Армия. часть 4. батарея 120

                ГЛАВА 1

     Наконец-то свершилось то, о чём я мечтал целых шесть месяцев!  Мало того, что я отслужил год и стал заслуженным «черпаком», так я получил ещё должность и уже был при деле! Я был уверен, что дальше дела у меня пойдут лучше и служить будет легче. Так оно и оказалось. По крайней мере, в батарее 120, я наконец-то почувствовал себя человеком!
      
    Переведясь в батарею и став её полноправной боевой единицей, в 6-00 утра я услышал знакомое: «Рота, подъём»!
    Я думал, что в батарее, будут будить: «Батарея подъём!», но оказалась, что «рота». И вообще, нашу батарею называли то «ротой», то «батареей». Разницы в названии не было.    
   
    Пришёл в батарею я одновременно с молодым пополнением, среди которых был… заика! Меня это особо не удивило, т.к. в ВДВ брали всех подряд, потом комиссовали. Но этого заику оставили, и он остался служить после моего ухода на дембель. За ним прочно закрепилось кличка «Заика», после одного случая, о котором я расскажу попозже.
 
    Рядовых в батарее было 60 человек. И ещё много техники и вооружения: шесть миномётов по 120 миллиметров, три по 82 мм, шесть пушек по 85-мм, две ПЗРК «Стрела», гранатомёты, две мелкокалиберные винтовки и одна «воздушка». Да плюс ко всему, ещё 60 автоматов и шесть грузовиков ГАЗ-66. На шестьдесят человек это было больше, чем достаточно.  К этому можно добавить, что когда были праздники, наша батарея обслуживала установки с которых запускали фейерверки, и давала салюты из пушек. 

      По приходу в батарею, меня закрепили за взводом управления, где было моё отделение.            
      Задача отделения заключалась в том, чтоб обеспечить радиосвязь между батареей и корректировщиками огня. Корректировщики должны находиться на передовой, выявлять цели для обстрела, и выдавать радисту их координаты. Радист все эти данные передаёт на батарею. Там его сообщение принимает второй радист, громко повторяя принятые сообщения. Их слушает командир батареи и даёт координаты для стрельбы. Тогда один миномёт стреляет одной миной. Когда мина падает и взрывается, корректировщик делает поправку, если мина не попала в цель, и опять радист передаёт эти поправки на батарею. И так всё время, пока идёт стрельба.
    
    Чтоб обеспечить стрельбу бесперебойной связью, для этого в отделении было три рации, запасные аккумуляторные батареи, зарядные устройства, работающие от сети и автономные, работающие от бензинового двигателя.
    
      В моём отделении было четыре человека: два «шнурка», один «черпак» и один «дедушка». Как оказалось, в батарее 120, «деды» тоже называли себя ласково «дедушками». Ну такая- уж нежность!! И в названии, и в жестокости они были полностью солидарны. Мало того! Буквально на второй день, после моего появления в батарее, «дедушки» решили меня… избить! Видно, у них был такой ритуал: избивать вновь прибывших сержантов. В роте связи новичков испытывали физподготовкой, а здесь – физическим насилием. Получалось, что «дедушки» в роте связи были ангелами, по сравнению с батареей 120!      
    
    Узнав о намечавшейся экзекуции, я стал обречённо ждать её, сидя на койке.
   Вижу, как пять «дедушек» собрались, о чём – то пошептались, поглядывая на меня и хихикая, потом направились ко мне. Я напрягся. И тут, между мной и ими, встал казах Уристёмов:
   - Не трогайте его, - громко произнёс он, - лучше меня бейте!
   Стоит парень, невысокого роста, не «мощного» телосложения, голову нагнул, кулачки сжал.
    «Дедушки» опешили, остановились.
    Конечно, они не ожидали такого. Да что там говорить? Я и сам удивился: человек заступился не за родственника, не за друга, а за незнакомого человека!
     «Дедушки» постояли, помялись и… ушли!!
     Уристёмов спокойно, как будто ничего не произошло, пошёл по своим делам.
    
    Для меня это событие было наукой: оказывается можно пожертвовать собой, когда это можно было запросто избежать. Уристёмову (в батарее его звали «Уристём»), за его поступок, я благодарен до сегодняшнего дня, добрым словом вспоминая его.

     После этого случая, я стал ждать подлости и от «дедушки» моего отделения, тем более, что он выглядел как уголовник: некрасивое, угрюмое лицо, да ещё и бритый на лысо. Я ему сразу дал кличку «Барыга». Сначала я относился к нему настороженно, но потом он себя показал с положительной стороны: надо было перенести ящики с рациями на новое место. Я по привычке взялся за ящик, но Барыга лёгким движением плеча отодвинул меня в сторону, взял ящик и… понёс! Для меня это было полной неожиданностью! Обычно «дедушки» не позволяли себе таких «вольностей», а тут…
      Как потом оказалось, Барыга был прекрасным человеком, а за не привлекательной внешностью (как пишут классики), скрывалась широкая душа истинно русского человека. Был он необыкновенно сильным, запросто выжимал штангу в 100 кг, а при швартовки техники, один таскал парашюты многокупольной системы, которые два человека с трудом могли поднять. Был он беззлобным и справедливым, и никогда не участвовал в издевательствах над молодёжью. Но не всегда был послушным комбату, поэтому часто с ним конфликтовал.
    Один раз комбат объявил ему наряд на работу. Барыга перед отбоем построил роту и улыбаясь объявил, что это не ему наряд объявили, а всем нам. Мы уже думали, что придётся теперь всю ночь драить пол, но ничего не произошло. Он пошёл спать и... всё!    
    
     Кроме Барыги, в батарее были ещё три «дедушки», которые никого никогда не трогали. Это были слабые и равнодушные люди. Они особо себя ничем не проявляли и просто ждали окончания службы.
    
     Один был каким-то вечно напуганным.
     Однажды, на учениях, ему надо было опустить мину в ствол миномёта. Он опустил, мина шурша пошла вниз, а «дедушка»… бросился бежать от миномёта! Испугался шороха мины!

     Второй – самовольщик и пьяница. В самоволки он ходил почти каждую ночь, а днём отсыпался в каптёрке. Ничего и никого не боялся. Однажды, после отбоя, капитан Воронин задержался в казарме. Собрался уходить, а «дедушки» о чём-то переговаривались.
    - Чего не спите? – поинтересовался комбат, направляясь к выходу.
    - Сп-р-р-р-р-р-рлю-ю-ю-ю-ю! –  зашлёпал губами наглый «дедушка», издавая звуки, отдалённо напоминавшие храп.
    Комбат остановился и подошёл к койке нарушителя спокойствия.
   - Я тебе сейчас посплю! – пригрозил комбат.
     А тот опять: - Сп-р-р-р-р-р-рлю-ю-ю-ю-ю… 
     Плюнул комбат и ушёл. Ну что он с ним сделает? Ну спит - же человек!
 
    Третий «дедушка» – вообще «дофенист». Ему было всё «до фени». Любимая его поговорка была: «Что армия, что гражданка, - всё равно!»
    Однажды в столовой, его друзья поймали муху, придавили её и незаметно положили ему в ложку. Он не увидел её и сожрал. «Дедушки» смеются, а ему «всё пофиг!».
   
     Когда комбат принимал зачёт по физподготовке и пришла очередь дофениста сделать упражнение на турнике, он чётким, строевым шагом подошёл к турнику, подпрыгнул, повис на нём, потом спрыгнул, классически присев и вытянув руки вперёд. Выпрямился, чётко развернулся и опять строевым шагом вернулся на место.
     Комбат покрутил головой:
     - За подход -пять; за отход – пять; за упражнение – двойка. Общая оценка – три... Сдал! 
    
     Как я узнал, над этой троицей больше всего издевались «дедушки», но они не стали сволочами, не стали вымещать свои обиды на новобранцах.
    
   А до меня один «дедушка» всё -таки добрался: решил чему- то проучить.
   Это был парень, чуть ниже меня ростом, плотненького телосложения, с пухлыми щёчками.
   
    Я как-то был дежурным по роте, куда-то спешил. Бегу между стенкой и рядом коек, а на пути новобранец стоит нагнувшись, что-то делает.
   Добежал я до него, слегка оттолкнул со словами: «Подвинься, салага», и побежал дальше.
   Потом что-то меня остановило.
   Поворачиваюсь, а… салага оказался… «дедушкой»!
   Стоит, смотрит на меня «квадратными» глазами и говорит:
  - Ничего себе…
   Понятно его удивление: «дедушку» салагой обозвали!
   Я к нему:
   - Прости… не хотел… не заметил… перепутал… век воли не видать!
    А он застыл и всё повторяет:
   -Ничего себе…
   Я думал, что он меня изобьёт, но всё вроде бы обошлось.
«Вроде бы». Но не совсем…
 
   Однажды, через некоторое время после этого случая, я опять был дежурным по роте. Я закрывал ружейную комнату, когда он вошёл в казарму. В это время, в казарме никого не было, даже дневального, которого я отослал с каким-то поручением.
   «Дедушка» подошёл ко мне и уставился глазами полные ненавистью. Я сразу понял, что он приготовился сделать мне какую-то гадость и напрягся, стоя к нему лицом и спиной к двери ружейной комнаты. А надо сказать, что дверью в ружкомнату, служила железная рама с толстыми стальными прутьями, которые были к ней приварены вдоль и поперёк, образуя ячейки, размером примерно 20х20 с.м. Эта рама висела на петлях и свободно вращалась на них. Сбоку были приварены кольца, на которые вешался замок.
   
    «Дедушка» постоял, постоял и вдруг… выбросил свой кулак мне в грудь!
    Бил он со всей силы, но я увернулся и его рука, до самого плеча, вошла между прутьями решётки ружейной комнаты (повезло, что он не попал в пруток, иначе переломов пальцев ему бы не избежать!). При этом, двигаясь по инерции, он всем телом буквально «припечатался» к решётке двери. В то же мгновение, я инстинктивно прижал его руку своим телом. Он начал дёргаться, пытаясь освободиться, но я держал крепко и у него ничего не получилось.
     И тут он поворачивает свою морду ко мне, и в его глазах вместо ненависти… ужас!      
     Смотрит настороженно, как будто ожидая от меня каких - то ответных действий. Оно и понятно! Мы то одни, в казарме кроме нас никого нет! Он прижат к решётке и не может освободиться, а у меня руки свободны, да ещё и штык-нож на поясе. 
      Стом, молчим.
      Он уже не дёргается, смотрит уже жалостливо, заискивающе, добрыми глазами, а я и не знаю, что дальше делать?
      Если отпустить, то он сбегает за своими «дедушками», меня изобьют…
      Держать? Долго не продержишь, всё – равно придётся отпустить.
      Избить его, чтоб не лез? О последствиях и думать страшно.
      Поговорить с ним по- человечески? Так он же «дедушка»! О чём с ним говорить можно?
 
     Простояв так наверно с минуту, я освободил его руку. Он выдернул её и отскочил на пару метров.
      Опять в его глазах появилась ненависть.
     Потом он развернулся и выбежал из казармы. И вся эта сцена произошла в полной тишине, без криков и матов. В общем – «немая сцена». Как в кино…

     Я понял, что он побежал за подмогой. А мне деваться было не куда. Даже если я в ружкомнате закроюсь, всё равно скоро придётся выйти: не сидеть же мне там всё время. И я стал ждать результатов своей дерзости по отношению к «дедушке», которому не позволил себя ударить.
 
     Скоро пришёл дневальный. Дело двигалось к обеду, и казарма начала наполняться солдатами. Потом появились «дедушки» с моим обидчиком и… Ничего не произошло!! Никто из них не обратил на меня внимание! То ли не сочли нужным со мной возиться, то ли мой обидчик ничего им не сказал, но… всё обошлось!! 
    
   
         
      
                ГЛАВА 2.

     Сослуживцы моего призыва были прекрасными людьми! Водители, расчёты миномётов, корректировщики огня… И у некоторых были какие – то особые качества или способности.    Например Уристём, был необыкновенно спокойным человеком. Как -то у него сорвали с головы зимнюю шапку, когда он сидел на койке и зашивал дырку на хэбчике.  Начали мы играть этой шапкой в футбол. Носимся по бараку, веселимся, пинаем шапку, а он сидит на койке и тихонько уговаривает:
     - Ну ребята, ну отдайте шапку, ну хватит вам баловаться, вы её порвёте, а мне её зашивать придётся…
       А мы носимся, пинаем шапку по полу, собираем пыль из- под коек.
     - Ну ребята, ну хватит, ну отдайте шапку… - уговаривает Уристём, продолжая невозмутимо чинить хебчик и не предпринимая никаких усилий, для спасения своего головного убора.
     И тут шапка падает возле него.
     Хватает её Уристём и… одевает на голову!
    Она в пыли, грязная, растрёпанная, а он её даже не отряхнул. Какая прилетела, такую и на голову надел.
    Это было так неожиданно и смешно, что все, кто видел это, буквально попадали со смеху. Шапку у него уже не забирали, но ржали долго, вспоминая этот случай.

     Ещё был парень, который засовывал в рот нитку, иголку, запивал это всё водой, делал какие-то жевательные и глотательные движения, потом доставал нитку изо рта, на которой была нанизана… иголка!
     Это был какой-то фокус, но как он это делал, было непонятно. А ведь всё это он делал не на сцене, а стоя возле нас, рядышком. И мы очень внимательно следили за его действиями, но разгадать этот фокус так и не смогли, а секрета он не выдал.

    Был ещё парень, который мог с завязанными глазами, водя ладонью по фотографии, или даже по снимку на газете, определить, что там: предмет или человек; мужчина или женщина; стоит или сидит; какая одежда и т. д!
   Это были необыкновенные способности! Мы ему тщательно завязывали глаза, заставляли отвернуться, потом подносили перевёрнутую вверх ногами подшивку газет, листали произвольно, находили людей, дома, технику, природу и… он водил ладонью по листу газеты, задерживал её на фотоснимке и говорил, что там изображено! Он никогда не ошибался! Фокус? Непонятно! Никто из нас так и не понял, как можно ладонью чувствовать фотографию.
   
   Однажды мы чистили автоматы. Пришёл дежурный по полку, подполковник. Походил возле нас, а потом берёт полуразобранный автомат этого парня и говорит, что если не найдёт на нём следов грязи, сразу даст отпуск.
   Достал белый платочек и улыбаясь, начал водить его по автомату.
   Проведёт, посмотрит, а платочек чист.
   Опять проводит, более тщательнее, залазит во всякие труднодоступные места.
   Чист платочек!
   
    Проверяющий начал нервничать, перестал улыбаться. Водит платочком везде, во все дырочки и закоулочки, а платочек беленький, ни одного пятнышка! На лице проверяющего недоумение. Да и мы все офанарели: ну НЕ МОЖЕТ ТАКОГО БЫТЬ, чтоб автомат был АБСОЛЮТНО чист! Ну не бывает такого! Ведь автомат в смазке, масло - то должно быть! По любому должно быть! Его не может не быть!!
   Наконец дежурный по части остановился, спрятал свой белоснежно-белый платочек и удалился.
   Мы стали поздравлять парня с намечавшимся отпуском, тот радовался, но… не сдержал слово товарищ подполковник. Обманул парня! Пожадничал! А может забыл? Вряд – ли! Платочек при нём остался, как постоянное напоминание. Эх, товарищ начальник! Что ж вы так?
 
   Был у нас ещё один феномен – латыш Шимонис. Он мгновенно говорил, сколько букв в любом слове. Эта его способность проявилось случайно, но он ею не хвастался, мы про это не знали. А когда узнали, стали его проверять: говорили любое, самое заковыристое слово, а он тут-же отвечал, сколько там букв. И не ошибался!
     Ходят ребята, говорят ему все мыслимые и не мысленные слова, а он тут – же, без ошибки,  говорит, сколько там букв!  Забавно было смотреть, как к нему кто – то подходил, спрашивал слово, потом, услышав ответ и пересчитав буквы по пальчикам, в недоумении чесал затылок. И каких только слов ему не говорили, уже и выдумывать начали, типа «абракадебулимистагс», а он сразу подсчитывал: «Девятнадцать».
   Предлагали ему и предложения - всё равно правильно считал! Я ему даже процитировал: «Под знаменем марксизма – ленинизма, под руководством коммунистической партии, вперёд к победе коммунизма». Так он и тут дал точный ответ.  Феномен какой – то.
    
    Один парень был вообще удивительным (имени его не помню, но назвал его «Складным ножиком»). 
   
     Хороший парень, ничем не примечательный, но выделился однажды, когда наш призыв отправили ни уборку территории. Ему место обозначили возле курилки.
    Ходит он вокруг курилки с граблями и лопатой, поправляет что-то, возится. А рядом – склад продовольственный. И подъехала машина выгружать продукты.
    Прапорщик командует, а этот парень всё к машине подкрадывается. Прапорщик кричит на него, гонит, а он всё - равно лезет.
   Разгрузили машину, и она уехала. Складной ножик сел в курилке на лавочку, и мы к нему подкатили отдохнуть.
      Курилка была обычной: лавочки по кругу, в центре – колёсный диск от автомобиля, куда бросали всякий мусор и окурки.
    Складной ножик автомобильный диск уже очистил от мусора, вокруг тоже чисто. Присели мы рядышком, а он говорит:
   - Поднимите – ка диск. 
  Мы удивились: «Зачем»?
   А он всё – равно просит поднять его.
 Ну, подняли мы диск. Смотрим на него с удивлением. А он лопату даёт:
    - Копните…
    Что за глупости?
   Взял кто – то лопату, копнул и наткнулся на… картонную коробку, полную… сливочного масла!!!
  Как он утянул эту коробку, пока машину разгружали и сумел спрятать под бдительным оком прапорщика, было совсем непонятно. И свою тайну он нам так и не открыл!   
    А проявлять себя в полной мере он стал, когда отслужил полтора года и ушли те скоты, что издевались над нами.
    Так, как опеки со стороны «дедушек» над ним уже не было, он начал спать где попало: на подоконнике; на двух табуретках; на пульте управления, что стоял в учебном классе, и который был под наклоном, со всякими тумблерами, лампочками и переключателями. Но ничего ему не мешало! Казалось, что не было места, где-бы он не ухитрился лечь спать.
     Один раз весь полк укладывал парашюты на плацу. И наш соня куда-то исчез.
  Но когда собираешь парашют, то нельзя отходить от него, потому что ходили проверяющие и контролировали правильность укладки парашюта.
    Время идёт. Нашего сони нет…  Мы уже начали волноваться! Вот и проверяющие к нам направились, скоро подойдут, а человека нет! А ведь проверяющий может и обидеться, наказать и нас и его!
    И тут я вижу, как из рядом стоящей парашютной сумки появляется рука! Шарит вокруг, пальцами щупает. Потом пальцы нашли узелок шнурка, потянули его, сумка раскрылась и из неё…  появился наш сонный герой!
   Как он залез в эту сумку? Как сумел завязаться? Почему НИКТО этого не заметил? Как он там уместился? Да как он СПАЛ там?!!
 После этого случая иначе, как «Складной ножик», я его не называл.

   
     Был ещё сибиряк Баянов. Очень наглый и бесстрашный. Да ещё и скотина большая! Всё время мне в шапку плевал зимой и в берет, когда перешли на летнюю форму одежды. Возьмёт шапку, когда она лежала без присмотра и плюнет туда! Ну чего ему надо?!
    Был ещё парень, которого я назвал «Пингвином». Почему «Пингвином»? Да потому, что он похож на пингвина: невысокий рост, круглая голова с короткой стрижкой и нос крючком. Волосы у него на голове почти не росли. Когда оставалось пол – года до дембеля, он постригся «на лысо», но волосы отросли всего на пару сантиметров.
    Однажды наш призыв, почти ежедневно, начали направлять на городскую конфетную фабрику работать, где он особо ничем не выделялся. Мы оттуда ничего не выносили, т.к. нас там кормили конфетами «до отвала». А вот он выносил. Тихонько так, незаметно. Никому ничего не показывал и не рассказывал. Выносил он шоколадки в голенищах сапог. Когда нас перестали посылать на кондитерскую фабрику, он собрал все вынесенные шоколадки, отнёс на почту и отправил с ними домой посылку.
    Один раз, когда я был дежурным по роте, он попросил разбудить его в пять утра.
   Ровно в 5-00 я начал его будить и… не смог! И чего только я с ним не делал: тормошил, поворачивал с боку на бок; закрывал нос и рот, чтобы не дышал; нашёл иголку и колол, – ничего не помогало! Замучался я его будить и оставил это дело.
      После подъёма он подошёл ко мне и спросил, почему я его не разбудил? Когда я рассказал ему, как я его будил и сколько потратил на это время, он не поверил.
      
    Из шестерых водителей ГАЗ-66, выделялся один парень своим мастерством при вождении машины. К сожалению, я не помню его фамилии, но все его называли не иначе, как «Ас». Водил он машину так, как будто вёз хрупкое стекло. Во время учений, он ездил по пересечённой местности очень аккуратно, плавно объезжая всякие препятствия, притормаживая перед ними. С ним поездка ощущалась, как езда на такси по асфальтированной дороге. На ГАЗ-66, борта были низкими и в железном кузове было трудно удержаться, когда машина носилась по полигону. У нас были такие водилы, что после езды с ними, мы все были в ссадинах и синяках. А с этим парнем таких проблем у нас не было.
   
