Лукулл из Вятки - драматическая история одного дня

Все авторские права на это произведение защищены законодательством Российской Федерации

Балакин Евгений

Лукулл из Вятки
История одного дня

Действующие лица:
Кузьма Игнатьевич Лаптев – купец 2-й гильдии
Прасковья Антоновна Лаптева – его жена
Симон Перлов – секретарь Лаптева
Анастасия Лукинишна – мать Кузьмы Лаптева
Полина Пименова - домработница
Кирилл Сергеевич Титов – депутат городской думы
Пётр Сильвестрович Чароидов (Кутищев) – журналист газеты «Вятская речь»
Иван Никодимович Лизин (Аристарх Ильич Купидонов) – игрок
Ирина Фоминична Лизина (Купидонова) – его жена
Иуда – кучер и по совместительству телохранитель Кузьмы Лаптева
Сысой Антипович Первенцев - актёр
Кузьминична – приживалка у Анастасии Лукиновны. Роль без слов.

Пролог
Всё действие происходит в доме Кузьмы Лаптева в течение одного дня.
       Раннее утро. Часы бьют шесть раз. Появляется крепко подшофе Лаптев. Он одет в тогу римского императора, на голове венок с золотыми листьями, на ногах сандалии... Его поддерживают с двух сторон Иуда и Чароидов.
Иуда – Сюда ножку свою соблаговолите поставить, Ваше высокородие... Здесь не так качает... Левее, левее...
Чароидов – Кузьма Игнатьич...
Лаптев – Слышь ты, Чароидов, Прозоров-то младший в тёмную захотел со мной сыграть! Каков?! У меня консоляция была, а у него? При подсаде на шестерной без одной плюс одна! А марьяж в прикупе не хочешь!?... Иуда, за высокородие ответишь! Оштрафую... Я купец! Во мне ни капли дворянской простокваши нет... Ты понял?!
Иуда – Понял, Ваше высокоблагородие...
Лаптев – Дурак...
Чароидов – Кузьма Игнатьич...
Лаптев - Пётр Сильвестрович, ты зачем фамилию свою поменял, а? Какая у тебя была прекрасная фамилия – Кутищев! Кутищев!!! А стал Чароидов... Ну ни о чём!  Кутищев-то лучше звучит, сразу всем твоя гнилая натура понятна...
Чароидов – Кузьма Игнатьич, вы мне сегодня пятьсот рублей изволили проиграть... При свидетелях! Извольте не забыть! Прошу вас...
Лаптев – А вот возьму да изволю! И что ты со мною сделаешь, Кутищев? А? Очередные гадости обо мне в своей газетёнке напишешь? Мол, Кузьма Игнатьич Лаптев, мировой кровосос, опять три тыщи рублей Трифоновскому монастырю пожаловал? Попов облагодетельствовал?! Да я лучше божьему храму деньги дам, чем ваше щелкопёрное семя кормить буду! Они за все наши грехи молятся, перед Богом предстоят денно и нощно... И за тебя, Кутищев, тоже молятся. За душу твою чёрную! Всё-то вам в России плохо... Царь вам плох, порядки у нас не те, что за границей... Цветы, и те не так пахнут, как в Цюрихе... Вам волю дай, так вы сюда гильотину ржавую из Парижа притащите, головы рубить тем, кто не с вами... Что ж вам всем либералам чужое богатство так глаза колет? А ведь дай тебе это богатство, Кутищев, ты же через три месяца всё спустишь, разоришься в ноль. Потому что богатым-то уметь надо быть... Уметь! Фурьеристы хреновы! Царя ненавидят, а сами при этом в дворяне метят... Дворняжки вы, а не дворяне... Гав-гав-гав! У-у-у-у... Тьфу! Иуда, квасу!
Не дождавшись квасу, Лаптев валится на диван. Раздаётся храп...
Чароидов – Тяжёлый какой! Словно колода дубовая. Все руки об него изломал, пока тащил... Паяц! Лукулл из Вятки! Чего ты на меня уставился, Иуда? Я ему это и в глаза могу сказать... Коньяк есть?
Иуда – Есть, да не про твою честь...
Чароидов – Ах, ты быдло! Тыкать мне!
Иуда – Виноват, Ваше благородие... За быдло я могу вам невзначай и шею свернуть. Где-нибудь... Шли бы вы домой...
Лаптев во сне вдруг залаял... Чароидов, показав Иуде кулак, уходит. Иуда укладывается на полу рядом с диваном. Появляется Полина. Подходит к Лаптеву, смотрит на него, поправляет подушку, крестит его… Иуда это видит. В это время с другой стороны за ней наблюдает Прасковья Антоновна. Полина её замечает. Смотрят друг на друга...
ЗТМ
Первое действие
Появляется Полина. Часы бьют десять раз. Она поливает цветы, вытирает пыль с мебели... Появляется Прасковья Антоновна. В руке держит полный бокал шампанского. Во время сцены выпивает его... Прасковья Антоновна проходит вдоль мебели, платочком проверяет есть ли где пыль...
