День рождения Чернышевского

24 июля 1828 года родился Николай Чернышевский, писатель, философ, литературный критик, революционный демократ.

ЧЕРНЫШЕВСКИЙ И СОВРЕМЕННИКИ


""... Убить человека дурно, но убить мысль, ум - хуже". Эти слова, высказанные Толстым ещё в 1856 году, были протестом против преследования николаевскими жандармами прогрессивной русской литературы и науки.

Толстой неоднократно выступал в защиту преследуемых писателей, не боясь навлечь на себя неудовольствие даже самого царя. В годы разгула николаевской реакции он поддерживает отношения с ссыльным Тарасом Шевченко и хлопочет за него.
И. С. Тургенев оказывается арестованным за опубликование статьи на смерть    
Н.В. Гоголя и за свои антикрепостнические "Записки охотника", и Толстой посещает его в полицейской части, добивается смягчения участи.
Позднее он выступает в защиту осуждённого Н.Г. Чернышевского. Зимой 1804 года на вопрос царя: "Что делается в русской литературе?" Толстой ответил: "Ваше величество, русская литература надела траур по поводу несправедливого осуждения Чернышевского". Надо было иметь большое гражданское мужество, чтобы в обстановке наступающей реакции так прямо осудить действия правительства и царя.
"Знатоки" и "ценители" литературы в голубых жандармских мундирах пристально следили за творчеством Толстого, и только его высокое общественное положение и близость к царю спасали его рукописи от запрещающего красного цензорского карандаша. Да и то не всегда. Жандармы справедливо относили Толстого к "непреданным"".

Вл. Муравьев, Предисловие к избранным произведениям А.К. Толстого

А.К Толстой. Избранные произведения (Москва, 1970 год).


Стало быть, что же делать? По идее г. Чернышевского, освободиться от природного эписиерства, откинуть узкие теории, не дающие никому счастья, и посвятить себя труду на основаниях, представляющих возможно более гармонии, в ровном интересе всех лиц трудящихся. Г-н Чернышевский, как нигилист, и, судя по его роману, нигилист-постепеновец, не навязывает здесь ни одной из теорий (которые ленивые нигилисты другого сорта могут прочесть хоть у Бруно Гильдебранда), но заставляет пробовать: как лучше, как удобнее?

Где же тут Марат верхом на Пугачёве? Где тут утопист Томас Мур? Г-н Громека, в эпоху своего общинничества и артельничества, наговорил в тысячу раз более утопий, которых никак и ни за что никому не втолкуешь и никуда не приложишь, а г. Чернышевский заставляет делать такое дело, которое можно сделать во всяком благоустроенном государстве, от Кореи до Лиссабона. Нужно только для этого добрых людей, каких вывел г. Чернышевский, а их, признаться сказать, очень мало.

Роман г. Чернышевского прочитан великим множеством русского люда. О тех, которым идея романа прямо не понравилась, говорить нечего. (Выполнение романа не может понравиться никому, и дело, как я уже сказал, вовсе не в выполнении.) Те же, которые приходили от него в восторг, теперь стоят на экзамене.

На этом экзамене истинные, настоящие нигилисты сейчас отделятся от нигилиствующих Рудиных, и эту полезную сортировку произведет полезный роман «Что делать?»

Таково мое личное мнение.

Н. С. Лесков. Николай Гаврилович Чернышевский в его романе «Что делать?» //   
Н.С. Лесков. Собрание сочинений в 11 томах. М.: ГИХЛ, 1957. Т. 10. С. 13–22.


ИЗ ЛИТЕРАТУРНОГО ДНЕВНИКА

Чернышевский и Достоевский. Вот многообещающая тема для филологических исследований.

