Дымов. часть вторая

     Чтобы забыть её, он переставлял кровать, покупал новое бельё, с жаром срывал выбранные ею когда-то занавески. Наивные попытки изменить реальность, все эти перемещения мебели, бой посуды, случайные встречи, дикое, необузданное удовольствие в попытке выбросить её из своей памяти приносили лишь временное облегчение. Потом он двигал кровать на прежнее место, застилал постель её бельём и, не раздеваясь, укладывался спать на диване у камина. Хлипкая надежда увидеть над собой её лицо появлялась в ночной тишине и исчезала каждое утро, она не возвращалась и чуда не происходило.

     Вспоминалось Дымову неожиданное вкрапление счастья. Сняв поводок с ирландского сеттера, она убежала вперёд, следуя за собакой, среди пёстрой тенистой зелени рыжими пятнами мелькал её сарафан. Сеттер, соскучившийся по свободе в тесноте дома, сумасшедшими кругами носился по высокой траве. Дымов пошёл быстрее, чтобы не потерять их из виду. Выйдя на солнечную поляну, он увидел её, кружащуюся в танце, она прыгала вместе с собакой, обнажая красивые длинные ноги. Вернувшись к нему, она, смеясь, протянула руку и погладила его по щеке. - Привет! - кокетливо произнесла она, - Ну же, потанцуй со мной! - Она вновь отбежала и, вспрыгнув на поваленное дерево, раскрасневшаяся от жары и счастья, призывно заломила в локтях тонкие свои руки, сквозь волосы ярко проступали рыжие лучики солнца. Они вернулись домой, их одежда валялась повсюду, обессиленные, потные лежали они на полу, слушая биение своих сердец. - Extremely possessive behavior*, – произносил вслух Дымов, нарушая тишину большого белого дома.
   
    Проходили дни, дождливая осень сменилась унылой зимой, падающий снег быстро превращался в лужи. Появлялись и исчезали лица друзей, друзей друзей, старых знакомых и случайных женщин, мелькали халаты врачей и их равнодушные лица.

– Вы когда-нибудь задумывались о совершении суицида? - спрашивали его лишённые эмоций маски. Он смотрел на них, пытаясь выловить в профессиональных вопросах  какое-либо человеческое участие, но находил лишь холодный блеск фонендоскопа.
- Знаете ли вы, как светит лампочка в московском подъезде? - спрашивал он их в ответ и они кивали головой, соглашаясь.

    В какой-то из понедельников перед Дымовым выросла алебастровая голова кролика с двумя выставленными вперёд резцами. Кролик был умён, сдержан, он не задавал вопросов, первые несколько секунд он смотрел на Дымова из темноты кабинета, расширял глаза и водил челюстью, крутил в пальцах длинные нити цицита**, что-то записывал в большую тетрадь, хмыкал и ставил галочки в понятных ему одному схемах и картинках, и пока он был занят своими делами, Дымов не без интереса разглядывал рисунок устроенной на кроличьем затылке ермолки. Две блестящие заколки  удерживали её меж длинных пушистых ушей, и каждый раз, когда кролику надоедало чертить схемы, он откидывался на мягкую спинку кресла и отведя назад лапы, акуратно похлопывал себя по голове, словно проверял надёжность креплений. Выглядело это по театральному трогательно. Приём почти закончился. Кролик, не вставая, оттолкнул от стола кресло и, подкатив к Дымову, стал рассказывать про синапсы нейронов, концентрацию серотонина в структурах головного мозга. Затем он заполнил рецептурный бланк и обязал Дымова  заходить к нему раз в две недели. На прощание он протянул Дымову свою лапу, и довольный собой, укатил в темноту норы.

    Выписанный кроликом флуоксетин лежал нетронутым на прикроватной тумбочке в белой спальне.

   Однажды Дымову стало плохо. Ясным днём его голову наполнила звенящая темнота, и, если бы его не подхватили, Дымов вряд ли бы удержался на ногах. Собранный из собственных осколковов, он приходил в себя на диванчике средь освещённого со всех сторон холла, а над ним склонились, теребя за рукав,  взволнованные лица. Тогда его отвели в медицинский кабинет, расспросили про самочувствие и измерили давление. Дымова заставили прилечь и вообще отнеслись к его сумасшествию по человечески, разрешив раз в день отдыхать в специально отведённой комнате, в комфортную темноту которой пробивалась узкая полоска света.

*Крайне собственническое поведение
**В талмудическом иудаизме — переплетённые нити, иметь которые на одежде с углами обязаны взрослые евреи-мужчины.


Продолжение: часть третья http://proza.ru/2024/08/28/838