Прасковья – Молодец, Поленька... Умница! Не нарадуюсь на тебя. Как в собственном дому убираешься. Как у тебя всё ладно да быстро получается... И хотела бы придраться, да не к чему. Или есть к чему?
Полина – Воля ваша, барыня... Вы хозяйка. Только я по-другому не умею.
Прасковья – А я умею... Я по-всякому умею. И по-хорошему, и по-плохому умею... По-плохому-то чаще получается.
Полина – Прикажете самовар нести, Прасковья Антоновна?
Прасковья – Погоди. Рано пока... Куда спешить. День длинный... И Кузя мой ещё не проснулся... Да и дети все на даче.
Полина – Пойду я... Кузьма Игнатьевич рыжиков просил с вечера на завтрак ему принести.
 Прасковья – А я бы, наверное, не смогла, как ты в монастыре жить с самого детства. Воспитываться... Сбежала бы. Или выгнали бы... Согрешила с кем-нибудь, так и выгнали бы... Часто монахини грешат?
Полина – Не знаю... Я не видела.
Прасковья – О! Даже в лице поменялась... Ну, улыбнись, Поленька, улыбнись! Какая ты, однако, чувствительная... Я не хотела тебя обидеть... Это шутка.
Полина – Я не обиделась. Бог таких шуток, Прасковья Антоновна, не понимает.
Заходит Симон Перлов, слышит последнюю фразу. В руке держит газету...
Симон – Поленька, вы судите о Боге с сугубо атеистических позиций, как истинная домработница! Учтите-с, это может плохо сказаться на вашем румянце... Бог всё видит, всё слышит и всё понимает. Здравствуйте, несравненная Прасковья Антоновна!
Прасковья – Здравствуй, Симон... Чего в такую рань?
Симон – Баре спят, а холопы не дремлют! Кузьма Игнатьевич велел пораньше придти...
Прасковья - Ты можешь говорить потише. У меня от твоего голоса голова начинает болеть. А ещё весь день впереди...
 Симон – Это всё потому что я брал уроки вокала у самого Фёдора Ивановича Шаляпина! В Казани... Или на Кавказе... Не помню уже. А если честно, нянька меня в детстве уронила. Головкой ударился об то самое место, где все люди тише говорят-с. Так что уж не обессудьте, Прасковья Антоновна. Не серчайте на калеку...
Прасковья – Вздор болтаешь, Симон... Пустомеля! За что тебя только Кузя в секретарях своих держит?
Симон – Исключительно за все мои добродетели-с. Вот, кстати, полюбуйтесь, Прасковья Антоновна на эти, с позволение сказать, газетные художества... Чистое масло с акварелью! Куда там братьям Васнецовым! Вам интересно, что тут пишут про вашего мужа?
Прасковья – А про Париж там что-нибудь пишут?
Симон – Про Париж?!  Нет, про Париж тут ничего не пишут-с... Про стерлядь нашу вятскую пишут, про рябчиков, про строительство мыловаренного завода, про...
Прасковья – Какая скука...
Симон – И не говорите, Прасковья Антоновна! Сам сто раз уже пожалел, что читать научился. А так пребывал бы в блаженном неведении, аки шестикрылый херувим... Или как наш предводитель дворянства.
Полина – Ну, а про Кузьму Игнатьевича-то что пишут, Симон?
Прасковья – Фи! Любопытство – грех, Поленька... Тебя этому разве не учили в монастыре?
Симон – Так вот-с... Что пишут-с... Во вчерашнем номере газеты «Вятская речь», не к ночи будет помянута, напечатан прямо-таки пасквиль издевательский на него! Называется «Лукулл из Вятки»! М-да... Вот послушайте... «Местный 2-й гильдии купец Кузьма Игнатьевич Лаптев продолжает третировать своим поведением и всем своим образом жизни добропорядочных граждан губернской столицы» ... Всё читать не буду – пунктиром... Купец Лаптев собирается выписать из Африки крокодилов, развести их в нашей реке и со временем делать из них на продажу дамские сумочки! А?! Каково! Далее... Часть Николаевской улицы, на которой находится дом купца Лаптева планируется замостить слитками серебра, а проезд для горожан по этому месту сделать платным! Это ещё не всё... На центральной площади Вятки прямо против здания городской думы, сей купчина собирается поставить собственный двухаршинный памятник из каррарского мрамора с пращой в руке... С пращой! Почему именно с пращой?! И в самом конце приписано, что Кузьма Лаптев поклялся больше никогда в жизни не есть мяса и пригрозил по всей Вятской губернии понастроить бесплатные вегетарианские столовые... Какая дичь!
Заходит Лаптев. Он в халате. Голова повязана мокрым полотенцем...
Лаптев – Сейчас же мне в кабинет две отбивные, фаршированного рябчика, две бутылки шампанского и тарелку солёных рыжиков... Прасковья Антоновна, распорядись...
Полина быстро уходит...
Прасковья – Кузя, что у тебя за вид?
Лаптев – Внешний...
Прасковья – Господи, нормально нельзя ответить?
Лаптев – Прости... Сейчас. С мыслями только соберусь... Я вышел из ванной комнаты в халате и с мокрым полотенцем на голове. Так нормально?
