Ненужная война... Роковые выстрелы

               
                Когда начинается война, политики заказывают патроны,               
                богатые делают деньги, бедные – детей! Когда война   
                заканчивается, политики пожимают руки, богатые      
                повышают цены, бедные ищут могилы своих детей.               
               
     Первая мировая война 1914-1918 года – кровавая трагедия, изменившая мир в Европе на многие десятилетия. Миллионы жертв, тысячи разрушенных городов и сёл и, наконец, гибель империй, развязавших эту войну.
      В этой книге автор описывает некоторые события на Балканском полуострове, предшествующие началу войны. И как славянские народы на Балканах боролись за свою независимость, и к чему это привело.
               
               
                Вступление
      Балканы… Прекрасный живописный полуостров, соединяющий Запад и Восток, Европу и Азию. Не поскупился Всевышний на его создание. Тёплые воды морей омывают его берега. На благодатных землях в полмиллиона квадратных километров исстари обитали разные народы со своими религиями и традициями. Но вот, в середине пятнадцатого века на полуостров пришли турки и более четырех веков владели этими территориями. Против владычества Османской империи на полуострове часто вспыхивали восстания, оканчивавшиеся поражением восставших.
       Однако после очередной русско-турецкой войны в 1878 году Сербия и ряд балканских стран обрели независимость, а Австро-Венгрия получила возможность оккупировать Боснию и Герцеговину, формально находившиеся под протекторатом Турции. 
      По большому счёту в начале двадцатого  столетия на Балканах было относительно спокойно. И даже, когда сербские офицеры в марте 1903 года устроили в Белграде государственный переворот и зверски расправились с королевской четой Обреновичей и сменили царствующую династию, даже тогда эти кровавые события не привели на полуострове  к трагическим  последствиям в отношениях между соседними государствами.
      Однако в октябре 1908 года Австро-Венгрия аннексировала  оккупированные ей же тридцать лет назад территории Боснии и Герцеговины, что славянским, особенно сербским, народами было принято  как национальное унижение. Это активизировало сближение славянских государств против Турции, а затем и Австро-Венгрии. Повсюду стали активизироваться националистические подконтрольные Сербии организации, они-то окончательно и раскачали политическую ситуацию на Балканах. 
       В марте 1912 года, не без помощи российских дипломатов, оформился сербско-болгарский союз с обязательствами взаимного военного сотрудничества. Аналогичные соглашения были заключены между Болгарией и Грецией. Не осталась в стороне и Черногория. В начале октября того же года союзники объявили войну Османской империи.      
       На полуострове началась Первая балканская война с Турцией, в которой союзные армии разгромили турецкие войска. Однако мир на полуострове не наступил. На следующий год вспыхнула вторая, теперь уже междоусобная война среди недавних союзников недовольных результатами раздела освободившихся турецких территорий.
      И всё это время, напрямую не вступая в вооруженные конфликты, но в ущерб взаимоотношений с европейскими державами, Россия поддерживала славянские народы на Балканском полуострове.
     И, наконец, 15 июня 1914 года в столице Боснии Сараево членами молодёжной организации «Младо Босния» был убит наследник престола Австро-Венгрии Франц Фердинанд.
     Судьба убиенного эрцгерцога в то время мало интересовала лидеров великих держав, он был многим неудобен. Однако к каким последствиям приведёт эта смерть, они не догадывались. Безумный поступок боснийского гимназиста сербского происхождения очень скоро подтолкнёт Европу к мировой войне. Не зря бывший канцлер Второго Рейха Отто фон Бисмарк говорил: «Из-за алчного соперничества между великими державами за влияние на Балканском полуострове, начнётся жестокая  война, и начнётся она из-за какой-то проклятой глупости именно на Балканах».
      Так оно и случилось. Слова Бисмарка сбылись. Конечно, дипломаты великих европейских стран, не забывая свои национальные интересы, которые сами по себе представляли опасность для мира, до последнего пытались устранить опасную ситуацию на Балканах… В июле 1914 года Первая мировая война началась.   
      В кровавую бойню будут втянуты около четырёх десятков стран и через четыре года прекратят своё существование Российская, Османская, Австро-Венгерская и Германские империи. «Старый добрый мир» изменится.
      Ах, политики, политики, известные и тайные, случайные и популисты, как же дорого обходятся народам ваши ошибки! Не зря же бытует мнение: «Трагедии стран – дело рук посредственных политиков». Как правило, оставляя в тени указания монархов, они сваливают плачевные результаты своей деятельности на некие «неведомые силы». Да, и вообще, оправдывались они: «никто не хотел этой проклятой войны, она в значительной степени началась случайно – просто так совпало». И люди верили, верят, и будут верить царственным особам и политикам, прекрасно понимая, что  в природе нет таких сил! Есть виновные с недалёким мышлением и личными интересами, и у всех у них есть фамилии.   
      Страшная война унесла жизни десяти миллионов солдат и миллионы, миллионы покалеченных судеб. Отголоски этой войны во многом определят дальнейшее развитие Европы и России. 
      Пройдёт совсем немного времени и демобилизованный по ранению в Первой мировой войне ефрейтор, некий Адольф Шикльгрубер, известный всем как Гитлер, в сентябре 1922 года на одном из сборищ заявит: «Нельзя допустить, чтобы гибель на войне двух миллионов немцев оказалась напрасной. Наша обязанность отомстить за них». И он отомстил, развязав ещё более страшную, более кровопролитную и разрушительную Вторую мировую войну, по существу, ставшую продолжением Первой. Однако – эти события ещё впереди!
      Несмотря на большое количество факторов, способствовавших началу Первой мировой войны, надо признать, что всем этим трагическим событиям толчок дала аннексия Австро-Венгрией Боснии и Герцеговины, а внешним детонатором стали выстрелы в Сараево боснийского националиста Гаврилы Принципа.
      И начнём мы наше повествование именно с этих событий.
      Итак…

                Глава первая
 День рождения императора
 
        Несмотря на полуденную духоту 18 августа 1908 года в столице Боснии и Герцеговины было весело и шумно. Надрывались колокола на колокольнях, стучали потешные барабаны на улицах, отовсюду доносился смех довольных людей. Горожане и нарядно одетые жители близлежащих сёл заполнили центральную площадь и примыкающие к ней улицы, по которым с самого утра в центр стекались шумные группы школьников в честь праздника отпущенные с уроков. На крыше здания офицерского казино гордо развивалось чёрно-жёлтое полотнище национального флага Австрии. Город Сараево пестрел красочными транспарантами, гирляндами из живых цветов, разноцветными воздушными шарами, возле которых, бросая хитрющие взгляды на жандармов, с рогатками в карманах, шныряли мальчишки с окраин города. Даже городские электрические трамваи, одни из первых в Европе, – гордость боснийцев, и те обклеены были рекламными плакатами в честь виновника этих торжеств. И в довершении праздничного настроения под полотняным навесом на площади играл прибывший по такому случаю из Вены духовой оркестр. Как не старались музыканты играть громче , уличный шум, беспорядочная дробь десятков барабанов, крики и возгласы людей заглушали попурри из «Травиаты», вальса Штрауса  и модной оперетты Франца Легара «Весёлая вдова».
      В тени старого развесистого каштана напротив здания казино, стояли трое молодых людей. Они курили. Говорили молодые люди тихо, почти шёпотом, при этом часто бросали взгляды на здание казино, точнее на флагшток с флагом на его крыше. Один из них – довольно привлекательной внешности, сухощавый, чуть выше среднего роста, лет восемнадцати-двадцати, не повышая голоса, что-то энергично говорил своим товарищам. Те его слушали, но, один из них, что постарше, поглаживая аккуратно подстриженные усики, с доводами своего товарища не соглашался.
       – Нет, Владо, не получится, точно тебе говорю. Уверен, по случаю торжества, вход в здание закрыт, пожарная лестница на виду, жандармы сразу заметят, с соседних домов на крышу казино не попадёшь. 
      – Богдан, ну, давай я попробую. А вдруг, где-то окно на первом этаже не закрыто или…
 – Не выдумывай, Гачинович, вон сколько жандармов! Затем, подумав, одобрительно произнёс: - А что… задумка твоя неплохая… На глазах императора, его свиты и гостей со всей Европы, сорвать и сбросить вниз флаг Австро-Венгрии... Это, друже, что-то… Не так ли, Димитрий…
– А если ещё и фотографию падения флага сделать… – согласился третий товарищ, – статья была бы бомба. А поэт наш, – Димитрий кивнул на Гачиновича, – соответствующие стихи  напишет… Напишешь, Владо?».
 Гачинович неуверенно пожал плечами. – Не знаю, как получится.
 – Получится, не сомневаюсь, – уверенно заявил старший товарищ. –  А ты, Митринович, как редактор литературной газеты, распишешь зрелище на всю полосу. Однако, други мои, к этой акции нужно было раньше готовиться. Но не переживайте, не последний раз император у нас в Сараево, что-нибудь придумаем. Повод будет, я вам гарантирую. Есть у меня некий план.
 – Жераич, что ты задумал?
        – Услышите, други мои, услышите, – загадочно произнёс Богдан.   
      Повернувшись в сторону православного храма, он перекрестился. – Помните, мы в Мостаре собирались? Студенты, гимназисты… Мы все мечтали построить свободную республику без тиранов… Ругались, спорили, почему сербы в Белграде в 1903 году разобрались со своим тираном, а мы в Боснии не можем расправиться с чужим? Забыли?
 – Ну ты загнул! Помним, конечно. И что?..
 – А то… Узнаете, когда время придёт!   
 Вскоре, молодые люди ушли, смешавшись с весёлой толпой жителей.   
      Ближе к вечеру духота спала, зажглись уличные фонари. На площади, с импровизированной сцены зазвучали верноподданнические речи местного руководства и депутатов, после чего, под громкие овации и крики приветствия с короткой речью выступил сам виновник торжества. Он поблагодарил людей за тёплую встречу, пожелал всем здоровья и благополучия. И только он закончил свою речь, как тёмный небосклон вспыхнул разноцветными залпами фейерверка. День рождение императора Австро-Венгрии Франца Иосифа, которому в этот день исполнилось семьдесят восемь лет, подогреваемые пивом и напитками покрепче, жители столицы Боснии отмечали шумным весельем и, судя по всему, собирались веселиться всю ночь. 
      Уставший именинник стоял в окружении многочисленных иностранных гостей, прибывших на праздник со всей Европы. Рядом с императором, блиставший всеми атрибутами представителя знаменитой династии Габсбургов, находился наследник австрийского престола эрцгерцог Франц-Фердинанд. Оба рассеяно, но вежливо, без особой учтивости, отвечали на поздравления и приветствия именитых гостей.
      В некотором удалении от именинника, мало вникая в протокольные речи,  вполголоса, чтобы не мешать мероприятию, при полном парадном одеянии и орденах, в присутствии дамы, разговор вели трое важных господ.
      Один из них, генерал-губернатор Боснии и Герцеговины Антон фон Винзор постоянно отвлекался от беседы. Он озабоченно оглядывал площадь, кому-то бросал короткие указания и, видимо, от волнения и духоты, часто снимал головной убор и промокал платком лоб от пота лоб. И не мудрено – забот у него в этот день было более чем достаточно.       
      – Господа, что и говорить, император сегодня выглядит уставшим, – обмахиваясь, весьма изящной работы веером, произнесла дама.
      – И понять его можно, дорогая, – возраст, – попыхивая трубкой, произнёс, стоявший рядом с ней её супруг, министр иностранных дел России, граф Извольский. 
      – Устал, конечно, но держится… – согласился с ними губернатор фон Винзор.
      – Глядите, господа, как император с вымученной улыбкой устало пожимает руки гостям. А ведь многие гости были ещё детьми, когда сорок лет назад ваш император заступил на австрийский престол…
      – Дело не только в возрасте, господин Извольский, – вздохнув, поправил его фон Винзор. – Обстановка в Европе не позволяет нам всем расслабиться, и Босния не исключение. Сами понимаете, императора это мало радует. А если подумать: за четыре десятилетия Австро-Венгрия на этих территориях много сделала полезного для местного населения, в том числе и для сербов, а их, должен вам сообщить, немало – более четырёхсот тысяч, так нет, ведь, они всё равно недовольны, всё равно смотрят в сторону Сербии. Как не прискорбно, господа, мы для них до сих пор оккупанты. Под лозунгом «Балканы для сербов» насаждается панславянизм… Протесты не прекращаются… Как это понимать? Мусульман в Боснии и Герцеговины около трёхсот тридцати тысяч, а католиков более ста семидесяти… А сербам на это наплевать… И вообще, недовольство славян, их желание стать лидирующей нацией – главная опасность Австро-Венгрии. 
      И от возмущения он резко взмахнул рукой, едва  не сбив свой головной убор. – Мои жандармы уже не справляются. Конечно, сажаем зачинщиков, но скоро тюрем хватать не будет. Да и всех-то не пересажаешь, тюрем не хватит.
      – Сербы, господин губернатор, – это, уж простите за откровенность, не немцы с их дисциплиной и слепой верой к своим императорам, сербы – народ свободолюбивый, но со своими национальными чувствами и традициями. Уважайте эти черты их характера, а уж потом требуйте от них преданности, – произнёс русский министр.
