Неблагодарные

   Ульяна поправила одеяльце, прикрывающее спящих вповалку
детей. Четверо их у неё. Было пятеро, но самого маленького -
двух годочков мальчика - недавно схоронила. Плакала о нём,
причитала. А потом так разошлась, что и не понять, о чём
кричит в голос?

   - Господи! Идёт война. Муж с первого дня на фронте, а я одна
тут с нуждой, трудностями бьюсь. В колхозе работа от зари до зари,
дома на огороде сушь всё на корню пожгла. Вода в колодце ушла -
нечем поливать... Сил моих нет! Помоги! Не сберегла я Петечку,
и этих не смогу сберечь: голод всех заберёт! И Митя, муж мой,
не пишет. Как он там? Жив ли ли? Похоронки нет.
Да мало ли без похоронок пропало...

 Этой же зимой Гриша умер. Называла его в честь своего деда Григория -
сто с лишним лет прожил! Сыночку своему долгий век желала.
Все берегли болезненного мальчика. Старшие братья и сестра матери
помогали, а ему наказывали:
   - Гришук, дома сиди. Ты слабенький. Силёнок наберёшься и больше
нас работать будешь, мамке помогать.

   Не дожил Гриша до весны и его схоронили. Но трое - Виктор, Сергей
и Машенька - росли. Мальчики даже в школу ходили. Больше из-за того,
что в ней печка топилась и было теплей, чем в их ледяном доме.

   Кончилась война! Победа! Радуются люди: теперь заживём!
Всё готовы перенести, только мир на всей Земле! Только бы жизнь!
Не дай Бог лихому лиходею хоронить своих детей, родных самых близких!

   Пришёл с войны и Дмитрий, муж Ульяны. Стукнул в окошко под утро.
Да не услышал никто - как мёртвая спит его усталая семья!
Постучал посильнее, подождал, потоптался, и забарабанил,
что мочи есть!

   - Витя! Сынок! Проснись: стучит кто-то! Иди спроси!

   Ульяна давно уже сама не выходит на стук. В селе остались
из мужиков хромой да косорукий, но нет-нет и придут, стучат...
охальники.

   - Кто стучит? Чего надо? - придаёт Витя баску в голос.
   - Я это! Папанька! Открывай. Я уж тут истомился!

   Подхватилась Ульяна! Узнала родной голос! Закричала, птицей
затрепыхалась на его груди. Но... отвёл он её в сторону, детишек
обнимает, спрашивает, как они тут без него справлялись.

   - Митя! Что же не писал-то? - спрашивает Ульяна,- я уже
и не знала, что думать.
   - Что думать? Схоронила меня что ли? За детьми лучше бы
смотрела - двоих похоронила!

   Перехватило дух у бедняжки, закрыла руками рот поплотнее
и, сдерживая рыдания, повалилась на кровать...
   - Улеглась... Нет бы мужа накормить. Поэтому и дети умирали...
не кормила. Валяться любишь.

   - Пап, ты зачем маму обижаешь? Ты воевал, и мы тут не пряники
жевали. Только малюсенькие не работали, Мане всего шесть лет,
и она работала: то за ребятишками присматривала, то картошку
на поле оставшуюся с осени, мёрзлую выбирала. Придёт - криком кричит,
ручонки с пару разошлись... А мы с мамой и Серёгой в колхозе...
Голодные... Холодные. Мама ночами плачет, уткнётся в подушку, чтоб
не слышно было, а мы слышим. Молчим. - Это старший Виктор за маму
вступился. Ему 11 лет уже. За мужика в семье правит, за хозяина.

   - Ты, щенок, будешь мне указывать?! - взревел Дмитрий.
   - Я тебе не щенок. Я тебе сын! - Виктор старался отвечать
с достоинством, но струхнул порядком.

   Дмитрий вышел из хатёнки, осмотрел её со всех сторон - покосилась.
Лучше свалить её под горку и новую избу поставить. Это поправимо,
а Ульяну... Её, как и эту хатку, не восстановишь - старуха
костлявая, зубов на самом видном месте нет.