Прасковья – Да. Для тебя это нормально.
Лаптев – Слава Богу...
Прасковья – Кузя, мне сегодня тройка нужна...
Лаптев – Зачем?
Прасковья – Кататься с губернаторшей поедем в Загородный сад... Там сейчас чудо как хорошо, сирень цветёт... Только, Кузенька, пожалуйста, с орловскими рысаками чтоб тройка была.
Лаптев – А чем тебе наши вятские не по нраву? Они, между прочем, самые быстрые в России...
Прасковья – Да тем, что они вятские... А те орловские!
Лаптев безнадежно машет рукой…
- Спасибо, Кузенька... А про крокодилов это ты серьёзно?
Лаптев – Чего? Про каких ещё крокодилов?
Прасковья – Ничего...
Лаптев – Когда ты успела выпить?
Прасковья – Всего лишь два бокала шампанского... Буду к обеду. Мой пупсик!
Прасковья Антоновна целует мужа и уходит...
Лаптев – Пупсик... Откуда она этого набралась?
Симон – День добрый, Кузьма Игнатьич... Выглядите вы как-то... Много вчера в преферанс изволили проиграть?
Лаптев – Да так, мелочь... Тыщ пять всего. Не считал... А ты в кого такой догадливый, Симон?
Симон – Я тут не при чём... Уже раззвонили по всему городу заинтересованные лица...
Лаптев – Пиявки болотные! Кровью моей питаются... Чтобы они насмерть захлебнулись ею! Газету обо мне поди принёс?
Симон – Так точно. Догадливы вы, Кузьма Игнатьич... Вот, полюбуйтесь каким высоким штилем вас тут прописали.
Лаптев берёт газету, читает...
Лаптев – Эк он меня расписал-то как кудряво, стервец... «Лукулл из Вятки» ... Ах, Чароидов! Ах, злодей... А вчера чокаться ко мне самым первым лез. Всё облобызать норовил... Дифирамбы мне пел!  И тут же пятьсот рублей у меня в карты вытянул, стервец... Слушай, и ведь поверят в это, Симон! Каждому слову поверят гражданы наши нелюбознательные, в любую ересь поверят! Почему так человек устроен? Сколько им добра не делай, всё одно купчиной толстопузым обзовут, последними словами охают... А куплю я, пожалуй, эту газетку, Симон, а потом всех этих дармоедов пишущих уволю. На вольные хлеба пущу! Пусть рожь выращивают... Или овёс! Или горох... Ежели смогут... Хорошая мысль! Ты вот что, Симон, увидишь Чароидова сегодня, так ему это и передай.
Появляется Полина...
Полина – Всё готово, Кузьма Игнатьевич. Стол накрыт...
Лаптев – Спасительница ты моя, Поленька... Эх, лучше, чем русские бабы ни в каких Европах днём с огнём не сыщешь! Все они там в чём-нибудь да с изъяном, с червоточинкой... Не тот сорт! Есть, конечно, и у нас... Параню мою не допросишься своими руками что-то сделать. С голоду уморит... Слушай, Симон, мне мысль какая сейчас пришла в голову! Мужик ты видный! Ростиком, правда... Ну ничего, Наполеон тоже небольшим был... Сколько тебе ещё бобылём неприкаянным ходить? А? Четвёртый десяток пошёл! Ведь совсем одичал... Вон, пуговица на пиджаке болтается... Женись!
Симон – На ком?
Лаптев – Он ещё спрашивает... Глаза свои разуй! Пред тобой стоит! Венера! Аврора... Афродита...
Симон – Ну-у-у...
Полина – Зря стараетесь, Кузьма Игнатьевич... Я выйду только за того, к кому сердце моё потянется. Я так давно решила.
Лаптев – Вона как... И что, есть такой?
Полина – Есть.
Лаптев – Ладно, Симон... Не повезло тебе. Найдёшь себе другую... Погорячился я... Чего головой своей мотаешь, как лошадь! К осени чтобы женился! Ослушаешься, отправлю тебя с обозом овчинные тулупы в Казань продавать! Или в Крым... Вот те крест отправлю! Слово даю! Или крокодилам скормлю...
Симон – Чего я в Казани забыл... Лучше женюсь...
Лаптев – То-то! Ступай, Поленька, мы тут поговорим немного...
Полина уходит...
Лаптев – Рассказывай, Симон, что там у меня сегодня...
Симон – Сего дня 2 июня 1905 года запланировано заседание в городской думе о выделение средств на лечение и поддержание здоровья раненых воинов на русско-японском фронте. Заседание перенесли по причине болезни председателя городской думы…
Лаптев – Запиши, - купец Кузьма Лаптев обязуется взять на себя содержание десяти лазаретных коек. Дальше что?
Симон – Попечительный комитет детских приютов объявляет сбор пожертвований малоимущим семьям.
Лаптев – Жертвую сто двадцать рублей... А кстати, Тихон Булычёв сколько даёт?
Симон – Секунду... (смотрит бумаги) Тихон Филиппович Булычёв пожертвовал сто тридцать рублей.