     Генерал-губернатор ответить не успел, в разговор вступил третий господин, министр иностранных дел Австро-Венгрии барон Эренталь.   
      – Не вижу ничего предосудительного в слепом доверии, как вы, граф, изволили выразиться, немецкой нации к своим монархам. А разжигание панславянизма –    как прикажете понимать? Так что, господин фон Винзор прав, негатив есть, и он весьма мешает нормальной работе губернатора. Но смею вас заверить, господин Извольский, подобная политическая нестабильность есть не только в Боснии и Герцеговины… Возьмём Турцию – многовековую владычицу Балканского полуострова… Однако и она теряет своё влияние и у неё свои проблемы с молодым поколением. Разве не так? Отсюда и беспорядки, и политические волнения на Балканах. Не думаю, господин министр, что у вас в России после событий 1905 года, войны с Японией и мятежа на броненосце «Светлейший князь Потёмкин», всё спокойно. Ура-патриотов и у вас, более, чем хватает.
      Извольский с некоторым сожалением развёл в стороны руки. – Увы меня, увы, господин Эренталь! Действительно, и у нас хватает вольнодумцев.  Да, что там говорить… Бомбисты, социалисты – это модно сейчас по всей Европе. А вот по поводу Сербии хочу добавить… В какой-то мере, господа, вам ещё повезло: Сербия, как и Босния, заложники гористого рельефа своих территорий и, хотя горы служат защитой границ, они же, и разделяют территории на несколько образований, что препятствует массовому общению населения между собой, а, следовательно, объединению сербов в единое целое. Будь другой ландшафт… 
      – Ну, в чём-то вы правы.
      – Уж извините меня вторично за прямоту, господин Эренталь, после многовекового тяжелого турецкого рабства, сербы постепенно осознают своё национальное единство, и это весьма заметно. Не секрет, турецкое господство подорвало сербские христианские общества. В руинах самые важные сербские монастыри, возле которых сербы собирались веками. Многие церкви превращены в мечети…
      –  Мы-то здесь причём? –  перебил Эренталь.
      –  Согласен, вы не причём, однако  политика вашего правительства не способствует искоренению этих негативных последствий. Так что, господа, вот вам и причина политического накала.
      – Нет, а как вы хотели?.. – возмутился австрийский министр. – Нам и других проблем хватает. Промышленность на Балканах, хотя имеет некоторые успехи, но не в какое сравнение не идёт с индустриализацией передовых стран Европы. Мы вкладываем большие средства в развитие экономики Боснии и Герцеговины, господин губернатор это подтвердит. А что мы получаем взамен… одни недовольства и упрёки. И потом, господин министр, ваш посол в Сербии барон Гартвик, про которого говорят, что он «больше серб, чем сами сербы», открыто призывает сербское правительство противостоять Австро-Венгрии… Как это понимать?..      
      Видимо жене русского министра стало скучно от мужских разговоров. – Господа, господа! Не забывайте, с вами дама. Давайте на время вы забудете политику. Посмотрите, как весело, – капризно надув губки, напомнила о себе  супруга Извольского. И, обращаясь к губернатору, спросила: – А что, господин губернатор, в Сараево фиолетовый цвет нынче в моде?
      – А почему вы так решили, графиня? – удивился фон Винзор.
      – Вон там, – Извольская небрежно махнула в сторону рукой, – я вижу даму в прелестной шляпке этого благородного цвета. Кто это?
      – Если я не ошибаюсь, супруга польского посла. Весьма известная модница. Хотите познакомиться?
      – Дорогой, – обратилась она к супругу, – ты ведь не будешь возражать, если я на время тебя покину?
       В это время бухнул залп фейерверка: разноцветные искорки рассыпались по всему небу, стало светло.  Все замерли, наблюдая, как постепенно тухнувшие искорки с характерным шорохом плавно падали вниз на землю. Разговор по поводу сербов прекратился, барон Эренталь дипломатично перевёл разговор на другую тему.
      – Хочу отметить, господин Винзор, несмотря, что вы достаточно недавно заняли свою должность и первый раз проводите столь крупное мероприятие, праздник, надо признать, удался. Одни фейерверки чего стоят… Вы отменно всё организовали. Думаю, император будет вами доволен. По-крайней мере, я ему обязательно напомню о вашем усердии.    
      – Благодарю, господин Эренталь. Не скрою, мне действительно нелегко все эти дни организовать столь масштабное мероприятие. Венценосных гостей уйма, их охрана, транспорт, банкеты… Не дай бог что случится! Поверите, я несколько суток почти не спал.
      – Ха-ха… Верим, конечно.
      Не дождавшись ответа супруга, графиня решительно взяла губернатора под руку: – Господин губернатор, я, пожалуй, воспользуюсь вашим любезным предложением познакомиться с местной модницей.
      Фон Винзору тоже надоели разговоры двух министров, и он с излишней поспешностью произнёс: – Прекрасно. Вперёд графиня. Нас ждут великие дела.
     Галантно держа руку жены русского министра, он сопроводил даму к гостям.
     – Красивая у вас супруга, должен вам заметить, граф. Она как почувствовала, что нам с вами нужно переговорить по важным вопросам.
     – Спасибо, барон. Школа… Маргарита Карловна дочь господина Толя, посланника России в Копенгагене. Вы с ним, я думаю, не раз встречались.
     – Но я не знал, что у него такая красивая дочь. И Эренталь притворно вздохнул.
     Перекинувшись ещё парой малозначимых фраз, австрийский министр предложил своему визави отойти в менее шумное место. – Господин Извольский, я хотел бы с вами обсудить один весьма щекотливый вопрос.
     «Эренталь… Приватно обсудить?! Жди пакостей», – внутренне насторожился Извольский. При этом лицо российского дипломата источало само добродушие.
      Оба господина во многом были схожи: и ростом, и возрастом, обоим было слегка за пятьдесят, и оба возглавляли внешнюю политику своих государств.  Естественно, часто общаясь на международных встречах, они достаточно изучили друг друга. 
      – Здесь, сейчас? 
      – Нет, не сейчас, господин министр, и не здесь. В другом месте, где нам никто не будет мешать. Вы, наверное, догадываетесь, о чём может пойти разговор. 
      – Это затрагивает интересы Российской империи?
      – Думаю, да. Буду с вами откровенен и, надеюсь, до определённого времени вы сохраните в тайне информацию, которую я вкратце вам сообщу.
      – К вашим услугам, господин барон.
      – Так вот! Как вы знаете, Берлинский мирный договор 1878 года позволил Австро-Венгрии занять Боснию и Герцеговину, и уже тридцать лет мы довольно успешно управляем этими территориями. Это факт известный. Де-факто – мы считаем эти земли своими, осталось оформить их де-юре.
      – Не совсем так, господин Эренталь. Пусть и формально, но эти территории до сих пор официально остаются под суверенитетом Османской империи, об этом не надо забывать, – не отказав себе в удовольствии уколоть коллегу, наставительно  произнёс Извольский.   
      От слов российского министра Эренталь скривился. – Господин Извольский, вы же понимаете, последние десятилетия отношение этих территорий к Турции чисто формальное. Их участие в  развитии экономики даже не минимальное – нулевое. Именно поэтому мы и хотим окончательно присоединить к Австро-Венгрии Боснию и Герцеговину. 
      – То есть, аннексировать?
      – Можно и так сказать, – не скрывая недовольства, ответил австриец. –  И, учитывая нагнетаемую сербами истерию панславянизма, мы решили воспользоваться одной из статей Берлинского договора. Мне хотелось бы знать ваше мнение по этому поводу.
      – М-да… Не скрою, до меня доходили эти слухи, – Извольский насмешливо развёл в сторону руки. – Жёлтая пресса, знаете ли… Она знает и то, чего нет, не было, и не будет в природе. Впрочем, должен признаться, я не совсем помню подробности статьи, на которую вы, господин министр, хотите ссылаться. Не уверен, что там есть соответствующие пояснения по поводу возможной вами аннексии, так ведь?
     – Это, господин министр, легко проверить, – уклончиво ответил Эренталь.
      Зная своего коллегу, как человека тщеславного с фальшивой  аристократической учтивостью, за которой может скрываться что угодно, но только не порядочность, сказанное Эренталем заставило Извольского мысленно произнести: – «Чёрт хитрый! И ведь знает, не в интересах России способствовать Австро-Венгрии в создании плацдарма для последующей экспансии на юг в направлении Солоников, и всё же прёт напролом…».
      Извольский нарочито лениво произнёс:
      – Нет, конечно, ваши намерения интересны, весьма интересны! Но должен вас предупредить, опасное это решение господин барон, весьма опасное. Вы, как министр иностранных дел Австро-Венгрии, только что сами сказали об усиление патриотических славянских настроениях населения, вплоть до истерии!.. В таком случае, вы должны понимать: аннексия территорий с преимущественно сербским и мусульманским населением может привести к непредсказуемому результату с далеко идущими последствиями. Скажу больше, эти последствия возникнут обязательно. Вы ведь в курсе, господин барон, что Сербия мечтает расширить свои границы до прежних границ «Великой Сербии»…
      Австрийский министр неопределённо пожал плечами: – Мало ли кто что хочет. 
     – И сербы обязательно воспользуются вашим оскорбительным для них поводом, тем более, не секрет, что в Сербии огромную власть над королём и правительством имеют участники военного переворота 1903 года, они уж точно разгонят ситуацию до крайностей. И потом, господин Эренталь, насколько мне известно, политическая ситуация в Австро-Венгрии последнее время находится не в лучшем положении.
      На этот коварный вопрос барон Эренталь ответил не сразу.  Делая вид, что задумался, он демонстративно стал разглядывать небо. – А небосклон-то сегодня замечательный, – чистый и совершенно чёрный…  А вглядитесь – бездна в никуда… И что там в её глубине никому знать не суждено. Наша планета в ней песчинка. Скажу больше, – подозреваю, тот, кто создал Вселенную, даже не знает о нашем существовании. Представляете, граф: мириады, мириады звёзд… как за всем уследить? Не так ли? 
      – Кому надо, знает, – равнодушно ответил Извольский и, не отказав себе в удовольствии задать барону ещё один щекотливый вопрос, добавил:
 – Ну, Сербия понятно, а Турция…  Вы не боитесь, господин министр, что кто-то из них начнёт против вас военные действия?
 Эренталь вздохнул: «Ох уж эти русские… Лезут куда не просят». – Османы, говорите… Что вы, граф, им своих проблем с младотурками хватает. Они не решатся протестовать против наших действий, могут только денег запросить. Касательно Сербии…  Может ли она начать военные действия?.. Не смешите меня, граф! Не начнёт… Во первых, она не имеет законных прав на владение Боснией и Герцеговиной, а во вторых, несмотря на весь воинственный пыл, проявляемый Белградом, её армия на сегодняшний день не в состоянии начать военные действия, поскольку её казна не сможет покрыть расходы и двух-трёх дней сражения.               
  – Вы уверены в этом? – с явной иронией произнёс Извольский.
  – Уверен, господин министр. Барон усмехнулся. – Конечно, если Россия не вмешается… И я тешу себя надеждой, – не вмешается.   
      Эренталь хотел что-то ещё добавить, но на полуслове запнулся, хотя его так и подмывало напомнить русскому министру о месте России в современном мире. «Мол, какая помощь от вас, граф? Неудачная Крымская война, совсем недавно Россия с треском проиграла войну маленькой Японии. Поиздержалась, наверное… Признайтесь, господин министр, вы не готовы к войне». Однако австрийский министр этого не сказал, промолчал.   
    Зато Извольский догадался, что хотел сказать коллега. «Эренталь прав, чёрт возьми, – мысленно согласился он с австрийцем. – Если уж барон раскрыл мне свои планы, то дни Боснии и Герцеговины сочтены. Откровения Эренталя – что это? Прощупывает нашу реакцию на будущую аннексию, ищет союзников, которых после Крымской войны у них почти не осталось, или простая констатация факта?».
      Извольский попыхтел трубкой, сделал вид, что рассматривает происходящее  на площади, и опять задумался.   
      «А действительно, готовы ли мы к военному конфликту с австрийцами? Думаю, нет. Но, гляди-ка, с какой высокомерной интонацией Эренталь мне всё это высказал? И запнулся он не зря… О войне с Японией видимо хотел напомнить, шельма… О себе лучше пусть думают: с Францией пусть сначала разберутся, в своих южных областях порядки наведут. У них теперь один союзник – объединённая Бисмарком Германия. Вена вынуждена ориентироваться на Берлин».
      – Ну, насчёт военной помощи сербам, – нехотя произнёс Извольский, – вопрос пока не стоит, господин министр, а дальше – время покажет. Но должен вам сказать, Россия обеспокоена волнениями в южных провинциях Австро-Венгрии. Всё лето там идут аресты сербо-хорватских участников, которые поддерживают пансербские и славянские настроения в обществе.   
      – Да, есть такие факты. «Словенский Юг», общество о котором вы, надеюсь, слышали, имеет свои отделения и в Австро-Венгрии. Но, должен вам заметить, господин министр, бузотёры, призывающие славян объединяться вокруг Сербии, весьма малочисленны и не несут опасности для моего государства, – раздражённо ответил граф Эрентал,ь.
