Прощай оружие. Глава 2. Природно-географическая

Глава 2. Природно-географическая
Предыдущая глава. Глава 1. Историческая. http://proza.ru/2024/07/20/1322

    Секрет магической привлекательности центра местной цивилизации именем Каттакурган объяснялся, прежде всего, его географическим положением в долине реки Зеравшан примерно на середине пути между достопочтенной Бухарой и не менее уважаемым Самаркандом. Достаточно взглянуть на физическую карту сей обширнейшей местности, чтобы поверить в наличие у небольшого провинциального городка мощной центростремительной силы, коей непременно обладают живительные оазисы. Ведь к югу от него простирается довольно внушительное пустынно-степное раздолье. И именно в этом направлении располагались те самые три гарнизонных точки. А чтобы совсем уж наглядно представить себе среду их военно-бытового обитания, достаточно вспомнить или пересмотреть художественный фильм «Белое солнце пустыни». Или «Джентльмены удачи». Эпизод их неджентльменского побега из тюрьмы снимался в тех самых краях. Особое впечатление на зрителя непременно произведут безуспешные постирушки на песчаном берегу. Примечателен и железнодорожный переезд, через который в спортивном темпе пробегает четверка неудачников. Помните: «Физкульт-привет, дядя!»? Именно через этот переезд воины трех точек ежедневно ранним утром направлялись из города к своим местам службы, а поздним вечером возвращались к домашним заботам. Впрочем, порой и не возвращались. В том смысле, что задерживались надолго.

    Миновав железнодорожный переезд и повернув к юго-западу, подзабывшая о достойном к себе отношении, асфальтовая лента дороги бежала к горизонту, стремительно прощаясь с оазисными прелестями. За поворотом скрывался и последний признак современной цивилизации в виде полосатого шлагбаума и серого домика дежурного по переезду. Под липкий шумок страдающей от перегрева резины и вылетающего из-под колес на обочину гравия, военно-полевые путники привычно и бесстрастно погружались в созерцание пустынно-пыльного окружения.

    Слева от дороги песчано-каменистое безмолвие азиатских просторов растворялось в далеком мареве неумолимо наступающего туркестанского зноя. Его величество вольный ветер шалил колючими шариками перекати-поля, ловко закручивал пыльные вихорки и скользил по дороге песчаной поземкой. Среди тоскливой серости неожиданно и контрастно проявлялись обширные бурые острова редкой квело-колючей растительности. Поздней осенью эти суглинистые образования перекрашивались в совершеннейшую грязевую черноту. С первыми же морозцами, что обычно бывало со второй половины декабря, грязевые кляксы превращались в настоящие озера искрящегося на солнце серебра. А в безоблачные ночи они таинственно мерцали холодной синевой и казались волшебными частицами вселенной. Впрочем, периодически оттаивая и вновь примерзая, серебро тускнело, синева серела, и к середине января здесь всё сливалось с местной зимней сыростью.

    Ранняя весна мало что меняла в лучшую сторону. Но в апреле ... Примерно в середине месяца голодная степь набиралась тепла и смелости, дабы украсить себя хоть какой-нибудь зеленцой. Редкие проплешины полыни, пустынной осоки и верблюжьей колючки на большей её территории вряд ли могли порадовать привычного к такой картине военного путника. Но те самые бурые острова ... Впрочем, какие же бурые? В это время они удивительным образом преображались, одеваясь в живописный наряд из бархатной зелени с ало-маковым и желто-фиолетовым тюльпанным великолепием. Казалось, им становилось мало оставаться просто пустынно-степной частицей здешнего мироздания. Желание победы над серой унылостью росло ... Живительная красота переходила в наступление и, казалось, вот-вот ... и сказка станет былью ... Но, увы ... с матушкой природой спорить бесполезно.  На смену первоцветному апрелю приходил братец май и за пару недель пресекал любые попытки цветущей красоты отстоять свое право на местное самоопределение. А затем ... Далее всё по летнему плану в царстве серого туркестанского зноя. И лишь редкая россыпь бесформенных кустиков верблюжьей колючки, поседевшие пучки полыни, да каленые сухостои эфемеров, безжалостно ломаемые шарами перекати-поля, напоминали о весенней природной аномалии.