   Тяжко вздохнув, Дмитрий погасил цигарку, надолго задумался.
Утром пошёл в райцентр. Решил устроиться там и всю свою
жизнь, как эту хатку, стряхнуть под бугор.

   Обрадовались ему в центре: здоровый, крепкий, грамотный.
   - Принимай колхоз в соседнем с твоим селе! Хочешь - переезжай,
туда, хочешь в своём селе живи, только там ты нужен каждую
минуту. Поднимать хозяйство надо. Дело не лёгкое.

   Принял Дмитрий предложение с радостью. Вот всё и разрешилось.
Сначала там крутился день и ночь, домой не появлялся, а потом встретил
молодую-удалую вдовушку и остался у неё насовсем.

   И это пришлось Ульяне переносить. Старалась детям не говорить
об отце плохо, да они и не донимали её расспросами - Витя запретил
маму тревожить. Сам им сказал, что отец чужих всю войну защищал,
а на своих ему наплевать.

   И достала эту мученическую семью новая беда. Маня к ужину
решила на загнетке* поставить чугун с кукурузой, распарить.
Вкусно и сытно. Ветер поднялся, вот и не стала во дворе костёр
палить.

   Кипит в чугунке вода, варятся початки, а девочка на лавке рядом
сидит, дровишки подкладывает. Долгая и скучная работа притомила
маленькую, прилегла она на лавке и заснула. И снится ей, что она
с братьями на речке. Костёр запалили, жаркие угли золотом
переливаются. Картошку пекут. Ой! Картошка подгорела, удушливая гарь
распространяется по берегу... Тут кто-то стал её тормошить: Вставай!
Вставай! Сгоришь!

   Оказывается, "стрельнул" чурбачок, отскочил уголёк из-под чугуна
и загорелся пол, ветошка на нём, огонь до деревянного топчана дошёл
и заполыхало!

   Соседский дед увидел пламя в тусклом оконце, вбежал в избушку,
разбудил спящую и уже наглотавшуюся дыма девочку.

   Пожар гасить было некому - все мало-мальски сильные и способные
на труд, были заняты на работе. Избушка сгорела дотла, а выносить
из огня, как оказалось, нечего.

   Вернувшиеся с работы мать и братья были в страшном смятении: что
делать? Как жить? Где жить?
Утром следующего дня Ульяна пошла к председателю.
   - Слыхал-слыхал о вашей беде. Конечно, помогу. Можете три дня
не выходить на работу, копайте землянку, обустраивайте. Сама знаешь:
свободного жилья у меня нет. И в лес можешь сходить, частоколу
на накатник нарубить.

   - Да что же я одна за три дня сделаю? - еле выдавила из себя
поражённая такой "душевностью" председателя Ульяна.
   - Как одна? А сыновья на что? Да и к мужу своему обратись,
он хоть и злой на тебя - детишек-то не уберегла, но оставшимся
отец поможет.

   Не лежала душа у Ульяны обращаться к Мите за помощью, но что
было делать: лето скоро кончится, а жить негде.

   - Витя, бегите с Серёжей к отцу, расскажите ему о нашей беде,
просите помощи.

   - Мам, не поможет он!- хмурясь сказал старший. - Сколько раз
он мимо нас с Серёгой и по улице, и в поле по дороге проезжал -
ни разу не остановился, не спросил, как мы живём.
   - Идите, детки, не будем гордится... Нечем нам гордиться, 
на него одного надежда.

   На рассвете побежали мальчишки. Бегут, прутьями лопухи при дороге
рубят - лихими казаками себя воображают.

   - Пап, изба наша сгорела, мама послала к тебе, твоя помощь нужна.
   - А что ваш председатель сказал?
   - Чтоб землянку рыли, накатник в лесу заготовили.
   - Правильно сказал. А зачем землянку рыть? Погреб не сгорел
(отец хохотнул) и сарайчик можно на слом пустить. Он маленький,
конечно, но на накатник хватит.
   - Папа, в нём же коза живёт! А в погребе зимой картошка!