      Граф Извольский не преминул обратить внимание на интонацию Эренталя.  Голос его стал строгим, официальным, и уже не имел того выражения учтивости, которое было совсем недавно. Чтобы ещё более склонить австрийца к откровенности, он поинтересовался: – В английской прессе обсуждают прошлую встречу кайзера Германии и короля Эдуарда. Вы же, господин барон, в курсе, что монархи поругались.
       – В общих чертах.
       – Лондонские газеты растрезвонили подробности встречи. Король, всего лишь, высказал своё неудовольствие по поводу предложенного немцами варианта строительства собственного военного флота по сравнению с английским в пропорции «3:4». Конечно Эдуард обеспокоился этим.  И дружески посоветовал Вильгельму изменить соотношение. На что кайзер вежливо, как он понимает, ответил: мол, флот свой он строит исключительно с целью защиты торговых интересов и не имеет агрессивных намерений. Король промолчал, а кайзер, видимо, забыв, что он не у себя в Германии, в обычной своей развязной манере возьми и скажи: «Я и мой народ никогда не потерпим, что бы кто-то нам указывал относительно развития наших морских и военных сил». Вы же понимаете… высказать подобное в лицо  монарху крупнейшей морской империи… Конечно, англичане возмутились и прервали переговоры.
      – Вильгельм может, характер у него тот ещё.   
      – Английские шахтёры, докеры и прочий люд заговорили о войне с немцами, а Германия – союзница ваша, как-никак! В случае проблем с англичанами, она вряд ли поможет вам.
     – Поругались… первый раз что ли? Помирятся! Кстати, замечу, в том же положении и вы, граф. Ваш император племянник короля Эдуарда, но проблемы есть и будут у всех, и всегда…  Поможет ли дядя племяннику – вопрос?
    – Надеюсь! Король Эдуард, канцлер Вильгельм и наш император, действительно, пусть и дальние, но родственники. Они договорятся, – нехотя, с оттенками неуверенности в голосе, ответил Извольский.
     – Родственники… – усмехнулся австриец. – Они в первую очередь политики.
      После некоторой паузы, Эренталь с иронией добавил: – Не секрет, дорогой граф, ваша императрица не слишком хорошо относится к немецкому канцлеру, а ведь они тоже одной крови. Всем известно, с какой нежностью германский канцлер относится к России.
        Последняя фраза покоробила русского министра. «Врёт ведь, и знает это лучше меня». Он скептически посмотрел на австрийца.
       – Насчет нежности, а тем более близости интересов России и Германии – чушь это, господин барон, и вы знаете об этом не хуже меня. Немцы всегда воспринимали и воспринимают славян, и Россию в первую очередь, как варваров и испокон веков стремились к порабощению восточных соседей.
      – Полно, полно, граф. Не преувеличивайте, – с барственной интонацией, не скрывая высокомерные нотки, успокоил русского министра  Эренталь. Извольскому показалось, что австриец сейчас снисходительно похлопает его по плечу. Граф машинально сделал шаг в строну.
      Министры замолчали. Оба понимали, их разговор скатывался уже в опасное русло. Возникла пауза и, надо сказать, совсем неловкая на данный момент.
      Табак в трубке русского министра погас и, прикрываясь от небольшого ветерка, он крутился, разжигая его. С деловым видом барон Эренталь достал из внутреннего кармана какой-то документ, нацепил пенсне, но читать не стал, задумался. И хотя оба министра понимали, что взаимные упрёки только навредят взаимопониманию, никто из них не хотел первым продолжить беседу. Прошла ещё минута-другая, русский министр не выдержал первым. Его визави самодовольно усмехнулся. «Прав был Бисмарк. Русские не умеют держать паузу, боятся молчанием обидеть европейца… Наивный народ. Далеко им ещё до цивилизованного общества».      
     – Но в любом случае, господин Эренталь, – выдохнув порцию дыма, произнёс Извольский, – коль кайзер и правительство Австро-Венгрии решат аннексировать Боснию и Герцеговину, мы обязательно обсудим это решение. И ещё, хочу сразу предупредить: с нашей стороны, а, с моей – тем более, официального признания аннексии Боснии и Герцеговины не будет, если мы не урегулируем вопрос с проливами Дарданеллы и Босфор. Надеюсь, для вас наше требование не будет неожиданным, тем более, мне кажется, с турками вы уже договорились.
     Австриец ушёл от конкретного ответа. Опять изобразив на лице добродушную улыбку, он осторожно, полунамёком, стараясь не обидеть русского коллегу, произнёс: – Я, господин граф, уж простите меня и вы за откровенность, заметил у вас некоторую черту в характере, которая, на мой взгляд, усложняет вам жизнь.
    – Вот как?
    – Я только хочу вам помочь, не более. Видите ли, при решении политических и прочих государственных дел, в случае их отрицательного результата, в вашем характере доминируют признаки личной к себе неприязни и несправедливости. Разве не так? 
      – Спасибо за откровенность, господин Эренталь. В вопросах, касающихся интересов моей страны, я не привык отделять личную заинтересованность от интересов моего государства, которому я служу и которые превыше всего. И, если я где-то не смог в полной мере отстоять интерес российского государства, я действительно отношусь к себе, как вы выразились, с неприязнью.      
      – Похвально, господин министр. Мне кажется, мы найдём с Россией общее понимание в любых вопросах. В конце концов, мы не так уж много просим: ваше дружественное и доброжелательное отношение к нам в случае аннексии. А мы, в свою очередь, сохраним такое же отношение на случай вашей инициации по поводу проливов.   
     – Надеюсь, господин Эренталь, надеюсь.
     – Вот и славненько! Я как раз собираюсь посоветовать своему императору отменить в этом году поездку в Бад Ишль.  В ближайшие дни мы должны обсудить вопрос аннексии Боснии в расширенном составе. О времени нашей предварительной встречи я вам сообщу. Видимо, она состоится весьма скоро и, скорее всего, в Бухлау, в имении нашего посла в Петербурге графа Бертхольда, где вы не раз бывали. Посол любезно дал согласие на нашу приватную встречу.
      Грохот залпа и восторженный рёв толпы прервал беседу политиков. Одна из ракет с шипеньем упала недалеко от господ. Граф Извольский инстинктивно вздрогнул и пригнулся, отчего ордена на его груди, особенно  Святого Владимира ll степени на ленте, перекинутой через плечо, слегка звякнули. Барон Эренталь услужливо поправил коллеге ленту с орденом, отряхнул с плеч невидимую пыли, и вежливо произнёс:    
      – Ну, хватит о деле, господин Извольский, пора и отдохнуть, тем более, как я вижу, ваша супруга машет вам, приглашая присоединиться к гостям. Праздник ещё не закончился.
      И они не спеша направились к гостям. Министрам и в голову не пришло, что они своим разговором об аннексии Боснии и Герцеговины только что заложили первый камень в фундамент строительства отношений между балканскими государствами, приведших к междоусобным войнам, а затем и мировой трагедии.
               
Совещание в замке Шенбрунн

                Сентябрь 1908 года. Вена.
                Резиденция императора.               
       В получасе неспешной езды от центра Вены до её западной окраины, ближе к полудню, шурша колёсами по мелкому хрусткому гравию к парадному подъезду восточного крыла дворца Шёнбрунн подкатили несколько автомобилей. В строгих чёрных длиннополых сюртуках с цилиндрами в руках из чрева этих шикарных лакированных автокрасавцев вышли важные господа из правительства и несколько генералов в парадном одеянии.      
       В ожидании выгрузки пассажиров, глухо урча, мощные автомобильные моторы своими едкими выхлопными газами отравляли вокруг себя воздух, отчего,  высыпавшая навстречу приезжим в серебряных ливреях дворцовая прислуга, морщась, чихая, довольно бесцеремонно заставила водителей немедленно отогнать автомобили на специально отведённые места.    
      До назначенного часа начала совещания, созванного хозяином этого великолепного дворца, пожалуй, лучшего в Европе, оставалось ещё немного времени и высокопоставленные господа с удовольствием разглядывали раскинувшийся перед ними не менее великолепный парк, устланный разноцветным ковром из опавших листьев. В отдалённом углу дворцового парка то тут, то там мелькали фигуры садовых рабочих, сгребающих опавшую листву в большие полотняные мешки. 
      Некоторые из господ с возмущением стали обсуждать провальные выступления австрийских спортсменов на нынешних Олимпийских играх в Лондоне.   
      – Господа, вы читали последний выпуск «Иностранного бюллетеня»?..  Стыд-то какой! Как такое могло случиться?.. Венгрия получила уже девять медалей, мы – одну, и ту – бронзовую! Позор… 
     – А как вам нравится конфуз с американцами?.. Команда не вышла на стадион в день открытия Игр…  Что себе позволяют эти американцы… Обиделись, видите ли, на отсутствие своего флага на флагштоке… 
      – Да нет…. Не путайте… Американцы вышли, но во время шествия отказались приветствовать короля Эдуарда, открывавшего Олимпиаду! По мне так нужно было совсем снять их с соревнований за неуважение к венценосной особе, – высказался  один из генералов.
      – А я, господа, считаю, американцы правильно поступили. Как можно идти в колонне без своего национального флага, пусть даже организаторами допущена досадная ошибка – вместо американского повесили флаг Китая, а тот  вообще не принимает участия в Играх. Вот это позор… господа, – многозначительно покачав головой и покрутив в воздухе пальцем, авторитетно заявил один из гостей. – Считаю, американцы правильно поступили. Надо уважать свою страну.
      – И это правильно! Будешь уважать свою страну, её будут уважать и другие. Иначе не заметишь, как об тебя ноги вытирать будут. Что, разве не так, – обращаясь к министру иностранных дел графу Эренталю, важно произнёс господин с элегантной тростью.
      – Так, конечно! От политиков много зависит, как и от их умения сглаживать острые политические проблемы.            
      – Политики… – фыркнул один из генералов. – Сглаживать проблемы… Ваши непродуманные действия господа политики часто ведут к войнам… А отдуваться приходится нам – военным.    
      Господин с тростью язвительно произнёс: – Что бы вы, господа военные делали, не будь войн… Звания, награды, почёт… И вообще…
     – Глупости… Войны чаще всего возникают не только по вине дипломатов, не сумевших договориться мирным путём, но и от прихотей женщин.
     – Генерал, вы так не любите прекрасный пол?..
     Ответить генерал не успел. К приезжим вышел статс-секретарь императора и вежливо попросил всех следовать за ним. Разговоры затихли. Не спеша, господа прошли в здание.
     Вскоре, из зала первого этажа, ведущего в рабочие апартаменты императора, стал доноситься приглушённый говор и резкий стук бильярдных шаров. В ожидании начала совещания, члены правительства и военные, неспешно прохаживались по залу, обсуждая последние новости. Совещание задерживалось.
     В открытые окна зала осенний ветерок задувал из парка приятную свежесть, а солнечные лучи – пусть уже и не такие яркие, как летом, но ещё ласковые и тёплые, сквозь оконные стёкла высвечивали на противоположной стене залы прекрасную художественную лепку и картины в тяжёлых золочёных рамах. Собственно, зал перед рабочим кабинетом хозяина замка, именуемый домочадцами императора прихожей, мебели почти не имел, разве что для уставших от долгого ожидания аудиенций (и это было не редкостью) вдоль стен стояли изящные диванчики и посередине зала находился бильярдный стол. Вот и сейчас, наблюдая за игрой недавних спорщиков, стол окружили несколько человек.
      Партия в русский бильярд министра финансов барона фон Райеча и начальника генерального штаба генерала фон Хётцендорфа подошла к финалу. Зрители замерли: чтобы выиграть, генерал должен совершить невероятное – одним ударом загнать в лузы два шара…         
      Прикидывая как лучше произвести удар, генерал Хётцендорф задумался. Он расстегнул воротник мундира, по привычке погладил красный кант на петлицах мундира и золотой галун с серебряными звёздами, после чего стал нервно елозить мелом по кожаной набойке кия.
      «Предложить что ли этому жлобу ничью… – огорчённо подумал Хётцендорф. – Тут прикидывай не прикидывай – шансов нет… Загнать два шара… Не припоминаю за собой подобного…». Но увидев сочувствующие взгляды коллег-генералов и насмешливую ухмылку графа Эренталя, решительно положил мел на полку. Откашлявшись, задержав дыхание, генерал принял позу и прицелился. Удар получился сильный, хлёсткий и, о чудо, оба шара послушно влетели в лузы. Генералы захлопали, министры скривились. Взяв свою трость, проигравший барон хмуро поздравил счастливчика слабым рукопожатием, прошептав при этом: – Повезло вам сегодня, генерал.
      – Фантастика, господин генерал, – только и успел произнести его заместитель генерал-лейтенант Фелдштурм, как двери, ведущие в кабинет императора, распахнулись и тот же статс-секретарь приятным, хорошо поставленным голосом, произнёс: – Господа, прошу вас пройти в кабинет. Его императорское величество ждёт вас.