    А что же путник видел справа от дороги к трехточечной цели своего путешествия? Да всё ту же картину, отличающуюся, разве что уходящим вдаль холмистым возвышением. Общий вид скорбной унылости несколько скрашивала растущая в тенистых расщелинах деревоподобная кривенькая растительность.

    И что, всё настолько печально и безжизненно, что и народонаселением сия местность похвастаться не в состоянии? Отчего же! Первая встреча с поселением человека разумного происходила километрах в пятнадцати от Каттакурганского оазиса. Здесь дорога рассекала надвое небольшой поселок кишлачного типа именем Джаркудук. Вполне себе типичный азиатский поселок в глиняно-известняковом обличии. Высокие и глухие дувалы скрывали его обитателей, но добротность построек, возвышающиеся над дворами кроны деревьев и журчащие арычки по обочинам дороги подсказывали, что поселок утвердился здесь давно и надежно, а его жителей вполне устраивает суровое природное соседство. Подтверждением тому и мелькавшие вдоль дороги пятки голопузых пацанят, и аксакалы, восседавшие на топчане в придорожной чайхане ... помните: «Давно здесь сидим ...»

    Пробежав далее около десятка верст и увернувшись от встречи с ещё одним поселком именем Ингичка, дорога круто поворачивала к югу и под всё большим уклоном попадала в каменные объятия скалистого ущелья. Старательно огибая коварные склоны и огромные каменюки, скрипя тормозами, воняя жженой резиной и проклиная опасный участок моторным воем, потрепанный военной судьбой ПАЗик (впрочем, как и ГАЗик или УАЗик) через последующий десяток верст добирался до самой коварной извилины серпантина со странным народным названием «Тещин язык». Моргнув фарами в сторону придорожного щебеночного ответвления к незаметному за утесом кишлачку именем Курганча, колесный труженик вписывался в левый вираж и, больно хрупнув шестеренками первой передачи, медленно сползал к истертой временем в каменную крошку подошве горного серпантина. Здесь дорога в правом повороте скользила левой обочиной вдоль высоченной базальтовой стены, испещренной наскальными рисунками. Богатством художественного разнообразия они не блистали, да и в археологическом отношении цену имели ничтожную. Тем не менее, сие проявление символизма в изобразительном искусстве некоторое отношение к новейшей истории всё же имело. В разной интерпретации по цвету и величине, на каменном изваянии до недосягаемой, казалось бы, высоты красовалось великое множество трехбуквенных сочетаний «ДМБ» с численной приставкой через дефис. Нетрудно догадаться, что столь краткая аббревиатура означала не что иное, как дембель такого-то года в сокращении, из чего следовала и авторская принадлежность художеств от представителей воинского братства. Что поделать, традиция такая сложилась здесь издавна. Насколько издавна, подсказывали те самые численные приставки. Наидревнейшей из них оказался хорошо сохранившийся образец одна тысяча тридцать второго года. Получается, что и до ракетных стратегов здесь имел честь наследить сапог советского воина? Именно так. Точнее будет сказать «ботинок красноармейца». Что же он здесь в тридцать втором году делал? Очевидно, помогал устанавливать советскую власть. Басмачей усмирял. В том числе и обитавших в Курганче, что остался позади справа. Повоевали кавалеристы командарма Буденного и в кишлачке именем Сыпки, неприметно приютившимся в тиши предгорного ущелья, вход в которое и сторожила помеченная человечеством скала.

    Следуя последнему серпантинному изгибу и стрельнув сизым выхлопом в дорожный отворот к Сыпкам, военный караван покидал ущелье. Далее перед ним простиралась великая ширь каршинской голодной степи, на первый взгляд, мало чем отличающейся от виденной ранее. Разве что, ещё большей и, с непривычки, пугающей нетронутой временем первозданностью и, дух захватывающим, раздольем. Дорога по касательной убегала от горной гряды и вскоре несокрушимая мощь базальта под лучами набирающего дневную силу Светила растворялась во всё поглощающем пустынном пространстве. Вместе с ней пропадало и ощущение связи с реальностью современного бытия, оставшегося в Каттакургане и мелькнувшего миражом человеческой действительности в придорожном Джаркудуке.

