Оригинал и его Эго. Глава 6

       На ночном столике, словно сердитый шмель зазуммерил телефон. Фролоф проснулся и подхватил его. Дочка. И кстати, уже половина десятого. Фролоф покосился на спящую жену, неслышно выскользнул из спальни, закрыл за собой дверь, приложил телефон к уху и услышал бодрое:
       - Привет, папочка! Я тебя не разбудила?
       - Привет, Манечка! Ты же знаешь, я рано встаю, - устремившись на кухню, негромко откликнулся Фролоф.
       - Ну, и хорошо! Я уже в универе, бегу на пару. Хотела узнать: ты в воскресенье к нам сможешь заглянуть часов в пять?
       - Причина?
       - Придет мой парень.
       - Этот твой лохматый пианист?
       - Да.
       - И что?
       - Хочет просить моей руки.
       - О как! А не рано? Может, сначала учебу закончить?
       - Одно другому не мешает.
       - То есть, ты не против…
       - Ну, я же уже говорила…
       - Хорошо, Манечка. Приду – поговорим. Ты же знаешь, я тебя в случайные руки не отдам.
       - Знаю, мой строгий папочка, знаю, - улыбнулись на другом конце провода.
       - Ладно. Я посмотрю, что у меня с расписанием и отзвонюсь, хорошо?
       - Хорошо!
       - Ну, все, пока!
       - Пока, мой самый лучший на свете папочка! Веронике Андреевне привет!
       Фролоф, не желая расставаться с улыбкой, вернулся в спальную.
       - Кто звонил? – расслаблено спросила жена.
       - Дочка, - склонился над ней Фролоф. – Разбудил?
       - Нет, сама проснулась. Ты так хорошо меня обнимал, что я как будто осиротела. Оттого и проснулась…
       - Ты мое сокровище… - припал к ее губам Фролоф, а оторвавшись, с неожиданным смущением сообщил: - Ты знаешь, я тут поймал себя на том, что с каждым днем люблю тебя все больше…
       Жена обвила его за шею, притянула к себе, и Фролоф с благоговейной нежностью зацеловал ее лицо.
       - Долго еще? – оторвавшись, бормотнул он.
       - Потерпи, мой милый, еще два дня, хорошо?
       - Точнее сказать, поголодай еще два дня…
       - Во-первых, вместе голодаем, а во-вторых, голодание тут только на пользу… - лучились чистые, влажные глаза жены. - И что же она звонила?
       - Зовет в воскресенье к ним. Придет ее парень, свататься будет.
       - Что ты говоришь? Ну, и что ты думаешь?
       - А что я… Они уже, наверное, спят тайком… В принципе, иняз и консерватория на одной волне…
       - Хорошая у тебя дочка, правильная. И ко мне хорошо относится…
       - Да, верно. Знаешь, когда мы разводились, ей было около пятнадцати, но она сразу приняла мою сторону. И это притом, что Людмила всегда любила ее больше сына…
       - Да, она тебя любит и гордится тобой…
       За завтраком он вернулся к вчерашнему разговору.
       - Человек, самолет и звук, Веруня, одинаково нуждаются в воздухе, а человек кроме того еще и в правде. 
       - Верно, только правда не всегда удобна, а если с ней еще и поработать, то можно обратить ее в клевету. Ты думаешь, в вашем Союзе у тебя одни друзья?
       - Конечно, нет. Думаю, врагов больше.
       - То-то и оно! А твои так называемые друзья первыми от тебя отвернутся, попади ты в скандал! Бери лучше пример с того, кто пишет безобидную белиберду, прикрывается черными очками и на публику носу не кажет!
       - Это ты о…
       - О нем самом.
       - Но, Никуша, я тоже в определенном смысле пишу белиберду, а я хотел бы с ней покончить! И потом, это же не я, а мой герой собирается бичевать! Он ведь никому не известный сочинитель, какая ему вера! А в конце его и вовсе можно дискредитировать или, как Чаадаева, объявить сумасшедшим!
       - И все равно, даже прокси-война с властью – плохая затея! – с мягким упрямством настаивала жена.
       - Да не воевать я с ней хочу, а помочь!
       - Хочешь помочь – напиши про войну.
       - Про войну, Никуся, должны писать те, кто знает, что такое поле боя.
       - Не обязательно. Помнишь, мы смотрели какой-то фильм, и там один персонаж сказал: «Панику можно поднять и сидя в пижаме на диване. Главное, чтобы был ноутбук». Я это к тому, что война давно уже у нас в головах. Ты же знаком кое с кем из тех, кто сбежал…
       - А еще больше с теми, кто затаился…
       - Ну вот! Вот и напиши про нынешнюю разруху в головах!
       - Давай так, - подумав, сказал Фролоф. – Я начну, а там посмотрим, как и куда оно пойдет.
       - Только, пожалуйста, никаких интервью с этими их «над чем вы сейчас работаете»…
       - Договорились, солнышко...