      Соблюдая старшинство, участники совещания стали степенно входить в кабинет «святая святых» императорского дворца с его почти полутора тысячами комнат и залов. Впереди шли члены правительства, возглавляемые министром иностранных дел графом Алоизом фон Эренталем. Немного отстав, шли генералы во главе с министром обороны бароном Карлом фон Шёнайхом. Замыкал шествие генерал-губернатор Боснии и Герцеговины Антон фон Винзор.
     В довольно большом императорском кабинете витал стойкий запах сгоревшего воска. Казалось, стеновые панели из древесины грецкого ореха, набравшись запаха от любимых императором ароматизированных свечей, теперь напоминали о себе как укор, вошедшему в моду бездушному электрическому освещению.
     На рабочем столе, в кресле в стиле барокко, сидел сам император Франц-Иосиф l. Перед ним лежали газеты с обведёнными красным карандашом статьями, видимо, рекомендованные его величеству для ознакомления. Поверх газет стоял канделябр с оплавившимися свечами. Посередине кабинета над столом для совещаний светилась позолоченная, и тоже из дерева, электрическая люстра с новомодными вольфрамовыми лампочками накаливания, и это было весьма удивительно. Все знали: император встаёт рано, электрического света не включает, сам зажигает свечи и под треск плавящего воска до завтрака работает в этом кабинете с документами. Многолетняя привычка… что поделаешь?..
Престарелый монарх и по молодости-то с осторожностью относился к новшествам, а уж к старости совсем  был почти глух к новинкам технического прогресса. Даже автомобиль, своим шумом пугающий лошадей, он называл бесполезным изобретением. Как его не убеждали, монарх наотрез отказался от телефонизации дворца и с большим трудом дал себя уговорить на электрификацию своей резиденции. Нет, конечно, общему техническому прогрессу в государстве император не мешал: трамваи на электрической тяге, телеграф, автомобили… Всего не перечислишь!
     Недалеко от императора, под укреплённой на стене большой картой империи,  в штофном кресле , обитым, как и кресло императора плотной шёлковой с узорами тканью, заложив ногу на ногу, сидел эрцгерцог Франц-Фердинанд : мужчина сорока пяти лет, из которых вот уже как двенадцать лет он, волей судеб,  являлся наследником австрийского престола.
      …Наследником престола он стал в 1896 году, после смерти своего отца – родного брата императора, и единственного сына монарха Рудольфа.
      Разное говорили об эрцгерцоге в правительственных кругах Вены, особенно после его визита в Петербург. Как написала газета «Русское слово»: «Франц-Фердинанд терпеть не может азартных игр, не любит официальных приемов, презирает банкетные речи, которые ненавидит больше всего. Он человек незаурядный, имеет твёрдую волю и веру в свою миссию – сделать Австрию более могущественной».
      И это – правда! Однако в Европе было и другое мнение об эрцгерцоге. Европейских политиков настораживало его увлечение армией, бряцание, где надо и не надо оружием, и пафосные высказывания о могуществе Австрии.  Кроме того, Франц-Фердинанд хоть и не отличался любовью к России, но был противником в обозримом будущем военного конфликта с ней, и это совсем не нравилось воинственным генералам многих европейских стран, особенно Германии, полагавшей возможным военное решение с Российской империей. Более того, учитывая преклонный возраст императора, Европа стала бояться, что восшествие Франца-Фердинанда на престол будет непременно ознаменовано войной между европейскими державами. И что ещё настораживало европейцев, так это плохо скрытое неуважение наследника престола к венграм – он  их откровенно не любил. Эрцгерцог считал, что Венгрия в руках масонов и евреев и, став императором, он не остановится на полпути, не положив конец мадьярской гегемонии в своём государстве…   
     Несчастный наследник… Он ещё не стал монархом, а недругов и завистников,  хоть отбавляй! Не зря говорят в России: «Тяжела шапка Мономаха…».
     Однако вернёмся в кабинет императора.   
     Эрцгерцог небрежно кивнул вошедшим и уткнулся в лежащий перед ним на небольшом столике блокнот.    
     Несмотря на преклонный возраст, император легко отодвинул тяжёлое кресло,  встал и довольно бодро приветствовал подданных широким движением руки, приглашая всех занять места за столом. Сам он сел во главе, по правую сторону от него расположился наследник.   
     По давно установившейся традиции первым выступил министр финансов. Разложив перед собой листки с текстом, он приступил к докладу. Его доклад содержал много цифр, мало воспринимавшимися на слух, тем более, речь финансиста нельзя было признать верхом ораторского искусства. Тем не менее, император терпеливо выслушивал своего министра, делая у себя какие-то пометки. При положительных цифрах он приглаживал свои пышные усы и благосклонно кивал головой.
      Эрцгерцог напротив, был равнодушен к цифрам, он рисовал в блокноте смешные фигурки зверей и откровенно скучал. Но вот, Францу-Фердинанду, видимо, и это занятие надоело, поэтому он бесцеремонно перебил докладчика, задав вопрос: – Господин барон, так что у нас с экономикой, обгоняем мы другие страны или топчемся на месте?
     – Как можно, ваше высочество! Наш национальный валовой продукт в расчёте на душу населения на сентябрь 1908 года  составляет, – министр с ловкостью фокусника вытащил из стопки документов нужный листок  и с некоторой гордостью доложил: – около двух процентов. Смею заметить, ваше высочество, в других европейских странах этот процент ниже. Австро-Венгрия занимает уже одно из ведущих мест в Европе.
      – Рад слышать, но вот что странно, дорогой барон, почему технический прогресс до Вены доходит позже Будапешта? А ведь известно, население Австрии больше населения Венгрии, а значит, и налогов в общую казну поступает больше.   
      – Смею вам возразить, ваше высочество, это несколько не так. Вместе с мелкими королевствами, население Австрии составляет около двадцати девяти миллионов, – внёс правку министр. – В Венгрии – почти двадцать один. Но это, ни о чём не говорит. Промышленность Венгрии с лихвой компенсирует объём налогов. 
       – Вот-вот… Я о техническом прогрессе и хочу сказать. Примеры… Извольте! Телефонная станция была открыта сначала в Будапеште, потом в Вене… Спрашивается, почему?.. Первые автомобильные компании – тоже в Венгрии, как и вольфрамовые, – эрцгерцог указал на люстру над столом, – лампы накаливания, электрические трамваи… И много чего ещё. Отсюда и более развитая промышленность в Венгрии. Это что, связано с приоритетным финансированием венгерской экономики? – недовольно произнёс наследник,  намекая на венгерское происхождение министра.
      – Ваша высочество, – министр финансов скосил глаза в сторону императора, явно намекая наследнику на причину задержки технического прогресса в Австрии, – надеюсь, вы не намекаете на мою причастность к венгерской половине империи?
      – Я сужу по фактам, – сухо ответил эрцгерцог.
      Некоторые участники совещания многозначительно переглянулись: то, что наследник престола не совсем дружелюбно относился к венграм, для многих не было тайной.   
      – Наши общие достижения в экономике, – обиженно продолжил министр финансов, – говорят сами за себя. Для примера возьмём экономику Боснии и Герцеговины. После занятия нами этих территорий она расцвела: банки, фабрики, телефонные станции, трамвайные пути и прочие производства… Взять хотя бы железные дороги. При турках их было чуть больше ста километров, а теперь – более двенадцати тысяч.
      – Узкоколейных… А надо было прокладывать дороги с широкой полосой – они более устойчивые. А банки и прочее, евреям скажите спасибо. 
      – Возможно, но без нашей политики, ваше высочество…
      – Ладно, ладно… Не будем углубляться.
      – Зато наши дороги не совместимы с дорогами Сербии, – огрызнулся фон Райеч. – Нам лучше поговорить, ваше высочество, о политической ситуации. После убийства короля Сербии Александра Обреновича и его супруги, чему я весьма огорчён, митинги и манифестации сербов и прочих славян на Балканах стали привычным делом…
      – А что вы хотели, господа, от мальчика Обреновича, привыкшего в детстве сидеть на коленях фрейлины своей матери, а потом, став королём, жениться на ней и обнимать эти колени в постели, – съязвил эрцгерцог, и добавил: – Даже его отец Милан был категорически против этого брака, и прекратил отношения с сыном незадолго до своей смерти.
      Министр финансов равнодушно пожал плечами. – А возьмите Боснию и Герцеговину… Мы посылаем учиться их молодёжь в наши университеты, строим много чего, а в ответ – недовольство, подпольные кружки, призывы против нас… Даже гимназисты и школьники, и те участвуют в беспорядках. Ваше величество, – министр обратился к императору, – должен вам доложить, что Австро-Венгрия тратит больше средств для стабилизации экономики Боснии и Герцеговины, чем Англия в Индии, где проживает почти триста миллионов человек. Господин губернатор подтвердит мои слова.
       Расстроенный фон Райеч развёл в стороны руки. – К тому же, – он указал на министра иностранных дел, – граф Эренталь подтвердит мою озабоченность, не оставили свои попытки вернуть под полный свой контроль эти благословенные земли Турция, а Сербия – та, вообще, не скрывает своего желания захватить. Мне, кажется, надо принимать более действенные меры к сербам, живущим в Боснии и Герцеговины, и навсегда отбить охоту у султана и Карагеоргиевича на эти территории. Пришло время де-юре присоединить к Австро-Венгрии Боснию и Герцеговину, ваше величество. 
      – Верно, верно, господа, – подтвердил министр обороны. – Сербия перевооружается, и совсем обнаглела: отказалась от наших поставок боеприпасов и вооружения. Они ведут переговоры с Францией и Россией… И плевать они хотели на наши таможенные преграды. Не секрет господа, сербы возобновили агитацию среди жителей Боснии и Герцеговины на предмет  присоединения к себе… Сербам нужен выход к морю! Я совсем недавно имел беседу с венгерским министром обороны, и он тоже настаивает на аннексии этих территорий. 
      – Должен заметить, господа, – напомнил присутствующим барон фон Райеч, – доходы от пушечных залпов, весьма выгодны нашему бюджету: их едкий дым мне, министру финансов, сладок и приятен. Чем чащё в Европе будут звучать залпы из наших пушек нашими снарядами, тем лучше. Однако, господа, признание де-юре Боснии и Герцеговины в составе Австро-Венгрии, нам будет стоить немалых средств. По нашим примерным подсчётам, – министр взял очередной листок, – военные расходы составят никак не меньше двухсот тридцати миллионов крон. Каковы расходы будут фактические – одному богу известны. И это, хочу обратить ваше внимание, только основные расходы, – и, словно ставя печать на документе, он пришлёпнул ладонью по столу.
      Император с интересом повернул голову в сторону министра иностранных дел.   
      – Что скажете, барон?             
      – Ваше императорское величество, – склонив голову в сторону императора, – ваше высочество, – обращаясь к наследнику престола, –  господа, – многозначительно начал Эренталь, – я согласен с мнением своих коллег. Вот уже тридцать лет как Босния и Герцеговина управляется нами и де-факто уже входит в нашу империю. Остается только объявить об этом де-юре. И для этого у нас есть законное право. Пора, наконец-то, в полной мере воспользоваться 25-ой статьёй Берлинского договора 1878 года и дополнением 1881 года… Статья даёт нам право на полный контроль, то есть, сделать эти территории де-юре провинциями империи. А военные расходы на аннексию…  Деньги вернуться в казну, и очень скоро.
       – Господин барон, – слегка откашлявшись, опять подал голос министр обороны, – в статье, о которой вы, господин барон, упомянули прямо не сказано об аннексии. Право управлять территориями, содержать свои гарнизоны, да! Иметь военные и торговые дороги на боснийской территории, да!  Но не более того! 
      Эренталь с неприязнью взглянул на него.
     – Господин министр обороны, мы все знаем, что вы с отличием закончили Терезианскую военную академию, и также знаем, помимо военных наук, там преподают юриспруденцию… Но должен вам заметить, помимо 25-ой статьи, с которой вы соизволили ознакомиться, оный трактат к вашему сведению, имеет ещё более шестидесяти статей. Вы их тоже внимательно прочитали?
      Франц Шёнайх нахмурился, на лбу у него прорезались две морщинки, и возле губ появилось выражение упрямства. Он даже привстал, намереваясь вступить в спор, но увидев на лице императора выражение неодобрения, не рискнул вступить в полемику с министром.   
     – И потом, господа, моя ближайшая задача получить согласие основных европейских держав без созыва международной конференции, простым обменом нот, включить территории Боснии и Герцеговины в состав Австро-Венгрии. И, заметьте, господа… В своё время Россия тоже одобрила наше право на полный контроль. 
      – Однако, господин барон, – вставил эрцгерцог, – вы, надеюсь, помните, в бытность императора Александра Третьего в 1891 году я посетил Петербург, имел беседы со многими министрами и уже тогда отметил, что русская автократическая система – совсем не дурная модель для управления государством. Тогда император Александр был против нашей оккупации.   
      – Ваше высочество, когда это было… Да и нынешний царь Николай человек был в то время молодым, неопытным, и после смерти отца только-только входил в курс дел, – парировал Эренталь.    
     Давая возможность присутствующим осмыслить его слова, министр иностранных дел сделал паузу. Он не спеша достал платок, промокнул лоб, бросил взгляд на императора, безучастно сидевшего в кресле, и продолжил:    
      – Я считаю, что европейские державы в силу более успешного культурного развития своего общества непременно должны ввести в наш цивилизованный, просвещённый мир славянские народы, а если потребуется, и силой.