    На отворившем свои врата необъятном просторе инородное сущему четырехколесное творение рук человеческих представлялось крохотным насекомым, с упрямством отважного муравья спешащего к желанной цели. Особо впечатлительному путнику легко могло показаться, что он попал в некий затерянный мир. Пусть, в отличие от конандойлевского, и лишенного девственных джунглей, но не менее тревожащий воображение встречей с нечто доселе непознанным. Ах, ящеры? А вот с этим атрибутом реликтового прошлого здесь всё в полном порядке. Местные вараны вполне достойнейшая им замена.

    Вскоре впереди обозначалось и первое нечто. Бесформенная и зыбкая в рассветной пелене неопределенность, с приближением, твердо материализовалась во вполне современное строение округлой формы. По шашлычному запаху и столику с двумя армейскими табуретами под натянутой армейской же маскировочной сетью, строение определялось как придорожное кафе с признаками здешнего колорита. Причем без имени, фамилии и отчества. То есть без названия. Просто кафе или по-местному «кафеси», что и подтверждалось витиеватой надписью над входом. Что оно здесь делает? Зачем? Кому? Масса вопросов у непосвященного путника. Однако же, своего посетителя загадочное заведение советского общепита находило. Как минимум, из представителей трехточечного воинства. Они-то и о наименовании позаботились, назвав кафе шайбой. Постройка круглая и приземистая, вот вам и «Шайба».

    А ведь, с точки зрения местоположения, именно здесь и стоило разместить кафешку, то есть на самой настоящей дорожной развилке. Влево и вправо разбегались дороженьки в свои дали далекие, а военный караван продолжал движение неизменно к югу.

    Через пару километров как-то вдруг проявлялась первая точка. Толи некая кривизна земная здесь шутки шутила, толи ещё нечто неведомое, но ... именно так - не было, не было и ... вот она, собственной персоной. С облегчением, товарищи первые караванщики, очередное утреннее путешествие для вас окончено.

    А путь-дороженька, крутнув несколько вправо, бежала дальше. И, спустя километров пять-шесть, упиралась в краснозвездные ворота второй точки. В отличие от первого, этот городок виделся издалека. И вторые караванщики, кто с радостью встречи, а кто и с тоской в преддверии предстоящей военно-будничной рутины ... каждый по-своему постепенно принимал осязаемую неизбежность.

    Доблестным же труженикам третьей точки судьба дарила ещё два десятка безмятежных минут, пока их караван преодолевал оставшиеся километры нелегкого, но незабываемого маршрута, ежедневно обещавшего не менее незабываемые вечерние впечатления на пути обратном. И именно на этих последних километрах, порой казалось, что далеко справа вовсе и не горная гряда, а манящая песчаная нега, да синь морская. А дорога вот-вот упрется в громаду фантастических небоскребов. Да и совсем не дорога это, а гладь речная. А высоко в поднебесье над удивленными зрителями приветливо покачивает пальмовыми шапочками перевернутый оазис, грозя окатить путешественников мерцающей озерной голубизной. И обитатели третьей точки душой воспринимали эти пустынные миражи как предсказания их не очень-то ясного, но  непременно светлого будущего.

    Центростремительная общегарнизонная сила постепенно принимала в свои житейские объятия и одного из представителей местного младоофицерского общества лейтенанта Данилова. Но желание распрощаться с горячим гостеприимством третьей точки подогревалось не только повышенным к ней солнечным вниманием, поскольку и другие территории, как, впрочем, и сам Каттакурган, любвеобильное светило стороной вовсе не обходило. Заметную роль в этом стремлении следует отдать должное и другим обстоятельствам, о которых также стоит упомянуть далее ...

Продолжение. Глава 3. Мистическая. http://proza.ru/2024/07/20/1512