   – Ты не просто должна вернуться к нему, ты должна стать частью его жизни, как и он – твоей. Цветок чувствовал твою боль и тоску по этому человеку; ты разговаривала с ним, делясь всем, что лежало у тебя на сердце; читала свои стихи, посвящённые Марко… Как тебе известно, цветы способны чувствовать – впитывать в себя энергию. И если она отрицательная, они вянут. За эти месяцы ты перечитала много чего о цветах, и знаешь это!
   Милана кивнула.
   А потом, услышала, как он медленно, с выражением читал её стихотворение:

Мне нравится, как пахнут розы,
Их сладкой грусти аромат.
Как недоплаканные слёзы
Они в себе печаль таят.

Печаль того, что вновь увянет
Минутного внимания знак.
И лишь на миг счастливей станет
Тот, кто получит их. Раз так...

   После, подхватила уже она:

Раз так, то может и не стоит
Их стебли нежные терзать.
Дарить, считать себя героем,
Но... так меня и не понять.

   Последнюю строфу, они прочитали вместе:

Мне нравится, как пахнут розы,
Их сладкой грусти аромат.
Как недоплаканные слёзы
Они в себе печаль таят.

   – Откуда тебе известно это стихотворение? – спросила Милана, закончив строфу.
   – Ты читала его стоя у окна! Он слышал его…
   – Цветок?
   Фьёри кивнул.
   Милана посмотрела через его плечо на подоконник, и увидела свой цветок… ожившим; пожелтевший стебель уже не был сухим и шершавым; он обрёл упругость и позеленел, как и листья, ставшие твёрдыми и прямыми, тянувшимися к свету. Она заметила, что дождь прошёл, и комната снова тонула в ярких лучах солнца, в которых грелся цветок, наконец-то расправивший свои листики.
   – Смотри, он зацвёл! – не скрывая радости, сияя и улыбаясь, проговорила девушка.
   – Ты снова дала ему жизнь! – ответил Фьёри, не оборачиваясь к окну.
   – Цветок… он слышал, как я читала это стихотворение… И ты, тоже его знаешь… Так это ты…
   При последних словах Милана кивнула в сторону окна.
   Не отвечая, Фьёри, так же кивнул…
   И вновь комната поплыла перед растерянным взором её хозяйки. Только в этот раз всё произошло мгновенно; Милана снова сидела за своим столом, всматриваясь в текст стихотворения, которое только что сочинила. В комнате, кроме неё, никого больше не было. Диван был пуст, словно никто на нём и не сидел.

Хочу поздравить с Днем влюбленных
И пожелать... меня любить.
И сквозь года, соблазнов полных
Любовь лишь только укрепить.
Любить, желать, сгорать от страсти
И ревновать, терзаясь вновь.
Ведь на Земле лишь тот и счастлив,
Кто в сердце чувствует любовь.

   – Тебе нравится? – спросила она, глядя на цветок, который по-прежнему цвёл; это нисколько не удивила девушку; сейчас, она воспринимала это так, как и должно было быть.
   Зазвонил телефон. Она сняла трубку и услышала, как мягкий, немного грустный голос, произнёс:
   – Привет…
   – Здравствуй, Марко! – ответила Милана, всё с той же улыбкой, которой только что одарила цветок.
   – Я… я хочу тебе сказать… – неуверенно говорил Марко. – В общем, прости, что я был таким… Мне плохо без тебя… Тоскливо…
   – Я чувствую то же самое! – искренне произнесла девушка. – Приезжай, мне надо тебя видеть.
   – Ты это серьёзно? – с недоверием в голосе произнёс Марко.
   – Приезжай! – повторила она и положила трубку.
   Когда, спустя несколько минут, её комнату вновь оглушил звонок, Милана выбежала из-за стола, и сияя улыбкой подбежала к двери. Распахнула её; на пороге стоял высокий мужчина в плаще и шляпе; в руках он держал огромный букет роз.
   – Привет! – поздоровался он, даря ей свою улыбку и принимая её – не менее приветливую, и восторженную.
   – Проходи! – ответила она, отступая в сторону и принимая букет из его рук.
   – Я так скучал без тебя, любимая! – признался Марко, смущаясь как школьник.
   – Мне тоже было очень тоскливо! – ответила она, вдыхая аромат роз. – Скорее раздевайся и проходи.
   Она вбежала в комнату, положила букет на стол, и взяла листок, но, будто передумав, положила его обратно.
   – Ух, ты, красивый цветок! – с восхищением в голосе произнёс Марко входя в комнату. – Твоё новое приобретение? Как здорово он зацвёл.
   – Люби меня вечно, и он всегда будет цвести! – пошутила девушка, и нежно обвила его плечи руками, просто повисла на нём, что растрогало молодого мужчину, и прибавило уверенности в том, что она простила его, и есть надежда вновь завоевать её расположение и любовь. – Мне столько надо тебе сказать, любимый. Я так счастлива, что ты снова со мной! – говорила Милана, млея в объятиях молодого человека.
   – Я рад, что ты сегодня такая счастливая. Будь такой всегда. Мне тоже надо много тебе сказать, но для начала, пойдём заварим твой любимый чай, – с улыбкой произнёс Марко, доставая из кармана пиджака квадратную коробочку.



*Здесь и далее, стихи Ланы Сиг
**Анимадиун Фьёри; буквально – душа цветка (Anima di un fiore) (Ит.)