      – И начать надо с сербов, – вставил губернатор Боснии. – Всё не успокоятся, всё им не так, всем недовольны…    
      – В любом случае, господин барон, это не те доводы для объяснения причин, которыми мы можем аргументировать при аннексии Боснии и Герцеговины, а, тем более, со словами: ««силой ввести славянские народы в наш европейский цивилизованный мир». Многим странам, а России в первую очередь, такая формулировка точно не понравится. Я думаю…
       Эрцгерцог задумался. Затем, обращаясь к императору, решительно  произнёс: – Уж если вы, ваше величество, примете сегодня решение о присоединении, то, мы вообще никому не будем ничего объяснять или доказывать! Ни-ко-му!
     – Как так? – удивился Франц Иосиф.
     – Мы это сделаем по праву сильного, и этим всё будет сказано!   
     – Нет, Франц-Фердинанд, в данном случае, я не согласен! – возразил император. – Сила, господа, не всегда решает проблему. Не забывайте, что среди национальных групп в Боснии немцы и венгры составляют далеко не самую большую часть населения. Ведь так, господин Винзор? – обращаясь к губернатору Боснии, – спросил император. Винзор кивнул. – Что-то около сорока трёх процентов мусульман, ваше величество, а славян чуть поболее.
     – Вот-вот. И это большая сила. Нам нужно принять очень, очень взвешенное решение, – многозначительной интонацией добавил император.
       – Совершенно с вами согласен, ваше императорское величество, – первым согласился барон Эренталь. – Но нам также известно, что славяне, в отличие от нас, немцев и венгров, не составляют единую, сплочённую массу.
       – Это пока их не трогать… – усмехнулся эрцгерцог. Эренталь на слова наследника не отреагировал, и продолжил:
      – К тому же, господа, – мне трудно даже представить, что чехи, которых у нас немалое количество, так уж сильно относят себя к славянам. Поляки, русины, хорваты, сербы, словаки, словенцы да, – славяне. Но чехи…
      – Здесь, пожалуй, я соглашусь с вами, господин барон, – нехотя произнёс наследник. – Но, замечу вам, при активной и, я бы сказал, наглой агитации Белграда в духе объединения славян, сами понимаете, славяне могут создать нам огромные проблемы.   
     По кабинету пронёсся лёгкий шум, но, тут же, затих, а во внезапно возникшей тишине послышалось недовольное бормотание министра экономики.      
     – Под каким бы соусом мы не аннексировали, а разворошим осиное гнездо, господа. И чем всё это для нас может обернуться одному богу известно.
      Он ещё что-то хотел добавить, но его зашикали соседи. 
      Не обращая внимания на бормотание министра экономики, Франц-Фердинанд продолжил: – Конечно, нам проще было бы осуществить аннексию, имей мы в государстве более значительный процент лиц немецкой нации, – эрцгерцог не совсем почтительно махнул в сторону императора, и добавил: – и венгров. Но где взять их в таком количестве? А рабочие руки нужны… Так что, с практической стороны аннексия нужна.
      Небрежный жест племянника не остался незамеченным его дядей, монарх недовольно покачал головой.   
      С укоризной в голосе эрцгерцог продолжил: – Присоединять Боснию надо было раньше, теперь это обязательно усилит недовольство славянского населения на полуострове со всеми, господа, вытекающими последствиями.    
      Франц-Фердинанд закашлял. Отпил из стакана, откашлялся, и продолжил.
     – Господа, не секрет, что на пути нашего и европейских стран процветания стоит Россия. Вы знаете, что  я её противник, но – разумный, не в ущерб своей страны…
     Наследник бросил взгляд на императора. – Может быть, имеет смысл для аннексии выбрать другое время, более благоприятное для подобных решительных шагов.
      – Не сгущайте краски эрцгерцог… – словно в отместку за непочтительный к себе жест, также небрежно махнув рукой в сторону своего наследника, с неприязнью произнёс император. – Недовольство славян… Ерунда… Они, как и все сербы, вечно недовольны. Не привыкать… Введём войска – успокоятся.
      – Но, ваше величество, вводить войска нежелательно, – с трудом сдерживая раздражение, произнёс эрцгерцог. – Как бы то ни было, но и Турция, пусть и номинально, пока ещё тоже имеет к этим территориям отношение. Видимо, османы молчать не будут. Думаю, Италия тоже. Молчу уже о Сербии. А главное, господа! Не открою вам большого секрета, – усмехнувшись, с нескрываемой иронией добавил он, – в случае чего, Россия вступится за сербов, и думаю, не только с помощью дипломатов. 
       – От Франции тоже можно ожидать всякого, – пробурчал министр обороны, но так, чтобы не слышал эрцгерцог.
       Эрцгерцог услышал и поддержал министра. – Правильно, господин Шейнахем! И Россия, и Франция вступятся – не сомневаюсь! Извольте, господа выслушать одно из высказываний Отто фон Бисмарка о России. 
       Наследник перевернул пару страниц в своём блокноте.
       –  Вот послушайте: «Это нерушимое государство русской нации сильно своим климатом, пространствами и неприхотливостью населения. Учитывая громадную протяжённость своих границ, оно постоянно находится в состоянии их защиты. Даже если впоследствии международных договоров русские будут разъединены, они также быстро вновь соединятся, как капельки, рассыпанной на полу ртути. Российское государство обязательно будет стремиться к реваншу. Славян невозможно победить военным путём, в чём мы убедились за сотню лет».
     Так или несколько иначе говорил великий Бисмарк, но мысль его понятна. И ещё он говорил: «Не замышляйте против России ничего – на любую нашу хитрость, они найдут свою глупость». От себя, господа, добавлю: – И эта глупость в последствие для них окажется победной! 
      Эрцгерцог бросил взгляд в сторону императора и решительно добавил: – Я бы не хотел, ваше императорское величество воевать с Россией. Эта война, возможно, окажется плачевна для нас, Россия напомнит нам старую обиду.
     Франц-Фердинанд многозначительно посмотрел на императора и с некоторой долей упрёка произнёс: – Вспомните, ваше величество, как Австрия  однажды уже отказала России в её просьбе. Я, господа, имею ввиду войну России в 1854 году, так называемую Крымскую, – закончил эрцгерцог свою речь.
     В его голосе слышались явно презрительные, осуждающие нотки.
     На лицах некоторых чиновников мелькнули ухмылки. Все знали о неблагодарном поступке императора Франца Иосифа, отказавшему в помощи русскому императору Николаю I в связи с этой войной. Но ставить императору этот факт в укор, да ещё в присутствии посторонних, и таким тоном… До неприличия неуместно.
     …А дело в том, что, став императором Австрии в восемнадцать лет, молодой ещё Франц-Иосиф в декабре 1848 года, во  время вспыхнувших на следующий год венгерских бунтов, оказался в отчаянном положении. Опасаясь развала своей страны, он обратился к Николаю I с просьбой о военной помощи. Русский царь великодушно откликнулся на этот призыв о помощи. В мае 1849 года Россия подписала в Варшаве договор, взяв на себя обязательства направить свои войска в Венгрию.
      Тем временем, восстание венгров разрасталось, число ополченцев выросло до двухсот тысяч. Венгры двинули свои войска на Вену. Но вовремя подошедшие русские войска под командованием генерал-фельдмаршала Паскевича подавили восстание и разогнали восставших. Австрия была спасена ценою жизни русских солдат.
      И чем отплатил русским император Австрии… Неблагодарностью!.. Через несколько лет уже Россия обратилась к Австрии с просьбой принять посильное участие в войне с Англией, Францией и Турцией. Франц-Иосиф даже не ответил недавнему благодетелю и другу. Николай I обиделся. Он приказал отправить портрет австрийца в подвал. Однако надо отдать должное Францу-Иосифу, несмотря на давление со стороны Франции и Англии и заманчивые перспективы в связи с этим, император Австрии не рискнул послать в Крым свои войска.
       Ах, Россия, Россия! И зачем тебе нужно было уж слишком активное участие в европейской политике? Чего тебе не хватало? Что тобой двигало: зов родства помазанника божьего с немецкими и английскими королевскими династиями или  тщеславное желание за счёт ресурсов великого государства главенствовать в европейской политике? Последнее, впрочем, не всегда было успешным. А как же национальные интересы? Что получила Россия от вмешательства в распри австрийцев и венгров?.. Ну и пусть бы они сами выясняли между собой отношения… Интересно, каким бы тогда Мир был сегодня?..
      И как результат, страны Европы вскоре забыли, что русские войска не по своей воле вошли на территорию Европы, а по просьбе австрийского императора, который спасал себя и свой престол. В ведущих британских и французских газетах и, так называемых русских либеральных, издаваемых вне России, началась травля царя Николая. Была она и в самой стране, особенно на страницах некоторых столичных газет. За Николаем I закрепилась чудовищная репутация: мол, он стал «жандармом Европы», а Россия – «тюрьмой народов». И эти незаслуженные эпитеты прилипли к России на многие, многие десятилетия.
      В феврале 1855 года в разгар Крымской войны Николай I скончался. На похороны царя Франц-Иосиф не приехал, а прислал своего представителя. Из-за обиды на Австро-Венгрию, в связи с её недружелюбным поступком в войне, настроения в Петербурге приняли гневный, осуждающий характер, а поэт Фёдор Тютчев выразил это в стихотворении, в котором были слова: «…прочь, прочь австрийского Иуду от гробовой его доски»…    
       После неприличных намёков эрцгерцога на неблагодарность императора в отношении русского царя, в кабинете воцарилась неловкая тишина. Не все члены правительства положительно отзывались о наследнике, и не только из-за неприязни его к венграм, но и в силу особенностей его характера. Он отличался раздражительностью, был весьма подозрителен и повсюду видел врагов монархии.
       Не нравилась австрийскому двору и супруга эрцгерцога София, – чешская графиня, в девичестве фон Хотков унд Вогнин. Она считалась неровня наследнику Габсбургского престола. И даже выйдя замуж за эрцгерцога и ставшей светлейшей герцогиней, отношение австрийских вельмож к ней не изменилось. Не секретом было и то, что император Франц-Иосиф неохотно дал согласие на брак своего племянника с этой графиней и согласился лишь при условии, что их дети никогда не займут австрийский трон. А ещё, согласно этикету, графиня не имела права сидеть рядом с мужем на официальных мероприятиях, появляться с наследником престола на людях, и прочие мелкие унижения, связанные с её неравным с супругом происхождением. Однако одна лазейка для неё была: София могла наслаждаться признанием своего высокого положения, когда её муж участвовал в военных учениях или инспектировал армейские части. Знала бы бедная графиня о последствиях для себя этой лазейки.    
      Как ни странно, но  Франц-Иосиф относился к сыну своего брата, умершего лет двенадцать назад, равнодушно: особо не приближал к себе и не спешил посвящать племянника в государственные дела. Ему казалось, что наследничек уж слишком откровенно ожидал ухода своего дяди с политической сцены и в мир иной.
      Всё чаще мнения императора и эрцгерцога по важнейшим вопросам внутренней и внешней политики не совпадали, и одна из причин охлаждения Франца-Иосифа к своему племяннику была в желании последнего изменить структуру империи. Чтобы уменьшить венгерский национализм Франц-Фердинанд всё откровенней пропагандировал  триализм – включение хорватского государства в состав монархии с равным Австрии и Венгрии статусом. Подобные мысли эрцгерцога не нравились ни императору Францу-Иосифу, ни объединённому правительству Австро-Венгрии, да и, по большому счёту, и европейским странам: мало ли что ещё можно ожидать от будущего императора Австро-Венгрии. 
      Все эти дворцовые подробности новостью для присутствующих не были. Они терпеливо ожидали реакции императора на укор эрцгерцога в свой адрес. Но  император не спешил высказаться, и было непонятно – дремлет он или размышляет. Но вот, монарх встрепенулся.
      – Вы, Франц-Фердинанд, вспомнили Крымскую войну… – видимо, очнувшись от нахлынувших воспоминаний, совсем тихо заговорил престарелый  император. – Конечно, нехорошо не помогать друзьям, тем более, пусть и своим дальним родственникам. Однако в политике нельзя иначе, господа.  Дружба государей…  Что я могу сказать? – это хорошо, но дружба не должна влиять на принятие решений, идущих во вред собственному государству. Этим пусть занимаются русские, они любители проливать кровь своих солдат за чужие интересы. Да, я отказал в поддержке своему другу царю Николаю и считаю, что правильно поступил. Сильная и влиятельная Россия и сейчас, и в то время, вызывала у меня и в Европе тревогу. И причины были.  Вспомните господа совсем недалёкую историю… Русские флот, кажется, в конце 1853 года, утопил в Синопе почти весь турецкий флот… Мощь русских, особенно в Чёрном море, кратно увеличилась… Как прикажете это расценить нам – европейцам?..    
      Сделав паузу, император продолжил вспоминать.  – Так вот, господа, с предложением начать войну с Россией настаивали Англия и Франция.
