Оригинал и его Эго. Глава 5
Должен ли муравей заботиться о здоровье леса? Да. Можно ли сделать так, чтобы случайные люди не попадали во власть? Нет. Возможно ли уничтожить бюрократию, как правящий класс? Нет, нет и нет. И как быть? А вот как: либо оставаться муравьем и, глядя в зад…
- Леночка! – оторвался Филя от занятия. – Как назвать того, кто стоит впереди тебя?
- Впередистоящий, - отозвалась жена, которая к увлечению мужа относилась снисходительно. Ее устраивало, что оно не выходило за рамки домашнего досуга и не омрачало их идиллии.
- Вместе, раздельно?
- Вместе.
…впереди ползущему муравью, плестись в общем строю, либо перебраться в другой лес, где, по сути, не лучше, либо поступать, как мой герой, Евгений Николаевич Жарков, который говорит одно, а пишет другое. Пишет роман, главная тема которого звучит приблизительно так: российский обыватель и власть в первой четверти двадцать первого века. Несерьезно, говорите? Вот и власть так считает. А зря. Что выводит людей на улицы? Считаете соцсети? Ничего подобного! Соцсети – это лишь средство управления обывательской точкой зрения. Поэтому важно определить для начала того, кто является движущей силой современной российской истории.
В отличие от других толкований понятия «обыватель», среди которых преобладают уничижительные, Жарков предпочитает свое: обыватель – это человек, не имеющий отношения к власти и не имеющий намерения туда попасть. Такая позиция обеспечивает его суждениям независимость, а уж какого толка они будут, зависит от власти. Обыватель не желает входить в положение власти, и размеры его кругозора здесь ни при чем. Обыватель - это обитатель, субъект бытия, бывалый человек. Но о чём может судить простой обыватель со своей местечковой кочкой зрения? – кипятятся чиновники. Может, да еще как! Он судит власть не по словам, а по делам ее, а дела эти таковы, что напрямую его касаются, ибо он пытается жить по законам, которые предписывает ему власть. Он видит по телеку благостных, ухоженных чиновников, сравнивает то, что они говорят с тем, что видит, и вывод его по-русски прост: «Ну, ссуки!». Он уверен в наличии наглой, алчной коррупции на всех уровнях власти, законодательные структуры в его глазах дискредитированы, силовики растеряли последний авторитет, российский суд по-прежнему самый шемякин суд в мире. К этому смехотворные пенсии. Он уверен: в том, что творится в стране, виновата только власть. Он считает, что нужно что-то делать, а чиновники в ответ огрызаются, что на него не угодишь. Они боятся его мнения, которое меняется быстро и решительно, стоит им оплошать. Но таков ли он, собирательный образ страны, что процветает в голове обывателя? Может, таков, может, не таков. Главное, что власть не подтверждает, но и не опровергает это.
Человек, самолет и звук одинаково нуждаются в воздухе, а человек, кроме того, еще и в правде. А где она, правда? У экспертов, что день и ночь бубнят с экранов и на волнах радио? Да они слова лишнего боятся сказать! К ним как нельзя лучше подходит старая китайская пословица: «Ты сказал — я поверил, ты повторил — я засомневался, ты стал настаивать, и я понял, что ты лжёшь» Кроме того, люди, допущенные к толкованию событий, часто теряют чувство меры. А между тем всё, что они говорят, обыватель должен принимать на веру. Тот, кто отказывается это делать, объявляется инакомыслящим. С некоторых пор Евгений не верил тем, кто регулярно упражняясь в толковании фактов, добавлял к ним собственные измышления, слухи и полуправду из вторых рук, которые перед этим, якобы, мылись во властных источниках. Он верил только своим глазам и задиристым соцсетям. Ангажированные психологи важно вещают: «Нам не дано знать себя. Но нас не знает и тот, кто смотрит со стороны», тем самым желая опорочить наши наблюдения. В опровержение вот мнение моего героя о смутном времени, с которым согласится любой здравомыслящий человек:
«Выяснилось, что страной никто толком не управлял. И то сказать - как можно управлять стихией! Начальники растерялись, и те же руки, воздетые ранее в овациях, готовы были разорвать их на части. В России всегда были услужливые люди, согласные скомпрометировать собственное имя в пользу нанимателей. Вот и тут нашелся недалекий человек, который мостик комбайна спутал с мостиком государственного корабля и чьи уступки переросли, в конечном счете, в предательство. Не оставляло впечатление, что политические доктора не желали лечить страну и не были заинтересованы в ее выздоровлении»
