Дымов. Забыть её

     Чтобы забыть её, он переставлял кровать, покупал новое бельё, с жаром срывал выбранные ею когда-то занавески. Наивные попытки изменить реальность, все эти перемещения мебели, бой посуды, случайные встречи, дикое, необузданное удовольствие в попытке выбросить её из своей памяти приносили лишь временное облегчение. Потом он двигал на прежнее место кровать, застилал постель её бельём и ложился не раздеваясь. Хлипкая надежда увидеть над собой её лицо появлялась в тишине ночи и исчезала каждое утро, которое, как у каждого брошенного, начиналось с тоскливого осознания одиночества, она не возвращалась и чуда не происходило.

     В потном удушье просыпался Дымов, мотал, крутил его во снах тот июльский вечер. Сняв поводок с ирландского сеттера, она убежала вперёд, среди пёстрой тенистой зелени рыжими пятнами мелькал её сарафан. Собака, соскучившаяся по свободе в тесноте дома, кругами носилась по высокой траве. Дымов пошёл быстрее, чтобы не потерять их из виду. Выйдя на поляну, он увидел её, кружащуюся, в испачканном пыльцой сарафане, из травы смешно выскакивали её колени. Она вдруг остановилась, откинула волосы с лица, протянула руку и погладила его по щеке. - Привет! - произнесла кокетливо, - Ну же, побегай с нами! - Вновь отбежала и, вспрыгнув на поваленное дерево, раскрасневшаяся от жары и молодости, призывно заломила в локтях тонкие свои руки, и платье, и волосы её пронизывали лучики вечернего солнца. Они вернулись домой, шипела, крутясь, давно отыгранная пластинка, одежда валялась повсюду, обессиленные, потные лежали они на тёплом полу, распухли искусанные в поцелуях губы. - Extremely possessive behavior*, – произносил вслух Дымов, нарушая тишину большого белого дома.
   
    Проходили дни, дождливая осень сменилась унылой зимой, падающий снег быстро превращался в лужи. Появлялись и исчезали лица друзей, знакомых и случайных женщин, мелькали халаты врачей с равнодушными лицами.

– Вы когда-нибудь задумывались о совершении суицида? - спрашивали его лишённые эмоций маски. Он смотрел на них, пытаясь выловить в профессиональных вопросах  какое-либо человеческое участие, но находил лишь холодный блеск фонендоскопа.

    В какой-то из понедельников перед Дымовым выросла голова кролика с двумя выставленными вперёд резцами. Кролик был умён, сдержан, он не задавал вопросов, первые несколько секунд он смотрел на Дымова из темноты кабинета, расширял глаза и водил челюстью, крутил в пальцах длинные нити цицита**, что-то записывал в большую тетрадь, хмыкал и ставил галочки в понятных ему одному схемах и картинках, и пока он был занят своими делами, Дымов не без интереса разглядывал рисунок устроенной на кроличьем затылке ермолки. Две блестящие заколки  удерживали её меж длинных пушистых ушей, и каждый раз, когда кролику надоедало чертить схемы, он откидывался на мягкую спинку кресла и отведя назад лапы, акуратно похлопывал себя по голове, словно проверял надёжность креплений. Выглядело это по театральному трогательно. Приём почти закончился. Кролик, не вставая, оттолкнул от стола кресло и, подкатив к Дымову, стал рассказывать про синапсы нейронов, концентрацию серотонина в структурах головного мозга. Затем он заполнил рецептурный бланк и обязал Дымова  заходить к нему раз в две недели. На прощание он протянул Дымову свою лапу, и довольный собой, укатил в темноту норы.

    Выписанный кроликом флуоксетин лежал нетронутым на прикроватной тумбочке в белой спальне.

   Однажды Дымову стало плохо. Ясным днём его голову наполнила звенящая темнота, и, если бы его не подхватили, Дымов вряд ли бы удержался на ногах. Собранный из собственных осколковов, он приходил в себя на диванчике средь освещённого со всех сторон холла, а над ним склонились, теребя за рукав,  взволнованные лица. Тогда его отвели в медицинский кабинет, расспросили про самочувствие и измерили давление. Дымова заставили прилечь и вообще отнеслись к его сумасшествию по человечески, разрешив раз в день отдыхать в специально отведённой комнате, в комфортную темноту которой пробивалась узкая полоска света.

*Крайне собственническое поведение
**В талмудическом иудаизме — переплетённые нити, иметь которые на одежде с углами обязаны взрослые евреи-мужчины.


Продолжение: часть третья http://proza.ru/2024/08/28/838