Лаптев – Пиши от меня сто пятьдесят! В православии богатство считается грехом. А я этим грешен бо азм есмь от самого рождения... Так что мне, Симон, долго ещё от этого греха не отмыться. Но хочу сделать это раньше Тишки Булычёва...  Что ещё?
Симон – Нынче в концертный зал приезжает антреприза Михаила Лентовского. На всё лето... Оперетку будут показывать французскую. Ищут местных меценатов... Чтобы не прогореть. Зритель-то наш только в цирк да в балаган ходить любит... Не приучен к тонкостям.
Лаптев – А я в прошлом году в Париже немало позабавился, когда в Комеди Франсез первый раз попал. Там столько этих тонкостей! В этом нас французики перещеголяли... Один канкан чего стоит! Ха-ха-ха...Тьфу! Срамота...
Симон – Про рабочих хотел сказать, Кузьма Игнатьевич... Неспокойно на заводах... Агитаторы появляются разные, народ баламутят, к неповиновению призывают, против богатых настраивают... Царя ругают! Мол, с япошками справится не может, Россию предал...
Кузьма - Сто билетов куплю для своих рабочих... Пусть лучше Оффенбаха слушают, чем всяких социал-демократов! Эти товарищи за душой ничего не имеют, кроме желания всё разрушить. И всё отобрать... У них Карл Маркс и царь, и бог... Читал его! Не приведи Господи залезть им в наши головы! Конец тогда России...
Заходит Полина...
Лаптев – Идём, Полинушка, идём... Да здравствует Бахус!
Полина – Кузьма Игнатьевич, матушка ваша пожаловала.
Лаптев – Ну всё... Не успел! Плакал мой фаршированный рябчик горючими слезами... И две отбивные. Упокой их душу... Это надолго.
Симон – Я, наверное, пойду...
Лаптев – Сиди! Пожалуйста, Симон, останься со мной... Мне одному с ней не справиться...
Заходит Анастасия Лукинишна Лаптева вместе с Кузьминичной... Обе истово крестятся на икону Богоматери.
Анастасия – Садись, Кузьминишна... Отдохни, покудова я поговорю. Тут надолго...
Смотрит на сына и молчит...
Лаптев – Здравствуйте, матушка...
Анастасия – Здравствуй, сын...
Лаптев – Что-то неласково... Чего же это вы в такую рань, мама? Не ждал я вас в это время... А то бы приготовился...
Анастасия – Давно уже день на дворе! Другого времени у меня для тебя нет. Ты что творишь?!
Лаптев - Мама, если вы пришли учить меня уму-разуму, то не тратьте своё и моё время. Я взял от вас всё, что вы смогли мне дать. Не так уж и много... Так что вы видите перед собой плод вашей собственной природы. Вашу тень! Вашу фантазию...  Поэтому пеняйте только на себя...
Анастасия – Ещё и оговаривается, умник какой выискался. Я не посмотрю, что вымахал в версту коломенскую! Вот, полюбуйся, Кузьминишна, на этот позор дома Лаптевых! Ещё хорошо, что твой отец не дожил до этого дня!
Лаптев – Мама, вы опять начитались газет?
Анастасия – А то бы он узнал, в кого превратился его сын!
Симон – В купца 2-й гильдии с миллионным оборотом, в депутата городской думы, в видного общественного деятеля, в члена учёной архивной комиссии и губернского попечительского комитета по...
Анастасия – Скажи своей трещотке, чтобы он меня не перебивал!
Симон – Простите великодушно, Анастасия Лукинишна, но я вам не трещотка. Я дипломированный...
Анастасия – Твой отец всю жизнь шарахался от карт, как от чумы, а ты...
Лаптев – Мама, я ненавижу карты! (апарт) Особенно когда проигрываю...
Анастасия – Поэтому из ненависти к ним ты проиграл вчера... Сколько ты проиграл, беспутный сын?
Лаптев – Вчера? Ну-у... Я точно не помню... Кажется...
Анастасия – Посмотри, Кузьминишна, как он крутится, как он изворачивается, словно уж на сковородке! Дожил до седых волос... Сколько?!
Лаптев – Две тысячи... Зато я Трифоновскому монастырю пожертвовал три... Мама, отец мне всегда говорил – Кузьма, живи так чтобы сам себе позавидовать смог! А если уж согрешил, то так, чтобы Бог улыбнулся. Я и живу, как отец велел!
Анастасия – Анафема тебя возьми! Гореть тебе в Геенне огненной грешнику! В городе все только про твои безумства и говорят... Не знаю, куда глаза свои девать от людей! Вон, Кузьминишна тому свидетельница...
Симон – Анастасия Лукинишна...
Анастасия – На Прасковью на свою навешал золота и брильянтов, как на цыганку! Вся в побрякушках ходит, сверкает, как какая-то фря заморская! Постыдились бы богатством своим людям в глаза лезть!
Симон - Анастасия Лукинишна!
Анастасия – Не перебивай меня! Три дня назад по Семёновской улице нёсся как сумасшедший на своей тройке... Пять куриц задавил! И индюка! Насмерть... Кузьминишна свидетель! А вчера, срамник, что удумал - по всему городу разъезжал в женском платье... Тьфу, нечистая сила!