    Был в нашей роте ещё татарин – боксёр: очень справедливый и честный. Телосложением он  особо не выделялся, но реакция у него была необычная: кажется, он заранее знал, когда его кто-то хочет шутливо ударить. Он почти всегда уходил от неожиданных лёгких ударов. Мы проверяли его  реакцию везде: в столовой, строю, на физподготовке, и он всегда был готов к удару, всегда уклонялся.
     И очень я подружился с Витей Поддубным из Брянска
     У него было особое качество: жизнерадостность и добродушие.
    
      Вообще-то, все ребята были разными, со своими недостатками и талантами. Но у всех были вполне терпимые характеры.

                ГЛАВА 3.
         
           Придя в батарею, я узнал то, что меня больше всего обрадовало: прапорщиков в батарее 120 не было! Но через некоторое время, к нам всё-таки пришёл прапорщик – бывший мичман с морфлота, лысоватый, весёлый и беззлобный. И совсем не похожий на прапорщика Флору.   
    
    Пришёл он в казарму, утром, когда все были в столовой, и с ходу потребовал у дневального:
  - Застегнись!
  Тот не понял, смотрит с удивлением на нового начальника, а тот повторяет:
   - Застегнись!
    И показывает, что надо застегнуть воротничок хэбчика, то есть, закрыть тельняшку, которая была видна.
   Дневальный попытался ему объяснить, что у нас форма такая, а тот своё:
   - Застегнись!
   Подходит дежурный по роте.  Прапорщик видит, что и у него «нарушение» и тоже требует застегнуться.
   И тут приходит наша батарея. И все расстёгнуты!
  Стоит прапорщик, глаза вытаращил, головой крутит, рот открыл, а сказать ничего не может.
  Потом пришёл комбат. Построил роту, познакомил его с нами и ушёл. Остался прапорщик один на один с нами и сразу дал указание:
          - Сейчас сделаем приборочку.
       Что за «приборочку», никто не понял.
       Но как оказалось, это морское название «заняться уборкой палубы корабля».
     После этого его стали называть «Приборочка», но это название к нему не приклеилось, и он остался просто «прапорщиком».
     В батарее он появлялся весьма редко, но мы не обижались.
   
      Один раз мне пришлось быть с ним в патруле по городу.
    
     В комендатуре была установка: «Если не приведёте нарушителей, будете сидеть на губе сами».
      Некоторые проявляли прыть и ловили всех подряд, с других родов войск, то есть с красными и чёрными погонами (те в долгу не оставались и ловили десантников).
    
    Наш прапорщик решил непременно найти нарушителей, но почему-то… с нашей части! А ведь это сделать было не трудно: самовольщиков, которые бегали за вином, было предостаточно! Тем более, что вокруг части было несколько винных киосков.
     И вот он со мной и ещё одним товарищем (в патруль обычно ходили по три человека), привёл нас на улицу, граничащей с нашей частью, завёл в среднюю школу и расположился на подоконнике окна ластичной площадке, откуда прекрасно был виден винный киоск, стоящий неподалёку.
      - Сейчас мы их возьмём! – пообещал прапорщик, потирая руки.
      Ну что делать? Сидим, ждём.
   
     Школьники бегают по лестнице, с удивлением смотрят на нас, а мы на них внимания не обращаем: у нас задание! Преступников ловим!
     Сидим, сидим… Ждём, ждём…
 
     Время идёт, нарушителей нет… А я ведь точно знаю, что за время, что мы здесь находимся, уже человек 10 должно засветиться! А их нет и нет…
    Вздыхает прапорщик, всё чаще поглядывает на часы, а никто за вином не идёт.
    Отсидели мы так несколько часов и ушли.
 
     Почему же не было нарушителей? Да просто сообразительные школьники предупреждали всех, кто шёл за вином, что в школе их ждала засада! Не учёл этого товарищ прапорщик!! Перехитрили его дети!

     Был ещё один лейтенант, тихий и незаметный. Особо он себя ничем не проявил, но один раз рассмешил всех.
    
      У одного дембеля украли знаки с дембельского мундира. То ли их кто-то на память взял, то ли просто выкинул, чтоб насолить хозяину этих знаков, да только построили дембеля роту и стали избивать всех подряд, без разбору.
    И тут в казарму неожиданно вошёл литерок:
    - Что тут происходит?!
    - Знаки пропали! Прямо с мундира! – чуть не рыдает дембель.
   - Я сейчас разберусь! – уверенно говорит литерок.
    Дембеля удивлённо переглянулись. Да и мы застыли в удивлении: «ну как он разберётся? Дембеля кулаками не могут разобраться, а тут наш тихоня что-то может сделать?».
      Литерок тем временем встал на середину казармы и строгим голосом произнёс:
    - Кто взял знаки, – выйти из строя!
     Рота мгновенно заржала. Все до единого. Все призывы.
     Приказ литерка выглядел так нелепо и комично, что удержаться от смеха было невозможно. Трудно было даже себе представить, что после его слов, кто-то бы вышел и признался в содеянном!
Да его бы дембеля…
  Конечно, никто не вышел из строя, но после его ухода, наши дембеля успокоились и прекратили избиения.
 
   Уже ближе к моему дембелю, этот литерок совершил большую глупость.
     Как несмышлёный ребёнок он вытащил трассирующую пулю из гильзы боевого патрона, перевернул её острием вниз, вставил в гильзу и поджёг. То ли он забыл высыпать порох из гильзы, то ли горящая пуля так разогрела капсюль, что он воспламенился, да только… вылетела пуля и попала ему в глаз!
     Лейтенант стал инвалидом.
     Я думал, что его комиссуют, но он остался служить в части с глазным протезом.
   
     Шуточки в армии до добра не доводили и опасность подстерегала везде. Люди получали травмы, увечья, погибали. Очень часто это случалось по неосторожности или глупости. И у меня было множество случаев стать инвалидом или даже погибнуть. Например, в полку, мы тренировались, как правильно целиться с миномёта, в специальном помещении, где была имитация установки миномёта и макет местности, уменьшенной в десятки раз, с реками, домиками, полями и лесами. Всё это было сделано миниатюрно и очень хорошо помогало ориентироваться наводчикам, учиться стрелять по цели.
      Вместо миномёта бала малокалиберная винтовка – мелкашка. Её ствол снимался с ложа и устанавливался на станок с прицелом. Станок со стволом стоял на втором этаже здания, а искусственная местность, была на первом. Рядом находился класс, со столами, плакатами и каким – то пультом, непонятно для чего там стоящего.
     Наводчику давали ориентиры, заряжали винтовку патроном, стреляли и смотрели, куда попадёт пуля. 
     Когда снимали ствол с ложа винтовки, спусковой крючок торчал сантиметров на пять из ствола, сильно выделялся.
     И вот однажды, после такой тренировки, мы все, кроме Пингвина, пошли в класс. Пингвин задержался, снимая ствол со станка.
   
    Сидим мы, болтаем, и тут появляется Пингвин со стволом от мелкашки и начинает в нас целится.
    Один из нас попросил его не заниматься глупостями и не целиться в людей.
     А Пингвин не унимается, целится в каждого из нас, хихикает.
     И тут – выстрел!
     Пуля ударила в потолок, потом рикошетом попала в оконную раму, срикошетила от неё и прошла по стене, разрывая плакаты и оставляя за собой кривую полосу, как будто кто – то, очень сильны й, гвоздём продрал штукатурку.
    Мы все опешили.
   
     Стоит Пингвин бледный, дымок идёт из ствола…
     А ведь он в каждого из нас целился. И спусковой крючок торчит! Его легко было задеть. Вот Пингвин и задел. Хорошо, что пуля в никого не попала.
      Вот так шуточки чуть до смерти не довели.
 
       И когда я появился в батарее, первое-же участие в карауле, едва не закончилось трагически.
      
      Меня тогда впервые поставили разводящим.
         
      При смене караула я, со своими часовыми и разводящим сменяемого караула, пошли менять часовых.
        Поменяли одного часового, второго, а вот с третьим произошла заминка: часовой был «в дубль» пьяный и еле стоял на ногах.
        Когда мы подошли, он начал ругаться, угрожать, водя стволом автомата во все стороны, а потом вообще, передёрнул затвор, загнал патрон в патронник.
      Сержант начал его успокаивать, просить не делать глупостей, а тот опять дёргает затвор. Вылетел патрон, упал на землю. Бросился сержант поднимать его, матюгается, успокаивает дурака, а тот опять затвор дёргает, водит стволом во все стороны. Потом вообще, начал непрерывно дёргать затвор.
    Вылетают патроны один за другим из автомата, падают на землю, сержант их собирает, ругается, а тот уже и автомат берёт на изготовку, к стрельбе готовится!
    Стою я и вижу, что смерть совсем рядышком, в руках пьяного человека. Жутко стало. Повернулся я к нему спиной и думаю, что если застрелит, так хоть видеть этого не буду. 
 
     Вообще – то в карауле, за мою службу, пьяные часовые (а они часто были пьяными), не стреляли. 
    Один раз, при мне убили парня, но это было не по пьяни, а просто баловство, шуточка, которая закончилась смертью.
 
      Я сидел тогда на лавочке, возле караульного помещения, когда увидел, как четыре бойца почти бегом несли своего товарища, у которого изо лба пульсировал маленький фонтанчик крови. А он держал окровавленную ладонь перед глазами, поворачивая её во все стороны, будто рассматривая. Увидев это, я хотел встать, но… ног не чувствовал. Их как будто не было. Так и остался сидеть, с ужасом глядя на происходящее.
    Раненого несли к КПП, к которому на полной скорости примчался ГАЗ-66. Водитель выскочил из машины и принялся открывать борт кузова. Одновременно открылись и ворота КПП.   
     Раненого донесли до машины, быстро погрузили в кузов, и она сразу умчалась в городскую больницу. 
   
    Тогда я впервые увидел смертельно раненого человека. И не в кино, а наяву.
   
    В кино это воспринимается как игра, иногда даже жалко «погибающих» артистов, которые потом живыми и невредимыми появляются в других фильмах.
    Здесь было всё не «понарошку». Это было по-настоящему. И страшно это видеть, и ноги отнимаются от ужаса.
   
    Парня не спасли.
    Ему сделали операцию, извлекли пулю, но через два дня он умер.
     Как оказалось, офицер, начальник караула, пошёл в уборную, а пистолет оставил на столе своей комнаты. Два друга, уже «дедушки», зашли туда, взяли пистолет и стали с ним играться, целиться друг в друга.
      Один нажал на курок…
      Эти «шалуны», оказывается, были с одной деревни, дружили с детства. Как они попали в одну часть и в одно подразделение, было загадкой, потому что, в советское время, людей разбрасывали по всей стране. Исключением были только братья – близнецы, их всегда оставляли служить вместе. А тут - просто друзья!

     Парня, который убил своего друга, судили в нашей части, в клубе. Я на суде не был, но видел, как вели убийцу. Он шёл и… улыбался. На лице была улыбка, а в глазах – страшная тоска. Конечно, улыбка эта была неосознанной, нервной реакцией.
     Парня осудили, дали несколько лет тюрьмы. Как же он потом вернётся в свою деревню, после содеянного? Или не вернётся туда никогда?
     А всё – шуточки…
     А в армии, они до добра не доводят.
 

                ГЛАВА 4.
      
       Скоро наш полк опять отправился в лагеря.
       Первый выход, был ещё в роте связи, теперь намечался второй, уже в батарее 120.
      Опять весь полк шёл на Ж.Д. вокзал, уже не было старушек, осеняющих нас крестом, но впереди слышались вопли солдат, которые резко замолкали.
    
     Обычно весь полк ревел не смолкая, если впереди были девушки. Сначала орали те, кто их первый увидит, потом видели другие и тоже ревели. Идёт полк, а рёв стоит, почти не затихая, т.к. девушки встречались часто. А в этот раз, как-то очень быстро замолкал. Потом опять рёв, и опять резкое молчание.
    
      Шёл я в строю, размышлял над этим феноменом, а вопли уже раздаются рядом с нашей ротой. И тут увидел девушку, необыкновенно красивую. И невольно стал реветь! Но тут…
      
     Вопль застрял в моей глотке.
      
      Девушка была необыкновенно красивой: белокурые, вьющиеся волосы (очень редко встречающие в Молдавии), стройная фигурка, которую подчёркивало лёгкое платье в ярких цветах и…
    Она была без рук.
    Рук не было до самых плеч.
      
     Идёт по тротуару ангелочек, с милой, белозубой улыбкой, опустив глаза, видно смущаясь наших воплей. Ремешочек небольшой сумочки перекинут через плечо и, видно, там закреплён, чтоб сумочка не сползала.
     Взревела, наша батарея вместе со мной, увидев её и… тут же смолкла.
   
    Идёт полк. Гремят вопли и тут-же замолкают.
    Скоро всё стихло.
   
     Прошёл весь полк мимо девушки. Молчат все, голову опустив. Так до самого вокзала дошли молча. И девушки встречались, и красивые, и не одна.  Да только никто уже не ревел.
   
   
     В лагерях начались тренировки.   
    
     Моё отделение связи имело отдельную палатку, где мы спали и проводили свободное время.
     С нами был и Барыга.  Он нас никогда не обижал и вообще, не обращал на нас внимания и поэтому мы чувствовали себя в его присутствии свободно, не ожидая от него ни придирок, ни издевательств. Когда мы уходили, он обычно оставался в палатке. Один раз прихожу и вижу в траве какие-то железки. Поднял, посмотрел. Они были похожи на детальки от наручных часов, только сильно погнутые и поломанные.
   - А что это? – спросил я Барыгу, вертя эти детальки в руке.
   - Да так… Часы ремонтировал! – смеётся тот.
Оказывается, хотел он починить часы, но не получилось. Не долго думая, Барыга взял топор и разрубил их!
  Часы, в наше время, было дорогим и необходимым предметом, и просто так их уничтожить было просто немыслимо. Но не для Барыги!
 
       Мы заняты были постоянно и свободного времени почти не было. Утром, сделав зарядку и позавтракав, мы цепляли миномёты к ГАЗ – 66, забирались в кузова и ехали на полигон. Там миномёты ставили на позиции, машины отъезжали в капониры и миномётные расчёты занимались тренировкой, а иногда и боевой стрельбой.
    
    Я оставался на батарее, а одного радиста, с рацией, отправлял с корректировщиками, которые на машине уезжали поближе к предполагаемой цели.
    Сижу у рации, возле комбата, принимаю полученные координаты цели, и сразу повторяю каждое слово. Капитан Воронин слушает, что я говорю и тут-же громко подаёт команду всем расчётам батареи:
 - Стрелять батарее… по миномётной батарее… прицел… основное направление… первому, одной миной… огонь!.. Батарея, – огонь!
 
    Летят мины! Интересно смотреть! Видно, как из ствола вылетают на метр, потом исчезают.
    Мне говорили, что мины, на полном заряде, находятся в воздухе 45 секунд. Я не засекал. Хотелось проверить, правда ли это, но как-то не получилось.
   
    Обычно стреляли с закрытой позиции по невидимой цели, и взрывов не было видно. Но иногда и по видимой.
 
    Однажды выстрелили, а в то место, куда должна была упасть мина, откуда- то… выскочил красный автомобиль!
   
   Надо сказать, что когда шли боевые стрельбы, полигон закрывался, но местные жители просачивались через охрану, по своим делам. Вот и хозяин этой красной легковушки (то ли Москвич, то ли Жигули), куда – то ехал: решил, видно, сократить расстояние, пересечь полигон. И ехал наверно не один.
 
    Комбат, увидев такое дело, заорал водителям заводить машины, запрыгнул в стоящий рядом ГАЗ-66 и помчался на перехват легковушки.
 
    Да что бы он сделал, если мина уже в воздухе?
 
    Стоим мы, смотрим, ждём результата стрельбы.
Рванула мина совсем недалеко от легковушки. Наверно и осколки до неё долетели. И тут…

   Как начала машина вилять между воронками!! Значит жив водитель и невредим!
 
    Мы стоим, с удивлением наблюдаем как легковушка, словно заправский внедорожник, быстро неслась по пересечённой местности, преодолевая всякие препятствия!
 Комбат остановил машину, открыл дверь, тоже смотрит.
 
    Покрутилась легковушка между воронок, заехала в какие-то заросли и пропала.
    Комбат вернулся, плюётся, ругается.
   
     Пару дней мы были в ожидании, думали, что в машине могли быть раненые, но никаких плохих новостей не было. Видно, всё обошлось!
   
      Боевые стрельбы были редки, но в промежутках, миномётные расчёты тренировались в правильном наведении миномёта на цель. А сделать это было нелегко. Большая разница, когда артиллерийское орудие бьёт прямой наводкой, и когда стрельба идёт по навесной траектории. И для того, чтоб попасть по цели с минимальным расходом мин, должны были постоянные тренировки.
   
    Один раз тренировку проводил «старший офицер батареи» - старлей.
    Это был своеобразный человек. Не вредный, но данные он вводил по своей, особой методике.
    Стоит он с биноклем, смотрит вдаль и монотонным голосом даёт ориентиры:
    - Вдалеке лес тёмный, за лесом тёмным поле зелёное, на поле зелёном пятно желтоватое… Это пятно – главный ориентир. А цель находится за оврагом глубоким, правее пятна желтоватого и поля зелёного…
   
    Хихикают расчёты, наверно ждут, когда появится дуб высокий, где «кот учёный ходит по цепи кругом»!
   
      Рассказал старлей про природу, наводчики наводят миномёты на цель по его ориентирам, а когда приходит время «стрелять», попасть в цель не могут. Не получается!
 
      Тот ругается и опять начинает всё по новой, с той – же интонацией:
     - Вдалеке лес тёмный, за лесом тёмным поле зелёное, на поле зелёном пятно желтоватое…
    
     Суетятся наводчики со своими прицелами, а ничего не получается: главный ориентир перемещается!
 
     Оказалось, что «пятно желтоватое» – это отара овец, которую пастухи гнали через зелёное поле, к тёмному лесу, мимо оврага глубокого…   
      
      Один раз мне довелось с этим старлеем корректировать огонь батареи с закрытой позиции. Старлей взял меня с рацией и мы, вместе с корректировщиками, поехали за пару километров от нашей батареи, за пригорок. Там мы заняли старый окоп, и приготовились к стрельбе. Старлей даёт координаты, я передаю их на батарею, потом слышу от него команду: «Одной миной – огонь!».
      Я передал эту команду по рации, и тут старлей как заорёт:
    - Отставить! Я ошибся!!
     А куда «отставить»? Команда выполнена, мина уже в воздухе…
     - Ложись!! – орёт старлей.
     Корректировщики упали на дно окопа. Я тоже лёг, а для надёжности ещё и рацию на спину положил.
   
    Лежим. Ждём, когда мина прилетит. И главное, - куда? Ведь наш командир выдал координаты нашего местонахождения! То есть, вызвал огонь на себя! Герой такой! Готов умереть за Родину!!   Лежу и думаю: «Хоть бы он и здесь ошибся! Хоть бы мина в окоп не попала!!».
   
    Рванула мина в паре десятков метрах от нас.
   
     Высунул я морду из окопа, а на краю лежит осколок в пол – ладони, горячий, синеватого цвета. Видно, от высокой температуры цвет поменялся. Я его потом взял себе на память, хотел родителям показать, но потом куда - то дел.
      Вот так мы стреляли.


      

    Капитан Воронин был прекрасным командиром. Можно даже сказать, что он был настоящим советским офицером! Но ему очень не нравилось обращение «товарищ». Сидел он однажды в ленкомнате, разбирал какие-то бумаги и тихонько ворчал:
    - Ну какие мы «товарищи»… Вот раньше были – «господа»! Во как звучало: «Господа офицеры»! Ну звучит же! Ещё как звучит!.. А то какие-то «товарищи»… Товарищи офицеры… Ну что это?... А вот раньше было…
    
      Воронин был остроумным человеком, но в батарее был очень сдержанным. Юмор у него «прорывался» иногда, и мы все хохотали от его приколов. Один раз я присутствовал при его инструктаже салаги, когда тот первый раз должен был заступить на пост:
    - На тебя идёт пьяный солдат. Твои действия?
     - Я ему кричу: - Стой, кто идёт! - бодро отвечает будущий часовой.
     - Правильно, - кивает головой комбат, - а он молчит и идёт дальше. Твои действия?
     - Стой, стрелять буду!
     - Молодец! – хвалит солдата Воронин. -  А он всё равно идёт.
     - Тогда я передёргиваю затвор…
     - Идиот! – возмущается комбат. – Ведь он же ПЬЯНЫЙ! Пусть идёт куда хочет! Встань в сторонке и дай пройти человеку!
 