Обыватель всё видит, всё ведает и всему выносит свой приговор. Самое забавное, что власть повсюду, где ей приходится горбатиться на благо управляемого ею общества, неподдельно уверена, что знает нужды общества лучше самого общества. По мнению же Евгения настоящий чиновник – это вороватый чиновник, а честный чиновник – это еще не окуклившийся тип настоящего чиновника. Корыстные и брехливые, они нам не служат, а исполняют предписания, которые сами же себе и пишут. Чиновника-вора надо судить не за воровство, а за госизмену, считает мой герой. Разумеется, он за войну, и если о чем и жалеет, то лишь о том, что поздно спохватились. Только ведь у нас как: пока одни воюют, другие воруют, и никто с них за это не спросит. Общество есть совокупность людей, принужденных жить вместе, и там, где нет единой для всех правды и судьбы, нет и единства. Ничто так не разъединяет, как богатство, особенно неправедное. У нас же понятия «власть» и «сомнительное богатство» стали почти синонимами, а пословица «от трудов праведных не нажить палат каменных» - аксиомой повыше презумпции невиновности. Порядочный человек богатством не кичится – он его стыдится. А между тем честное богатство сегодня вызывает больше подозрений, чем нечестное.
«Вот один из примеров моего общения с властью, - пишет тем временем Евгений Жарков. – Мой семиэтажный дом в форме буквы «П» охватывает изрядную площадь. Двор большой и, проникнув в него через неплотности замыкающего периметр соседнего дома, можно извилистым путем выехать через арку на параллельную улицу. Именно этим и пользуются в часы пик разного рода залетные каскадеры, выруливая так, что жителям остается только жаться к стенам. Естественно, мы пытались этому мешать, для чего укладывали поперек проезда бетонный блок. Какое-то время это помогало, потом приезжал муниципальный эвакуатор и увозил блок. Подождав, мы укладывали новый, который тем же способом исчезал. Не сказать, что противостояние было молчаливым. Мы обивали пороги, выходили на сход, требовали защитить наше право на жизнь, а нам в ответ: всё понимаем, но есть городские документы, согласно которым ваш двор – это территории общего пользования. А надо сказать, что в Питере полно проходных дворов, и по той же причине страдали не мы одни. Кажется, городская власть должна была считаться с новыми реалиями, но нам по-прежнему талдычили про какой то документ тысяча девятьсот кучерявого года. И не найдя правды на земле, мы решили искать ее выше: написали заявление аж в Администрацию Президента, но лишь убедились, что тормозная система страны работает исправно. В законные сроки Администрация Президента отправила наше заявление в Администрацию города, та в свою очередь сплавила его в Администрацию района, и оттуда нам опять ткнули в нос все тем же законом времен царя Гороха. С тех пор так и повелось: мы молча укладываем новую сваю, которую у нас через месяц также молча увозят. И так из раза в раз. Таково нынешнее состояние власти, где устаревший закон, словно ржавый якорь не дает ходу способному на кругосветное плаванье кораблю. Многие из нас давно уже не голосуют за его экипаж, и нам остается лишь злорадствовать, когда оттуда на берег выводят под руки очередного лихоимца»
Далее мой герой пишет:
«Две тысячи двадцать четвертый год начался с понедельника. Читай, с чистого листа. Только сдается мне, власть этим не воспользуется. Если ей и суждено на чем-то проколоться, то это, конечно, миграция. Похоже, покровительство здесь идет с самых верхов, которым начисто отбило нюх. Когда власть требует приспосабливать мой обывательский образ жизни к обычаям и хотелкам мигрантов, меня это возмущает. С какой стати и ради чего я должен брататься с миллионами агрессивных, неокультуренных, криминальных жителей Азии и уравниваться с ними в правах? А если я этого не хочу, если этому противлюсь, что тогда? А вот что: меня, доброго христианина и добросовестного налогоплательщика обвинят вместе с моей любовью к родному пепелищу и отеческим гробам в ксенофобии и подведут под статью! Такая внезапная толерантность в отношении чуждой нам цивилизации грозит повторением истории с борщевиком, от которого сегодня стонет земля моих предков. И эти люди смеют рассуждать о национальном суверенитете! Кончится тем, что обыватель выйдет из себя и выйдет на улицы, и тогда не поздоровится всем. Самое же возмутительное, что проблема загоняется вглубь и не подлежит публичному обсуждению. В отношении миграционной преступности даже придумали формулу: мол, преступник не имеет национальности. Пусть они скажут это родителям, чью дочь изнасиловал, чьего сына убил мигрант. На чьей совести совершенные ими преступления? Кто ставит выгоду от использования их труда выше жизней и здоровья соотечественников? Кто вообще знает, чем они тут занимаются и как от них избавиться?»