"Записки из подполья" Достоевского это попытка критики утопии Чернышевского, а также эволюция идеалов Достоевского сороковых годов, мечтателя из "Белых ночей".
Достоевский был членом кружка Петрашевского в 1847 — 1848 годах, а потом кружка конспиратора Н. Спешнева («мой Мефисто»).
Чернышевского «муравейнику» (это стеклянный дворец из романа о Рахметове, Кирсанове и Вере Павловне) Достоевский противопоставляет волю или «хотенье» свободное и независимое, «каприз», фантазию, желания, иррациональные и неразумные, — короче говоря, свободу утверждать, что «дважды два пять». Отрицается даже сама обоснованность принудительной утопии. Человек из подполья спрашивает революционеров шестидесятых годов: «Но почему вы знаете, что человека не только можно, но и нужно так переделывать? Из чего вы заключаете, что хотенью человеческому так необходимо надо исправиться?».
Именно это искушение (обязательным счастьем и добровольным рабством) Достоевский представит в "Братьях Карамазовых" (1880) в форме легенды о Великом Инквизиторе.

"Сон смешного человека" это утопический «фантастический рассказ», вставленный в «Дневник писателя» за апрель 1877 года. Бахтин назвал этот рассказ «почти полной энциклопедией ведущих тем Достоевского», отнесит «Сон» к жанру «мениппеи», то есть «экспериментирующей фантастики». Погрязший в солипсизме петербургский «прогрессист» совершает самоубийство (во сне) от безразличия к жизни. Ангел переносит его, как в апокрифах, на другую планету, похожую на Землю, но только до грехопадения. Виргилиев золотой век, открывающийся там герою, напоминает сон Версилова из "Подростка" (гл. III, 7), перенесённый туда, в свою очередь, из главы "Бесов" «У Тихона» (исповедь Ставрогина), которую Достоевский не смог опубликовать из-за цензуры. Описания золотого века вдохновлены картиной К. Лоррена «Акид и Галатея».

Кстати, о Чернышевском. Сегодня посмотрел у театра БДТ имени Товстоногова афишу: спектакль "Пьяные" по Вырыпаеву по прежнему отсутствует. Это очень здорово, что Могучий прислушался к рекомендации оперштаба трезвой России и снял спектакль из репертуара театра... И этим он подаёт пример всему театральному сообществу европейской столицы. А вот спектакли по Чернышевскому, которые ставит Могучий, это то, что сейчас необходимо интеллигенции Петербурга.
Полное наименование романа Чернышевского: "Что делать? Из рассказов о новых людях".
Также в афише значится спектакль Валерия Ивченко по Достоевскому "Кроткая".
В связи с этим любопытно, что в штаб-квартире партии "Новые люди", имеющую фракцию в Госдуме, которую я посетил как-то в Петербурге, нет портрета Чернышевского... Да и лидер "Новых людей" Нечаев что-то не похож на Рахметова.

Почитал тексты Владислава, интересно пишет. Вот о Тютчеве.

В своём известном четверостишии, написанном в 1866 году, Ф. И. Тютчев говорит об отличии России от всех других стран, в которых он будучи дипломатом провёл не один год своей жизни:

«Умом — Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней, особенная стать —
В Россию можно только верить».
(1866)

Поэт при этом не даёт ответа на вопросы:

- Почему Россию не понять умом?
- Почему её нельзя измерить общим аршином?
- В чём её «особенная стать»?
- И почему «в Россию можно только верить»?

В поисках ответа на них я нашёл три мысли о России, которые, на мой взгляд, являются хорошим объяснением того, что имел в виду Ф. И. Тютчев.

Первая мысль принадлежит австрийскому поэту Рильке*:

«Другие страны граничат с горами, морями и реками, Россия же граничит с Богом.»


То есть Россию нельзя понять умом и измерить общим аршином хотя бы уже потому, что невозможно определить где кончается она и где начинается Бог.

....

Здесь я завершаю цитирование, а чтобы узнать другие ответы, почитайте Плеханова http://proza.ru/2022/06/20/641

И одно его стихотворение.

Жизнь - драматург,
А мир наш - Эльсинор,
Где постоянно щёлкает затвор,
Где даже шмель бубнит себе под нос:
"Быть иль не быть, - вот в чём вопрос!"

----------------—
Эльсинор - место действия трагедии Вильяма Шекспира "Гамлет, принц датский".


ЧТО ДЕЛАТЬ?

«Что делать? (Из рассказов о новых людях)» это роман русского философа, журналиста и литературного критика Николая Чернышевского.

Роман был написан в декабре 1862 — апреле 1863 года, во время заключения в Петропавловской крепости Санкт-Петербурга.