Лаптев – Это не платье, мама... Это совсем не то, о чём вы подумали... Это называется римская тога! Древний Рим! Император Нерон! Симон, скажи ей что-нибудь... У меня уже сил нет...
Симон – Анастасия Лукинишна!!!
Анастасия – А-ну, цыц! Голос он будет ещё на меня повышать!
Полина – Ни с кем нельзя говорить повышенным тоном. И вам, Анастасия Лукинишна, ни с кем нельзя. Потому что нехорошо это... А ежели вдруг закипел в сердце гнев, так это от дьявола. У него одна забота – людей искушать... А вы у него на поводу идёте. От Бога на душе всегда мир, покой и тишина...
Анастасия – Это ещё что за защитница такая выискалась?
Полина – А чтобы вы успокоили своё сердце, тридцать три раза скажите Иисусову молитву или прочтите стих псалма «Положи Господи, хранение устом моим, и дверь ограждения о устах моих» ...
Кузьминична тут же встаёт и начинает перед иконой бить поклоны и читать молитву... Анастасия Лукинишна подходит к Полине, долго смотрит на неё...
Анастасия – Тебя как зовут-то?
Полина – Полина...
Анастасия – Из монахинь, что ли?
Полина – Нет...
Лаптев – Домработница... Недавно у меня.
Анастасия – А ты молчи! Не тебя спрашиваю... Ишь, смелая какая... Поперёк меня пошла, не побоялась... А я вот сейчас возьму, да и скажу сыну своему, чтобы он тебя уволил... Прочь выгнал!
Кузьминична вдруг закашлялась, замотала головой...
Полина – Воля ваша. Пойду в другое место... Я, Анастасия Лукинишна, никакой работы с детства не боюсь. Мне везде хорошо будет. Добрых-то людей много на свете... На мой век хватит.
Анастасия – Дерзишь?
Лаптев – Хватит вам, матушка, комедию-то ломать! Скажет она мне... Никому вы ничего не скажете. Напустили только на себя блажь какую-то самодержавную... Высокомерную. Права она! Да только вы признать это не хотите... И вообще, в своём доме я хозяин! Как скажу, так и будет! Иди давай, Полина, грей самовар. Остыл уже поди...
Полина уходит. Кузьминична идёт следом за ней...
Анастасия – Куда это ты, Кузьминишна, отправилась? Вернись... Уходим мы... Не провожай меня, сын. Сама дорогу найду... Распустил прислугу! Никакого уважения... Вот на ком тебе жениться-то надо было! Вот на ком! На ней! А не на Проське этой...
Анастасия Лукинишна вместе с Кузьминичной уходят...
Лаптев – И вам до свидания... Дай Бог терпения! Нет, матушка, у неё на сердце другой кто-то есть...  И это не я. Да и что об этом говорить... Эх! Что за день... Э-э-х, вдоль по Питерска-а-а-й! По Тве-е-ерской, Ямской, да, ох... Пойдём-ка со мной, Симон... Угощу тебя европейскими деликатесами. Вчера привезли из Парижа банки какие-то в коробках... Пять штук. Сам не помню, что заказывал. На полторы тыщи рублей накупил. То ли воробьиные языки, то ли жала змеиные... Как они это едят эти французы? Нормальная-то еда у них вся закончилась, что ли? Скорее, с жиру бесятся... «Скажи-ка, дядя, ведь не даром Москва, спалённая пожаром французу отдана...»
Симон – Я, Кузьма Игнатьевич, наверное, воздержусь от змеиных жал... Чувствую, нехорошо будет...
 Кузьма – Пошли, говорю! Поди не отравимся... Под коньяк-то!
Уходят. Появляется Иуда... Крестится на икону, достаёт бумажку, вполголоса что-то читает... Заходит Полина. Иуда быстро прячет бумагу...
Полина – Здравствуй, Иуда Алексеевич...
Иуда – День добрый, Полина Ивановна...
Полина – День-то и вправду сегодня добрый выдался! Такой солнечный... Всё живое солнышку радуется, дышит... Вышла на крыльцо и аж задохнулась от запахов и настроения. Так хорошо... На рынок сейчас пойду... Тебя, может, покормить? А то ведь опять весь день на облучке просидишь, умчитесь куда-нибудь с Кузьмой Игнатьевичем за город. Кроме вожжей в руки и не возьмёшь ничего... Соглашайся, Иуда Алексеевич! Пойдём... Есть жареная картошка с мясом, расстегаи с рыбой...
Иуда – Нет, благодарствую...
Полина – Ты какой-то сегодня сильно серьёзный. Не улыбнёшься даже. Совсем не похоже на тебя... Случилось что-то?
Иуда – Нет...
Полина – Ну, тогда расскажи мне что-нибудь смешное! Весёлое... Я страсть люблю, когда ты мне разные истории рассказываешь... Не хочешь, да поверишь. Сам придумываешь или как?