   Тут вышла новая жена отца:
   - Дмитрий Николаич! Ты не забыл, что я тебе наказала?
В районе платки красивые выбросили... С кистями. Не забудь купить!

   - Так! А ну, гоните домой! Нечего тут скулить и меня от дела
отрывать! Хорошо вас мать воспитала, в уважении к старшим.
Марш отсюда!

   Повернули мальчишки. Идут молча. Наконец, Сергей не выдержал:
   - Вить, а разве такие отцы, как наш, бывают?
   - Не знаю. Не видал.
   - И как мама за него замуж пошла, она такая добрая и красивая...
   - Какая она красивая? И старая уже.
   - А сколько ей лет?
   - Почти седая, зубов нет... Все тридцать будут!
Видал его новую? И правда, как новая: белая, справная, на голове
волосинка к волосинке... Эх, мама! Поменьше бы тебе работать и плакать.
   - Ага, Вить! И ещё бы картошек побольше да хлеба...
Хоть и старая, а как царевна была бы...

   Так они шли, переговаривались. Вдруг Витька сказал:
   - Пока жив буду, этому гаду моего прощения не будет!

Серёже даже страшно стало:
   - Витя! Это ты про кого?
   - Про падлу эту... Папаню нашего.

   Ульяна с детьми обустраивала для жизни погреб. Насколько
позволяли силы и условия. Дед тот, что Машу спас, помогал.
   Козу он взял в свой пустой сарайчик. Утеплил его.
Корм заготавливал на зиму - всё-таки детям молочка стаканчик.
По гроб свой будет она за него Бога молить.

   Не стоит время на месте. Люди рождаются. Умирают. Приезжают.
Уезжают. Редко, но женятся. Бьётся Ульяна, поднимая детей,
о себе забыла. Живут они по-прежнему в землянке. В годы войны
мальчики походили в школу одну зиму, а потом школу закрыли -
старое трухлявое здание невозможно было натопить.

   И, всё-таки, ребята окончили семилетку, с опозданием, конечно,
на несколько военных зим. И на шофёров выучились, но машин
в колхозе не было. Это было время, когда и денег не платили за труд.
Даже на еду не заработаешь. Маша в школу ходит - совсем ослабла.
Стали они думу думать, как жить и решили в район перебраться
всей семьёй. Там и работа, и жильё найдутся.

   Пошла Ульяна к председателю. Он новый, слава Богу, у них.
Прежнего "людоеда" забрали куда-то. Всё село облегчённо вздохнуло.

   Выслушал Павел Иванович Ульяну.

   - Жаль расставаться с вашей работящей, безотказной семьёй.
   Зачем торопиться? Скоро ваши сыновья в армию пойдут,
а вы с дочкой здесь их дождётесь.

   - Павел Иванович, я и не знаю, возьмут их в армию? За столько
лет жизни в погребе мы все больные стали. Им бы перед армией пожить,
как люди живут, сил, здоровья набраться. А обо мне и говорить
не хочется - так всё болит, что я и на месяц вперёд не заглядываю...   
Машенька маленькая, за неё переживаю - слабенькая совсем.

   Председатель понимал, что ничем им не сможет помочь, а они
вдоволь намыкались, хлебнули и горюшка, и труда, и холода с
голодом. Но как отпустить их? Ведь половина колхозников тут же
обратятся с такой же просьбой, а то и требованием.
И как им тогда отказать?

   - Я отпущу вас. Помогу устроиться, может и какое-то жильё
удастся выбить.

   - Павел Иванович! Не знаю, как и благодарить вас! Буду молить
за вас Бога.
 
    - За все годы вашего подвижнического труда, это меньшее, что
я могу сделать для вас. Хотя... мне предстоит разговор
с коллегой-председателем из соседнего колхоза.
При каждой встрече он наказывает мне не давать вам спуску.
А я не спрашиваю, в чём дело, чем вы ему так насолили?

   - Это мой бывший муж, отец всех моих детей...