    Но были моменты, когда наш комбат… напивался. Это было в лагерях, и всего два раза. И оба раза комбат показал себя с отвратительной стороны…
   
     Однажды, после обеда, он построил батарею и объявил… кросс 6 км! И начал показывать рукой, где мы бежать должны. Я прикинул, что его расчёты неправильны и он показал расстояние не меньше 10 км. Тоскливо стало. Только что поели, отдохнуть бы…
  Окончил комбат наставления и скомандовал:
   - Равняйсь! Смирно! Нале-е-е-е-во!
   Команду «равняйсь» и «смирно», батарея выполнила, а когда последовала команда «налево», «дедушки» зашипели: «Не слушать»!
    А нам только это и надо!
   Застыла батарея! Не поворачивается! Стоит, не шелохнётся!
   Комбат удивился незнакомому явлению. Покрутил головой, оглядел строй и опять командует:
      - Равняйсь! Смирно! Нале-е-е-е-во!
     Выполнила батарея и «равняйсь», и «смирно», да только поворачиваться не хочет!
     Комбат ещё больше удивился:
     - Вы что? Не слышите? Попробуем ещё раз! Равняйсь!
       Все выровнялись.
     - О, - обрадовался комбат, - слышат!
      Оглядел, довольный, строй солдат, набрал в грудь воздуха:
    -  Смирно!
      Все вытянулись и застыли.
    - И тут слышат! - опять обрадовался Воронин. - Нале-е-е-е-во!
     Никто не шевельнулся.
     - Та-а-а-а-ак, - протянул комбат, - одно вы слышите, другое не слышите… Попробуем ещё раз.
      Попробовал опять, но ничего не получилось. Не хочет батарея бегать.
      И тут комбат обращается ко мне:
     - Мл. сержант, выйти из строя!
      У меня холодок пробежал по спине.
      Мне страшно не хотелось выходить из строя, зная, что комбат потребует, чтобы я командовал ротой, ввязываться в конфликт с «дедушками»! Но делать нечего…
     Выхожу. Разворачиваюсь лицом к застывшей по команде «смирно», батарее. 
  - Командуйте! - требует комбат.
   - Почему я? - неожиданно, сам для себя, говорю я.
    Комбат подошёл ко мне, упёрся мутным взглядом:
   - Потому, что я приказываю.
     Я молчу.
     Постоял комбат, дыша на меня перегаром, потом повернулся и ушёл.
     Я перевёл дух. И вдруг понял, что батарея стоит по стойке «смирно».
    - Вольно, разойтись!
     Встрепенулась батарея, распалась, а «дедушки»… направились ко мне.
    «Ну что вам ещё от меня надо? Ведь не я вас поставил по стойке «смирно!», - подумал я, но… Подошли «дедушки», похлопали по плечу. Похвалили типа.
 
       Был ещё один очень неприятный случай.
    
     Я тогда был на тренировке и надо было вернуться в палатку, что-то там взять. Придя, я увидел раздетого по пояс Барыгу, с… кровавыми полосами по всему телу: на спине, на руках, на плечах! Сидел он на пеньке, возле палатки, опустив голову, безвольно положив руки на колени.
    - Что случилось?! – в недоумении спросил я.
     Барыга поднял голову, посмотрел на меня с такой тоской в глазах, что я оторопел. Всегда весёлый и беззаботный он в этот момент был безвольным и каким-то несчастным. Я впервые увидел в его глазах… слёзы!
     - Да что случилось?! Что с тобой?!! – воскликнул я в изумлении.
     Барыга помолчал, а потом выдавил из себя:
    - Комбат избил… Пьяный…
    - Как?! За что?!!
     «За что», можно было и не спрашивать: Барыга иногда доводил нашего комбата до бешенства. А вот «как»…
     Возле палатки я увидел валявшийся в траве стальной прут, длиной примерно в метр, с приваренным к его концу треугольную стальную пластину жёлтого цвета, где были написаны какие-то цифры. Кажется, этими импровизированными флажками, рота химзащиты обозначала заражённую территорию. Наш комбат и воспользовался этим прутом, чтоб избить Барыгу.
   
    Я зашёл в палатку, взял лист бумаги и написал рапорт начальнику штаба об избиении моего подчинённого. Написал подробно, поставил дату, подпись и вышел из палатки.
   Барыга всё так же сидел возле палатки, уставившись взглядом в одну точку и не шевелясь.
   
    Я молча прошёл мимо его и направился в штаб полка. Но отойдя на пару десятков метров задумался: «А правильно ли я делаю, не показав этот рапорт Барыге? Пусть прочитает, может ещё что-то дополнить надо, или исправить…».
   
    Я вернулся, подошёл к Барыге и протянул ему лист с рапортом. Он взял его, внимательно прочитал, потом сложил и… порвал!!
   - Ты что делаешь?!! – возмутился я. – Он избил тебя до крови, превысил свои полномочия, был пьян, нарушил Устав, да он… да ты…!
   Барыга, не поднимая голову прошептал:
  - Я хочу домой… Я просто хочу домой…
 
      Мне до слёз было жалко Барыгу. Передо мной сидел избитый, несчастный человек и с трудом сдерживал слёзы. Имея огромную силу, и мускулистое тело, он был повержен нашим пьяным комбатом. А ведь Барыга мог его свалить одним ударом! Но не посмел. Он хотел домой. Он просто хотел домой…
   
    [В нашей роте, да и в других тоже, если нарушители сильно раздражали своих командиров, то те предупреждали, что отпустят их домой «под звон Московских курантов». Это означало, что человек будет демобилизован не в ноябре, а в конце года. Причём это выражение касалось и тех, кто должен был уйти весной, т.е. им тоже существенно продлевали службу в армии. Но Барыгу комбат отпустил самым первым].
   
   



                ГЛАВА 5.

         Служба в батарее 120 была рутинной и обычной: уборка территории; караулы и дежурства; приёмы пищи; тренировки и т.д. Но серьёзные перемены произошли, когда в полк прибыл майор Ярыгин.
      
    До его прихода в часть, нас посетил «Дядя Вася» - командующий ВДВ генерал Маргелов.
    
    Для его встречи, весь полк был построен на плацу, все командиры собрались на трибуне и с напряжением ждали приход командующего, не отрывая глаз от проходной КПП.
     Но Маргелов появился совсем с неожиданной стороны: пролез через кусты, что проходили вдоль заасфальтированной дорожки, по которой он шёл, неторопливо подошел к трибуне и остановился.
   
    Стоит человек, в кожаной лётной куртке, без знаков отличия, смотрит снизу вверх на наших командиров, которые напряжённо смотрят совсем в другую сторону.
    Тут кто-то его заметил:
    - Полк! Смирно! – пронеслось по плацу.
     Командир полка сбежал с трибуны и, приложив ладонь руки к фуражке, печатая шаг подошёл к Маргелову с докладом.
     Тот его равнодушно выслушал, пожал руку и… начал отчитывать.
     Что-то нашему командующему не понравилось.
     Они разговаривали несколько минут, потом Маргелов повернулся и… ушёл!
      А ведь полк был построен для его приветствия! Все его ждали, духовой оркестр уже приложил свои губы к трубам… Странно это было!   
    
     Через некоторое время в часть прибыл майор Ярыгин, которого назначили командиром полка.
Для знакомства с ним, весь полк построили на плацу.
   
     Забавно было смотреть, как начальник штаба, в звании подполковника, печатая шаг, шёл с докладом к майору.
    Ярыгин принял доклад, зашёл на трибуну, приложил руку к фуражке и в микрофон произнёс:
    - Здравствуйте, товарищи!
      Молчит полк. Нет ответа.
    
     Ярыгин растерянно покрутил головой, оглядывая мрачно молчащий полк.
     А мы молчим. Весь полк молчит. Все до единого. Полная тишина. Да и чего отвечать, когда к нам всегда относились с уважением, называли «десантниками» и «гвардейцами». Ведь полк –то наш гвардейский! А тут какие – то «товарищи»… Какие мы нафиг тебе «товарищи»?
    
    - Здравствуйте, товарищи!! – опять прокричал новый командир полка в микрофон.
     А в ответ – тишина…
    
     Крутит Ярыгин головой, не может понять, что происходит, почему полк молчит?
    Тут, кто-то на трибуне, что-то зашептал ему на ухо.
   
     Ярыгин выслушал, потом громко произнёс:
   - Здравствуйте гвардейцы – десантники!
   
     Тут уж полк дружно рявкнул ему в ответ:
      - Здрав… жел… тов… йр… !!!
   
    Это было первое знакомство товарища Ярыгина с нашей частью.

     Ярыгин рьяно взялся за порученное ему дело.
   
     В первое же воскресенье, он приказал собрать весь полк на плацу с… голым торсом! То есть, все должны стоять раздетые по пояс. И… наши командиры тоже!
     Ну, вроде – бы ничего необычного в этом нет, но мы впервые увидели все «прелести» тех, кто- нами командовал: животы и складки жира.
    Сначала их вид сильно нас не смущал, но когда шли строевым шагом мимо трибуны, на которой стоял Ярыгин, противно было смотреть на колышущиеся животы.
      Ярыгин, конечно, это тоже видел и больше таких «голых» парадов не устраивал.
   
     В другой раз, опять в воскресенье, он построил полк и объявил, что приготовил нам сюрприз!
     Мы все обрадовались, начали гадать, выкрикивать:
    - Театр?... Цирк?.. Кино?..
      Но ведь это понятно, что воскресенье – это день отдыха!
    - Не угадали, - слышится с трибуны, - кросс 6 км!
     Вот это сюрприз! Да, наш новый командир полка был с юморком!!
   
    Возле части было так называемое «Комсомольское озеро», вот вокруг его мы и должны были бежать.
    Ну что делать? Взяли и побежали.
    Эта пробежка была только один раз, так как отдыхающие на озере стали возмущаться, написали жалобу в Гориспоком.
    Да и как не обижаться?
    Лежат люди, загорают, наслаждаются солнышком, водичкой, свеженьким ветерком. Расстелили покрывала, деток привели, играют с ними, умиляются, а тут… из кустов выскакивают потные десантники, несутся между отдыхающими, раскидывая песок своими грязными сапогами, бегут напрямик, перепрыгивая через лежачих, случайно повстречавшихся на их пути людей!! Те в шоке: что случилось?!! Война?!!!
      
    В том, что Ярыгин придумывал, после прибытия в часть, не было ничего нового: это мог сделать любой командир. Но он, наверно, первый, кто взялся за дело необычное…
     Майор Ярыгин (ему потом очень быстро присвоили звание «подполковник»), сразу, после своего появления, всерьёз взялся за… «дедовщину»!
      
    В нашей части одному парню «дедушки» сломали позвоночник. Это случилось год назад.
       Как я узнал потом, за год в части было сломано 24 челюсти, и это не считая переломанных рук, ног, рёбер, выбитых зубов, отбитых почек и т.д.  Дедовщина у нас просто свирепствовала. Да к этому ещё можно добавить постоянные пьянки во всех подразделениях, которые «помогали» издеваться над молодёжью.
    
    Никто на «дедушек» на жаловался. Это не было принято в СА. И все травмы объяснялись падением с лестниц, спотыканиями и т.д.
    Парень, которому сломали позвоночник, тоже никому не жаловался, но Ярыгин узнал про это.
   
     Наш новый командир полка добился, что бывший военнослужащий, который сделал инвалидом своего сослуживца, предстал перед судом! И хотя он жил далеко, и прошёл уже целый год после происшедшего, его разыскали, привезли в Молдавию, и судили в клубе нашего полка!
   
     Но в итоге, Ярыгин не смог победить дедовщину, хотя избиений стало немного меньше. И даже  наглядный пример о возможном наказании за преступления, сильно «дедушек» не изменил.  Во всех подразделениях издевательства над молодёжью особо не уменьшились и о наказаниях, за избиения сослуживцев, я не слышал.
 
     Был случай, когда Ярыгину позвонили из комендатуры и сообщили, что поймали пьяных десантников-самовольщиков.
    
    Ярыгин выслушал сообщение и сказал, что это… не его десантники!
    
    В комендатуре удивились такому ответу:
    - Как это «не ваши»?! Вот их военные билеты!! Вот их имена и фамилии!! Номера вашей части!!
    - Нет, не мои. У меня таких нет, - ответил Ярыгин и положил трубку.
    
    Через несколько часов ему опять звонят с комендатуры:
    - Ваши долбанные десантники выломали решётки, попрыгали со второго этажа, избили дежурного по комендатуре, забрали военные билеты и убежали!!
   - А, так это мои! – обрадовался Ярыгин.
   
    Когда не совсем протрезвевшие десантники появились в части, их посадили в «задержку», потом выпустили и… Ярыгин дал им отпуска!
    
    И ещё Ярыгин решил извести собак в нашей части.
    
    Собак было очень много. Они были безобидные, спокойные. Место их постоянной дислокации было возле столовой.
    Чтоб их извести, были приглашены мужики с охотничьими ружьями, которые начали их отстрел, но собачки были хитрые, и при первых же выстрелах, разбежались. И тут пронёсся слух, что за каждую пойманную собаку, будут давать отпуск! И тут началось: все «дедушки» бросились за собаками! Бедные четвероногие, не знали куда деваться. Их всюду поджидала опасность!
   
    Собак-то ловили, а где их содержать? Стали привязывать к столбам, деревьям. Одну огромную суку привязали в курилке, чтоб была на виду, т.к. ею очень дорожили. Почему-то считалось, что чем больше собака, тем длительнее отпуск. Но и эта собачка оказалась хитрой! Лежала себе тихонько в курилке, потом неожиданно встала и… побежала! Она верёвку перегрызла!
    - Отпуск сбегает!! – заорал кто-то, и все бросились за бедным животным. Но не догнали. Отпуск был безвозвратно потерян.
    Действительно ли давали отпуска за собак? Не знаю. В нашей батарее отловом собак никто не занимался, а выяснять, кто пошёл в отпуск и за что, я не стал.

    С приходом нового командира части, жить стало намного веселее и интереснее: начались сплошные учения и тренировки, стали часто прыгать с парашютом и в основном – в ночное время! Наш «пьяный полк» постепенно стал превращаться в боевой!
     Как всё-таки много зависит от одного человека, который находится в нужном месте и в нужное время!

                ГЛАВА 6.

   
      Весной пришли в нашу батарею два сержанта с учебки и два лейтенанта с военного училища.
      Лейтенанты были разного телосложения: один невысокого роста и в кителе с длинными рукавами, откуда выглядывали только кончики пальцев. То ли ему нравилось так ходить, то ли ему о комическом «прикиде» никто не говорил, но он так и ходил в этом кителе до окончания моей службы. Фамили я его не запомнил, но дал кличку «Коротышка». А вот фамилию его коллеги запомнил: лейтенант Оханов.
    
    Лейтенант Оханов был чем-то похож на гориллу с учебки: такие – же волосы соломенного цвета, глаза на выкате. Но ростом повыше и постройнее.
    
     Оба офицера были очень интересными людьми! Я не зря упомянул, что вместе с ними пришли и два младших сержанта с учебок. Так вот, эти сержанты рассчитывали стрельбу с миномётов намного лучше наших новеньких офицеров! Сержанты поражали цели со второй, а то и с ПЕРВОЙ мины (что являлось высшим мастерством!), а вот наши лейтенанты иногда не попадали и с третьей! А ведь они отучились в училище четыре года, а не шесть месяцев, как прибывшие сержанты!
      
      Обоим лейтенантам я очень «понравился», и они стали «загружать» меня всякими заданиями: то приказывали мне укладывать их парашюты, то выполнять всякие мелкие поручения, которые можно было поручить и молодому пополнению. Мне это не нравилось, и я искал любые способы, чтобы они от меня отвязались. Например, укладывая им парашюты, я туда совал всякую гадость: то песка насыплю в купол, то старые ботинки запихал. Я думал, что при открытии купола, всё это им посыпется на голову, и они больше не будут мне давать парашюты для укладки, но они не унимались. Я им уже и стропы перекручивал, чтоб купол медленно раскручивался до нормального состояния, то совал грузики – мешочки с песком (их клали на кромку парашюта, что б ветром не унесло), – ничего не помогало! Суют мне свои парашюты для укладки, и всё тут! Тогда мне кто-то посоветовал положить в купол… газету! Сказал, что когда купол раскрывается, газета рвётся и звук такой, как будто это рвётся сам парашют.
    Попробовал, засунул в купола обоих литерков по несколько газет.
   После прыжка, они подошли и обозвали меня сволочью.
   А за что? Я ничего плохого не сделал! Старался как мог!!
   После этого случая, мне больше парашюты для укладки никто не давал.
   
    Один раз Коротышка приказал мне взять четырёх человек и идти с ним.
    Выбрал я четверых бойцов и пошли мы с лейтенантом за пределы части, в частный сектор.
     Привёл он нас к домику, где жил и дал задание: прополоть огород; нарубить дров и сложить их; наполнить бочку водой из колонки. Сказал это и ушёл.
     Вот зараза! Решил хозяевам помочь нашими руками! Но делать нечего. Распределил я солдат, дал задание, а сам сел в тенёчке плеваться и проклинать Коротышку, который лениться делать то, что и сам смог бы сделать.
     Работают ребята, довольны: на свежем воздухе, далеко от «дедушек», никто их не гнобит, не торопит. Только я злюсь и думаю, какую бы гадость сделать этому постояльцу.
     Сделали ребята всю работу, осталось только воды в бочку налить. Одна беда: колонка далеко и ведро только одно. Ребята тоже загрустили. И тут ко мне один хлопец подходит и говорит:
    - Товарищ мл. сержант! А давайте бочку перевернём и воды нальём! На днище ободок выступает и если воды налить, издали будет видно, как будто бочка полная!
     Сказано – сделано!!
     Приволокли ведро воды, перевернули бочку, налили воду. Красота!! Бочка «полная»! До самых краёв!!
     А тут и литерок появляется. Я ему радостно докладываю, что его приказание выполнено!
    Тот придирчивым взглядом оглядел огород, сложенные дрова, мельком взглянул на «заполненную» водой бочку и поблагодарив за службу, отпустил.
  На следующий день наш Коротышка, только перешагнув порог батареи, сразу направился ко мне:
    - Ну и сволочь – же ты!
    - А что случилось, товарищ лейтенант? – искренне удивился я.
    - Посмотри, что ты наделал, - говорит Коротышка и приподнимает фуражку. А на лбу – огромная шишка!
     Оказывается, наш литерок, утром любил окунать голову в бочку с водой. Он в этот день, по привычке, со всего маха опустил свою дурную головушку в бочку, но она наткнулась о днище. Только брызги во все стороны полетели. И гул долго стоял.
    После этого случая, он меня уже к своему месту проживания, больше никогда не звал. А последний раз я отбил ему охоту обращаться ко мне, когда были в карауле.
 
     Наша рота заступила в караул, начальником караула был поставлен Коротышка.
     Заняли мы караульное помещение, а он зовёт меня в комнату начальника караула и даёт задание… убрать мух!
      
    Дело в том, что в караулке было много мух, и он почему – то решил, что именно я должен их изничтожить!
    
    Ушёл он, оставив меня одного. Мух было целый рой. Надо брать газету и перебить их, а так не хотелось!
    
     С мухами у меня были особые отношения.
     Когда я учился в школе, на летние каникулы меня родители всегда привозили в деревню к бабушке. А мух там было – непочатый край! В деревне с ними особо не боролись, и мухи чувствовали себя вольготно. И я их научился ловить! Сидит муха, я быстро ладонью провожу в её направлении. Она взлетает и попадает в ладошку, а я тут – же сжимаю пальцы и…  муха в ловушке! Потом я со всего маха швыряю муху об стенку. Она бьётся об неё, и оглушенная ползает потом по полу. Я даже личные рекорды устанавливал! За десять минут переловил 60 мух! Так что переловить всех мух в комнате, для меня не доставляло труда. А вот как нагадить Коротышке, чтоб он от меня отстал, - вот это была задача…
    
    И тут я обратил внимание на пластмассовую коробочку с надписью «Домино», что стояла на столе.
    
    Взял её в руки. Вижу в крышке– маленькую щербинку, в уголочке. Приподнимаю крышку,  щербинка увеличивается и… открывается маленькое отверстие. Эврика!!
   
    Высыпаю домино, ловлю первую экспериментальную муху, приоткрываю крышку коробки, освобождаю отверстие, и сую туда муху. Она свободно проходит в место предварительного заключения, и начинает возмущённо жужжать в коробочке.
   
    Ура! Начинаю отлов мух и запускать их в микротюрьму!
   
    Через несколько минут засовываю в коробочку последнюю муху, ставлю её на стол и иду докладывать литерку о проделанной работе.
   
    Тот заходит, придирчиво оглядывает помещение, благодарит меня за службу и благосклонно отпускает. Я направляюсь к выходу и вижу, как Коротышка берёт коробочку со стола, вертит её в руках, потом прикладывает к уху:
    - А что это там жужжит?
    И начал открывать…
    Я уже почти закрыл за собой дверь, как услышал вопль ужаса.

     С лейтенантом Охановым тоже были всякие случаи.
    
     Буквально в первую же неделю своей службы в батарее 120, он собрал всех «дедушек», меня и повёл на тренажёры.
   