Иуда – По-всякому бывает... Я, Полина Ивановна, пришёл сказать вам сегодня о том, что... О том, что... Ну, то есть... Это самое...
Полина – Да что сказать-то? Говори...
Иуда – Сейчас... Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты, как мимолётное виденье, как гений чистой красоты... В томленье грусти безнадежной, в тревогах... в тревогах шумной суеты звучал мне долго голос нежный и снились милые черты...
Полина – Как красиво... Кто-то же придумывает такую красоту...
Иуда – Это я придумал... Я! Это я вам, Полина Ивановна, слова эти придумал.
Полина – Мне?!
Иуда – Да. Вам...
Полина – Спасибо... Но зачем?
Иуда – Затем, что я прошу руки вашей, Полина Ивановна... Выходите за меня! Будьте моей женой!
Иуда вдруг опускается на колени, пытается поцеловать ей руки...
Полина – Да ты что такое говоришь-то, Иуда Алексеевич! Какой женой?! Ты чего вдруг? Встань! Прошу тебя... Встань немедленно!
Иуда – Нет! До тех пор стоять буду на коленях, покуда не скажете мне - да или нет! Да или нет!
Полина – Иуда Алексеевич, да откуда ж ты, миленький, взял, что я люблю тебя?! Я ведь тебе ни словом ни о какой любви не обмолвилась... Ни разу! С чего ж ты это взял? С чего придумал?!
Иуда – С того! Сам не знаю... А только понял, что жить без вас не могу! Не могу... Я людей не люблю... Злые они! Мне без них свободнее... Мне человека убить, всё одно что муху раздавить... Нигде ничего не дрогнет... И давил! Душегубец я, Поленька... Злодей я страшный! Я из преисподней вышел, туда и обратно пойду! Я это знаю... Я такой, как вы и не достоин вовсе... А не могу! Тянется к вам душа моя, изнемогает, словно очиститься хочет.  Меня все только по имени и зовут... Словно злорадствуют... Словно я чем виноватый. Имя своё ненавижу! Хотя понимаю, что другого у меня и быть не может. А вы, Поленька, добрая... Вы добрая! Вы меня, как в первый раз увидели, так сразу по имени-отчеству и назвали... Иуда Алексеевич! Помните? Не отказывайте мне, Полина Ивановна... Полюбите меня!
Полина – Иуда Алексеевич, тебя уже и так Бог любит... Любит и жалеет... Только ты этому не веришь... А ты поверь! Ты помирись с собой. Впусти Его в своё сердце, сразу жить легче станет... А я другого люблю. Другого! Я не смогу... Не смогу.
Иуда заплакал, поднялся с колен...
Иуда – Бог-то Бог да будь сам не плох... Как-то он меня не так любит, по-особенному, наперекосяк... не как других. Даже обидно. Обманул я вас, Поленька... Обманул! Мне такие слова никогда в жизни не придумать... Не дано! Мне другое дано, отчего кровь в жилах стынет. Пушкин это! Пушкин какой-то написал... Я хотел сам было сочинить вам, но у меня только с матерками получается хорошо... Полюшка!
Полина – Что? Что ж ты так кричишь, Иуда Алексеевич?
Иуда – А мне так легче... Имя ваше произнесу и, словно грех с души моей снимается. Камнем скатывается... Сколько раз имя ваше произнесу, столько грехов с меня и снимается... Мне и хорошо. Знаю я, Полина Ивановна, кого вы любите... Знаю! Эх! Сдохнуть легче...
Иуда уходит...
Полина – Господи... Вот уж никогда бы о ком не подумала. И вправду говорят, душа человеческая – потёмки... Второй раз за день сватают. В другой раз сама бы посмеялась над этим... Уходил, так весь лицом почернел... Да разве ж я в чём виновата? Мне самой впору заплакать...
Раздаётся громкий самоуверенный голос за кулисами, зовущий Лаптева, и появляется Кирилл Сергеевич Титов...
Титов – Ба-ба-ба... Это ещё что за небесное создание! Хороша, хороша... Кто ты, прелестная пейзанка? Почему я тебя раньше здесь не видел?
Полина – Раньше меня здесь не было.
Титов – Да уж это верно, я бы непременно заметил... Непременно! И как зовут этот прелестный цветочек аленький?
Полина – Да вот-то это на что?
Полина хочет уйти, но Титов преграждает ей дорогу...
Титов – Стой! Куда ты? Останься... Стало быть есть на что, коли спрашиваю... Чего ты меня так дичишься? Неужели я такой страшный... Я тебя не съем... Всю! Кое-что и для других оставлю...
Полина – Отойдите! Мне надо идти работать...
Титов – Отойдите?! Что за тон?! Фи... Милочка, я очень не люблю, когда со мною разговаривают так неуважительно... Ты что ж думаешь, раз ты такая смазливая на личико, тебе всё можно? Ты вообще-то знаешь, кто я такой?
Полина – Нет! Но я знаю, что в чужом доме так себя не ведут.
Титов – Кто бы мог подумать! Она учить меня вздумала, как я должен себя вести! Что ж... Придётся мне научить тебя, голубушка, правилам хорошего тона! Чтобы ты знала на будущее, девка, как вести себя с благородными господами!