   Председатель был поражён! Чтобы скрыть охватившие его чувства,
он сделал вид, что закашлялся и отвернулся.

   Далеко Зазнобины не поехали. В своём же районном центре осели.
Выделили им на всех одну комнатку в бараке, выходившую дверью
в общий коридор. Напротив своей двери поставили стол,
а на него керосинку! Рядом со столом табуретка, на которой
ведро воды и кружка. Кружку в первую же ночь спёрли.
Пришлось и ведро, и кружку, и мешки с картошкой в комнату внести.
Но это такие мелочи!

   Дети и сама Ульяна не могли нарадоваться: светло и чисто!
Воздух не пахнет сыростью, под ногами и на стенах нет противных
мокриц и жуков всяких. И... окно! А через него видно
солнце, деревья, вечером звёзды... И мимо ходят люди! Много людей!
разные! Одеты по-разному! Это такое счастье - окно! Это же целый мир!

   Ульяна попросилась санитаркой в стационарную больницу.
Главный врач посмотрел на неё - измождённая, руки, как плети,
глаза потухшие. Но что-то ему подсказало - не подведёт! Работать
будет за троих и слова не скажет!
   - Работа связана с круглосуточным дежурством. Детей есть на кого
оставить?
   - Они у меня самостоятельные. С этим трудностей не будет.

   На следующий день пришла она на рабочее место. Старшая медсестра
повела её по хирургическому отделению:
   - Крови не боитесь Ульяна Григорьевна?
   - Не боюсь,- чуть слышно отозвалась женщина, а саму её от одних
слов этих чуть обморок не накрыл.
   - Вот и хорошо. Чистота должна быть стерильная. Вот тут растворы,
квачи... - И объясняет, показывает, как и с чем нужно работать.

   - Можно я сутки с опытной санитаркой подежурю? Я буду за ней ходить,
примечать, как и что нужно делать, помогать ей...
   - Это замечательно! Оставайтесь, а через сутки заступайте в смену.

   Как же счастлива была Ульяна! После каторжного труда в колхозе
всё здесь ей казалось лёгким, не требующим больших усилий. И... кормили
на работе! Три раза! Для Ульяны это было очень много. Она потихоньку
прятала кусочки хлеба, булочку с маслом - бесценные гостинцы её детям.

   Машенька пошла в школу, ребят взяли на автобазу. На машины их
сразу не посадили, хотя нехватка водителей была огромная, но они
слесарничали, помогали механикам и, главное, нарабатывали водительский
опыт, выполнения несложные поручения по доставке грузов.

   И их труд вознаграждался зарплатами. Зажили по-царски!
Все выровнялись, набрались сил. Весной Виктора и Сергея взяли в армию
и служили они с честью военными автомобилистами.

   Бегут годы. Ульяна Григорьевна дождалась своих орлов-сыновей.
Стали они искать себе невест. Понравилась Виктору кудрявая Полина.
Девчушка-дочка у неё, но и это Виктору в радость! Пожили у родителей
Полины с год и стали строить свой дом. Сначала Сергей помогал брату,
а потом женился и Виктор помогал Сергею строиться - сбылась их мечта
о собственном доме! Маму Виктор от себя не отпустил - в доме комнату
ей и сестрёнке Маше выделил. Забрал их из барака, как они ни упиралась.

   А тут и Машенька на учительницу начальных классов выучилась.
Такая степенная, серьёзная - Мария Дмитриевна! Нашла она своё счастье.
Вышла замуж за Петра. Детишки пошли.

   Счастлива Ульяна Григорьевна - её потомство прирастает
внуками, внучками. Любят они бабушку, а дети с ней почтительны.

   Вот она вышла высокое на крыльцо. На душе покой и умиротворение.
Красота кругом. Благодать. Глядь, медленно идёт по улице пожилой
человек, на палочку грузно опирается. "Кто же это? У нас тут такого
не видела" - всматривается женщина.