Был написан отчасти в ответ на произведение Ивана Тургенева «Отцы и дети».

В 1867 году роман был опубликован отдельной книгой в Женеве (на русском языке) русскими эмигрантами, затем был переведён на польский, сербский, венгерский, французский, английский, немецкий, итальянский, шведский и нидерландский языки.

В советское время роман входил в обязательную школьную программу по русской литературе для 9 класса.


31 мая 1864 года состоялась Гражданская казнь Николая Гавриловича Чернышевского.
Для обуздания дерзких вольнодумцев всегда существовали проверенные и действенные средства. В царской России смертная казнь по возможности не применялась, разве что в исключительных случаях. Революционеров ожидали каторжные работы в Сибири. Но перед тем как особо опасный для властей осуждённый отправлялся по Владимирке (в начале этой дороги ныне московское Шоссе Энтузиастов) в далёкий путь, он подвергался унизительной гражданской казни, предполагавшей лишение сословных, политических и гражданских прав. В историю вошли события, связанные с применением этой процедуры к декабристам, а через несколько десятилетий – и к Николаю Гавриловичу Чернышевскому.

Дорога на эшафот. Николай Чернышевский начал идти по опасной дороге ещё в студенческие годы. Именно тогда началась его революционная деятельность и появились первые литературные работы. Закрытых тем для него не было. Он писал литературно-критические и историко-литературные работы, освещал экономико-политические вопросы. Николай Гаврилович был ещё и идейным вдохновителем тайной молодёжной революционной организации «Земля и воля».

В 1862 году Чернышевский был арестован, а обвиняли его в составлении прокламации «Братским крестьянам от их доброжелателей поклон». Воззвание попало в руки Всеволода Костомарова, который оказался провокатором. Но уже до этого в служебной переписке между жандармерией и полицией Чернышевский назывался «врагом империи номер один». А непосредственно поводом для ареста стало упоминание фамилии Чернышевского в письме эмигранта Герцена в связи с идеей издания «Современника» в случае его запрещения властями в Лондоне.

Следствие по делу Чернышевского затянулось, оно шло полтора года. Во время заключения Николай Гаврилович несколько раз объявлял голодовку и продолжал трудиться. Кроме статей, он завершил в тюрьме роман «Что делать?», опубликованный в журнале «Современник». В феврале 1864 года вынесли приговор: ссылка на каторгу на четырнадцать лет и пожизненное поселение в Сибири. Император Александр II сократил каторгу до семи лет, но в целом Чернышевский провёл в царских учреждениях уголовно-исправительной системы более двадцати лет. В мае 1864 года состоялась гражданская казнь.

В изложении Достоевского, в его Дневнике писателя за 1873-й год, можно узнать о встрече с Чернышевским. Как раз были написаны уже "Преступление и наказание" и "Идиот", Достоевский работал над "Бесами" и планировал "Братьев Карамазовых".



С Николаем Гавриловичем Чернышевским я встретился в первый раз в пятьдесят девятом году, в первый же год по возвращении моём из Сибири, не помню где и как. Потом иногда встречались, но очень нечасто, разговаривали, но очень мало. Всегда, впрочем, подавали друг другу руку. Герцен мне говорил, что Чернышевский произвёл на него неприятное впечатление, то есть наружностью, манерою. Мне наружность и манера Чернышевского нравились.

Однажды утром я нашёл у дверей моей квартиры, на ручке замка, одну из самых замечательных прокламаций изо всех, которые тогда появлялись; а появлялось их тогда довольно. Она называлась "К молодому поколению". Ничего нельзя было представить нелепее и глупее. Содержания возмутительного, в самой смешной форме, какую только их злодей мог бы им выдумать, чтобы их же зарезать. Мне ужасно стало досадно и было грустно весь день. Всё это было тогда еще внове и до того вблизи, что даже и в этих людей вполне всмотреться было тогда еще трудно. Трудно именно потому, что как-то не верилось, чтобы под всей этой сумятицей скрывался такой пустяк. Я не про движение тогдашнее говорю, в его целом, а говорю только про людей. Что до движения, то это было тяжелое, болезненное, но роковое своею историческою последовательностию явление, которое будет иметь свою серьезную страницу в петербургском периоде нашей истории. Да и страница эта, кажется, еще далеко недописана.