     Самый огромный тренажёр – это сваренный из стальных прутьев макет самолёта АН – 12, со скамейками внутри. Оттуда имитировались прыжки.
   
    Лейтенант Оханов завёл нас туда, рассадил и стал командовать:
     - Приготовиться к прыжку!
      Я хотел встать, но «дедушки» приказали сидеть.
     Я сижу, они сидят, лейтенант Оханов командует, а его никто и не слушает.
     Покомандовал литерок, покомандовал, видит, толка никакого нет и говорит:
    - Товарищ мл. сержант! Командуйте!
     Я опешил: ну как я «дедушками» командовать буду? Они же меня повесят?
      Оханов ждёт. «Дедушки» поглядывают на меня, улыбаются о чём-то перешёптываются.
      Я немного помедлил, пытаясь сообразить, как избавиться от такого задания, но ничего не придумал. Поднялся, повернулся к хихикающим дедушкам и дал команду:
    - Приготовиться!
    
     Вскочили «дедушки»! Да так быстро, что я даже испугался. Складывают скамейки, поворачиваются к выходу. Левой рукой, как положено, придерживают мнимый запасной парашют, правой рукой держат воображаемое кольцо, лица напряжены и сосредоточены.
     Я совсем растерялся: командую «дедушкам»! Что ж они со мной потом сделают?! Избиения точно не избежать! Но выхода не было. Командую:
    - Пошёл!
     Как рванули «дедушки»! Друг за другим, в одну линию, упрямо нагнув голову и громко топая ногами по воображаемому железному полу самолёта! Прыгают, правильно держа ноги и дёргая мнимое кольцо! Ни одной ошибки, не к чему придраться!
      А что дальше делать? Литерок молчит. «Дедушки» внимательно смотрят на меня, ожидая команды.
     Делать нечего…  Даю команду занять места в тренажёре.
     Те бегом залезли в тренажёр, сели на скамейки и застыли в ожидании.
     Опять даю команду и опять «дедушки» чётко выполняют поставленную задачу по покиданию тренажёра.
   
    - Продолжайте, - снисходительно кивнул головой лейтенант Оханов и удалился.
   
     «Дедушки» залезли в тренажёр, сели на скамейки, достали сигаретки.
     Я с напряжением ждал, когда же они начнут надо мной издеваться. А они хихикают, курят. Видно, оттягивают удовольствие, на меня внимания не обращают.
     - Ну вы меня простите, - наконец не выдержал я, - так уж получилось.
     - Да ладно, - смеются они, - не парься, всё нормально.
     Я обрадовался: оказывается, «дедушки» могут быть и добрыми!
   
     Оханова в роте не любили. Каким – то он был заносчивым и въедливым, но не таким, как прапорщик Флора!
   
    Один раз моё отделение было в учебном классе. Видим в окно, как к нам направляется лейтенант Оханов. Только он начал открывать дверь, как Барыга громко произнёс:
   - Оханов – идиот!!
     Оханов открыл дверь, но сделал вид, что слова Барыги не услышал.
     Конечно, он слышал, что было сказано, но деликатно повёл себя так, как будто не слышал.
       Зашёл, даёт нам какие-то задания, а мы хихикаем, знаем, что он знает, какое определение дал ему Барыга!
               

                ГЛАВА 7.
               
        При Ярыгине наш полк «встрепенулся», и как будто вышел из спячки.
       
     Раньше, на полевые выходы, мы ездили поездом, в плацкартных вагонах, а при новом командире части, ездить пришлось в вагонах товарных. И везли нас не как людей, а как простой груз.
     Лежим мы на полках, на не струганных досках, поезд дёргается, нас мотает вперёд и назад, и мы спинами и ягодицами собираем занозы со своих спальных мест. Ну никакого удовольствия! 
     Видно, не зря висел плакат в нашей части, где было написано: «Солдат должен стойко и     мужественно переносить все тяготы и лишения воинской службы!».
    
    Первые же учения, при новом командире полка, начались не так, как были прежде.
    За день до них, нам выдали комбинезоны и отбой был на час раньше обычного. В два часа ночи полк подняли по тревоге, спешно накормили, посадили в машины и отправили на Кишинёвский аэродром. Там нас построили возле взлётно-посадочной полосы и приказали одеть парашюты.
     Стоит наш полк в полном составе. Офицеры нас построили стройными «коробочками» и все мы с надетыми парашютами, готовы были к посадке в самолёты. Уже светало, когда появился первый АН-12. За ним второй, третий…
     Было наверно два десятка самолётов, т.е., на весь полк.
     Как только приземлился первый самолёт, весь полк пошёл… писать! И я тоже. Была какая-то психологическая реакция у всех, при появлении этих «бочек», которые одни за другими приземлялись в Кишинёвском аэропорту.
    Офицеры пытались навести порядок, остановить людей, да как тут остановишь, когда такое дело…
     Разбрелись все по ближайшим кустам, снимают парашюты, потому что подвесная система не давала добраться до цели, расстёгивают комбинезоны и тоже их снимают наполовину. Ну как их не снимать, когда комбинезон расстёгивался только до пояса. А дальше как? Ну что делать?
     Я не знаю, кто придумал такой комбез, но он точно в ней не ходил по малой нужде. Весь полк оголил, сволочь!
   После этой неприятной процедуры, полк погрузился в самолёты и мы полетели.
      
      После десантирования наш полк стали гонять по всему полигону. Нашей роте тоже досталось: только расставим миномёты, как даётся новая команда и мы несёмся в другое место. Только там разгрузимся, приготовимся, – опять новая команда и мы снова меняем позицию. В общем, отдыхать нам не пришлось.
    
    Где- то в полдень, нас нагнала походная кухня, мы поели и… снова в «бой»!
    Конечно, эти учения совсем не были похожи на предыдущие: короткие и какие – то вялые. Тут нас гоняли по полной программе!
   
      Поздно вечером нас опять настигла походная кухня. Мы набрали в котелки кашу, и тут пришла  новая команда: «По машинам»!
      Наши «дедушки», видя такое дело, взбунтовались: «Всем сидеть! Пока не пожрём, никуда не поедем!».
 
      Мы остались сидеть, усиленно работая ложками и не обращая внимания на капитана Воронина, который стал требовать немедленно прекратить приём пищи и срочно менять позицию. Мы были голодными и с удовольствием выполняли команду «дедушек»: ведь завтрак был в три часа ночи, обед – в два часа дня, а ужин уже в восемь вечера! Да и то, за это время мы не наедались досыта: добавки не было, мы весь день трудились, а промежутки, между приёмами пищи, были большими.
   
     Воронин начал ругаться, но его никто не слушал. Только звякали ложки о котелки, при полном молчании всей роты.
    И тут на пригорок выскочил УАЗик командира части.
    Воронин матюгнулся и побежал к машине, откуда вышел Ярыгин.
    
     Подошёл комбат к командиру полка, отдавая ему честь и докладывая обстановку.
     А мы в это время, как можно быстрее работали ложками, зная, что нас сейчас погонят на новые позиции, но… ничего не произошло. УАЗик скоро уехал и комбат вернулся, ругая нас.
     Мы спокойно доели свой ужин и… остались на позиции!! Нас уже никуда не гнали!

    А учения продолжались!
   
     После напряжённого дня укладывали парашюты, короткий сон и…  На полевой аэродром приземлялись АН-12 и мы опять прыгали и прыгали! И все прыжки были ночные! Ну не сказать, что совсем уж ночные, но в начале рассвета, т.е., уже можно было разглядеть, куда приземляешься.
    
     Один раз мне не повезло. Мне и Баянову.
   
      Так, как мы были самыми лёгкими, то прыгать должны были последними. Так было принято в ВДВ. Один раз мы вывалились из самолёта, а через некоторое время я с ужасом увидел, что приземлюсь на… так называемый «учебный городок»!
   
     «Учебным городком» называли участок полигона, где стояли полуразрушенные домики, сараи; был участок заасфальтированной дороги, и даже часть железнодорожного пути со шпалами и рельсами. И это, не считая разбросанных повсюду всяких остовов автомобилей и бронетехники. В этих «учебных городках» тренировались, как вести бой в городских условиях. И нас бросили именно туда!!
    
     Парашюты наши неуправляемые, куда понесёт, там и приземлишься. А внизу – какая-то каша из стен домов, всякого хлама, дорог и воронок.
    
     Я всерьёз испугался и инстинктивно… полез по стропам вверх, надеясь избежать неизбежное жёсткое приземление! Но от судьбы не уйдёшь! Когда тянешь стропы на себя, купол перекашивается, и вертикальная скорость возрастает.
   Отпустил я стропы и повис как тряпка.
 
    Мне здорово повезло! Я приземлился просто на землю, удачно минуя все преграды!
   Собрал парашют, радуясь, что цел и невредим и тут вижу, как ко мне идёт Баянов.
  - Ну как приземлился? – спрашиваю его.
  - Как лягушка. - отвечает Баянов.
    Я удивился:
   - Как это?
    Баянов изобразил, как квакает лягушка.
    Оказалось, что он приземлился на край огромной воронки, да ещё и на «пятую» точку. При  ударе о землю, он непроизвольно и издал звук, как квакает лягушка. Но всё обошлось.
   
     Потом оказалось, что как только мы вывалились из самолёта, был дан сигнал «отставить». Но было уже поздно. Кстати, такое с нами было ещё два раза, но приземлялись мы уже удачно.

     Когда начались учения, техника, которая должна была быть сброшена с парашютами, уже стояла на платформах и сбрасывали её один раз. Дальше мы уже прыгали без техники. А после окончания учений и возвращения в часть, опять надо было швартовать технику, т.е., ставить на платформы ГАЗ-66, загружать туда миномёты и боеприпасы. Работа эта было очень тяжелая и нудная. Я это сравнивал, как будто одновременно работать кувалдой, и сразу, без перерывов и отдыха, протягивать нитку в иголку. А потом опять учения и учения, тренировки и тренировки.

     Но одни учения мне особенно запомнились.
     Тогда весь полк должен пройти расстояние больше 6 км. В армии расстояние указывалось почему-то, как 6 км. По странному стечению обстоятельств, это расстояние ВСЕГДА было больше обещанного. Иногда в разы!
     И вот нашему полку дали приказ двигаться с пункта А в пункт Б.
   
     Для молодых и здоровых ребят, любое расстояние было не проблемой, но надо было идти с полной выкладкой: автоматом и рюкзаком РД – 54, где был сухпаёк.
   
     Вышли мы рано утром, не выспавшись и стали быстро уставать, потому что маршрут был составлен по пересечённой местности: вспаханные поля, овраги и пригорки совсем замучили нас.
    Идём по огромному вспаханному полю: конца и края не видно. И когда прошли половину расстояния, была дана команда: «Привал!».
      И весь полк буквально рухнул на этом поле. Удобного места выбирать не пришлось, так как его просто не было. Положил я морду в борозду и тут-же заснул.
   
    Проснувшись неожиданно, я встал и огляделся.
   
     Зрелище было необычным: 1500 человек спали на сырой земле в самых причудливых позах, как убитые. Я невольно сравнил эту картину с полем битвы наших предков с врагами. Наверно точно так же были усыпаны поля погибшими воинами. Необычное и жуткое зрелище!
    Потом полк подняли, и мы опять продолжили свой путь.
   
      Начало вставать солнце. Всё выше и выше. Греть стало всё сильнее и сильнее. Становилось всё жарче и жарче.
    
      Вначале жара была терпимой, но потом, по мере нашего продвижения, начала мучить жажда. Вода была только в флягах и её было мало. И хоть мы её пили, но она тут-же выходила потом. Тогда мы набирали в рот воду и брызгали её, распыляли друг - другу в лицо. После этой процедуры на некоторое время становилось немного легче.
     На одном из привалов, возле каких-то кустов, Витя Поддубный вставил в землю четыре ветки квадратом, потом лёг, положив голову в этот квадрат, а к концам веточек прикрепил носовой платок. Получилось что-то наподобие тента над головой, который давал маленькую тень для лица. Но никто не воспользовался его изобретением, подражателей не нашлось.
     Я на этом привале только снял сапоги, чтоб ноги отдохнули. Потом для чего-то поднялся. Сделал шаг и... Тут – же в пятке почувствовал острую боль! Вскрикнув от неожиданности, я поднял ногу и увидел, что из пятки торчит конец острого шипа, которыми был усеян куст. На колючую ветку я случайно и наступил. Я сел и попытался вытащить шип, - но не тут-то было! Тяну шип, кожа на пятке оттягивается, а шип не поддаётся!
        Кое- как вытащил эту заразу! Шип оказался огромный, сантиметров пять! И вошёл он глубоко в пятку, сантиметра на два - три. Как это я шагнул и его не заметил?
       Я был уверен, что теперь будет воспаление, ведь шип был не чистым и вошёл глубоко, но всё обошлось. Правда, идти стало намного тяжелее, т.к. пятка болела.
       (Когда эти учения закончились, мы начали ценить воду. «Дедушки» строго предупредили, что если кто не закроет кран в умывальнике, того прибьют. Раньше мы воду совсем не берегли, а после этих учений поняли её ценность.)
      
     На этом наши приключения не закончились.
    
     Прибыв на полигон, мы увидели, что над нами кружит АН-12.
     Ну кружит себе и кружит, мало- ли чего ему надо. И тут видим, как от самолёта отделяется точка, раскрывается вытяжной парашют, и десантник несётся к земле.
    Я наблюдаю за его падением, считаю секунды и не понимаю, почему не раскрывается основной парашют. Обычно он раскрывался на пятой секунде автоматически, но в этот раз… секунды идут, а парашют не раскрывается.
    Оглядываюсь.
    
    Этот прыжок наблюдает весь полк. Все с напряжением смотрят, как десантник всё ближе несётся к земле, а парашют не раскрывается!
    Всё ближе земля, всё меньше времени для раскрытия парашюта!
 
   - Он сейчас разобьётся!! - не выдержав, закричал кто-то.
    Это было ужасно! На наших глазах погибал человек! Один из таких же как и мы, десантников! Он сейчас ещё в воздухе, ещё живой, ещё есть несколько секунд чтоб спастись, дёрнуть кольцо!!

    Парашют так и не раскрылся.
    Удара парашютиста о землю мы не видели, так как это место закрывали холмы, но в мгновение, когда от скрылся за ними, как будто гул пронёсся над полком: кто-то просто с шумом выдохнул воздух, кто-то вскрикнул, кто-то матюгнулся. Всё это слилось в невообразимый звук ужаса.
   Офицеры бросились к машинам и помчались к месту падения парашютиста, который упал в паре километров от нас.
     А самолёт тем временем, как будто ничего не произошло, делает круг и… от него отделяется ещё одна точка! Ещё один парашютист!
       «Как же так, - недоумеваю я, - только что человек разбился, неужели с самолёта это не было видно? Почему не остановлены прыжки? Ведь выпрыгнул один человек, и за его приземлением должны наблюдать!».
      Второй парашютист летит к земле, а парашют… не раскрывается!! Вытяжной вышел, а основной – нет!!
    Летит человек к земле, секунды идут, земля всё ближе, а спасительного купола не видно!!

     Второй парашютист упал недалеко от первого.
     Весь полк в недоумении.
     Мы переглядываемся не понимая, что происходит?
   
     Самолёт тем временем улетел.
    Потом приехали офицеры, что помчались к упавшему парашютисту. Вылезли с машины, ругаются:
   - Да это не люди, а манекены! Видно, новые парашюты испытывают…
    Радостно стало на душе, что люди не погибли. Хотя и обидно, что нас не предупредили про эти испытания: весь полк испереживался!!
   
       На полигоне проходила учения вся наша дивизия, все полки, и ещё испытывали новую технику. Обычно наши пути не пересекались, но бывали и встречи.
   
     Как-то на учениях был ещё случай, когда испытывали новую технику.               
     Тогда, после приземлился, я нёс парашют и вдруг увидел какой-то ящик, который был прикреплён к раскрытому парашюту. Подошёл, посмотрел.
    Ящик лежал на боку и был железный. Внутри, напротив друг - друга, стояли два пулемёта, под углом в 45 градусов, закреплённые концами стволов в противоположных углах днища ящика. Там – же находилось ленты с холостыми патронами, какие-то коробки, перепутанные стропы… Наверно эти пулемёты должны были стрелять в воздухе, но что-то не сработало.
     Посмотрел я всё это и пошёл дальше.
      Только отошёл на сотню метров и взошёл на пригорок, как позади раздались длинные пулемётные очереди.
    
     Я оглянулся и вижу, что на месте лежащего ящика идёт пыль, а бравые десантники, разбегаются в разные стороны, как тараканы, потревоженные ярким светом. Конечно, они заинтересовались необычным ящиком, подошли. Наверно, кто-то что-то дёрнул, в железном ящике сработал пусковой механизм и пулемёты начали стрелять. А стреляли они долго, т.к. патронов было много. И один ствол был направлен в землю, пылил сильно…
    
    Потом мне рассказали, что проходила испытания новая система поддержки десантников.
Эти железные ящики, должны сбрасывать АН-12 ещё до высадки десанта, как бы очищая им путь. После раскрытия парашюта, в ящиках должны начать стрелять пулемёты, которые там были установлены. А так, как пулемёты стояли под углом и стволами в разные стороны, то ящики от их стрельбы должны начать раскручиваться вокруг своей оси, на шарнире, поливая огнём всё вокруг себя. Как только ящик касался земли, должна сработать взрывчатка, что там находилась.
    
     Как мне говорили, на квадратный метр земли попадало четыре пули. Да ещё и взрывчатка. Т.е. врагам, встреча с такой штукой, была бы очень опасной.
    Жаль, но при мне, в войска, эти ящики не пошли на вооружение.
    
    Учений было много, впечатлений тоже.
    На полигоне я впервые увидел американский танк «Шерман», который стоял недалеко от советского танка ИС-2. 
   
     Танки резко отличались друг от друга. ИС-2 удивил своей бронёй. Машина была во многих местах пробита кумулятивными зарядами и через сквозные отверстия была видна толщина брони, которая была равна ширине ладони. А вот Шерман меня разочаровал! Броня была тоненькой, в палец толщиной. По сравнению с ИС-2 он вообще выглядел, как пустая консервная банка, рядом с чугунной сковородкой. В моторном отделении стояли два двигателя воздушного охлаждения, пушка имела клиновый затвор, расположенный горизонтально. А вот, что больше всего меня удивило, так это люк механика-водителя, который был таким маленьким, что туда моя голова наверно бы не пролезла. У стрелка - радиста тоже был люк, ещё меньше, чем у механика- водителя. Шерман стоял без катков, на «брюхе», и всё равно был выше ИС-2, который стоял на уцелевших катках. Оба танка использовались как мишени и ИС-2 выглядел намного лучше, чем Шерман. Наверно артиллеристы, что стреляли по ним, ИС жалели, а американца презирали…
   
     За время учений, мне очень понравились ГАЗ -66. До чего-же неприхотливая и надёжная машина! Я не помню случая, чтоб они выходили из строя или были неисправны. С восхищением всегда смотрел, как машины преодолевали бугры и ямы: видно, как кузов наклоняется в одну сторону, а кабина в другую, как будто в раме стоит шарнир. А ведь никакого шарнира не было! Стояла простая рама, а выдерживала огромные нагрузки.
    Иногда, когда бросали технику, в многокупольной системе некоторые парашюты не раскрывались. Техника тогда летела к земле с большей скоростью. При ударах о землю, бывало, что у ГАЗ-66 отрывало кабину, гнуло раму. И что было дальше? Да ничего особенного! Бойцы забрасывали кабину на раму, прикручивали проволокой и… машина ехала! Если гнулась рама, ездили с гнутой. Тогда просто один из приводов не работал, но машина ездила, хоть и гнутая, как банан.
     Хорошая вещь была АСУ – 57! Замечательная самоходка! Лёгенькая, компактная! Набьётся на неё человек 10- 15 десантников, она всех тащит! Один раз, на моих глазах, АСУшка ехавшая за нами с пригорка, вдруг начала разворачиваться. Оказалось, что потеряла гусеницу. Два бойца спешились, приволокли потерю, быстро поставили на место и опять поехали. Всё это было сделано буквально за считанные минуты!
      Именно на учениях я впервые увидел пушки 85 мм с моторами от мотоциклов «Урал». Ездили они на небольшие расстояния и не быстро, но зато интересно было смотреть на эти передвижения.
   
     Один раз пригнали старенький трёхосный ЗИС-151 с установкой… «Катюша»!
     Я думал, что такие сохранились только в музеях, ан нет! Приехала одна, и даже с ракетами!
     Уже вечерело, когда её поставили на позицию и выпустили одну ракету.
   
      Ракетка маленькая была, чуть больше метра, но эффект!! Я такого никогда не видел! Её взрыв превратился в столб ярко-белого сплошного огня, как будто одновременно зажгли миллионы бенгальских огней! Этот столб к верху расширялся и превратился в огромное светящееся дерево с кроной огня, которое опускалось до самой земли.