«У нас о проблемах других стран и континентов говорят куда больше, чем о внутренних. Это старый прием. Так делают, чтобы отвлечь население от внутренних проблем. Но какое мне дело, чем закончится в Америке тяжба за власть между двумя полоумными стариками? Мне кажется, что если мы придаем этому такое судьбоносное значение, мы со всеми нашими боеголовками или боимся этой самой Америке или признаем, что наши успехи напрямую зависят от ее внутреннего состояния. Тогда можно ли считать нас одним из мировых центров силы и влияния, за звание которого мы так рьяно боремся?»
Далее следовали темы, которые Евгений, по всей видимости, собирался в дальнейшем раскрыть:
«Последние аресты подтверждают истину «рыба гниет с головы». Это прямое следствие несменяемости элиты. Застой властных инициатив на всех уровнях. Проблемы в образовании, в культуре, в медицине. Самая безобидная у нас сегодня профессия - это астрономия. Самая шкурная - медицина. Из нее уходит гуманизм, она становится средством заработка. Не медицина, а похоронный бизнес»
«Закон власти: чем сильнее общественное сопротивление, тем больше ее вменяемость»
«Задача пропагандиста – раздуть факт или сдуть его. Коллективная память, что круги на воде. Проходит время, и то, что было актуальным, становится уделом историков»
«Обыватель многое готов терпеть, когда власть с ним, но он не с ней, когда она заставляет его терпеть»
«Восковую фигуру надо заслужить»
«Поддерживать нужную температуру воды можно добавляя холодную или убирая горячую»
«Каждый человек представляет мир по-своему. Кому-то удобнее, чтобы Земля была плоской»
«Температура подхалима всегда совпадает с температурой окружающего воздуха и гибкость его мысли растет вместе с гибкостью тела»
«Вот вроде бы ничтожный человек, а назови его посолидней, да помести рядом с большими дядями - и он уже вырос»
…Когда Филя Фролов добрался до спальни и улегся рядом с женой, она отложила книгу и спросила:
- Ну, что там мой обличитель сегодня сочинил?
- Сочинить, Ленушка, не сложно, сложнее прочитать.
- Ну, я-то уж, конечно, прочитаю.
- Не сомневаюсь, милая. Как там наш будущий школьник?
- Спит уж давно…
- Вот и хорошо. Так на чем мы вчера остановились?
- На том, что ты никак не мог остановиться… - окрасилась розовым смущением жена.
- Тебе не понравилось? – припал Филя губами к ее круглому плечу.
- Нет, почему же, наоборот…
- Тогда начнем. Как написал в одном из своих романов некий Филимон Фролов: «У любви свой набор ценностей и своя корзина валют, в которых муж и жена возвращают супружеский долг, когда приходит срок платежа. Любовь должна быть взаимной, и попытки одно стороны поживиться за счет другой чреваты деградацией отношений». Это я к тому, что за мной должок…
Он стянул с жены сорочку и, причмокивая от удовольствия, покрыл ее кисеей поцелуев, не забывая время от времени поглядывать на ее лицо. Нервное удовлетворение на нем подтверждало, что тонкая связь между ним и лоном, которая у женщин со временем слабеет и грубеет, пока еще безукоризненно отзывчива.
Свидетельство о публикации №224092801808