       «Наше будущее – на Востоке», – говорили мне Наполеон 3. И он, и королева Виктория, доказывали, что мощь русских происходит из-за нашего разброда в европейском лагере, и что надо объединиться. Необходимо заставить Россию вернуться в дозволенные ей пределы, за которые она вышла. Даже турки убеждали меня участвовать в этой кампании, Но Австро-Венгрия держала нейтралитет, чем сохранили тысячи жизней своих солдат.  Но хочу сказать вам, господа: в случае нападения русских на наших соседей мы обязательно пришли бы им на помощь.
      – Хотели бы – напали, – буркнул эрцгерцог.
      – И я так думаю, – огрызнулся император.
      – Ваше величество, опасаться надо наших союзников, а не России…
      – Успокойтесь, эрцгерцог. Вот так, примерно, развивались в то время события, господа.
      – Ваше величество, – поспешил вставить в рассуждения императора интересный факт министр иностранных дел. – А как тут не вспомнить и нашумевший на всю Европу бал в январе 1889 года в Петербурге в дни траура по вашему сыну. По всей Европе он был объявлен… Но русская императрица Мария Фёдоровна не отменила объявленный ранее бал. Неслыханное оскорбление вашему величеству.   
      Видимо вспомнив и этот факт из своей жизни, Франц-Иосиф усмехнулся. – Как мне доложили, она заставила всех дам прийти в чёрных бальных платьях, надев бриллианты, – словно оправдывая Русский двор, вставил император.
      Он обвёл взглядом присутствующих, отметив про себя, что они ждали продолжения его откровений. – И все восхитились блеском бриллиантов на  чёрном одеянии. Так мне доложили тогда. Весьма эффектно, надо сказать, – прошептал он.
      Длинная речь утомила старого монарха, незапланированное выступление давалось ему с трудом. Голос его сник, тело обмякло и вдавилось в кресло.
      Сказанное монархом весьма удивило присутствующих. Они с нескрываемым интересом смотрели на своего государя, ожидая продолжения его откровений.
     Император слегка приосанился, не спеша промокнул платочком губы, откашлялся, и продолжил.
      – Может и лучше, что царь Николай умер, не увидев финала той войны.   Пусть нападение Англии, Франции, Турции и Сардинского королевства в 1854 на территорию России не дало нужных результатов, но цель Европы, и вы,  господа, прекрасно об этом осведомлены, остаётся прежней. Нам не нужна сильная Россия! К тому же, она на стороне православных славян, желающих отделиться от Османской империи, а процесс этот непредсказуем. Хотел бы я знать, есть ли гарантия, что русские на этот раз не оккупируют часть Балкан?  Взять хотя бы Боснию и Герцеговину, на которую претендует Сербия… 
     В кресле заёрзал эрцгерцог. – Зачем России Балканы… Ей бы со своими территориями разобраться, – произнёс он.    
      – Лишние земли никому ещё не мешали, – не поворачиваясь в сторону своего племянника, устало парировал Франц-Иосиф.
      Стало понятно, император не хочет самостоятельно принимать решение в столь щекотливом вопросе, не выслушав своих сановников. 
      Тогда слово попросил протеже эрцгерцога начальник генерального штаба Конрад фон Хётцендорф. Из его выступления стало понятно, что генерал не поддерживает опасения эрцгерцога.
       Рассчитывая на увеличение бюджета на случай военных действий, что гарантирует возможность реорганизации и перевооружения армии, сторонник превентивных войн, генерал высказался за проведение Австро-Венгрией более агрессивной политики и не бояться войны, с кем бы она не случилась. Бегло посмотрев записи, лихо подкрутив усы, своё выступление фон Хётцендорф закончил пафосными словами: – «Великие вопросы времени решаются не речами и резолюциями большинства, a железом и кровью!». Бисмарк, господа, – уточнил он. – И потом, ваше величество, сербы стали слишком активно вести свою панславянскую политику на Балканах, что, на мой взгляд, является угрозой для Австро-Венгрии. И это не только моё мнение.
       Хётцендорф обвёл взглядом коллег. Многие согласно кивнули.
       Эрцгерцог нахмурился. Зная послужной список начальника генерального штаба, который в 1878 году ещё обер-лейтенантом участвовал в оккупации Боснии и Герцеговины, подавлял восстание в Далмации, но никогда не видевший настоящей войны, эрцгерцог удивился словам своего протеже.
       – Согласен с вами генерал по поводу сербов, но удивительно, как легко вы воспринимаете возможную войну, забывая, что она может вспыхнуть не с кем-нибудь, как вы рассчитываете, а должен вас огорчить – с Россией. Цитата канцлера Бисмарка в данном случае здесь неуместна.
       Эрцгерцог с неприязнью посмотрел на своего протеже. Затем с раздражением произнёс: - Генерал, вы и вправду хотите воевать с русскими?..
     – Собственно, а почему нет, ваше высочество?
     – И вы считаете, что для тех шестнадцати сербских дивизий, весьма мотивированных на победу, наших сил балканской группы хватит?
     – Может и хватить, но нужна быстрая победа, – внёс поправку министр обороны. – Возможности нашей армии, ваша светлость, не безграничны. В любом случае нужно будет использовать дополнительную группу войск. 
      Император с интересом наблюдал за диалогом эрцгерцога и генералов, и с любопытством ждал результата.
      – Я думаю, с такими силами рассчитывать на быструю победу с сербами…            
      Франц-Иосиф бросил на эрцгерцога недовольный взгляд. Уловив этот взгляд, возбуждённый возможными перспективами, барон Эренталь, вскинув картинно руки, с пафосом воскликнул: 
     – О, мой бог! Господа, нам нечего тревожиться! Кроме нас, ни Сербия, ни кто-либо, не имеют законных прав на владение Боснией и Герцеговиной. Единственный аргумент сербов, подкреплённый их пропагандой, так это ложное этническое единство и надежда на помощь русских. Но для Европы этого мало, господа, – чудовищно мало, чтобы добровольно передать Сербии хотя бы часть территории. В приватных беседах с сербским министром иностранных дел я осторожно намекнул ему о наших действиях в отношении Боснии. Он, естественно, был против, но… Как я понял, в случае присоединения Сербия потребует от нас компенсацию в виде территорий северной части Нови-Пазара, мотивируя, что в средние века эти земли принадлежали сербскому королевству. Видимо, нам придётся согласиться. Но, ваше величество, это предварительный разговор.   
      Барон замолчал, платком вытер выступивший на лбу пот и, обращаясь к императору, продолжил: – Ваше величество, как вы знаете, по этому вопросу я провёл переговоры и с итальянцами, заверив их, что Вена не будет мешать Италии в их войнах в Африке.
      – Да уж, Триполи – лакомый кусок для них, – вставил министр обороны.
      Эренталь недовольно посмотрел на него. – Ваше величество, итальянцы согласились на нашу аннексию Боснии и Герцеговины. Ваша встреча в Сараево накануне вашего дня рождения с королём Великобритании Эдуардом также положительно сказалась при обсуждении возможности нашей аннексии.   
      Уголки губ императора дрогнули в самодовольной улыбке, он погладил усы, и пробурчал: – Большого труда это не стоило.
      Франц-Иосиф смешно захихикал. – Вы, господа, в курсе, что король Эдуард, шестьдесят лет был наследным принцем – старейшим наследником престола за всю историю Великобритании.
      На последних словах император, не скрывая ухмылки, посмотрел на своего наследника. Эрцгерцог нахмурился. Франц-Иосиф решил дальше не провоцировать своего племянника и, обращаясь к барону Эренталю, произнёс: – Мне не пришлось короля Эдуарда долго уговаривать.
      – Скромность – одно из достоинств вашего величества. Однако с Турцией ситуация более сложная. Османы меня предупредили: мол, в случае нашей аннексии, они объявят бойкот австрийским товарам на своих территориях и запретят передвижение торговых судов по проливам вдоль всей Османской империи…
       Сказав это, Эренталь замолчал. 
      – Ну… – вырвалось у эрцгерцога.
      – Восточные люди, ваше высочество… Торговаться они умеют. Назвали огромную сумму отступных, – после паузы с достоинством ответил граф. –   
Сорвав собственный желудок этими чёртовыми восточными сладостями, чаем и шербетом, мне удалось существенно снизить запрашиваемую турками стоимость отступных. После долгих споров я пообещал передать им два с половиной миллиона фунтов стерлингов. Турки, конечно, потребовали надёжных гарантий на всю сумму в лице кайзера Вильгельма. Удивительно, господа, но немцы, не затягивая с решением, дали туркам эти гарантии. Довольный султан тут же согласился: деньги ему нужны, как никогда.
      Ладони императора сделали лёгкие движения похожие на хлопки одобрения. – Да, мой друг Вильгельм, несмотря на свои увечья, вспыльчивость и подозрительность по части заговоров, имеет большое влияние на султана, это верно, – с улыбкой произнёс хозяин кабинета, и добавил: – Вы же знаете, кайзер мечтает стать вторым Фридрихом Великим и не только на суше, но и на море, а там ему мешают англичане.    
      – Верно, ваше величество! Не любит кайзер британцев, и причина есть. Инвалидность… Неуклюжие роды… Английский эскулап нанёс ему увечья при родах, повредив левую руку. А известно, такие дети часто мечтают стать великими. Видимо, в пику англичанам Германия расширяет свой военный флот. Он и с королём Эдуардом разругался, когда тот выразил своё неудовольствие по поводу слишком уж активного строительства немцами военных кораблей. Отсюда и немецкая воинственность, – желчно вставил эрцгерцог.
      – Он и есть ребенок, и всегда им останется,  – укоризненно посмотрев на наследника, пробормотал император. – Ну, по поводу денег и нашей честности в этом отношении кайзер ничем не рисковал, знал, что мы не подведём.
С канцлером ясно, а если правительство Германии передумает и тоже запросит от нас отступных?
     – Смею вас заверить, ваше императорское величество, Германия – наша союзница, и, я думаю, она этого не сделает.
     Но тут возмутился министр экономики. – Хорошая союзница… Не поддержала нас в таможенном споре с сербами. Мало того, Германия перехватила поставки сербского мяса, – раздался его обиженный голос. – Ваше величество, господа, надеюсь, вы помните, как Белград, несмотря на наше отрицательное отношение к этому факту, заключил с Болгарией таможенный союз, способствующий беспошлинной торговле. В ответ мы запретили ввоз на свою территорию сербской свинины – существенной статьи дохода в бюджете Сербии. Надеялись этим повлиять на Сербию. Однако французы дали сербам  кредиты на общую сумму почти в пятьсот миллионов франков… Вмешалась и Германия… В обмен на свои товары, которые раньше поступали в Сербию из Австро-Венгрии, они предложили сербам поставлять из Германию эти товары в обмен на их мясо  и продукты переработки из него. Так что Сербия не только не поддалась экономическим угрозам, но и увеличила свой торговый оборот. Вот вам и союзница! Это называется удар в спину, так я понимаю.   
      – Немцы народ практичный, без комплексов. Мы – австрийцы, тоже стараемся лишний раз к ним спиной не поворачиваться, – вставил министр обороны. 
     Недовольный, что его перебили, теперь уже возмутился барон Эренталь. – Господа, хочу напомнить вам, что я министр иностранных дел, а не поставщик мяса на рынок. Каждый делает своё дело. 
     По кабинету опять пронёсся легкий смешок. Барон продолжил.
    – А вот какой вопрос вам уместно мне задать, господа, так это – о России. 
     – Ну, и что Россия? Думаю, она будет против! – не скрывая насмешки, произнёс обиженный министр экономики.
     – Посмотрим! – уверенно произнёс Эренталь. – За несколько дней до этого совещания, я предварительно провёл в Сараево неофициальную беседу с русским коллегой графом Извольским, потом в Бухлау в имении графа Бертхольда. В общем, с русским министром мы почти нашли общий язык. Но он потребовал ряд наших уступок. Первое – не возражать против открытия проливов Дарданелл и Босфора для своих военных кораблей;  второе – не мешать Болгарии покончить с вассальской зависимостью от турецкого султана; третье – Австро-Венгрия  должна отказаться от дальнейшего продвижения в сторону Солоников и Черногории. Я заверил его, что Вена обязательно учтёт эти требования, но… с условием: они должны быть утверждены на совместной конференции с участием России, Австро-Венгрии, Великобритании, Италии, Франции и Германии.
      – В общем… почти не был против… почти нашли общий язык… Туманно как-то, господин министр. Не многовато ли обещаний русским, – прозвучал недовольный голос министра обороны.
     – Уважаемый господин фон Шенайхем, – раздражённо ответил Эренталь, – моё общение с русским министром проходило тайно и наедине, и никаких письменных соглашений там не подписывалось. И потом, господа, вы знаете, что до 1906 года я исполнял обязанности посла в России, и русских знаю. Значительная часть их элиты предана своей стране, остальные нет… И понять эту часть элиты можно: собственность в Европе, счета в наших банках, родственные связи. Так что, русские поворчат, пообижаются, туманно выскажутся про очередную озабоченность, но действенных мер не примут, в этом я уверен. Русский царь полная противоположность своего отца: исключительно набожен, слишком воспитан, очень любит свою семью, что, конечно, мешает активно заниматься государственными делами. И потом, господа, за окном 1908 год – Россия ослаблена войной с японцами и собственной революцией, так что, самое время нам укрепить свои позиции на Балканах и окончательно присоединить к себе  Боснию и Герцеговину.