       Во время прыжков случались всякие казусы и недоразумения. Были случаи, когда во время прыжков поступала команда «отставить». Прыгали мы в два потока, через открытые железные створки, между которыми находился «выпускающий». Когда звучала команда «отставить», выпускающий закрывал створки, и десантники должны были остановиться. Ну как тут остановишь людей, которые несутся, как стальное стадо баранов, готовые на убой! Ведь это же ПОТОК! А что такое поток? Это НЕПРЕРЫВНОЕ движение частиц. НЕПРЕРЫВНОЕ! И между десантниками никаких прерываний быть не должно! Стоим мы друг за другом, упёршись «запаской» в парашют впереди стоящего десантника. Сзади в твой парашют упирается стоящий позади товарищ. Никаких промежутков между нами нет, и несёмся мы к выходу друг за другом, сплошным потоком, который невозможно ни прервать, не остановить. Тем более, что башка в этот момент ничего не соображает. И конечно, закрытые створки обычно выламывались и десантирование происходило вопреки всяким запретам. Один раз выпускающий попытался руками задержать людей, так ему руки повыворачивали! Был случай, когда один десантник упал возле самого выхода из самолёта, при этом у него открылся вытяжной парашют. На этого парашютиста упал второй десантник, третий… Уже и «куча мала» образовалась. И тут вытяжной парашют, виновника «торжества», подхватил поток воздуха и весь народ вытянул из самолёта!
   С земли наблюдали необычное зрелище, как с АН-12 вывалилась какая-то куча и распалась на мелкие части – парашютистов.
   
      Приземления тоже были разными. Один раз заставили прыгать полковой оркестр, т.е. людей не готовых к прыжкам и без всякой подготовки. Я видел, как приземлялись эти люди, отчаянно болтая ногами, пытаясь «поймать» землю. После такого прыжка были вывихи и переломы.
   
    Интересно было смотреть, как летят сапоги, потерянные при десантировании: крутится голенище вокруг подошвы, как пропеллер. Потом босые ребята бегают по месту приземления, отыскивая пропажу.
     В самолёте, во время полёта, все должны сидеть на своих местах, с которых, до самых прыжков, запрещено было вставать. Но этот запрет почему-то не касался офицеров. Они бродили по всему самолёту, отстегнув нижнее крепление запасного парашюта, т.к. плотно прижатая запаска, мешала им двигаться. А ведь перед посадкой в самолёт, вся подвесная система парашюта, должна быть застёгнута! И её нельзя было отстёгивать! Но куда там… Хочется покрасоваться перед кем-то…
     И вот однажды, после приземления я увидел литерка с окровавленным носом.
   
     Вывалился он из самолёта, а запаска влепила ему по морде, так как он забыл её снизу
пристегнуть.
    А нечего выпендриваться!!

     Обычно мы прыгали в комбезах, с автоматами и с рюкзаками, в которых иногда был сухпаёк. Но обычно рюкзаки были пустыми.  Эти рюкзаки имели такую конструкцию, что в походе, они крепились на спине, как обычные рюкзаки, а когда мы прыгали, крепились ниже парашюта, на «пятой точке». И вот однажды, перед прыжком, я положил в рюкзак банку сгущёнки. Приземлился я не совсем удачно, именно на «пятую точку», но вроде бы сильно не ушибся. Собрал парашют и занялся обычными делами. На следующий день, во время обеда, вспомнил про банку сгущёнки, что была в рюкзаке и достал её. А она оказалась… сплющенной! Да ещё и по диагонали! И чем я её мог так сплющить? Да своей задницей при приземлении, чем же ещё?!
   Показал банку ребятам. Рассказал, как её сплющил. Те не поверили. Пришлось снимать комбез и показывать то мягкое место, которое ухитрилось так сильно сдавить жестяную банку. Ребята очень тщательно всё проверили, но не нашли ни ссадины, ни синяка! Меня это конечно удивило: как мягкое место могло сплющить банку без всяких последствий? Ведь удар был по РЕБРУ банки! Оно должно ОБЯЗАТЕЛЬНО повредить кожу!! А ведь я и при приземлении не почувствовал никакой боли! Загадка какая-то… А вот ребята подумали, что я их разыгрываю, обозвали извращенцем и сказали, что банку я расплющил не задницей, а своей дурной башкой! И если я ещё раз покажу им свою голую задницу, они её на портянки порвут! Да и говорили это очень серьёзно…
    Пришлось срочно вскрывать банку и поделиться ею с моими товарищами, при этом доказывая, что я их не обманываю, и не разыгрываю, и они сами захотели посмотреть... (Когда я банку вскрывал, тугая струя сгущёнки ударила мне прямо в глаз. Всё-таки давление в банке было большое).
 
                ГЛАВА 8.

     На плацу полк собирал технику на платформы, швартовали её, укладывали парашюты. И ещё, на плацу проходили построения части, строевая подготовка и т.д. Были на плацу и весёлые моменты.
   
     Однажды комполка построил полк и, как обычно, начал приветствовать каждое подразделение:
   - Здравствуйте сапёрная рота!
     Те в ответ:
    - Здрав… жел… тов… овник!
     И так с каждым подразделением.
     Скоро дошла очередь и до нас.
   - Здравствуйте товарищи миномётчики!
   
     Мы, как положено, набрали полную грудь воздуха и… в это мгновение над нами пролетала ворона и громко каркнула!
   
    Вся батарея подняла головы и с удивлением уставилась на пролетавшую над нами ворону. И как она сумела так ловко каркнуть, когда мы должны были гаркнуть? Перебила нас буквально на долю секунды! Все так и стоим, задрав головы и открыв рот. Смотрим на пролетавшую ворону. И капитан Воронин тоже.
   
     А на трибуне не услышали, что ворона нас перебила. Комполка начал ругаться, что мы нарушаем порядок. А мы стоим и молчим. А что сказать? Ворона-то улетела! Капитан Воронин вообще растерялся: то на трибуну посмотрит, то вслед улетевшей птицы. Стоит рот открыв, разводит руками, плечами пожимает, не знает, что сказать…  Ведь сам такой-же, как и мы, тоже промолчал!
   - Здравствуйте товарищи миномётчики! – опять прогремело с трибуны.
   Ну тут мы уже ответили, как положено.

    Одного лейтенанта змея укусила за указательный палец. Ранка была не большая, но очень болезненная. Палец ему смазали какой-то мазью и перевязали толстым слоем бинта. Так он и ходил по части с перебинтованным указательным пальцем, который держал вертикально, на уровне лица. В этом положении палец болел меньше, а если опустить руку, боль резко усиливалась. 
     А тут – построение полка. Он впереди стоит, со своей ротой, а правую руку, с больным пальцем, как обычно, держит поднятой вверх. Со стороны это выглядело так, как будто учитель грозит своим ученикам указательным пальцем.
   
    Стоит полк.
   
    Звучит команда: «Равняйсь! Смирно!».
   
    Полк выполняет команду. Всё, как положено. Да только лейтенант портит весь вид своим пальцем, кому-то угрожает!
     - Лейтенант Пе…ов! Опустите руку!
     Тот опускает руку.
      А палец-то болит! Когда поднят, не болит, а когда опущен - болит! Острая, пульсирующая боль! Стоит литерок, а рука сама собой вверх поднимается, облегчения просит. 
     - Лейтенант Пе…ов! Опустите руку!!
     Тот опять опускает руку. А ведь мучается человек, корчится от боли…
    - Лейтенант Пе…ов! Уберите нафиг свой палец!!!

    Однажды поймали нашего «дедушку» - самовольщика.
   
     Ярыгин построил полк.
     Потом привели самовольщика, у которого из всех карманов торчали бутылки с водкой. Даже за пазухой было несколько бутылок.
   
    Поставили его перед полком, и Ярыгин начал клеймить его позором, заодно рассказывая о вреде алкоголя.
   
    После окончания небольшой лекции, комполка приказал злостному пьянице и самовольщику… разбить все бутылки, что были у него!
   Тот достаёт из кармана первую бутылку, размахивается и со всей силой бросает её об асфальт.
   Бутылка ударилась горлышком о твёрдую поверхность, как-то крутанулась и… не разбилась!!
   
    Весь полк мгновенно зааплодировал!
 
    1500 тысячи человек радостно, все как один, улыбались и хлопали в ладоши!
 
     - Да вы что?!! – изумился Ярыгин. - Вы чему радуетесь?! Как вам не стыдно!!!
    
     Аплодисменты смолкли.
    
     В гробовом молчании парень перебил все бутылки с водкой и над плацем повис запах без всякой пользы уничтоженной спиртосодержащей жидкости…
   
                ГЛАВА 9.

   Весной комбат отправил меня в Москву за молодым пополнением!
   
    От капитана Воронина я такого не ожидал!
   
     Дело в том, что из-за своего несносного характера, я часто с ним конфликтовал. Он отвечал мне тем-же. Например, за всё время службы в батарее 120, он только ОДИН РАЗ пустил меня в увольнение. Про отпуск я уже молчу. А тут вдруг – «царский» подарок! Да ещё и в Москву! А у меня там тётушка живёт с сыном!
   
     Я не мог нарадоваться! Ведь побывав в Москве, я бы мог и их навестить, хоть на пару часов!  Почувствовать «гражданку», поесть вволю вкусненькое, а может даже и погулять, переодевшись в гражданскую одежду своего двоюродного брата, тем более, что мы были одного роста!

   За молодым пополнением меня отправили ещё с одним сержантом, из другого подразделения.
   Мы были в подчинении у лысоватого незнакомого капитана.
    Ехали мы в Москву поездом, в плацкартном вагоне.
   
     По приезду в Москву, мы направились в военкомат, где нам дали возможность самим выбирать новобранцев. Для этого, на площадке, возле военкомата, стояло несколько столов, и возле каждого стояла группа военнослужащих из разных родов войск, которые тоже прибыли за молодым пополнением. Возле одного из столов нам тоже указали место. Скоро появилась молодёжь, с сумками и рюкзаками.
   
     Ребята стали выбирать себе род войск. Они подходили к столам, возле которых стояли солдаты с красными, черными и зелёными погонами. Но к нам подходили больше всех! Мы сильно выделялись от остальных родов войск не только погонами, но и голубыми беретами!
   
     Мне понравился именно ТАКОЙ набор людей в армию! Тут люди сами выбирали, что им нравилось. В моё время, при наборе в армию, такого не было: там совали людей не спрашивая, где он хочет служить и кем. Но были и исключения. Например, моего одноклассника направили служить именно туда, куда он хотел. В военкомате спросили, хочет ли он служить в Полоцкой дивизии?
      
    Он с радостью согласился, и его тут-же направили в Полоцкую дивизию, которая находилась… во Владивостоке! На другом краю СССР!!!
   
     Вернулся он оттуда какой-то молчаливый и с выбитыми передними зубами…

    Набор молодёжи проходил бойко и без перерывов.
 
    Ребят было много, и мы из них выбирали только рослых и крепких. Из тех, которых мы отсеивали, некоторые по несколько раз подходили к нам с просьбой взять их.
   Бедные ребята! Вы не знаете, что такое Пьяная дивизия, «дедовщина», выбитые зубы и сломанные челюсти! Вы думаете, что у нас всё красиво и весело, что ВДВ – это для настоящих мужчин! Ложь!! Мы отличаемся только формой одежды, а издевательства превышают все мыслимые и немыслимые пределы! Это только потом, прослужите 1,5 года, вы встанете на место тех, кто издевался над вами раньше, и вздохнёте спокойно. Да только… кем вы станете? Людьми или скотами? Будете издеваться над теми, кто пришёл после вас или будете им верными товарищами? У вас ещё всё впереди…

   Когда мы набрали нужное количество молодёжи, то быстро оформили все необходимые документы и прибыли на Ж.Д. вокзал.
  Там мы сели в прямой поезд Москва – Кишинёв и в… купейном вагоне(!), отправились в путь.
   С тётушкой увидеться, мне так и не удалось.

   Ребята набрали много спиртного. Пили всю дорогу. И меня с сержантом поили тоже. Но мы много не пили потому, что были с капитаном, который мог бы нас и наказать, за употребление спиртного.
   
    Под вечер первого дня кто-то из молодёжи сказал, чтоб я зашёл в купе к капитану, который там ехал один. Я зашёл. Капитан посадил меня напротив себя и спросил, был ли я в отпуске?
   - Никак нет! – бодро ответил я.
   Капитан задумался.
    Опустил голову, сжал губы и нахмурившись, устремил свой взгляд в одну точку на полу. Потом внимательно посмотрел мне в глаза и перевёл свой взгляд на потолок. Смотрит в потолок, жуёт губы, о чём-то мучительно думает. Думает, думает… Потом нерешительно говорит:
   - Будешь..
   Подумал ещё и уже более уверенно произнёс:
  - Да… Будешь.
    Помолчал ещё долгую минуту, продолжая жевать губы и опять, уже решительно произнёс:
    - Будешь в отпуске!
   Вся эта сцена настолько карикатурно выглядела, что сразу было ясно, что никакого отпуска от него не дождёшься. Тем не менее я вскочил и с жаром произнёс:
    - Спасибо, товарищ капитан!
  - Ну, ну, - снисходительно произнёс капитан, - можешь идти. И заодно, позови сержанта.
    Я вышел, нашёл сержанта и язвительно позвал его к капитану «получать отпуск».
     Тот не понял, зашёл в купе и через несколько минут выскочил оттуда радостным и счастливым:
    - У меня отпуск будет!
    - Держи карман шире. - посоветовал я ему.
     - Капитан обещал! - не унимался боец.
     - Да не верь ты ему! Артист! Хочет, что б мы «по ниточке» ходили, довезли людей без происшествий, вот и всё!
   - Не может такого быть! Он же капитан!!
   Удивился я такой наивности.

     Довезли мы молодёжь нормально, без всяких происшествий. А в отпуска так и не пошли.
               
     Из тех москвичей, что мы привезли в часть, несколько человек попали в нашу роту. Особенно из них выделялись братья Клевчики. Они были близнецами и отличить их друг от друга было невозможно. Их отличал только наш водила Ас, который удивлялся, что мы не видим отличий. Он рассказывал нам, в чём отличия, но мы их не видели, и братья были у нас на одно лицо. Они в дальнейшем этим пользовались и частенько подменяли друг – друга, когда один из них, например, уставал: стоит дневальный на тумбочке, и не поймёшь, кто именно стоит.
     А ещё, братья играли на гитарах и пели. Когда пели вдвоём, было очень здорово смотреть, как они синхронно перебирают струны и поют.

    Ещё в нашу часть привезли сразу 90 человек с Казахстана, с города Караганда.
    В нашу роту попало три человека. Вот уж они резко отличались от Москвичей: подлость, воровство, жульничество, подхалимство было их естественной средой.
    Я как-то их собрал и спросил, почему они такие? Те стоят, улыбаются. Тогда я походил по ротам, куда распределили Карагандинцев и узнал, что все они были одинаковыми! Всё самое худшее было в этих людях! Но почему у ВСЕХ? Потом уже я узнал, что Караганду строили… уголовники! Ну что тут поделаешь? Гены…
    К счастью, комбат сразу раскусил, какое «счастье» мы получили, и избавился от их.

                ГЛАВА. 10      

       Так как Молдавия была страной южной и климат там был тёплый, то и всяких болезней с инфекциями там хватало. И нам делали всякие прививки. Да только прививки были необычные и ставились не туда, куда надо. 
      
     Пришли в нашу роту санинструкторы, принесли какие-то баночки с вонючей мазью, достали палочки с ваткой на конце, стали эти палочки макать в баночки, а потом совать их нам… в задний проход! Засунут, вытащат, макнут в баночку: «Следующий!».
     И так всем подряд, по списку!!
 
     «Дедушкам» эта процедура почему-то не понравилась, и они вместо себя стали направлять молодёжь…
   
    Бедные ребята! Сама по себе эта процедура очень болезненна и неприятна, так ведь ещё и проходить её пришлось не один раз! Но тут как кому повезёт…
   
    Одному парню вставили палочку, а он захихикал, рванулся от мучителя так быстро, что тот не успел свой «волшебный прибор» из его задницы достать, и побежал. Хэбчик одевает, а палочка торчит, мешает ему. Сзади санинструктор бежит, пытается палочку схватить и забрать, да никак не может ухватить её своими пальчиками. Бегают оба по казарме: один с голым задом и хихикая, второй согнувшись, с сосредоточенным выражением на лице и с протянутой рукой.

    Однажды всему полку сделали уколы под лопатку. Укол был очень болезненный. Два дня очень болела спина и рука. Всем уколы делали под правую лопатку и после него руку невозможно было поднять, она висела как плеть. Два дня и ночь люди мучались, ничего не могли делать правой рукой, не могли спать на спине. Люди во сне стонали, непрерывно ворочались, скрежетали зубами от боли. Фактически, наш полк был выведен из строя на два дня! Если бы была тревога, мы бы не смогли одеть парашюты, стрелять. Мы бы вообще ничего бы не смогли сделать! Конечно, эта прививка была сделана без злого умысла, но обезоружить целый полк на два дня… Есть о чём подумать.
    
     Большие потери понесла наша часть, когда на её территории решили продавать мороженое.
   
     Утром продавщица мороженого – молодая, симпатичная девушка, через КПП завозила на территорию части тележку с мороженым. Товар расходился мгновенно. Но эта торговля продолжалась не долго. Вместе с мороженым красавица завезла в часть ещё и нехорошее венерическое заболевание, и заразила им целую роту.
    60 человек на некоторое время были выведены из строя.
   
    Скоро в нашей части появился майор Хлорка. Это не фамилия, а кличка. Его так назвали потому, что он буквально засыпал, заливал полк хлоркой.
    
    Занимая должность начальника медслужбы, майор Хлорка рьяно взялся за борьбу со всякими инфекционными заболеваниями. Но действовал простым и эффективным средством – хлоркой.
   
     Хлорка была везде. Особенно досталось столовой. В умывальники, что стояли возле столовой, стали насыпать хлорку, перед входом выкопали яму и залили туда хлорку, так что в столовую можно было попасть только окунув сапоги в вонючую жидкость. Полы, лавки, столы протирали хлоркой и всё это воняло и воняло! Хорошо ещё, что в еду не добавляли!
   
     Один раз полк подняли по тревоге, для поиска пропавших нескольких мешков хлорки. Эти мешки привезли на склад, но кладовщика не было. Мешки выгрузили и пошли искать кладовщика. А когда вернулись - мешки исчезли!
   
     Для майора Хлорки это была настоящая трагедия: он бегал по части, заглядывал в каждый уголок, в отчаянии заламывал руки и чуть не плакал.
   
     Мешки так и не нашли.
   
    Потом мне по секрету сказали, что шли ребята мимо склада, увидели мешки с хлоркой. Рядом никого не было. Они открыли канализационный люк, что находился неподалёку, побросали туда мешки и убежали.
   
    Потеря для майора была конечно ужасной, но через пару дней ему привезли опять несколько мешков хлорки! Но как майор Хлорка не старался, нашу часть всё- равно поразила дизентерия.  Меня тогда, незадолго до эпидемии, направили в командировку. И эту командировку я надолго запомнил. Вернее, не её, а как я туда добирался.
   
     Ехал я на ГАЗ-66. Проехав половину пути, остановились возле небольшого озерца, рядом с которым находилась деревня.
   Водитель занялся своей машиной, а я решил искупаться. Людей не было видно, я подошёл к озерцу, разделся и полез в воду. Только вошёл до колен, как неожиданно позади меня раздался выстрел! Справа от меня, буквально в метре, вода вспенилась! Ясно стало, что именно туда попала или крупнокалиберная пуля, или дробь!
   
     Я застыл. Понял, что стреляли по мне. Только непонятно: промазали или специально целились рядом со мной?
    Как обычно, в опасных ситуациях, мысли работают мгновенно: если стреляли по мне и промазали, то надо спасаться! Да только куда? Я стою в воде, недалеко от берега, местность открытая, бежать некуда! А попытаться уплыть, - идея вообще бессмысленная!
   
     Я медленно начал поворачивать голову. Оглянулся. За мной, метрах в тридцати, стоял какой-то мужик с охотничьим ружьём, висящем на плече и… улыбался! И улыбка какая-то бессмысленная, как у идиота! Как я понял, он просто… пошутил! Подкрался тихонько, выстрелил… Ничего себе шутки!!
     Я выскочил из воды и начал быстро одеваться, а он в это время пошёл ко мне, стал что-то говорить, нести какую-то чепуху.
    
     Кое-как, трясущимися руками натянув сапоги и схватив в охапку то, что не успел одеть, я бросился от него прочь.  Бежал, постоянно оглядываясь, опасаясь выстрела вдогонку.
     Кто это был? Что он хотел? Был дурачком, которому доверили ружьё?!! Или просто притворялся таким, хотел меня попугать?
      
      Когда я вернулся в часть, удивился, что людей почти не было. И в нашей батарее тоже никого… Но удивлялся я недолго: меня поймали санинструкторы и объявили, что я тоже больной дизентерией! Вот так! Мало, что в командировке чуть не убили, так ещё и эта напасть!!
     Вставили мне мучители в задний проход какую-то трубку, что-то там посмотрели, почесали затылки, потом сказали, что ничего нет, но мне в части нечего делать и… отправили в городскую больницу! Здорового!! 