   Подходит незнакомец:
   - Здравствуйте! Виктор Дмитриевич Зазнобин не подскажете,
где живёт?
   - Что ж не подсказать? Здесь и живёт. Его этот дом-красавец.
А зачем он вам? - говорит Ульяна, а у самой сердце зашлось:
да неужели эта развалина... ОН? Сколько десятков лет прошло,
а что-то неуловимо знакомое мелькнуло в нём и вызвало трепет
душевный, только и не поймёт она, что за трепет, что за волнение?

   - Гражданочка... Вынеси кружечку воды, что-то у меня горло
пересохло.

   Ульяна легко поднялась, пошла за водой. Он же стал взбираться
по высоким ступенькам. С трудом одолев подъём, сел на лавочку,
сопит, никак отдышаться не может. Дрожащими руками  взял протянутую
чашку, стал тянуть воду беззубым ртом.

   Смотрит Ульяна и уже нет сомнений - он, когда-то, совсем
в другой жизни, её Митя. Отец её детей и вечная её обида.

   - Спасибо тебе,- поблагодарил Дмитрий, протягивая пустую чашку.-
Хорошо тут как... Красиво. Ухожено. Виктор, значит, живёт в таком
доме?
   - Да. Виктор. Со своей семьёй.
   - А кто же ты ему будешь? Тёща? Такая молодая, интересная.
   - Не молодая, конечно, и не всем интересная... Я его мать.
   - Уля! Ты ли это? Не узнаю и не верю! Когда с войны пришёл,
ты теперешней... не четаааа.
   - Жизнь была тяжёлая. А я тебя узнала, хотя у тебя всё наоборот -
орлом пришёл, а теперь...

   - Не надо, Уля, не договаривай. Я сам о себе знаю, и,
чтобы ты ни сказала, думаю о себе хуже и более крепкими словами.
   - И не думала плохого говорить. Я и раньше-то не говорила, когда
слабая... была. А сейчас я сильная. Сильные добрее слабых...

   - Виктор на работе?
   - Да. Я дожидаюсь его. Он радуется, когда я встречаю.
Говорит, что маленьким себя чувствует.

   Дмитрий тяжело вздохнул. Помолчали - нечего друг другу сказать.

   Показался большой чернявый мужчина. Широко шагает, на плече
кожаная куртка.

   - Мам! Привет! А ты сегодня не одна меня встречаешь.
Кто это у нас - не признаю! - загремел Виктор своим голосищем.
   - Ты сам с ним поговори, а я пойду Полине с ужином помогу,-
видно было, что мать намеренно торопливо уходит.

   - Так кто же ты, мил человек? - весело обратился Виктор
к сидевшему старику, но, увидев поднявшееся к нему лицо, осёкся.
   - Ты?! Что у тебя случилось?.. Изба сгорела?
Землянка завалилась?

   - Повидаться пришёл... В доме престарелых живу.
   - А что так? Дети-то есть у тебя от твоей... булки? Мы, конечно,
не в счёт, нас ты с войны вычеркнул из списков.

   - Были два сына. Только не зря говорят: дай Бог детей,
дай Бог счастья...
   - Ага... - перебил Виктор,- и дай Бог хороших родителей.
Всё понятно. Давай помогу спуститься по ступенькам. Иди потихоньку...

   - А Сергей на этой улице живёт? - спросил упавшим голосом старик.
   - На этой. 41 номер. Прощай.
Робко протянутую Дмитрием руку, Виктор не пожал.

   Дмитрий шёл по улице, вытирая бегущие слёзы. Он навестил Сергея,
Машу... Они не грубили ему. Не упрекали. Не поняв, что этому чужому
человеку от них надо, провожали напоминая, что ему пора
возвращаться к себе - вечереет.

   Возвращаясь, Дмитрий оправдывал себя:
   - Я воевал! Заслужил право на здоровую, красивую жену...
красивую жизнь. Дети? - Молодой - дети будут. А эти вырастут.
Никуда они не денутся... И не делись!

   Вернувшись в дом престарелых, Дмитрий глубоко вздохнул:
"Правильно я сделал, что ушёл тогда от них! Я им жизнь подарил,
а они... неблагодарные..."