       Вечером Фролоф осел в своем кабинете за дубовым столом и попробовал записать хаотичные мысли, что подобно сухим, взметаемым порывами ветра листьям весь день носились у него в голове. Так было всегда: сперва штучное, нечастое и оттого особо приятное нетерпение (закваска будущего вдохновения), и далее навеянный ремаркой Ремарка образ: «Могучий старый каштан простер к мокрому небу свои старые руки». Таким он мнил себя в начале каждого приключения, каким был для него новый роман.   
       «Ох, не любят у нас власть, ох, не любят! – приступил он. - А за что ее любить, если она все делает наоборот тому, что от нее хотят? Обыватель не любит ее, она не любит его, и получается: не любИте, да не любимы будете.   
       Лозунг времен Советской власти «народ и партия едины» есть попытка выдать желаемое за действительное. Всякая власть страдает комплексом неполноценности, ибо рейтинг - величина не только относительная, но еще и мнимая. Конечно, в критическое для страны время какая-то степень единства власти и народа наблюдается, но это единство, скорее, вынужденное и ничего сердечного в нем нет.
       Отношения между властью и обществом сложные и противоречивые (потому и сложные, что противоречивые). Власть и общество – пример  классического единства и борьбы противоположностей. Они соотносятся как энтропия и синтропия. Общество, предоставленное само себе – это хаос в чистом виде. Власть – это стремление его организовать. Противоречия между ними разрешаются через крайнюю степень общественного недовольства и заканчиваются сменой власти, а не общества. Другими словами, спутник может упасть на Землю, Земля же на спутник - только в рамках умозрительной относительности. Не факт, однако, что новая власть окажется лучше прежней. Два исторических примера: после смерти Александра Филипповича Македонского его преемники обрекли империю на сорокалетний, сопровождаемый многочисленными смертями хаос, в результате которого она развалилась. Другой пример: развал Советского Союза и смутное время ельцинского режима. Общепризнанно, что хвалить его могут только воры и убийцы. Вот и выходит, что самыми плодотворными для России оказались самодержавие и Советская власть. Недаром апологеты ельцинского хаоса вылили на них столько помоев.
       Власть должна быть подобна мудрому родителю при несмышленом дитяти. Если он капризничает, следует не одергивать его, а понять причину каприза и либо применить увещевания, либо удовлетворить. Обществу в подавляющем своем большинстве не нужны потрясения. «Мы не против, - говорят его члены, - чтобы нами управляли, но делайте это уже толково!» И горе той власти, которая не слышит ропот народа, да еще и уверена, что знает нужды общества лучше него самого. А между тем люди власти – это всего лишь люди. Попав во власть, многие из них, забыв свое пролетарское происхождение, переходят на другую сторону. Уж если предатели и проходимцы проникают в спецслужбы, то в публичную власть им, как говорится, сам бог велел. Иначе, зачем бы он ввел Иуду в свиту Царя Иудейского? А затем, что земное предательство, такое понятное и повседневное, было частью божьего замысла, ибо казнь его сына должна была состояться при любой погоде. Вот именно такие личности и дискредитируют власть. Судя по тому, что факты их головотяпства множатся изо дня в день, им несть числа. Это до какой же степени нужно оборзеть, чтобы с погонами на плечах воровать в военное время! Будь моя воля, я бы в каждом кабинете вывесил лозунг: «Во власти не надо быть святым, достаточно быть порядочным». А потому хвала тем порядочным чиновникам (надеюсь, они есть), которым дорога не власть, а репутация.
       Как видим, власть сама дает поводы обывателю быть ею недовольным. С другой стороны, недовольство – еще не повод требовать ее смещения. Всегда нужно спрашивать себя: а что взамен? У большевиков, например, была научная по тем временам и весьма действенная программа, иначе бы они не победили в гражданской войне. А какая программа была у зачинщиков перестройки? Никакой, судя по бардаку, в который они ввергли страну. И тут самое время спросить, кто формирует и формулирует народные чаяния, кто подбивает народ на перемены. В частности, кто были те «шестидесятники», что через пятнадцать лет после нашей победы над европейским образом жизни и мысли выбрали его в качестве образца для подражания? Кто намеренно толковал модного Ремарка в узколитературном смысле, не желая замечать его предупреждений о кризисе европейской цивилизации? Кто те лицемеры, что славили молочные реки, кисельные берега и прочую мишуру западного мира? Как ни прискорбно, это люди культуры - не советской, а той культуры, которую они создавали под себя. Псевдокультура с нотками свободы, которая манила и пьянила не хуже бесплатного виски. Замысловатый в отличие от водочного вкус виски, как экзотический вкус свободы. Космополиты по крови и вероисповеданию стали духовными лидерами христиано-мусульманской российской цивилизации. И эти недалекие шавки тявкали на большевиков, которые в отличие от них не только предложили, но и утвердили в России новую модель развития (их ли вина, что их последователи победили сами себя?)! Все эти так называемые диссиденты – претенциозные и, в сущности, недалекие люди, протестовали не столько против советского режима, сколько против собственной невостребованности. А что взамен? Да то, что на виду: западная модель. У них просто не хватало мозгов предложить что-то другое. Для таких штукарей все средства хороши. Примером тому популярный бард, которого они использовали (и продолжают использовать) втемную, сделав его орудием в их подлых руках. Вот как это было:
       На авансцену выходил человек с гитарой и начинал напевать:
       «Я один, всё тонет в фарисействе.