      – И через их территории провести железную дорогу к Эгейскому морю, – поспешил добавить министр финансов.
       Эренталь кивнул, и продолжил: – По моим сведениям, император Германии в случае нашей аннексии Боснии, намерен пригрозить России, если та будет против. Но я сторонник дипломатических сражений за столом переговоров.
      – От Германии… с её импульсивным, непредсказуемым императором ожидать можно всякого… – заметил министр обороны, – он может и русских поддержать. Родственники, как-никак, с императором Николаем. 
      – Не думаю. Как учит наш император  дружба и политика вещи не совместимые! Дружба нашего союзника императора Вильгельма с царём Николаем при некоторых обстоятельствах лопнет как мыльный пузырь, поверьте мне! Как говорил кто-то из великих: «Стоит только посадить Германию в седло, а уж скакать она сумеет». От себя добавлю: и поскачет с саблей наголо, будьте уверены, в сторону России… Думаю, Германия заставит русских признать наши действия по Боснии, а те заставят сербов согласиться с нашей аннексией.
      – Господин барон, – подал голос один из генералов. – А царь Николай не предъявит нам потом претензию, если мы не выполним данные вами обещания по поводу проливов?   
      – Правильный вопрос, генерал, – пробурчал император. – Если что, воевать вам придётся. 
     – А на основании чего, ваше императорское величество? Мало ли, что мы обещали… Ну не получилось… Изменились обстоятельства… Я же говорил, что  при разговоре с русским министром мы нигде не ставили свои подписи. Что-то доказать невозможно! И потом, как я уже информировал, требования России должна подтвердить европейская конференция, а для её организации нужно время. Так что, надо поскорее включить Боснию и Герцеговину в состав Австро-Венгерской империи.
     – И правильно, господин барон! – высказался генерал-губернатор Боснии и Герцеговины фон Винзор. – Именно так я бы  ставил вопрос. Объявить аннексию нужно непременно и, как можно, скорее. Сами понимаете, революция в Турции многое может изменить: новое турецкое правительство, новый парламент… Последствия действий младотурок непредсказуемы. И потом, ваше императорское величество: турецкая революция может перекинуться на Боснию и Герцеговину, а у нас достаточно мусульман и сербов, принявших мусульманскую веру. И те, и другие поддерживают автономию в составе Турции.
      Винзор обвёл взглядом присутствующих.  – И это не всё, господа! На базарах – этих вечных источников сплетен и слухов, уже распространяются слухи о предстоящей аннексии. Какие-то подозрительные личности нашёптывают мусульманам, мол, станете подданными австрийского императора, заставят вас отречься от своей веры…
      – Бред! – возмутился эрцгерцог. – А что все мусульмане недовольны?..
     – Я бы не сказал, большая часть ведёт себя спокойно, ваше высочество.
     – А какую часть населения занимают мусульмане?
     – Вы же знаете, ваше высочество, – неожиданно за губернатора Боснии ответил министр иностранных дел Эренталь. – Мы уже много лет ведём политику, направленную на увеличение католического населения Боснии и Герцеговины. Создали два десятка колоний из переселенцев Германии и Галиции.
     – И много удалось переселить?
     – Что-то около ста восьмидесяти тысяч, ваше высочество.
     – А сто сорок тысяч мусульман сами выехали из страны, – добавил губернатор Винзор.   
      Эрцгерцог недовольно хмыкнул. – Надо чтобы немецкий язык стал родным не только для католиков, но… сами понимаете… 
     Франц Фердинанд не договорил, его перебил император. – Господа, давайте вернёмся к ситуации в Боснии. Губернатор Винзор, что вы можете предложить?
     –  В городах Боснии и Герцеговины всё чаще стали появляться подпольные кружки, как правило, сербские. В них участвует молодёжь и, самое неприятное, в этих подпольных сборищах участвуют военные. Это уже, господа, опасно. Я думаю, надо усилить религиозную и политическую вражду между хорватами и сербами. Это существенно снизит накал патриотических настроений сербского населения. А в целом, ваше величество, конечно, надо присоединять территории Боснии и Герцеговины к Австро-Венгрии. Иначе, жди революции.   
      – Революции… Нет, этого нельзя допустить, – воскликнул Франц Иосиф. – Хватит нам четы Обреновичей и трагической смерти короля Португалии Карлоса в феврале… Эти террористы-революционеры совсем распоясались… 
      – Ваше величество, и младотурецкие волнения в Турции со счётов тоже никак нельзя скидывать, – добавил Франц Фердинанд. – Младотурки – те же террористы! Прав губернатор, революционные настроения в Турции могут перекинуться на Боснию и Герцеговину. 
       – Да-да, Франц Фердинанд. Мне жаль султана Абдул-Хамида, искренне жаль…  Безусловно, господа, всеми силами нам надо препятствовать усилению патриотических настроений сербов, ведущих к расколу нашего государства. 
     Барон Эренталь тут же добавил: – Пока Россия не перевооружилась существенно,  мы должны вместе с Германией и союзниками окончательно утвердить наше господство над всем Балканским полуостровом.
     – И то верно… Не лишним будет отобрать у России польские губернии, – вставил генерал-лейтенант Фелдштурм.
     – Размечтался… – укоризненно посмотрев на генерала, пробурчал министр обороны. – Время для этого пока не пришло.
     – А жаль, у меня там родственники.
    Франц-Иосиф картинно пригладил свои пышные усы и в знак согласия со своим министром иностранных дел лениво кивнул. – Я помню, господа, завет Фридриха Второго. Не помню дословно, но смысл не забыл.  Король говорил, что, если у вас есть силы и вам хочется занять некую территорию, а повода нет, – занимайте. Ваши юристы потом найдут повод и докажут права на занятую территорию.   
      За столом раздались негромкие аплодисменты. – Доверимся завету Великого Фридриха. Подготовьте, господа, юридическое и экономическое обоснование аннексии, и – с Богом! А вы, – обратился император к министрам финансов и внешней политики, – совместно с губернатором и коллегами извольте разработать конституцию Боснии и Герцеговины. От имени жителей Сараево о ней мне высказал просьбу на моём дне рождении ваш заместитель господин Винзор… Запамятовал…
      – Николо Мандич, ваше величество, – человек весьма уважаемый, – подсказал фон Винзор.
      – Да, точно! Он попросил даровать Боснии конституцию и государственный статус провинциям. Нам, господа, его просьбу придётся исполнить.
      – Что ж, ваше величество, – устало произнёс эрцгерцог: – ничего другого нам не остаётся. Аннексия – нелёгкое решение, но, раз положение того требует, его надо принять, пока не стало поздно. Будем надеться на бога и выполнять свои обязанности перед ним.      
      Совещание закончилось. И в начале октября 1908 года в Вене и Сараево было объявлено о включении Боснии и Герцеговины в состав Австро-Венгрии, которая официально приросла территорией в пятьдесят одну тысячу квадратных километров и увеличила своё население на миллион восемьсот тысяч человек. 
     Конечно, Европа возмутилась. Газеты запестрели статьями с крупными заголовками о не совсем  законных, а следовательно, возмутительных действиях Австро-Венгрии. Однако шумели они не долго, и скоро успокоились. Несмотря на призыв Сербии не признавать аннексию, не желая связываться с союзницей Австро-Венгрией Германией, некоторые небольшие европейские государства её признали. 
       Россия же, хоть и не была затронута в своих прямых интересах, тем не менее, была оскорблена беззастенчивостью, а скорее, мошенничеством австрийского министра иностранных дел Эренталя позволившего себе общие разговоры с российским министром Извольским на предмет присоединения Боснии и Герцеговины истолковать в виде согласия русского правительства на аннексию. Российская империя заявила протест и вместе с сербами отказалась признать действия австрийцев.   
      В ответ на такой демарш России Австро-Венгрия подтянула свои войска к границе с Сербией. Назревал вооружённый конфликт.   
      В процесс вмешался второй Рейх в лице германской империи. Кайзер Германии – любезный Вилли , написал своему «обожаемому», хоть и дальнему, но родственнику Николаю ll милое письмо с просьбой, больше похожее на требование, не разжигать конфликт и незамедлительно признать аннексию: «Иначе, дорогой Ники, Австро-Венгрия введёт в Сербию войска».
      Прочитав, в присутствии супруги послание кайзера, император возмутился. – Какая непорядочность, – обращаясь к супруге, высказался он. – Родственник называется…
      – Шайсе, – неожиданно зло произнесла императрица по-немецки. – Как же они все ненавидят Россию.
      Супруг удивлённо посмотрел на жену. Ему не приходилось раньше слышать от неё подобного. Нет, он знал, конечно, что  Александра Фёдоровна, несмотря на немецкие корни, особой любви к канцлеру не испытывала. Она скептически, можно сказать с подозрительностью, относилась к Вильгельму, и эта подозрительность и нелюбовь усугублялась с каждым посещением канцлера России. Но чтобы так выругаться…
      – Дорогая, наверное, это слишком резко. Ты ведь знаешь, у нас с Вильгельмом очень доверительные отношения. Вспомни 1904 год, войну с Японией... И как кузен Вилли переживал, что Россия перед войной не утопила японские транспорты с восемью сотнями орудий и снарядов к ним. А ведь русская разведка сообщила даже дату отплытия судов из Гамбурга. Генеральный штаб не поверил, думал дезинформация…    
      – Так уж и переживал… О новом заказе для Германии беспокоился. Всё равно, фанфарон он! Любитель визитов по делу и без.  Я всегда с ужасом жду окончания его неистовых речей, вызывающих нервные потрясения. Всю Европу объездил… Поди, надоел уже. Не зря его не жаловал император Александр.
      – И не только он. Канцлер дважды извещал французов о своём желании проехать на коне через триумфальную арку, но так ни разу не получил приглашение.
      – Боюсь, он когда-нибудь французам это припомнит. И всё же, дорогой, с реальностью надо считаться. Европа поставлена перед свершившимся фактом и России, хочешь ты того или нет, тоже придётся признать аннексию.
      – Есть, правда, и второй путь, – осторожно  произнёс император, – вступить в вооружённый конфликт с австро-германскими войсками, а, скорее всего, и с другими… 
      Было видно, император расстроился. По своей привычке, когда ему что-нибудь не нравилось или он был чем-то расстроен, то, плотно сжав губы, начинал в силу привычки, приводить в порядок и без того находившийся в идеальной аккуратности письменный стол. Он и сейчас, о чём-то сосредоточено размышляя, стал переставлять предметы на столе. От этого занятия его отвлёк голос супруги.
      – Мой дорогой, это невозможно, –  вздохнув, горестно произнесла императрица. – Ты ведь сам говорил, после нашей неудачной войны с Японией Россия ещё не восстановила в нужном объёме свои вооружённые силы».
     Николай кивнул, затем с нежностью посмотрел на супругу. – «Алекс опять права!». Не отводя взгляда от неё, он на ощупь открыл пачку с папиросами, чиркнул спичкой, и закурил. Сделав первую затяжку, задумался.
      «Родственники, особенно великие князья, говорят, мол, она высокомерная, властная, порой истеричная…  Есть немного. Зато, и так думают многие, – умная, к тому же, красивая». 
      Николай закашлялся. Супруга укоризненно покачала головой.
      «Умная… А какой же быть любимой внучке британской королевы, дочери герцога Гессенского и крёстнице моего отца – российского государя».    
      Александра Фёдоровна почувствовала на себе пристальный взгляд супруга, но не стала расспрашивать его, о чём он в данный момент думает.
      «Замкнутая, высокомерная… И этому есть оправдание, коль знать подробности её нелёгких детских и отроческих лет. А когда мы познакомились…».
      – Как ты считаешь, права я? –   не выдержала молчания императрица.  Оторвавшись от воспоминаний, император поспешно произнёс: 
      – Конечно, Алекс! Как ни печально, но мы, действительно, не можем предотвратить балканский конфликт. И  Сазонов  уже предупредил правительства балканских стран, что они не могут рассчитывать на наше вмешательство в их конфликт. Как ни грустно, но мы пока не готовы.
     – Опять не готовы к войне… Вот и «наш друг»  советует не впутываться в их распри. 
     – Да… Григорий Ефимович прав. Со слов Коковцова , экономика наша войны не выдержит. Не дай бог она вспыхнет. Потребуются деньги, деньги и ещё раз деньги. А где их взять? Кредиты… Французы их дают, но кредиты надо же возвращать. А как без них! Сухомлинов  жалуется, что Россия весьма зависима от Запада: снаряды, патроны, ружья и прочее в большом количестве мы закупаем из-за границы. Своего-то недостаточно.
–  Вот-вот! Надо же что-то делать.
      Император загасил в бронзовой пепельнице в стиле ампир папиросу и из стопки бумаг достал документ.
      – Да, Алекс, надо. Вот, послушай. Владимир Николаевич подал мне интересный документ с нашими доходами  и расходами за прошлый год. Уж не знаю, верить ему или нет… Представляешь, дорогая, доход от продажи нами только зерна за границу составил огромную сумму в четыре сотни с лишним миллионов рублей. Из них около шести миллионов потрачено на промышленность… Этой суммы совсем недостаточно, чтобы закончить  модернизацию армии и флота.