      В больнице меня поселили в палату с больными сослуживцами. В палате стояли койки в два яруса, все они были заполнены. У некоторых так «свистело», такой был понос, что пропитывался матрац и капало всё это на внизу лежащего.
   
     Я думал, что точно там заболею, но, к счастью, пронесло.
    
     К нам в палату как-то пришёл майор Хлорка и прочитал лекцию о пользе гигиены. Сказал, что для того, чтоб заболеть дизентерией, надо съесть… кусочек г…на. Ну это было конечно глупость: ну кто-же будет специально есть г…но, чтобы заболеть и вот так мучаться!
    
     Через некоторое время все больные поправились. Потом прошёл карантин, и мы вернулись в часть. А через несколько дней я… заболел дизентерией! Меня всё-таки настигла эта болезнь! Но я никому не признался, т.к. не хотел возвращаться в больницу. Как лечиться я не знал и поэтому выбрал простой и эффективный метод: если желудок не хочет работать, значит ему не надо давать работу!
   
     Три дня я ничего не ел, а только пил воду. Днём держался поближе к уборным, из-за слабости желудка, но тяжелее всего было ночью, т.к. до уборных я мог не успеть добежать. Приходилось «свистеть», под дуб, что рос возле входа в казарму. Кровавый понос постепенно превратился в обычный, а потом вообще прекратился. Удивительно, но не принимая пищи три дня, я совсем не чувствовал голода. Видно, болезнь притупляла эти чувства. Скоро я совсем выздоровел.
    А вот дуб через некоторое время засох.


                ГЛАВА 11.


      Наконец – то пришло время уходить нашим ублюдкам – «дедушкам», которые, за три месяца до дембеля, по «закону» стали дембелями.
    
    Первым на дембель ушёл Барыга, за ним ещё несколько безобидных товарищей, и наконец, комбат отпустил самых отпетых подлецов, которые не давали нормально жить не только нам, но и комбату.
    
     Казарма очистилась от грязи.
    
     Наступил день, когда мой призыв, отслужив 1,5 года, занял место ушедшей ненависти.
     Некоторые ребята заняли их койки и теперь мы не могли нарадоваться покою в казарме, не опасаясь издевательств и подлости. Но наше счастье длилось недолго. Когда до отбоя оставались считанные минуты, на пороге казармы появились… ушедшие дембеля!!
      
     Они зашли гурьбой, пять человек, самые – самые твари, пошли к койкам, на которых в прошедшую ночь спали, буквально свалились на них и замерли, уставившись в потолок пустыми глазами.
   
     Мой призыв тут-же собрался посреди казармы: что за наглость? Чего они сюда пришли? Что им тут надо?
 
      Мы срочно обсудили создавшуюся обстановку и поняли, что они не уехали, наверно, из-за неправильно оформленных документов (что нередко случалось), и теперь ПОЛНОСТЬЮ находятся в наших руках!!
    
     Мы стояли кругом, напротив друг к другу.
    - Что будем делать? – спросил кто-то.
      
       Мы задумались…
      
      А ведь было над чем подумать! Ведь мы можем им сейчас отомстить за все подлости, которые они совершали! Мы их можем растерзать, растоптать, размазать по полу! Мы можем сделать с ними ЧТО УГОДНО и ничто нам не помешает!! Да что мы? Эти подлецы доставали всех! Все призывы страдали от них. Да вся рота с удовольствием сделает всё, что мы попросим! И даже больше! Да даже и просить не надо будет!!!
   
     Стоим мы, думаем, вспоминаем старые обиды.
    И тут один из нас развернулся и… ушёл! Потом второй, третий…
   
    Круг распался.
    Ушли все.
    Не стали мы марать руки об этих мразей.
   
    Я подошёл к тумбочке, достал записную книжку, где были написаны адреса этих подонков и зачеркнул их. Была идея, после армии, навестить их и поговорить «по душам», но в этот день всякое желание встречаться с ними пропало.
   
    После команды «отбой», в казарму зашёл дежурный по части. Подошёл к койкам, где лежали, не раздеваясь эти отморозки, что-то их поспрашивал и ушёл. Утром опять пришёл, поднял их и увёл. Этот день был воскресным и штаб не работал, но ради них, вызвали штабистов и оформили документы как положено, и они исчезли навсегда.    
   
    Но один дембель вернулся к нам через пару месяцев!
   
    Зашёл я как-то в казарму, но кроме дневального там никого не было. Прошёл в ленкомнату, и  увидел, что за столом сидят ребята моего призыва, а возле их…  дембель!! Наш безобидный самовольщик, тот, кто на плацу разбивал бутылки с водкой! И чего он припёрся?
    
     Я сел за стол, за которым сидели мои сослуживцы. Но они были какие- то молчаливые, подавленные.
   
   - Что случилось? – спросил я гостя. – Чего приехал? По службе соскучился?
    - Да нет, - равнодушно ответил тот, - соседа по даче убил...
    - Как убил?! – удивился я, думая, что он пошутил: ведь на убийцу он был абсолютно не похож!
     - Лопатой. – с тем же равнодушием ответил самовольщик. - Я сейчас во всесоюзном розыске.
    
    Ребята молчали, опустив головы. А гость сидел спокойно и рассказывал о своих делах так, как будто не человека убил, а муху прихлопнул.
    - Чего же ты сюда припёрся?!
    - А куда мне идти? Везде ищут…
   
     Впервые я сидел рядом с убийцей. Не с бывшим убийцей, который отсидел срок за содеянное, а с настоящим, который совершил убийство, а теперь прячется от правосудия. Чувствовалось, как от него веяло каким-то холодом, что это был уже не просто человек, а преступник.
   
    Мы сидели молча, не зная, что делать. Его приход был нам очень неприятен, хотелось от него побыстрее избавиться. Он понял это и ушёл.
   
     Тягостные чувства были у всех, после его ухода. Остаток дня все, кто с ним общался, были замкнутые, молчаливые.
    
    На второй день, ближе к обеду, пришёл капитан Воронин. Чёрной тучей прошёл в ленкомнату, взял лист бумаги и ругаясь… начал писать характеристику на вчерашнего гостя! Конечно, его арестовали, иначе, зачем было писать нашему комбату на его характеристику? 



    Какими же мы стали, заменив дембелей? Да всё теми же, что и были!! Мы не стали подлецами, не стали над кем - то издеваться! Со всеми призывами у нас остались дружеские отношения. Это было удивительно, но среди нашего призыва не нашлось НИ ОДНОГО «дедушки»! Мы просто остались солдатами, такими-же, как и все! Хотя и были два случая, скорее комические, чем трагические.
   
    Буквально на второй день, после ухода дембелей, один парень из молодого пополнения, нажрался спиртного и пришёл после отбоя в роту с криком:
    - Рота, подъём!
   Мы проснулись, посмеялись, повернулись на другой бок и попытались заснуть, но не тут-то было! Ходит парень по казарме, орёт, пытается поднять роту, но его никто не слушает, хотя он и был на гражданке боксёром.
    Ходил он, ходил, орал, орал… Потом залез на свою койку и заснул.
    Утром, после команды «Рота! Подъём!», никто и не вспомнил про его ночные потуги. Но… Через пару дней уже нажрался наш водила Ас.
   
    Пришёл он в роту, опять-же после отбоя, подошёл к дежурному, и еле шевеля языком спросил:
     - Где строитель?
      Тот не понял:
      - Какой «строитель»?
    - Ну… строитель…
    Дежурный по роте ничего не может понять.
     - Ну, который роту строил…
     До дежурного наконец дошло, что Ас просит показать ему, где спит боксёр и подвёл его к койке нарушителя спокойствия.
    
     Встал Ас возле боксёра, начал читать ему нотации о его плохом поведении.
   
     Дежурный оставил их одних и ушёл по своим делам.
     Вдруг слышит, - странный скрип койки.
     Подошёл посмотреть. И что он видит?
     Ас залез на койку и… топчет боксёра!
    
    Видно, боксёр не понял, что хотел от него нетрезвый Ас, и тот решил ему всё объяснить более доступным методом. Да только что бы он сделал натренированному спортсмену с мощным прессом?
   
     Дежурный наклонился к лежащему и шёпотом спросил: «Как он? Всё нормально?».
    Тот закивал головой, мол «всё хорошо». А Ас топчется по боксёру, даже прыгать пытается. А койка-то на верхнем ярусе, оттуда-же и упасть можно!
    Похихикал дежурный над таким нравоучением и опять ушёл.
   
     Скоро скрип прекратился. Но Ас от койки не отошёл. Решил дежурный проверять: как там дела? Подходит и видит, что Ас уже сидит на невозмутимом боксёре и… душит его! Вернее, пытается задушить! Обхватил ладонями его шею, вместе с подбородком, и усиленно кряхтя, хочет умертвить человека! Ну как тут задушишь? Надо-же за шею брать, а не за подбородок!
   
     Дежурный, не обращая внимания на пьяного Аса, опять наклоняется к лежащему и спрашивает о самочувствии. Тот с трудом кивает головой, т.к. Ас хватку не ослабевал.
   Опять отошёл дежурный по роте, а когда вернулся, Ас уже мирно спал на могучей груди боксёра, который был так напуган, что боялся шевельнуться.

     Второй случай опять-же произошёл с участием боксёра.
     Рота построилась идти на обед, а боксёр выходит из строя и идёт в казарму.
    - Ты куда? – возмутился сержант. – Встань в строй!
     Тот, не останавливаясь, что-то буркнул в ответ и зашёл в казарму.
     Такое поведение нас ошарашило, и мы решили проучить его.
    
    После обеда, построили роту в казарме, вывели боксёра с противогазом. Объяснили молодёжи о его недостойном поведении и дали команду:
    - Газы!
     Боксёр быстро одел противогаз.
    - Вспышка слева!
     Боксёр упал на пол как положено, головой от мнимого ядерного удара.
   - Вспышка справа!
     Боксёр бросается в другую сторону.
    
     Наши «дедушки» любили такое «воспитание», но обычно, без противогаза. Мы же решили совместить и то, и другое. Тем более, что за выход из строя (особенно молодёжи), обычно карался «дедушками» неизменным избиением.
    Когда боксёр уже вволю напрыгался, мы решили прекратить экзекуцию.
   
     Снимает боксёр противогаз и… вся рота буквально падает от смеха! Морда у боксёра была вся чёрная! Как оказалось, от угля, который был в фильтрующей коробке противогаза. Когда он падал на пол, коробка билась об пол и пыль от угля начала проникать в шланг противогаза, а оттуда уже и на морду боксёра.
   
     Больше случаев нарушений установленных порядков, в роте не было. И причин наказывать людей тоже не было, и издевательств тоже НИКОГДА НЕ БЫЛО. Да и призывы особо не бузили.
       Был у меня один момент, когда я поторопился и чуть было не наказал невиновного человека.
      
     У одного парня из молодого пополнения, вырезали апендицит.
     После лечения он вернулся в роту с освобождением от физических нагрузок.
    Я тогда был дежурным по роте.
     Утром поднимаю роту, все вскочили, а он лежит. Меня это удивило: ведь встать-то он мог! Неужели не хочет подчиняться, как боксёр? Иду к нему и думаю, как его наказать за такое нахальство: «Почему валяешься? Прибурел? Обнаглел? Да я тебя!.. Только что боксёра воспитывали, а тут опять…».
   
      Подхожу к нему, собираюсь только рот открыть, сказать всё, что о нём думаю, а он откидывает одеяло:
    - Товарищ сержант, посмотрите…
     Смотрю на его живот, а там шов разошёлся! И внутренности видно!! А я его поднять хотел!!!
     Тут-же позвонил в медчасть, рассказал о случившемся. Быстро пришли санитары с носилками и забрали парня.  Хорошо, что я не успел наорать на него, не разобравшись!

    После ухода дембелей, в роте стало больше шуток, юмора.
   Один раз, после подъёма, идут друг за другом полусонные братья Клевчики к умывальнику. У первого на лбу написано: «Я птица».
    У второго: «Я тоже».
   Кто это так пошутил, мы так и не узнали…
   

    Издевался ли я над молодёжью? Нет, конечно! Но… Опять -же два спорных случая были…
   
    В первом случае, я был дежурным по роте. А дневальным у меня был знаменитый Заика. Этого парня прозвали «Заикой» сразу, как только он к нам попал. Но эта кличка особенно закрепилась за ним во время чемпионата мира по хоккею.
    Хоккей любили все! Мы дружно «болели» за сборную СССР, особенно за игры с канадцами, шведами и чехами. Но все основные матчи проходили после команды «отбой»! Наши «дедушки» не могли себе позволить, пропустить такие важные матчи, и смотрели хоккей по телевизору, который стоял в ленкомнате. Но чтобы посмотреть телевизор, и не попасться дежурному по части, на улицу выставляли охрану. И то ли специально, то ли случайно, поставили в охрану… Заику!
    Сидят «дедушки», смотрят телевизор, «болеют» за СССР, и тут влетает Заика:
  - Т-т-т-т-та в у-у-у-у-уг-г-г-г-г-г-г-м-м-м-…
 
   «Дедушки» выскакивают из ленкомнаты и - в койки! Заскочили, залегли.
   Лежат, укрылись одеялами. Ждут..
   А ничего не происходит, никто не приходит.
 
    - Эй, придурок, - зовут Заику, - что там было?
    А тот опять: - Д-д-д-д-д-д-д- е-е-е-е-
    - А чтоб тебя!..
 
    «Дедушки» опять к телевизору. Включили, смотрят.
   Опять Заика влетает:
   - Т-т-т-т-т-т-т-т-а-а-а-а-а-м-м-м-м-м!!!
 
    «Дедушки» опять по своим койкам!
    Лежат, ждут… Ничего не происходит. Никто не зашёл.
   - Эй, идиот! Да что же там было?!!
    - М-м-м-м-м-м-м-м-м…
    - Да иди ты нафиг!!!
   
    Поменяли бедного Заику на другого. Хорошо, что не избили. А может Заика специально так делал, чтоб насолить «дедушкам»? Но вряд ли. Риск был большой.

     Так вот. Стоит он «на тумбочке», всё как положено, никаких замечаний и вдруг… куда – то исчезает!
    Был человек и – пропал!
    Куда? Как? Что случилось? Меня не предупредил…
    Прошло 10 минут, 15… Нет человека! Открываю тумбочку, а штык-нож там лежит! Сбежал?!
   
     Я был в полном недоумении, начал спрашивать всех подряд, кто его видел в последний раз, но всё без толку: пропал человек! Значит точно сбежал! И штык-нож оставил! А в этих случаях надо немедленно доложить о происшедшем дежурному по части. Тот должен поднять полк по тревоге для поиска беглеца. А этот день выходной, люди отдыхают, неприятности будут и мне и особенно комбату!
   
    Прошёл час. Я уже взял трубку, чтоб звонить дежурному по части и тут… появляется Заика!!
   
    Заходит в роту, спокойно подходит к тумбочке, где я, разинув рот, стою с трубкой в руке, достаёт штык-нож, вешает его на ремень, улыбается…
     - Ты где был?!!! – ору я.
    - В кино. – невозмутимо говорит Заика.
     И тут…
   
     В это трудно поверить, но моя рука самовольно, без моего желания и согласия, поднялась и влепила ему пощёчину! САМА! Я в этом вообще не участвовал!! Да так влепила, что у него берет на голове сделал полный оборот на 360 градусов, как будто на гвоздике крутанулся. Я даже удивился: как это он на голове удержался!

      А второй случай произошёл в карауле. Я тогда был разводящим. Именно в этот день, впервые молодое пополнение участвовало в охране складов.
   
      Меняю часовых, попутно инструктируя их быть бдительными и не спать. Ночью поменял очередную партию, пришёл в караулку, лёг спать, а сон – не идёт. Не могу заснуть, и всё тут! А не могу заснуть потому, что один парень не давал мне покоя: какой-то рассеянный, невнимательный… То ли вести из дома получил плохие, то ли кто-то обидел… Да ещё и первый раз на посту…
 
     Не выдержал я. Поднялся, пошёл проверять, как он охраняет вверенный ему объект.
   Прихожу, и что вижу? Спит боец! Сидит на каком-то ящике, автомат между ног поставлен, спит, и в ус не дует!!
   
    Отстегнул я от автомата штык-нож.
 
     Обычно, часовые спять очень чутко, и когда снимаешь штык-нож, они тут-же просыпаются. Но этот и не шевельнулся!
   
    Отстёгиваю магазин с патронами. Ну ведь точно должен проснуться! И автоматом шевелю, и железо звякает!..
    Спит!!!
    Вытаскиваю автомат(!) и прячу его за угол. Боец так и не проснулся.
    Начинаю трясти его за плечо. Тот вскакивает, растерянно оглядывается.
   - Где оружие? – спрашиваю его.
    Тот молчит, хлопает глазами, разводит руками.
   
     Как я увидел, что глазами хлопает? Так ведь охраняемые объекты всегда хорошо освещались прожекторами! Вокруг – темень, «хоть глаз выколи», а вот часовой как на ладони. Видно, где он стоит, куда идёт… Можно и на «мушку» взять его, если стрелок подкрадётся, и в колючей проволоке проход сделать, когда часовой отойдёт. Да много чего можно сделать, ведь ВСЁ видно!
   
     (Я твёрдо уверен, что освещение охраняемого объекта, а не прилегающей территории, придумал изобретатель комбинезона!).
   - Оружие где?!! – злюсь я.
   
    Молчит парень. И тут… В это опять трудно поверить, но моя рука САМА, самовольно (уже второй раз!), без моего желания и согласия, поднялась и влепила ему пощёчину! Сама! Я в этом вообще не участвовал!
   
     Отдал я ему автомат, вернулся в караулку и об этом случае никому ничего не сказал.
   
   
                ГЛАВА 12.

       Наша батарея всегда учувствовала в проведении салютов.
   
      В этих случаях мы стреляли из пушек холостыми зарядами и ещё иногда запускали фейерверк из мортирок, которые стояли вертикально в кузове Газ-66, и занимали всю его площадь. Их было несколько десятков, и когда они стреляли, всю роту ставили в оцепление вокруг этой установки, т.к. во время проведения салюта, не сгоревшие части красочного шоу, падали на землю и на головы людей. А это не совсем приятно, поэтому мы и не пускали людей в зону падения всякой гадости.   
    
     Один раз меня назначили командиром расчёта 85-милимитровой пушки для проведения салюта. Обычно, такие стрельбы проводились в праздники, чтоб порадовать горожан неким разнообразием.
    
     Я никогда не был командиром орудия, но пришлось.
    
     Привезли орудие в городской парк, поставили его, где нам показали. Рядом сложили холостые заряды и мы стали ждать команду на выстрел.
   
     Холостые заряды представляли собой короткие гильзы с порохом, который был залит то ли воском, то ли парафином.
   
     Скоро пришло указание приготовиться. Расчёт зарядил орудие и, по команде, выстрелил.    
   
     Смотрим, а фонарь, что стоял на столбе, в паре десятков метрах от нас, сбило ударной волной.
   
   Фонарные столбы стояли вдоль асфальтированной дорожки, которая проходила недалеко от нас.
   
    Мне, да и всему расчёту, такой неожиданный результат от холостого выстрела очень понравился и мы, не долго думая, навели ствол на соседний фонарь.
     Огонь!.. Выстрел!..
   
    Фонарь как ветром сдуло.
   
    Посшибали мы все фонари, что стояли в зоне нашей досягаемости. Ну бараны, баранами… Сейчас мне стыдно вспоминать эту глупость, что мы сделали, да ещё и под моим «чутким руководством». Ну дети мы были, ну что с нас взять?..

      Один раз был какой-то очень важный праздник. И надо было провести салют ночью.
    
    Сразу шесть орудий привезли на городскую площадь и выстроили в один ряд. Рядом с каждым орудием положили десяток холостых зарядов. Мы должны были стрелять залпом, и капитан Воронин очень волновался, что что-то пойдёт не так.
    
    При стрельбе залпом, все орудия должны выстрелить одновременно. Если хоть одно орудие запоздает, или выстрелит раньше, то его выстрел будет резко выделяться из общего залпа, а это не совсем хорошо.
   
   Меня опять назначили командиром расчёта.
   
    Ещё за пару дней до праздника, мы потренировались быстро заряжать орудие и стрелять синхронно.
    
     Стрелять днём было просто: наводчики держат руку на пусковом рычаге и смотрят на командира, который стоит неподалеку, подняв руку с флажком. Как только он резко опускал руку, наводчики дёргают рычаг. Получалось одновременно и чётко. Нам же предстояло стрелять в полночь. А ночью ничего не видно, и стрелять можно только по голосовой команде. А ведь слово «Огонь!», звучит больше секунды. Да к тому же, подающий команду стоит позади батареи, где-то посредине. Одни слышат лучше, другие хуже… И кто придумал эти залпы, да ещё и ночью?!
   
     Тренировались мы стрелять по команде, на голос, тренировались…  Щёлкали пусковыми рычагами, щёлкали… И вроде бы одновременно щёлкали, а как там дело пойдёт, когда стрелять придётся?..
    