       Жизнь прожить - не поле перейти»
       Здесь первая строка – ложь (ибо сказать так о себе может только господь бог), вторая - правда. Это и есть пример того, как ложь, помноженная на правду, становится полуправдой – излюбленным оружием всех негодяев. Результат: сценические кривляния публика приняла за руководство к действию. Ладно, выбрали вы себе горлопана-главаря, который говорил вам, что всё не так, как надо (кстати, сам он в отличие от космополитов родину пусть и странною любовью, но любил). А как надо? И тут уже кукловоды пальцем на Запад. Ну, хорошо, добились своего, вот вам Запад, и чё? Через плечо! Одни дураки победили других дураков, потому что ни те, ни другие не знали куда дальше идти. Первые хотели меняться, но у них кончился завод, вторые, не долго думая, свернули на запад, который как нельзя лучше подходил их шкурным планам. А кончилось всё развалом империи, большим грабежом, кризисом мировоззрения и всеобщим разложением. В основе же этого разложения – вселенская тоска русской неприкаянности, от «Выхожу один я на дорогу» до «Я один, всё тонет в фарисействе» - тоска, подхваченная и воспетая театрами, литературой, кино, ТВ, людьми эстрады. Вот они, пристанища вечной фронды, зачинщики смут, настоящие вражеские опорники! В результате война нынче идет не только на поле боя, но и на культурном поле, где умеют только обезьянничать, а не созидать. «Обезьяна поощряет все, что является обезьяньим», говаривал Карл Юнг. Стоит ли удивляться, что наша нынешняя культура по большей части обезьянья. В ней обосновались крайне неприятные мужчины и женщины. Это люди, незнакомые с вдохновением, люди с буйной, болезненной фантазией, с фигой в кармане и себе на уме. Все их литературные, кино- и прочие поделки – это не искусство, а снадобье против скуки. Они не творят, а осваивают бюджет. Стоит им засветиться в публичном пространстве, и они уже мнят себя совестью нации. У них и свое Священное писание имеется: Ветхий завет зовется «Собачье сердце», Новый – «Мастер и Маргарита». Написаны они обиженным морфинистом с моноклем в глазу, в них ядовитая слюна и ни слова правды, но именно взятые оттуда догмы вдохновляют самовлюбленных протестантов на проклятия в адрес нынешнего режима. Им невдомек, что апостол их веры и иже с ним смотрели на новую Россию из прошлого, а отвергаемый ими соцреализм – из будущего. А что же режим? А ничего! Такое впечатление, что история смутных времен России его ничему не учит. Ну, ладно, тебе безразлична собственная судьба, но на тебе судьба страны! Делай что-нибудь! Для начала почитай хотя бы того же Макиавелли – очень полезная книжка! Да, он говорил, что чрезмерная порядочность в начале правления и постепенное увеличение жестокости — неразумная тактика. Другими словами, гайки сначала закручивают, а потом отпускают. В этом смысле поезд для нынешнего режима уже ушел. Но не он ли сказал, что основная цель правителя — заставить граждан чувствовать себя в долгу? Если это случится, они будут держать вас у власти, даже если придется терпеть лишения. У нас же пока все наоборот: власть перед гражданами в долгу, как в шелку. Интеллигенция же по-прежнему в своем репертуаре: талдычит о разрухе в головах, не желая, между прочим, замечать, что пресловутая разруха и персонажи поменялись местами: теперь те, кого они презрительно именовали Шариковыми, воюют на фронте, а заносчивые потомки профессора Преображенского гадят на культурном поле. Вместе с прочими коллаборационистами-маргиналами они образуют совокупность культурных и некультурных отщепенцев. Но нет худа без добра:  обыватель осознал себя единственным ответчиком за Россию. Грядет его время»
       Фролоф подумал, что пора дать герою имя. Под влиянием невольного импульса на ум пришло: Андрей Чалов. От слова чалиться. Кратко и всенародно. Это вам не какой-то там Никанор Пупырышкин! Итак: Крещается раб Божий Андрей во имя Отца, аминь. И Сына, аминь. И Святаго Духа, аминь.
       Дальше добавилось следующее:
       «Но больше всего Чалова бесят сионисты. Ведь они, суки, как всегда подставляют свой народ, с которым до сих пор ассоциируются, хотя давно уже от него отделились и влились в международную банду, одержимую бесовской идеей власти над властью. Вот нынешняя повестка дня: обуздать мирового гегемона и обломать ему рога…»