Настоящая философия. От Парменида до Витгенштейна
Парменид начал с повелительного наклонения: «не смей говорить о том, чего нет». Это субъективный подход, неверный. Но на вкус и цвет, как известно, товарищей нет. И ему не поверили. Витгенштейн сказал: «о том, о чем нечего сказать, следует молчать»! А это уже объективный, аналитический подход. Он говорит о том, что настоящий философ не станет лгать, говоря о том, чего нет. Потому что говорить об этом невозможно! А вот это уже сильный аргумент!
Итак, Парменид ошибся, упомянув «ничто». Тем самым он переместил «бытие» на уровень, который ему не полагается – на уровень ниже. Мы же последуем совету Витгенштейна и не будем ошибаться. Однако для понимания читателей, нам придется один раз солгать, но мы прямо укажем на это, что нас тут же (надеюсь) реабилитирует. Это было небольшое вступление. А теперь к делу...
Забудем об ошибке Парменида, обратимся к его гению. Он говорил об «одном», о том, к чему не применима приставка «не». То есть, он отвергал негативность. Он утверждал позитивность. И сказал, что это и есть настоящая истина – бытие. Оговоримся, что вследствие его упоминания о «ничто», нам приходится говорить уже о сверхбытии, так как говоря об одном, Парменид тут же назвал второе – куда же это годится?
Наше «одно» будет иметь имя «определенность» = сверхбытие. Наш мир определенен! У определенности нет отрицания. Вот тут лжем: «неопределенность неопределенна». Как же она неопределенна, когда вы только что ее определили? И это, к счастью, не каламбур. Если я скажу, что неопределенность не существует и таким образом мы нашли «одно», то я солгу в первой части этого высказывания. Если неопределенность не существует, то какая же это неопределенность? Аналогично происходит для любого высказывания о неопределенности. Так что это именно та ситуация, о которой говорил Витгенштейн. Лучше молчать, чем лгать. И ничего, кроме определенности настоящему философу не остается...
Определенность не в смысле предела (хотя, как мы увидим далее, предел здесь тоже есть), а в смысле «смысла», в смысле «позитивного определения». Любая бытийная сущность имеет реальное «физическое» содержание, денотат, проще говоря, то, что есть в реальности, а мы лишь дали ему имя. Но произнося имя, мы имеем в виду именно реальный объект, а не человеческий вымысел. Для настоящей онтологии проблемы несуществования не существует! Об этом и говорил Парменид. Поэтому онтология и называется онтологией.
Но «одно» выглядит несколько абсурдно, если говорить о мироздании. Ведь мы наблюдаем множество бытийных смыслов, множество сущностей. Кроме множества праматерии, которая как раз и есть ничто и небытие, потому что смысла не имеет. Этот абсурд ярко осветил Платон, говоря о едином и многом. Он правильно понял, что одно едино, но откуда берется многое? И здесь Платон «сломался». Как напишет неоплатоник Прокл (5 век): «Элейский гость доказывает, что данный предмет (я, разумеется, имею в виду целое) не может быть подлинным единым». Ему будет вторить Суарес (16 век), толкуя Аристотеля.
25 веков философия потратила на то, чтобы прийти к простой мысли: «целое едино». При этом целое имеет части. Это то множество, которое не нашел Платон. Те пределы, которые спрятаны в определенности. Целое не делится, но имеет части. В этом и заключена «загадка» мироздания – как из одного получить многое. Целое обычно представляется как нечто, от чего можно отделить часть и оно перестанет быть целым. Но если можно отделить часть, значит эта часть есть! Но при этом она составляет единство с другими частями. Ведь целое едино, оно одно и поэтому не делится. Разделенное целое - уже не целое. Ключевое слово «целое» долго отодвигалось философами в сторону.
Онтология определенности провозгласила базовый принцип: «то, что объединяет, то и разделяет». И если приглядеться, то мы увидим здесь как раз целое. Наибольшее целое и есть сверхбытие – то, о чем так неудачно говорил Парменид. И то, о чем неявно говорил Вигтенштейн в первых двух пунктах «Логико-философского трактата»: «1.1 Мир – совокупность фактов, а не предметов. 1.2 Мир членится на факты». Иными словами – объединение и разделение одновременно. И здесь нет противоречия, так любимого Гегелем!
Физическое целое, которое реализует принцип определенности, есть пустота. Гегель начал с пустоты, но не увидел целого. Большинство уверены, что у нее только одно свойство – быть пустой и не замечают другого свойства – быть наполненной. Оговоримся - не заполненной, потому что заполнить пустоту целиком не удастся – пустота слишком велика для этого. Она естественным образом реализует понятие онтологического сверхбытийного «всего» – вспоминаем Парменида с его бытием (но не надо путать это всё с бытийным "всем")! Сколько бы вы не добавляли в Пустоту, в ней всё еще остается место. Пустота объединяет и разделяет одновременно, всегда и везде, без исключений. Именно она реализует сверхбытие, разделяет бытие и ничто, смысл и его отсутствие.
В итоге мы имеем слияние таких понятий как Одно, Единое, Целое (но не множество), Пустота, Сверхбытие и Определенность. Всё это имена одной и той же первоначальной позитивной сущности, которая лежит в основе нашего мироздания. На этом можно и завершить наш краткий, но полный курс настоящей философии за последние 25 веков, то есть, в сущности, за всю историю этого способа познания мира. И кстати, понятие Пустоты "несколько" (а может быть сильно) сближает западную философию с восточной, в которой это понятие столь ценимо, но недооцененно ...
PS
В качестве небольшого дополнения: кроме всего прочего, целое есть "генетическая" основа, так как его природа говорит о "сочетании" частей. Сочетание многого это и есть, в сущности, генетика и говорит о запросе сверхбытия на развитие. Это развитие мы и наблюдаем...
Свидетельство о публикации №224100600279