Титов хватает её, пытается обнять и поцеловать, но Полина извернувшись кусает его за руку... На его вопль появляется Лаптев...
Лаптев – Титов?! Ты что тут делаешь?!
Титов – Что я делаю?! Ты лучше спроси у своей девки, что она делает?! Она меня укусила!!!
Полина – Не будете руки свои распускать!
Лаптев – Полина, выйди...
Полина уходит... Появляется Симон.
Титов – Она мне руку прокусила... Почти до крови... Я ведь могу от этого умереть! Кузьма Игнатьевич, ты где таких дикарок находишь? Вот и зайди к тебе в дом – на части разорвут!
Лаптев – Это потому, Титов, что ты мой дом с публичным спутал.
Симон – Вы, Кирилла Сергеевич, одни в чужие дома не заходите... Или лучше берите с собой сразу судебного пристава, урядника и двух полицейских! На всякий случай...
Титов – Очень остроумно!
Симон – Зато никто не укусит.
Лаптев – Иди, Симон... Да помни, сегодня мне нужен Сысой Первенцев. Я знаю, он в Вятке. Разыщи его... Дело у меня к нему есть...
Симон – Помню, помню, Кузьма Игнатьевич! Будьте здоровы, Кирилла Сергеевич... Вы к фершалу-то зайдите! Непременно к фершалу... с рукой-то вашей. А то, как бы чего не вышло...
Симон уходит...
Титов – Балаболка...
Лаптев – Ты, Кирилла Сергеевич, чего на домработниц-то кидаешься? Несолидно в твоём-то положении... депутат городской думы, почётный член, уважаемый человек! Ты нравственный пример должен подавать горожанам, а не развратничать...
Титов – Нравственный подаю... Я очень много трачу своих денег на благотворительность! Это все знают...
Лаптев – На проституток, Кирилла Сергеевич, ты тратишь больше... Это тоже все знают. Чего ты на меня так смотришь? На Владимировской у Воробьихи тебя каждую пятницу видят. Инспектируешь дома терпимости?
Титов – Ну, был там пару раз... Что ж теперь всё время об этом вспоминать? Слушай, Кузьма Игнатьич, чего я к тебе пришёл-то...
Лаптев – Точно ко мне или к домработнице моей?
Титов – Ну, хватит! Ну, сколько можно... Я что хочу тебе сказать, что... Ну, короче у моего сына возникла маленькая, как бы это сказать... неприятность...
Лаптев – Да? Я слышал он получил подряд на ремонт Большехлыновской улицы... Сбежал с казёнными деньгами?
Титов – Очень смешно! Никуда он не сбежал... Здесь он! В Вятке... Он просто... Ну, в общем, мальчик влюбился... в женщину, которая очень любит бриллианты...
Лаптев - Сильнее, чем твоего сына?
Титов – Я ему говорил об этом...
Лаптев – Но он тебе не поверил...
Титов – Так вот... Как бы это сказать...
Лаптев – Можешь не продолжать... Ясно, как день. Бриллианты у него все закончились, зато в наличии были казённые деньги. Так?
Титов – Не так! Кузьма Игнатьевич, я знаю ты в хороших отношениях с членом прокурорского надзора Приткером... В его ведении казённые и уголовные дела...
Лаптев – С Приткером никаких дел вести не буду! Потому что он подлец! Форменный подлец! Он мне десять тысяч в карты проиграл и так до сих пор и не отдал... Карточный долг – это святое! Был бы я дворянин – на дуэль бы его вызвал! А так придётся просто морду ему набить... В подворотне... Неблагородно как-то.
Титов – Кузьма Игнатьич, дорогой мой! Какое совпадение! Десять тысяч! Ты представляешь, эта девица выпросила-таки бриллиантов на десять тысяч! Ни больше ни меньше! Это просто чудо какое-то!
Лаптев – А ты чему радуешься-то, Кирилла Сергеевич? Что тут чудесного? Десять тысяч-то своих или казённых?
Титов – Казённых...
Лаптев – Ну и дурак твой сын.
Титов – Да это не сын... Это я ей бриллианты купил.
Лаптев – Ты?!
Титов – Я...
Лаптев – Я чего-то не понимаю... То есть, ты хотел помочь сыну и растратил казённые деньги, которые висят на нём, на бриллианты для его любовницы. Так?
Титов – Так. Ну, то есть, не совсем так... Она теперь не с ним. Эта женщина...
Лаптев – Не с ним... А с кем?
Титов – Со мной.
Лаптев – Ха-ха-ха... Что ж ты делаешь, Титов! Купил за бриллианты любовницу собственного сына... Какой же ты всё-таки бессердечный. Фу! Отцы так не поступают... Ну, и что ты от меня-то хочешь?
Титов – Немногого... Приткер дал тебе расписку, что должен десять тысяч?
Лаптев – Дал...
Титов – На твоё имя расписка?
Лаптев – На предъявителя... Я ему сразу об этом сказал, мол, это моё непременное условие. Проиграешь – кому захочу, тому эту расписку и отдам!
Титов – Отдай её мне!