      – А где же остальные деньги?
      – Остальные… – император стал медленно расхаживать по кабинету. – Остальные, говоришь… Сто сорок миллионов осели в заграничных банках либо остались в ресторанах и борделях Парижа, Ниццы, Баден-Бадена… Николай резко взмахнул рукой, – и в прочих «весёлых» городах. – Позор, –  и он бросил документ на стол. 
      – Дорогой, с этим же надо что-то делать! – вторично возмущённым голосом, с интонацией больше похожей на требование решительно принять меры, произнесла Александра Фёдоровна.
      Император с грустью посмотрел на супругу. – Надо, конечно. Очень надо. Скажу больше, из той суммы сто восемьдесят миллионов потрачено на предметы роскоши…
      – Не многовато ли? Видимо, – опять возмутилась Мария Фёдоровна. –  Гоголь прав, говоря, что в России полно дураков и плохих дорог. Только вот дураки-то наши уж больно воровитые! Меры не знают. Какая уж тут экономика?
      Император промолчал.
      В кабинет вошёл дежурный адъютант. – Ваше величество, через час вас ждут в полку гвардии на обед. Гвардейское начальство приготовило для вас, ваше величество, сюрприз – будет играть сводный оркестр балалаечников под управлением господина Андреева.
       Николай хмуро кивнул, затем произнёс: – Прикажите подать Мерседес-лимузин. 
     Скрипя сердцем, в марте 1909 году российский император был вынужден отозвать свой протест и согласиться с австрийской аннексией Боснии и Герцеговины. Вслед за Россией действия Австро-Венгрии вынуждена была признать и Сербия. Затем аннексию признали Великобритания и Франция. Конфликт на балканском полуострове был временно погашен.
     Но патриотические настроения, подогреваемые разными славянскими общественными организациями, пропагандирующих культ свободы и независимости славян, свои результаты дали.
     Как и обещал император Франц Иосиф, в феврале 1910 года Вена разработала и утвердила для Боснии и Герцеговине собственную конституцию и парламент, где 31 одно место в нём закреплялось за православными, 24 – за мусульманами, 16 – за католиками, 1 – за евреями. Однако подарок императора Австрии был с большими ограничениями: местные депутаты не имели права разрабатывать и принимать собственные законы, не согласовав их с Веной, а также народные избранники не имели право вмешиваться в деятельность генерал-губернатора и правительства.
      В мае того же года австрийский император приехал в  Сараево, чтобы официально и торжественно объявить жителям о новых законах. Солдаты расклеили по всему городу листовки с поздравлением императора, повсюду развевались флаги Австро-Венгрии… И опять, как и два года назад, довольные жители радостно встречали монарха. В храмах, мечетях, синагогах прошли торжественные службы. Франц-Иосиф принял военный парад, встретился с представителями национальных и религиозных общин, после чего власти города дали торжественный ужин…
     Франц-Иосиф и его свита пробыли в Сараево два дня. Император и генерал-губернатор нового кондоминиума Марьян Варешанин, недавно сменивший на этом посту, умершего год назад Антона фон Винзора, не знали, что в этот день монарх мог стать жертвой покушения.
     Уже известный нам Богдан Жераич, как позже станет известно – боснийский студент из Мостара и сын православного священника, с пистолетом Браунинг в  кармане, скрываясь в толпе ликующих жителей, все эти дни шёл за императором буквально по пятам. Однако покушения не случилось, убийства не произошло.
      «Я мог бы практически дотронуться до императора», – в отчаянии потом  говорил Жераич своему товарищу Гачиновичу. – Не скрою, Владо, среди этой орущей от радости толпы, меня вдруг охватил страх и какая-то беспомощность. Не знаю почему, не знаю, не могу понять, почему я не выхватил пистолет… Он обхватил лицо руками и замер. Через минуту, он очнулся.
      – К своему стыду, я струсил… Не вытащил Браунинг, хотя дважды подходил совсем близко к коляске императора, запряжённой четвёркой лошадей.
     Гачинович успокоил друга. – Не переживай, Богдан! Убить человека не просто. Наверное, это может совершить только сильный духом и убеждённый в своей правоте человек.
     – Ты прав, друже. Вот, что я прочитал в газете… На скачках в Пардубицах неожиданно для знатоков победила лошадь по кличке Аннексия.
    – Слышал. Говорят, хохоту на ипподроме было… 
    – Хоть одна хорошая новость. Но это не главное, друже. Через неделю в Сараево состоится первое заседание парламента, на котором, конечно, вряд ли, появится император, но, уверен, будет присутствовать наш генерал-губернатор. Надеюсь, на этот раз, пистолет не останется без движения.    
     Так оно и получилось. Когда губернатор Верешанин в открытом автомобиле подъехал к зданию парламента, его окружили корреспонденты, фотографы и просто уличные зеваки, оттеснив от авто Жераича. До двери здания, куда жандармы, вряд ли, пропустили бы Богдана, оставалось буквально два-три метра. Губернатор встал во весь рост, давая возможность фотографам сделать для газет фотографии и, открыв дверь, спустился на землю. Затем, ещё раз принял соответствующую позу  для фотографов, по ходу отвечая на вопросы журналистов, направился к входу в здание. Между Богданом и Верешаниным оставалось метра три. Ещё секунда-две и он скроется в помещении. Нервы Жераича не выдержали – он выхватил пистолет и на глазах изумлённых людей и двух жандармов, встречающих у входа губернатора, не целясь, пять раз нажал на курок.  Видимо сам Всевышний вступился за австрийского губернатора, – все пять пуль Жераича цели своей не достигли. Толпа зевак и журналисты бросились врассыпную от автомобиля, но жандармы кинулись к Богдану. находясь в невероятно возбуждённом состоянии, от отчаяния, Жераич выстрелил в себя. И эта пуля цели достигла. Она раздробила ему собственный череп и превратила Богдана Жераича в мученика за свободу Боснии от правления Габсбургов.   
     Уже к вечеру в одной Сараевской либеральной газете о нём напишут: «Неудавшийся убийца генерал-губернатора Боснии сделал для свободы нашей страны то, на что раньше не осмеливался ни один сербский босниец». Через несколько дней после смерти Жераича молодые боснийцы, стали посещать место, где застрелился их герой. Склонив головы, они снимали головные уборы и клялись, что продолжат его дело. Школьный друг Богдана Жераича Владимир Гачинович в феврале 1912 года написал и опубликовал небольшие по размеру книжки «Смерть героя» и «Крик отчаяния», в которых воспевался героизм Жераича. В книгах автор призывал молодёжь следовать примеру героя. Для радикальной молодёжи труды Гачиновича стали обязательными к изучению. И через четыре года  в Сараево нашлись такие последователи. Но об этом позже.

      Увы… как позже стало известно, результаты вынужденного признания аннексии оказались плачевны для  России. Австро-Венгрия не выполнила своих обещаний по поводу проливов Босфор и Дарданеллы, хотя бы по причине того, что союзники России не собирались отдавать ей столь ценный подарок, как и усиление влияния на Балканах. Министр иностранных дел России граф Извольский будет отправлен в отставку, но вскоре он станет послом России во Франции и через девять лет уйдёт из жизни. В начале 1912 года барон Алоис фон Эренталь за блестящую, со слов императора Франца Иосифа аннексию Боснии и Герцеговины, получит графский титул, но через месяц он скончается. Мошенничество его потеряет остроту, и в широких кругах будет забыто.   
     Продолжая неприятие России ещё с Крымской компании 1854 года, именно тогда, с молчаливого согласия европейских стран наиболее остро проявилась беспардонная, основанная на силовом превосходстве австро-германская политика, направленная на подчинение славянских народов  наперекор духу международных отношений и законным интересам России на Балканах.
      Так возникла, и по сей день присутствует, скрытная за завесой напыщенных, ничего не значимых слов, вражда между Европой и Россией, и эта вражда рано или поздно должна была привести к кровавому столкновению. И она произойдёт, и не раз!
     Забегая вперёд, автору уж очень хочется сообщить читателю будущие подробности непродуманного шага австрийцев, аннексировавших в 1908 году Боснию и Герцеговину.
     Сомнительно законное присоединение новых территорий не принесёт счастья Австро-Венгерской империи. Как мы знаем, в 1912-1913 годах вспыхнут войны балканских стран с Турцией, а потом и между собой за освободившиеся после турок территории. И, наконец, в июле 1914 года начнётся Первая мировая война, что станет трагическим концом для Австро-Венгрии. Просуществовав всего пятьдесят лет, осенью 1918 года от Австро-Венгрии начнут последовательно уходить собственные территории. Одни из первых независимость провозгласят чешские и словацкие земли, они образуют Чехословацкую республику, следом за ними империю покинут южные территории, создав государства словенцев, хорватов и сербов. Затем, в результате восстания в Будапеште, отколется Венгрия. За ней, разваливающуюся на глазах империю покинут польские земли и Западная Украина.
      Но император Франц-Иосиф всего этого позора не увидит: в возрасте восьмидесяти шести лет бренное тело монарха упокоится в земле замка Шенбрунн. Его правление продолжалось 68 лет и станет одним из самых долгих в мировой истории.
Но эти печальные события произойдут позже, а пока…   
     Унизительная для Сербии и Черногории аннексия Боснии и Герцеговины с новой силой разожгли массовые протесты, требующие объявление войны туркам и австрийцам. В ряде стран возникло чётническое  движение. Стали множиться национал-патриотические организации, в том числе, радикальная националистическая организация «Единство или смерть», прозванная позже «Чёрная рука», и боснийское молодёжное радикальное движение «Младо Босния». Все эти десятки организаций расшатали и без того неустойчивую политическую обстановку на полуострове.
      Ещё после государственного переворота в Белграде в 1903 году, когда власть с помощью военных перешла к Петру  Карагеоргиевичу, в королевстве Сербия возникло троевластие: королевский трон – народная Скупщина – армия. Уже тогда сербы требовали от правительства войны с австрийцами, но сербские генералы убедили народ Сербии, что без союзников страна ещё не готова к военным действиям.   
     Патриотические настроения сербов активизировало сближение славянских государств на совместную борьбу против Османской империи. Как позже писал сербский учёный Йован Цвийич: «нигде на Балканском полуострове турецкое правление не принесло такого опустошения, как в Сербии».
      И, как результат, при активном участии российской дипломатии, страны балканского полуострова стали объединяться. 
      Политическая обстановка на полуострове обострилась до предела.
      А что европейские политики… Зная о нервозной политической обстановки на Балканах, но уверенные в благоразумии и порядочности друг друга, однако не вполне представляя всю глубину начавшегося конфликта, они, конечно, уговорами пытались предотвратить военное столкновение, смягчить кризисную ситуацию… Вместе с тем, доводы российского министра иностранных дел Сергея Сазонова, пытавшегося в Берлине донести идею «обеспечения мира на Балканах», понимания среди коллег не находили. Его предложения тонули в бесконечных прениях и изнурительных спорах. Сазонова не понимали, или не хотели понять. Морской министр Великобритании Уинстон Черчилль в одном из своих выступлений предрёк: «Война на балканском полуострове – это безумие. В конечно итоге, она вовлечет в свой водоворот всю Европу, разрушит цивилизацию, вернёт нас в средние века. Англия обязана содействовать локализации балканской войны, установлению прочного мира и благосостояния Балкан, иначе современное поколение уничтожит себя». И этому выступлению английского министра великие державы тоже не придали значения.
      Как позже Михаил Булгаков скажет в романе «Мастер и Маргарита»: «…Аннушка разлила масло на рельсы…», то есть, ничего уже не изменишь. Так и в нашем случае… Роль пролитого масла сыграла аннексия Боснии и Герцеговины, именно она запустила на Балканах цепь событий, приведших, в конце концов, к Первой мировой войне. Доселе дремавший на отстойных путях паровоз войны дёрнулся, нехотя, медленно, со скрипом провернул свои застывшие колёса и медленно начал движение навстречу неизвестности… В Европе видели его, но не верили, что поезд далеко уйдёт. «Через пару недель эта колымага остановится, кто-нибудь, обязательно, разберёт рельсы на его пути, – думали дипломаты великих держав.   Увы, этого не случилось.
      И в результате, в сентябре 1912 года союзники вручили ультиматум турецкому правительству с требованиями предоставить автономию Македонии и нетурецким народам Балкан, а также создать школы для греков, болгар, сербов и вывести с территории региона значительную часть турецкой армии. Турецкие власти категорически отказались принимать условия ультиматума. Вместо ответа султан Мехмед V объявил в стране мобилизацию. Однако на востоке не принято торопиться: мобилизация шла медленно и часто стихийно. Этим воспользовалось союзное военное командование. В последних числах сентября 1912 года Сербия, Болгария, Греция и Черногория с небольшой разницей во времени объявили Турции войну. Митрополит Сербии Димитрий отслужил молебен и благословил сербские войска словами: «Вы идёте не к чужестранцам, но к своим братьям. Идите туда, где наша колыбель, где враг растоптал наш очаг. Вы идёте, чтобы в этом погасшем очаге вновь зажечь огонь свободы…».

                ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