И вот мне, давно уже душой и сердцем не согласному ни с этими людьми, ни со смыслом их движения, - мне вдруг тогда стало досадно и почти как бы стыдно за их неумелость: "Зачем у них это так глупо и неумело выходит?" И какое мне было до этого дело? Но я жалел не о неудаче их. Собственно разбрасывателей прокламаций я не знал ни единого, не знаю и до сих пор; но тем-то и грустно было, что явление это представлялось мне не единичным, не глупенькою проделкой таких-то вот именно лиц, до которых нет дела. Тут подавлял один факт: уровень образования, развития и хоть какого-нибудь понимания действительности, подавлял ужасно. Несмотря на то что я уже три года жил в Петербурге и присматривался к иным явлениям, - эта прокламация в то утро как бы ошеломила меня, явилась для меня совсем как бы новым неожиданным откровением: никогда до этого дня не предполагал я такого ничтожества! Пугала именно степень этого ничтожества. Пред вечером мне вдруг вздумалось отправиться к Чернышевскому. Никогда до тех пор ни разу я не бывал у него и не думал бывать, равно как и он у меня.

Я вспоминаю, что это было часов в пять пополудни. Я застал Николая Гавриловича совсем одного, даже из прислуги никого дома не было, и он отворил мне сам. Он встретил меня чрезвычайно радушно и привел к себе в кабинет.

- Николай Гаврилович, что это такое? - вынул я прокламацию.

Он взял ее как совсем незнакомую ему вещь и прочел. Было всего строк десять.

- Ну, что же? - спросил он с легкой улыбкой.

- Неужели они так глупы и смешны? Неужели нельзя остановить их и прекратить эту мерзость?

Он чрезвычайно веско и внушительно отвечал:

- Неужели вы предполагаете, что я солидарен с ними, и думаете, что я мог участвовать в составлении этой бумажки?

- Именно не предполагал, - отвечал я, - и даже считаю ненужным вас в том уверять. Но во всяком случае их надо остановить во что бы ни стало. Ваше слово для них веско, и, уж конечно, они боятся вашего мнения.

- Я никого из них не знаю.

- Уверен и в этом. Но вовсе и не нужно их знать и говорить с ними лично. Вам стоит только вслух где-нибудь заявить ваше порицание, и это дойдёт до них.

- Может, и не произведёт действия. Да и явления эти, как сторонние факты, неизбежны.

- И однако, всем и всему вредят.

Тут позвонил другой гость, не помню кто. Я уехал. Долгом считаю заметить, что с Чернышевским я говорил искренно и вполне верил, как верю и теперь, что он не был "солидарен" с этими разбрасывателями. Мне показалось, что Николаю Гавриловичу не неприятно было мое посещение; через несколько дней он подтвердил это, заехав ко мне сам. Он просидел у меня с час, и, признаюсь, я редко встречал более мягкого и радушного человека, так что тогда же подивился некоторым отзывам о его характере, будто бы жёстком и необщительном. Мне стало ясно, что он хочет со мною познакомиться, и, помню, мне было это приятно. Потом я был у него ещё раз, и он у меня тоже. Вскоре по некоторым моим обстоятельствам я переселился в Москву и прожил в ней месяцев девять. Начавшееся знакомство, таким образом, прекратилось. Засим произошёл арест Чернышевского и его ссылка. Никогда ничего не мог я узнать о его деле; не знаю и до сих пор.

Так Достоевский написал про Чернышевского и встречу с ним.


В романе "Дар" Набоков, ценность творчества которого для российской литературы преувеличивается, опубликовал политический памфлет на Чернышевского.


И вот ещё новость о вышеупомянутом театральном режиссёре Вырыпаеве.

Мосгорсуд отменил приговор режиссёру Ивану Вырыпаеву (признан иноагентом в РФ) на 8 лет колонии за военные фейки и отправил его дело на новое рассмотрение. Об этом сказано на сайте Мосгорсуда.


* Поэт Райнер Мария Рильке (1875 - 1926) имел австрийское гражданство и путешествовал по России в начале 20-го века.

http://proza.ru/2024/07/04/1113