     Как только мы поставили орудия на площади, как тут же, до начала мероприятия, не теряя время, начали опять тренироваться.
      Скоро стемнело, и поступила команда: «Приготовиться!».
      
     Зарядили заряды. Стоим, ждём.
      
     Наконец команда: «Огонь!».
       Выстрелили!
       Вроде бы и залп получился! Без задержки и отставания!
      - Заряжай!
       Опять выстрел…  Нормально получается! Одновременно!!
       Заряжаем орудие и опять стреляем.
      
     (И зачем зарядов так много? Ну стрельнули бы пару раз, и хватит! Ну это же не фейерверки пускать! Тут любоваться -то нечем, только звук по ушам бьёт!)

    Отстрелялись! Не одной ошибки!
   
     Валяются на земле стреляные гильзы, расчёт с облегчением вытирает пот, и тут один боец подходит ко мне и спрашивает:
   - А почему ствол холодный?
     Я с удивлением трогаю ствол пушки и… он холодный! Странно… Когда мы фонари сшибали, уже после пары выстрелов, ствол нагрелся, а тут… Неужели мы не стреляли?
   
      Проверяем гильзы и видим, что только одна пустая!
   
      Подбегаю к соседнему орудию, щупаю ствол… А он тоже холодный! Прошу командиру расчёта проверить гильзы. И тут только одна использована!!
   
    Оба бежим к соседним орудиям, щупаем стволы.
   
     Из шести орудий только один ствол оказался горячим. Это орудие отстреляло все холостые заряды и этим спасло нашу батарею от позора.
     Что же произошло?
    
     Оказалось, что если ствол не стоит в нормальном положении, то орудие не стреляет.
    
     У нас, после первых выстрелов, ствол сделал небольшой откат, а назад полностью не вернулся, каких-то пару миллиметров, что-то там не сработало. Все орудия, кроме одного оказались не исправными. Под стрельбу единственного действующего орудия, все расчёты только меняли заряды и дёргали спусковой рычаг, но выстрелов не было. А мы волновались, «стреляли», переживали… Но из публики никто ничего не заметил!! 

     Однажды меня, и ещё одного человека, направили в среднюю школу рассказать про ВДВ. А для большего впечатлений о службе в армии, можно было пострелять из автомата холостыми патронами.
    Выдали нам по 30 холостых патронов, взяли мы автоматы и пошли в указанную школу.
    Учителя и ученики нас встретили на спортплощадке, завалили вопросами, с восхищением смотрели на форму и автоматы. А потом, по протоколу, надо было пострелять. Я лихо сдёрнул автомат с плеча и нажал на курок. Автомат затрясся в руках и… мне по морде что-то начало больно стучать! Я начал крутить мордой, не понимая, что происходит. И только выпустив полный магазин патронов, понял, что колотили меня… гильзы из автомата!
       Начав стрелять, я взял оружие залихвачески, задрав ствол вверх и поставив боком. Потом  нажал на курок. Гильзы полетели не в право, как положено, а вверх, в мою тупую рожу. И стали эти горячие гильзы меня колотить. В общем, должного эффекта я не получил, но окружающие были довольны.
       Мой напарник оказался умнее, и отстрелял магазин рационально, короткими очередями и правильно держа оружие.      
   
                ГЛАВА 13.

    Когда не было учений, мы занимались чем попало: тренировками, уборкой территории, строевой подготовкой и т.д. Мне часто давали задание тренироваться в обеспечении надёжной связи. Для этого одного бойца я оставлял в батарее, а с другим уходил в другой конец части, ложились на травку и не торопясь поддерживали связь, переговаривались по рации. Но было как-то скучновато. И вот меня озарила идея расширить наши возможности и усилить навыки: решил я со своим отделением погулять по частному сектору Кишинёва!
    Взяли мы рацию, и втроём пошли к КПП, оставив, как обычно, одного радиста с рацией в батарее.
    
     Выйти за пределы части не составляло особого труда, так как на выходе не требовалось никаких разрешений или бумажек. Дежурный по КПП, видя мою озабоченную рожу и двух радистов с радиостанцией, даже не задал нам никакого вопроса. Мы беспрепятственно вышли за пределы части и пошли гулять по хорошо знакомой улице Дурлешты. 
   
      Ребята были рады, что мы гуляли без всякого присмотра, и могли делать что угодно. Мы долго бродили по улице, отдыхали на лавочках в тенёчке, заводили шуры-муры с девушками, что встречались нам по пути.
   
      Вволю нагулявшись, ближе к ужину, мы пошли в часть. Никто нашего отсутствия не заметил, ребята были довольны, хотя и пришлось нести тяжёлую рацию. В следующий раз я решил опять повторить свой подвиг и уже взял с собой троих ребят, а одного оставил с рацией, держать с нами связь.
   
     Смело прошли через КПП и двинулись уже в другом направлении. Ну и нагулялись же мы!! Никакого над нами контроля, только рация тихонько шипит, работает на «приём». Если бы нас схватились, то радист передал бы нам, что пора возвращаться, но… Сколько дней мы не гуляли, нашим отсутствием никто ни разу не заинтересовался. А мы и рады были!
   
    Однажды, тренировку по поддержке связи, с нами решил провести лейтенант Оханов.
   
     Взял он меня с рацией и отправились мы в конец части, к самому забору. Легли на травку, рация тихонько шипит, и тут литерок начал меня просвещать о вреде алкоголя и о пьянках в части. Занудно так рассказывает, нравоучительно. Я ему сказал, что все пьют потому, что вино доступно, продаётся на каждом углу, и купить его не доставляет большого труда.
    Оханов начал со мной спорить, возражать, говорить, что это невозможно. Тогда я ему сказал, что могу «на спор», перелезть через забор и через пять минут прийти пьяным. Тот не поверил, но на спор согласился.
   
     Перемахнув через забор, я бросился к винному киоску, который стоял в сотне метров от части. Винный киоск был с окном на всю стену, и продавцы обычно видели солдат, бегущих к ним (а куда ещё бежать бедному солдату?). Они сразу наливали стакан вина и ждали покупателя.
   
     Вбежав в киоск, я кинул на прилавок три рубля со словами: «На все!», схватил стакан и залпом выпил.
   Сноровистый продавец тут-же налил второй стакан, потом третий.
   
    Выскочив из киоска, я опять побежал к забору части, торопясь уложиться в отведённые пять минут.
   
    Была жара. Дорога к части была под наклоном вверх, и бежать было тяжелее, чем спускаться. Да ещё и пустой желудок…
   
    Перевалившись через забор я упал к ногам лейтенанта Оханова и прошептал:
    - Я победил…
    Оханов, открыв рот и вытаращив глаза, заорал:
    - Да ты пьяный! Ты нажрался!! Да я тебя… Да ты..
      Под его вопли я тихонько заснул…
   
    Оханов, как истинный офицер, меня не «заложил». Да и как он заложит, если сам мне разрешил напиться? Но однажды напился и он.
   
    Я тогда был дежурным по роте.
   
     Подходит ко мне один боец и радостно сообщает, что возле батареи, в травке, никем не замеченный, лежит пьяный лейтенант Оханов. Я пошёл посмотреть.
   
    Обошёл казарму и действительно увидел нашего литерка, спящего и с сильнейшем перегаром. Тогда я позвал ребят и попросил их занести литерка в казарму. Ребята, без всяких удовольствий, приволокли обмякшее тело, сняли сапоги и уложили в постель. Укрыл я его (к большому разочарованию ребят), одеялом, спрятал офицерские сапоги, а рядом, как положено, на табуретку положил солдатскую форму.  Там же поставил простые кирзовые сапоги. Если бы была проверка, можно было сказать, что человек больной или отдыхает после ночной смены.
 
     К счастью, никакой проверки не было, а утром лейтенант Оханов очухался и, не поблагодарив, ушёл. 
  Он меня «поблагодарил» немного позже, после моего Дня Рождения.
   
      Надо же было такому счастью случиться, что на мой День Рождения, меня отправили работать… на винзавод!!
   Ну и нажрался же я…
   
    Привезли меня лежащим в кузове ГАЗ-66, в невменяемом состоянии.  К сожалению, «груз» пришёл принимать лейтенант Оханов.  Подойдя к телу, он начал что-то говорить, ругаться, но я его не слышал.
   
    На утро я очухался, пришёл Оханов и начал опять меня ругать. А у меня голова болит. И тошнит… Да и вообще… плохо мне!
   А литерок не унимается, пугает гаупвахтой, ещё какими-то карами… Да так занудно…
   Не выдержал я:
    - Товарищ лейтенант! А вы не помните, как валялись возле казармы? Не «сдал» я вас, пожалел. Спать уложил. Это вы сейчас высказываете свою благодарность?
    Заткнулся литерок. Свои выпученные глаза, ещё больше выпучил. Смотрит, молчит… Потом ушёл.
    Я не боялся его угроз, но удивлялся его нападкам.
   
      Никому он на меня, после этого случая не пожаловался, даже комбату. Всё-таки была у Оханова офицерская жилка. Знал, что такое офицерская честь.

                ГЛАВА 14.

    Служба моя медленно, но неуклонно приближалась к своему завершению.
   
    К последнему полевому выходу я подготовился как положено и купил пару бутылок водки.
   
     Когда мы прибыли на полигон, я взял бутылки, сапёрную лопатку и пошёл прятать свои сокровища.
     Нашёл безлюдное место, не очень далеко от лагеря, взял ориентиры и, постоянно оглядываясь, опасаясь чужих глаз, выкопал ямку. Туда положил бутылки, закопал и тщательно замаскировал. Потом ещё раз проверил ориентиры, по которым можно было найти спрятанное, и удалился. Так, как в лагере мы обычно находились около месяца, то за этот период, спиртное должно было помочь мне и моим товарищам преодолеть депрессию и скуку. Но случилось непредвиденное: на месте хранения ценнейшего имущества, какое-то подразделение поставило… палатку!! Мой тайник оказался внутри её!!
    
    Я долго проверял ориентиры, бродя возле палатки, вызывая удивление и неудовольствие окружающих, проверял и перепроверял несколько раз, но ошибки не было: спиртное было намертво закрыто палаткой!! Мало этого, в этой палатке было что-то ценное и возле её был поставлен… часовой!!
    
    К сожалению, я упустил время, когда палатку только собирались ставить. Тогда бы я в открытую (опасаясь только офицеров и прапорщиков), мог бы забрать бутылки. Я был уже старослужащий, да и прийти за ними мог бы с товарищами. Но было поздно. Палатку поставили быстро, а часового ещё быстрее… Надо было думать, что делать дальше?..

    Наша батарея начала обживаться на отведённой ей участке.
      
     Каждый раз лагеря устраивали в новых местах и приходилось заново устраиваться. Это на «гражданке», при выходе на природу, палатки ставили обычно туда, где они раньше стояли. У нас такого не было. Видно, для разнообразия. 
   
       Моему отделению выделили место под палатку и подселили мне… Боянова! Вот уж такого соседства я не ожидал! Но что было делать? Только ждать от него всяких гадостей!! Особенно, когда он стал старослужащим. И от него доставалось не только мне, но и всем. Однажды комбат построил роту, что-то рассказал, потом на секунду отвернулся и Баянов загоготал. Комбат окинул взглядом роту, вычислил Баянова, подошёл к нему и начал ругать за нарушение порядка. Баянов стоит по стойке «смирно», лицо серьёзное и озабоченное.
   
     Комбат высказал всё, что о нём думает, отвернулся, а тот опять: «Гы, гы…».
   
    Комбат опять к нему, кричит, кулак ему под нос суёт. У Баянова на глазах уже и слёзы появились! Видно понял, что шутить с комбатом нельзя! Комбат отвернулся. А тот опять: «Гы, гы…»
   
     И ещё Баянов мог говорить «командным» голосом.
    
    Утром после подъёма, некоторые наши старослужащие решили поваляться в койках. Баянов тихонько вышел, потом входит в казарму, громко хлопает дверью и строгим, глухим голосом спрашивает:
   - Эт-т-а что такое?!!
   
     Ребята перепугались! Кто под койку спрятался, кто в окно выпрыгнул! Потом поняли, что это он так пошутил. Баянов ещё несколько раз так пугал людей. Уже можно было привыкнуть, к его шуткам, но всегда, после его строгого вопроса, все открывали глаза и смотрели, кто там командует? Голос-то незнакомый! А вдруг начальство пришло, а мы в постелях?!
   
      Когда мы поставили палатку и стали устраиваться внутри, Боянов… начал рыть яму под своим спальным местом! На дно ямы настелил веток и сена, потом сбил щит из досок, положил его сверху, закрыв им яму, и уже на этом щите, соорудил себе постель. Я сначала не мог понять, что он делает и для чего, но после первого подъёма и пробежки на зарядку понял, что Баянов хитрый малый!  Когда мы вскочили и начали одеваться он… поднял щит с постелью, нырнул в яму, что вырыл под щитом и…, снова опустил свою постель! Был человек, и – нет человека! Во хитрюга!!
    Пока мы бегали на зарядку, он спокойно досматривал свои сны! Мне он почему-то, да и всем, за время нашего сожительства, гадостей не устраивал. Ну и хорошо!!

    На зарядку полк бегал через персиковый сад. Персики в это время уже созрели, и мы на ходу собирали сладкие фрукты и ели. Про это узнал командир полка и попросил солдат не есть немытые продукты питания. Приказать он нам не мог, т.к. за всеми уследить было невозможно, и он пообещал, что на завтрак всегда будет компот из персиков.
     Большинство солдат согласились с таким заманчивым предложением и не стали есть немытые продукты. И в этот же день, на обед был компот из персиков! Впервые, за всю службу в ВДВ!!
   
     Это был не просто компот! Это был густой кисель, приторно-сладкий!
   
     После этого, когда мы бегали на зарядку, никто не собирал и не ел персики, зато на завтрак пили замечательный компот!

    Через неделю пребывания в лагерях, в воскресенье, Ярыгин не оставил своего удовольствия делать нам сюрпризы, и предложил нам кросс в обычные 6 километров!
   
     Побежали.
   
    Местность пересечённая, бежать тяжело. Маршрут выбран таким, что срезать углы и сократить расстояние было невозможно.
 
    Бежим, пыхтим. Погода стоит тёплая, все бегут потные и усталые. Но впереди уже виден последний поворот, а там – «Финиш», отдых и долгожданный обед!
   
    Слышу позади себя звук мотора и меня обгоняет ГАЗ-66, за задний борт которого, уцепившись, на руках висит Витя Поддубный и улыбается!
   
    О, молодец! Догадался всё-таки, как облегчить страдания и сохранить силы!
    
     Промчалась машина мимо меня, доехала до желанного поворота и, прибавив газу… помчалась дальше, никуда не сворачивая!! Витя болтает ногами, «ловит» землю, а спрыгнуть не может – скорость большая!
   
    Скрылась машина за бугром вместе с Витей.
   
    Добежал наша батарея до финиша, отдышалась, потом пошли обедать. А Вити всё нет и нет! И куда он уехал? После обеда, когда все валялись в тенёчке на травке, пришёл Витя, чуть живой и весь в пыли.
   
     Как оказалось, водитель гнал очень быстро, отцепиться от борта «заяц» побоялся, а в кузов залезть не мог. Так и висел, теряя последние силы, пока водитель на повороте не сбавил скорость. Тогда только разжал пальцы и рухнул на дорогу.
   
   Поржали мы, слушая его исповедь!  Хорошо, что он только слегка ушибся при падении и не сломал рук - ног. Зато прокатился с ветерком!
   
   
    Вечером того же дня, я решил любым способом вернуть закопанную водку её истинному владельцу.
   
    Пошёл к палатке (уже далеко не первый раз), взяв с собой, как обычно, сапёрную лопатку.
   
     Подойдя к палатке, я увидел, что на посту стоял салага, что было видно не вооружённым глазом. И я решил идти «в наглую», так как выхода другого не было!!
     Не долго думая, я нашёл ориентиры и начал мерять шаги до спрятанного сокровища.
   
    Часовой с интересом наблюдал за моими действиями, не предпринимая никаких ответных мер. Это меня вдохновило, и я начал действовать более энергично: всё тщательно вымеряв последний раз и, прикинув, сколько оставалось шагов до заветного клада уже внутри палатки, кинулся в «последний и решительный бой»! С сосредоточенным выражением на лице, вслух считая шаги, подошёл к входу палатки и скомандовал:
  - Чего стоишь?! Открывай быстрее!
   
    Часовой с готовностью откинул полог палатки, и я вошёл внутрь.
   
     В палатке были сооружены деревянные стеллажи, на которых что-то лежало но, к счастью, по ориентирам, заветное место оказалось открытым. Я тут -же начал копать. Ткнул пару раз лопатой землю, нащупал, где она более мягкая, копну глубже и… звякнуло стекло по лопате!! Отгрёб руками землю и вытащил обе бутылки! Это была победа!
   
    Часовой, стоящий в проходе, увидев такое дело, рот открыл от удивления! А ведь он нарушил Устав: часовой должен стоять СНАРУЖИ вверенного ему объекта, а не совать нос куда не надо!!
    Ну да ладно…
   
     Проходя мимо его, и пряча на ходу бутылки, я будто ненароком буркнул:
   - Где-то ещё третья закопана…
   
     [Когда мы уже покидали лагеря, я сходил к палатке ещё раз, посмотреть: может там вся земля перекопана? Ведь я дал надежду часовому! Но, к сожалению, во время нашего отбытия, палатка  ещё не была убрана, и результата своей шутки с часовым я так и не узнал].

   
      Во время боевых стрельб, вокруг полигона ставили оцепление. В оцепление уже побывало большинство рот, и в этот раз очередь дошла до нас.
   
    Погрузили нашу батарею на машины и начали развозить по точкам, где мы должны были находиться. Едем мы на ГАЗ -66 по периметру полигона, подъезжаем к маленьким кирпичным строениям, вернее, будкам, размером 2х2 метра, без окон и с дверным проёмом. Там оставляли два человека, и машина неслась дальше.
 
     Меня с Витей Поддубным тоже высадили возле такой будки, и мы остались одни.
   
    Это было прекрасное место! Напротив полигона, в паре километров от него, была деревня, слева от будки было поле подсолнухов, а справа рос виноград!
   
     Нас оставили на 3 дня, и мы были предоставлены сами себе. Единственное, что от нас требовалось, – не пропускать людей на полигон.
   
     Расположившись в будке, мы стали обустраиваться: занавесили одеялом дверной проём, нарвали траву, что в изобилии росла кругом, и сделали себе постели. Поискали возле виноградной плантации хвороста и принесли его к будке на костёр. Т.к. нам выдали сухпаёк на 3 дня, насчёт еды мы не беспокоились, да и деревня была рядом и там можно было что-нибудь купить, тем более, что деньги у нас были.
 
    Так, как нас привезли во второй половине дня, а боевые стрельбы должны начаться только на утро следующего дня, мы были освобождены от своих обязательств аж до утра.
 
    Посовещавшись, мы решили, что я схожу в деревню на разведку, узнать насчёт спиртного, а Витя останется «на шухере», чтоб прикрыть меня в случае проверки.
   
    Взяв фляги, я отправился в деревню. Как только подошёл к первому двору, как залаяла собака, за ней другая, третья. И это было хорошо, т.к. собачий лай привлёк хозяев дворов выглянуть на улицу. А там я стою, со своими проблемами…
   
     В первом дворе стоял молодой парень и, без особого удивления, смотрел на меня. Видно было, что жители деревни уже привыкли к появлению солдат на их территории.
   - У вас вино есть? – спросил я, предварительно поздоровавшись.
   - Нет ещё, - ответил парень, - старое выпили, а новое ещё не перебродило, не готово.
   - А может готово уже? – с надеждой спросил я.
   - Ну, попробуй.
    
     Парень сходил в дом и вынес кружку с вином. Я попробовал. Ничего не понял, но с деловым видом согласился, что вино ещё «не созрело».
   Пошёл к следующему двору:
   - У вас вино есть?
   - Не готово…
   - А дайте попробовать…
   - Пробуй…
   
    Короче, обошёл я всю деревню. Напробовался. Назад уже не помню, как и дошёл. И обе фляги для Вити принёс с ещё бродившим вином.
   
    Утром, кое -как очухавшись, и приведя себя в более – менее надлежащий порядок, мы приступили к своим непосредственным обязанностям.
   
    Полигон уже работал вовсю, слышались звуки выстрелов из орудий и даже иногда был слышен шорох от пролетавших недалеко снарядов.
   
     Неожиданно мы видим, как по дороге, со стороны деревни, к нам движется большое стадо баранов. Странно это было. Куда они шли?  Ведь полигон уже закрыт. Жители точно были оповещены о предстоящих стрельбах, и мы не должны пропустить это стадо, которое медленно приближалось к нам.
   
      Блеющее стадо баранов подошло и остановилось напротив нашей будки. Два пастуха подошли к нам:
   -  Нам бы пройти…
    - Куда?! – изумились мы. – Полигон закрыт, снаряды летают! Вас там поубивают вместе с баранами!
     - Вино будете? – спросили пастухи, доставая из-за пазухи бутылки и не обращая внимания на наши возражения.
   
     Ну что тут поделаешь? На свой страх и риск пропустили мы это стадо баранов. А тут на подходе ещё одно стадо, но уже коров. И всё опять повторяется:
   - Нам бы пройти…
  - Куда? Нельзя!!
  - Вино будете?
  - Проходите…
   
    Стадо баранов ушло далеко, скрылось из глаз, а коровы остались пастись недалеко от нас.
   
    Летят снаряды, шуршат в полёте… Вот один упал рядом с коровёнкой, выбросив вверх комья земли. Корова, задрав хвост, бросилась бежать. А пастухи даже внимания на прилёт снаряда не обратили! Хорошо ещё что стреляли болванками, а если бы боевыми? Да и вообще, люди относились к соседству с полигоном, как к соседству с шоссейной дорогой: что-то там носится, но их это не касается! Скоро, как будто ничего не происходило, приехал комбайн убирать подсолнухи! И хотя подсолнухи росли не на территории полигона, но всё равно, снаряды – то летают! А куда упадут? А человеческий фактор? А ошибки? А глупости всякие, приводящие к трагедиям? Но молдаване, как и все советские люди, надеялись на обычное «авось»!
   
    Понаблюдав за работай комбайна, мы решили сходить на поле и попросить комбайнёра насыпать нам немного семечек.
   
     Витя взял одеяло и направился к грохочущему комбайну.
   
    Когда он к нему подошёл, комбайн остановился, открылась дверь и показался комбайнёр. Он с Витей о чём-то поговорил, потом спрятался в кабине.
   
    Витя расстелил под трубой комбайна одеяло и стал ждать. Скоро из трубы сыпанули семечки. Витя собрал одеяло и пошёл обратно.
 
     Идти было недалеко, метров 100 - 150, но по мере приближения к будке, я увидел, что лицо Вити буквально налилось кровью и стало красное, как помидор. Одеяло с семечками он нёс, прижав к груди, боясь просыпать драгоценную ношу.
    - Зачем столько набрал? – удивился я огромному количеству семечек.
    - А что делать? – в свою очередь удивился Витя. – Он сыпет и сыпет… А я что?! Только рот открыл сказать, что хватит, а одеяло уже полное!
   
    Семечек было очень много, ведра четыре, но не очищенное, с шелухой. Встал вопрос: как отделить семечки от шелухи. Потом придумали!
   
    Витя залез на будку, я подал ему одеяло с добычей, а на земле расстелил второе одеяло. Витя стал горстями кидать семечки вниз, а небольшой ветерок сдувал шелуху! В два приёма мы очистили семечки от шелухи почти полностью. Теперь встал вопрос: как пожарить семечки?
   
    Семечки мы всегда жарили очень оригинальным способом: горсть семечек насыпали в любую попавшуюся тряпку и плотно привязывали к отверстию выхлопной трубы ГАЗ-66. Водитель заводил двигатель и минут 5 давал «газ». Через 5 минут семечки были хорошо прожарены, хотя и воняли сгоревшим бензином. В нашем случае машины не было, но возле будки валялся небольшой лист железа. Мы развели костёр, на два кирпича положили железный лист, а сверху насыпали семечек. Скоро семечки прожарились. Не так быстро, как от выхлопной трубы ГАЗ-66, зато экологически чистые.
   
    На второй день ситуация повторилось: стада овец и коров; вино и жареные семечки. Для разнообразия, мы добрались до виноградной плантации, где урожай ещё не был убран, так что в наш рацион добавился и виноград!
    Для полного счастья не хватало только моря, но даже мелких водоёмов рядом не было, т.е. купаться было негде. Да нам и не до купаний было, т.к. мы все дни пребывали полупьяном состоянии и большую часть времени валялись в тени от будки.
   
    Наступал третий день, и за нами должны были приехать. Этот день должен быть «Днём трезвости», т.к. уход на дембель мог произойти «под звон Московских курантов». Да и пить было уже нечего, т.к. оцепление полигона снимали, и пастухи нам уже ничего не были должны.
   
     Утром мы проснулись от грохота мотоцикла. Кто-то подъехал к нашей будке и начал «газовать». А у нас головы болят, и спать ещё охота…
   «Да чего ему ещё надо?! Да проезжай ты»: - сквозь сон наверно думал каждый из нас, но мотоциклист не унимался…
   - Я его сейчас убью. – прошептал Витя и полез к выходу.
   - Чего надо?!!
   - Вино будешь?
   
      Оставил нам парень просто так, как подарок, две бутылки хорошего вина и уехал. А нам что делать?!! Мы третий день «не просыхаем», но оставлять «добро» не намерены. С огромным трудом мы выпили обе бутылки, которые как-то влезли в нас и опять, уже «навеселе» стали ждать, когда за нами приедут.
 
 
     Развозил нас по местам капитан Воронин, наверно и собирать будет он. Да только привёз он нас сюда трезвыми, а забирать будет выпившими… Как он отнесётся к такому сюрпризу?
   
    Скоро появилась машина, но… пустая! В кузове никого не было! Странно… Две группы он высадил, мы были третьими… А где же люди?...
   
     ГАЗ-66 остановился возле нас. Из кабины вышел старший офицер батареи, подошёл к нам, принюхался и начал ругать. Стом мы, низко голову опустив (виноваты!!), а он, не прекращая ругаться, велел нам лезть в кузов. Залазим мы, а там… На полу лежат в «дупель» пьяные бойцы!! Кого - то уже стошнило, кто- то только собирается…  Да мы ангелы, по сравнению с ним!! Сразу на душе стало легче.
   
     Поехали мы дальше, собирать остальных.
   Собрали.
   
     Старлей уже устал ругаться: все были «в доску» пьяные! Некоторые не могли даже стоять на ногах и их, как дрова, понакидали в кузов. Ну что тут сказать? Ну, бывает… 
   
     Когда нас привезли в лагерь и выгрузили, капитана Воронина не было, и наша пьянка как-то сошла нам с рук.    
 
     Впервые вплотную столкнувшись с сельскими жителями, я ещё больше убедился, что молдоване были прекрасными людьми. Обыкновенными, советскими. Их ни в какое сравнение нельзя было поставить с литовцами или Карагандинцами. И городские и деревенские жители были одинаково доброжелательны и гостеприимны. Скромность, простота (за исключением прапорщика Флоры), были их основными качествами. 
 
                ГЛАВА 15
               
         В батарее 120 у меня накопилось множество наказаний. Я был бесшабашным и безголовым. Капитан Воронин наряды на работы мне не объявлял, а вот про увольнения, тем более, про отпуск мне пришлось забыть. Но один раз я всё-таки, каким-то образом, уговорил его отпустить меня в увольнение. Это был праздник! Я одел парадную форму, отметился на КПП, пошёл в небольшой сад на территории части, лёг на лавочку и… заснул!
      
      Я спал целый день! Меня никто не тревожил, я никому не был нужен. Я просто хотел спать, спать и спать. Это был день, когда я ВЫСПАЛСЯ!
      
      Поднялся я, когда уже надо было возвращаться в часть с увольнения. Пошёл на КПП, отметился, что пришёл вовремя, но страшно удивил дежурного, что пришёл отмечаться не со стороны города.
    
    
      За время службы в батарее 120 у меня накопилось 23 дня гауптвахты!
    
     За всякие глупости и тупости, мне объявляли арест на несколько дней все, кто только мог. Но капитан Воронин почему-то меня на губу ни разу не отправил. И даже тогда, когда командир дивизии, генерал-майор, влепил мне сразу 10 суток ареста.
     Получил я от него арест потому, что при встрече с ним, вместо отдания чести, просто поправил пилотку. А он мне честь отдал, как положено. Потом понял, что я такой-сякой, приказал доложить командиру роты, что объявил мне 10 суток ареста и я обязан сидеть на губе.
    
     Пришёл я к Воронину, который как раз находился в казарме, доложил ему, как положено, о наложенном на меня взыскании от генерал- майора.
   
     Сначала комбат удивился, потом матюгнулся и ушёл, а я начал готовиться к отбытию в места заключения: взял средства гигиены, полотенце, что-то ещё и стал ждать. Но комбат в этот день не пришёл. Появился он на второй день, но на меня не обратил никакого внимания. А ведь он должен был исполнить приказ командира дивизии! Ведь за неисполнение, ему самому грозила гауптвахта! Однако, капитан Воронин игнорировал приказ и меня на губу не отправил.
   
    Вообще-то капитан Воронин относился ко мне двояко: за мои проделки страшно ругался, но никогда меня не наказывал и на губу ни разу не отправил, хотя и было за что!
   
   
     Однажды, когда я был дежурным по роте, комбат проходил мимо и, будто ненароком буркнул, что моё отделение лучшее в дивизии.
    Я не понял: то ли это мне послышалось, то ли это правда, но почему-то сказанная просто так, мимоходом.
   Поразмыслив, я решил подождать комбата и уточнить: правда ли то, что он сказал? Но комбат застрял в ленкомнате и не появлялся. Тогда я занялся своими делами, а когда освободился, он уже ушёл.
    
     Тогда я сбегал в штаб, к знакомым ребятам и узнал, что действительно, по всем показателям: скорость развёртывания раций, восстановления связи, устойчивости связи и т.д., моё отделение признано лучший в дивизии!!
    
     С этой радостной вестью, я вернулся в роту, собрал моё отделение и объявил, что мы молодцы!
    
     Ребята обрадовались, заулыбались. После такого сообщения, должны быть и поощрения: увольнения, благодарности, а может, и отпуска!
    
     Мы с нетерпением ждали появления комбата, который построит роту и при всех объявит о достижениях моего отделения, но… ничего не произошло. Комбат пришёл на второй день и… ничего! Как будто ничего не было! А ведь для того, чтоб объявить кому-то наряд на работу, комбат с удовольствием строил роту! А тут, такое событие и… тишина!
   Приуныли ребята. Да и я тоже.

   
     Время шло медленно, но неумолимо приближалось к окончанию моей службы!
   
     Однажды рота заступила в караул. Я был разводящим, ночью поменял часовых и завалился спать.
     И тут слышу, как меня кто-то тормошит за плечо:
    - Товарищ сержант, товарищ сержант, вставайте!
   
    Открываю глаза. Надо мной склонился парень с молодого пополнения:
  - Вставайте, товарищ сержант!
   
     Спросонья, не могу ничего понять, почему я должен вставать? Ведь смену часовых я произвёл совсем недавно, ещё рано было их менять, ещё поспать можно…  А парень трясёт:
    - Товарищ сержант, вставайте!
    
     А ведь и сержантом меня очень редко называли. В лучшем случае сокращённо: «мл. сержантом». Или без сокращений, как положено, «младшим сержантом».  А тут – сержантом… Не по Уставу, нарушение…
     - Что случилось? – начинаю подниматься я.
    - Пойдёмте, пойдёмте, товарищ сержант!
 
   
     Кое- как продрав глаза я пошёл за бойцом.
    Он открыл дверь соседнего пустого помещения, и я вошёл туда.
    Посредине стояла табуретка, а вдоль стен стояли, ребята: черпаки, шнурки, салаги...
    Пока я оглядывался в недоумении, один из них залез на табуретку и… торжественно объявил, что мне до дембеля осталось 100 дней!
    И ребята начали… аплодировать!!!
   
    Стоят все, улыбаются, хлопают в ладоши! Искренне всё это было, без лизоблюдства и подхалимства! Да и какое тут подхалимство? Чего от меня дождаться можно?
   
     Несколько секунд я ошарашенно глядел на их радостные лица, потом бросился их обнимать, благодарить за поздравление! Растрогали меня до слёз!
   
    Не ожидал я такого!! Получалось, что они меня благодарили за то, что я с ними был как товарищ, ни над кем не издевался? Но ведь я и не должен над ними издеваться! Я просто нормально служил, относился ко всем по - человечески!  И теперь надо было ЗА ЭТО благодарить?  Получалось, что так…
   
    Почему в нашей части (да и в других тоже), не было борьбы с дедовщиной? Почему те, над которыми издевались, сами потом становились подонками? Почему ЖИВЁТ И ПРОЦВЕТАЕТ то, что придумали и ввели уголовники?
     Неужели про дедовщину никто не знал? Все знали. ВСЕ.
     Дедовщину скромно называют «неуставными отношениями». Ничего себе «отношения»?! Людей убивают ни за что, и это называется «отношением»?!! Почему не называются вещи своими именами? Скромность не позволяет? Где тот главный начальник, который ОБЯЗАН искоренить дедовщину? Почему нет способа борьбы с ней?
   
    С пьянством в нашей части боролись. Придумали «задержку», которой в Уставе нет и… её никто не запретил!  Это нарушение Устава? Да! Польза есть? Есть!
      «Задержка» существует, потому что она НЕОБХОДИМА.
      Кто придумал «задержку»? Умные люди, которые поняли, что без «задержки» полк будет не боеспособен. А с дедовщиной полк боеспособен?
      
     Почему наша страна, разгромив Наполеона и Гитлера, не может справиться с этой заразой? И уже не один десяток лет? Скромность не позволяет? Или мозгов нет?

      
     А ведь с дедовщиной можно бороться элементарным способом! И не надо здесь ни большого ума, ни образования, ни генеральских погон! Просто надо ввести и закрепить в Уставе штрафные роты!
    Обидел молодого – будьте добры в штрафную роту. Дослуживай там оставшиеся пол -годика, подумай, поработай. А там можно найти, чем заняться: строевой подготовкой, ландшафтным дизайном. И во многих частях подсобные хозяйства имеются. Пусть свиньями занимаются… Да мало ли ещё чем можно занять подонков? А старшими над ними нужно поставить прапорщика Флору! Или ему подобных! 
   У «дедушек» в Военном билете, после попадания в штрафную роту, должна появиться красная полоска, на которой должно быть написано: «издевался над своими товарищами», или более короткая надпись: «дедушка». Это для того, чтоб прибыв домой после демобилизации, они не могли похвастаться своими надуманными подвигами, стыдливо замалчивая свою гнусность. И что бы боялись показать свой Военный билет своим детям и внукам! А то, возвращаются домой, разукрашенные как новогодние ёлочки, показывая свою фальшивую внешность! Покажите, кто вы на самом деле!!! Раскройте своё нутро! Похвастайтесь, кому вы зубы выбили, почки отбили! Молчите… Молчат и те, над которыми издевались. Не хотят вспоминать страшные дни.
   
     Когда мой сын попал в армию, в Спецназ, то узнал, что в его подразделении служит парень с нашего дома, которого сын хорошо знал. Он жил в соседнем подъезде и пошёл служить на пол - года раньше. Сын обрадовался, встретив его, думал, что он будет помогать, но… став «дедушкой», эта тварь начала избивать моего сына, выбила ему челюсть!
      
    Когда это подонок вернулся с армии, я подошёл к нему и спросил, почему он так делал, ответ был простой:
    - Это армия.
     - Армия?!! – возмутился я. – Ты, наш сосед, живёшь рядом и избивал моего сына потому, что это «армия»? Это «армия» творила, а не ты?!!!
   - Это армия.
  - Что «армия»? Что ты прикрываешься армией? Что ты валишь всё на армию? Тебя что, ЗАСТАВЛЯЛИ издеваться над сыном?!!   
   - Это армия…
   
     Говорить с ним было бесполезно. Скажу больше. Бесполезно говорить и со всеми подонками, которые издевались над своими сослуживцами. У них один ответ: армия! А они все здесь не при чём! Это кто-то виноват, но не они! Они хорошие, белые и пушистые.
    
    Наша батарея тоже была «армией». Однако в нашем призыве не нашлось ни одного старослужащего, кто-бы издевался над людьми. НИ ОДНОГО (за исключением тех случаев, о которых я писал выше. Так ведь это же «исключения», а не «правила»!).
     Значит можно быть просто человеком? Или мой призыв был один такой, на всю Советскую Армию?!
 
      
     Где- то за месяц до дембеля, комбат написал рапорт с просьбой о присвоении очередного воинского звания нескольким бойцам: рядовым – «ефрейторов»; ефрейторам – «младших сержантов»; младшим сержантам – «сержантов». Капитан Воронин и меня внёс в этот список, с повышением звания. Я этого от него не ожидал!! Я постоянно с ним конфликтовал, он всегда со мной ругался, а тут…
   Написав рапорт, комбат отдал лист нашему писарчуку, чтоб он переписал его и отнёс в штаб.
Вот тут-то и началась «весёлая» история! 

     Наш «писарчук» был парнем с какой-то глухой деревни. Был он бестолковым и глупым. Однажды, на политинформации, мы все сидели в казарме, а старший офицер батареи рассказывал нам о происках империалистов. Стоял он возле развёрнутой картой мира и водил по ней указкой, показывая, где находятся базы наших недругов.
    Потом поднял писарчука, дал ему указку и попросил показать, где находится то, о чём он только что говорил.
   
    Писарчук взял указку и начал разглядывать карту. Смотрит, смотрит..
   - Смелее, смелее! - начал подбадривать его старлей.
    Тот стоит, растерянно оглядываясь и молча водя указкой по всей карте.
     - Ну, хорошо, - не выдержал офицер, - покажи нам Америку.
    Парень неуверенно ткнул указкой в… Африку!
   
     Мы заржали.
  - Тихо! – призвал к порядку старлей. А на лице – удивление: то ли парень болван, то ли притворяется, дурачком прикидывается…
      - Покажи Африку!
    Парень полез в Антарктиду…
   
    Мы уже начли ржать во весь голос.
   
     Старлей был интеллигентным человеком. Он никогда не ругался, не повышал голос. Но в этом случае было видно, что он с трудом сдерживается, чтоб не забрать указку у бестолкового ученика и не надавать ему по шее.
   
    - Хорошо! – впервые повысил голос старлей. – Покажи, где мы находимся! Покажи СССР! Покажи Советский Союз!!
     Парень полез в… Америку.
    
    А ведь он не шутил! Никакой артист не смог бы показать такую растерянность на лице, какая в эти минуты была у нашего писарчука! Да и зачем такие глупые шутки, для чего?
   
    Вот так, стоя возле карты мира, наш писарчук показал свою дремучую необразованность.
      
     Но вот почерк у него был каллиграфическим. Он так красиво выводил каждую буковку, что ему мог бы позавидовать любой любитель словесности. Как только он попал в роту, тут-же «дедушки» поставили его оформлять дембельские альбомы. Он их так красиво расписывал, что образовалась очередь, с желающими оформить свои альбомы. Даже с других рот! Потом его приметил капитан Воронин и стал ему давать всякие задания по оформлению документов. И в этот раз, свой черновик он отдал писарчуку. Тот начисто переписал рапорт и отнёс его в штаб. А через несколько дней появился приказ о присвоении мне звания… «младшего сержанта»!
      
     Я недоумевал: ведь по логике, мне должны были присвоить «сержанта»! Как это так получилось? Да всё очень просто: наш писарчук ошибся! И получалось, что мне дважды присвоили звание «младшего сержанта»!
    
     Когда комбат узнал об этом, взял писарчука за грудки и начал трясти его, обзывая всякими словами. Мне даже показалось, что капитан Воронин больше расстроился, чем я. Но делать нечего… Исправить уже ничего нельзя было. Но, тем не менее, к дембелю, я начал пришивать на погоны своего парадного мундира ещё одну лычку, т.е. звание «сержанта». Комбат увидел меня за этим занятием, но ничего не сказал.

   
     Служба моя подходила к концу. Год службы в батарее 120 не прошёл даром. Я много чему научился, много чего понял. Например, тех людей, которых я считал врагами, оказались друзьями, а которых считал друзьями, оказались врагами.  Получалось, что для того, чтобы узнать хорошо человека, нужно быть с ним рядом целый год!
   
    Стал ли я пьяницей за это время? Нет, конечно. С «Пьяной дивизии» алкоголиками и пьяницами на гражданку не уходили. Ими становились потом, на гражданке.
   
     Получился ли из меня солдат, в чём очень сомневался командир учебного полка, трудно сказать. Скорее «да», чем «нет». Но я изменился. Не зря ведь существует поговорка: «кто не был в армии, тот всю жизнь – салага!». Армию я прошёл. Салагой вроде бы не остался.
   
    Спасибо комбату, который взял меня в батарею, а потом, наверно, в этом раскаивался. Кем бы он не был, но я благодарен своему командиру, со всеми его хорошими и плохими качествами. И отпустил он меня на дембель хоть и не первым, но и не последним. И тем более, не «под звон Московских курантов»!
   
       Где-то за неделю до дембеля, я взял ручку и написал корявые стихи:
      
      Кончается служба моя в ВДВ,
И скоро нам ехать домой,
Что можно сказать о ней сейчас,
Когда она стала родной?

   Что можно сказать о таких войсках,
В которых ты служил,
Которые ты ненавидел сперва,
Которые ты полюбил?

 Что можно сказать о ребятах тех,
С которыми ты жил?
 С которыми вместе прыгал?
Спал, работал, пил?
                ***
И пусть пройдёт немало лет,
Но один раз в году,
Одену голубой берет
И вспомню ВДВу!

     Скоро я покинул часть, в которой отслужил 1,5 года.
    Я знаю, что уже никогда туда не вернусь, и никогда не забуду мою службу в ВДВ.