Лаптев – Здрасьте!
Титов – Да не задаром! Я тебе, Кузьма Игнатьич, за эту расписку промыслы свои рыболовные на Вятке отдам на три года! В пять раз больше заработаешь... В десять! Иначе сына на расправу потащат за растрату... По судам затаскают. А у меня всё ж таки, какая-никак, а фамилия. У Приткера на меня давно уже зуб вырос, а так я его, как пескаря на крючке буду держать за этот карточный долг! Ну так что, по рукам?
Заходит Иуда.
Иуда – Ваше сиятельство, извольте три рубля дать... Тройку вятскую перековать бы надо... Ежели вы в Кострому послезавтра ехать собираетесь, можем не доехать. Коренник уже захромал...
Лаптев – Погоди-ка, Иудушка, погоди... Тут деньгами большими запахло! Ни один купец против такой выгоды не пройдёт... Рыбные промыслы на три года... А что?! Да чёрт с ним с этим Приткером! Я согласный, Кирилла Сергеевич... Согласный! Так и быть! По рукам!
Лаптев и Титов бьют по рукам. Кирилл Сергеевич вскрикивает от боли...
Титов – А-а... Вот чёртова девка! Больно как руку-то... Как собака зубами в неё вцепилась!
Лаптев – А Полина она у меня такая! За себя постоять умеет. А ты как хотел? Я с тобой, Титов, ещё рассчитаюсь за неё! Припомню... Тут тебе не дом терпимости... Я за распиской!
Лаптев уходит.
Титов – Это не ты мне припомнишь, это я ей припомню... Мы это ещё посмотрим, что она умеет! В ногах у меня валяться будет! Прощение вымаливать... И не таких перевоспитывали. Недотрога какая нашлась... Чего смотришь, как баран на новые ворота? Не видел, что ли меня ни разу?
Иуда – Почему не видел, видел...
Титов – А раз видел, так и нечего зенки свои на меня пялить!
Иуда - А позвольте у вас узнать, барин, много ли вы девок за свою жизнь попортили?
Титов – Чего?!
Иуда – Я говорю, много ли девок, барин, от похоти от твоей пострадало?
Титов – Ты в своём уме, дурак?! Мне такое говорить?! Да я тебя, Иуда, за такие слова...
Иуда одним прыжком оказывается возле Титова и хватает его за горло. Тот может только хрипеть...
Иуда – Что ты меня? Что ты меня?! Это я тебе сейчас кадык твой поганый вырву и в рот тебе его засуну! В самую глотку! Я! Сдохнешь у меня, падаль... Не побоюсь грех на душу взять. Ну, рассказывай, гнида, за что она тебя укусила? Ручки поди твои барские зачесались? А? Распустить захотел, так? Молодую да красивую захотел, старый пёс, так? Чего молчишь? Говори, до трёх считаю! Домогался её?!
Титов – На помощь... Люди! На пом... Домогался... Не убивай... Сто тысяч дам... Двести!
Иуда – Да твоя жизнь и пятиалтынного не стоит...
Титов – Пощади...
Иуда – Ну нет... Шалишь, брат. Щадить я тебя не буду... Не за что. А мне сейчас, что жить, что умереть – всё едино! Прощайся с белым светом...
Титов – А-а-а-а-а...
Появляется Полина...
Полина – Иуда!!! Иуда Алексеевич... Ты что делаешь?! Отпусти его! Отпусти! Пожалуйста, не надо... Не делай ему ничего! Слышишь, я прошу тебя, отпусти! Христом Богом прошу!
Иуда – Христом Богом говоришь? А если я в Бога не верю...
Полина – Он в тебя верит! Верит! Отпусти его...
Иуда – Отпусти... Выйдешь за меня – отпущу! Вот моё условие... Что молчишь? Жалко его стало? А вот он тебя жалеть не собирается... Такое тут про тебя наговорил! Так что в твоих руках его жизнь, не в моих! Выбирай!
Полина – Убьёшь его, Бог тебя потом судить будет... А я сейчас! Так и знай!
Иуда – Эх, Поленька... Всех-то вам жалко. А ведь есть такие, которых жалеть нельзя! Вот как этого... Чтобы сами не мучились и других не мучили. Придавить, как клопа вонючего. Как вошь паршивую! Ладно... Живи, паскуда... Повезло тебе! Ей спасибо скажешь. А я потом проверю...
Голос Лаптева (из-за кулис) – Кирилла Сергеевич, а может на пять лет договоримся?
Иуда быстро уходит. Появляется Лаптев...
Лаптев – Мне трёх лет мало! Мне размах нужен... Масштаб! Перспектива... Да пошутил я! А то, смотрю, тебя всего аж перекосило. Нельзя быть таким жадным, Титов... Бог накажет... Или ещё кто. Вот тебе расписка. А теперь свою мне давай на рыбный промысел. Заготовил поди уже заранее?
Титов молча достаёт расписку и отдаёт Лаптеву...
Лаптев – С тобой что, Кирилла Сергеевич? Дар речи от радости потерял?
Титов что-то мычит и быстро уходит...
- Вот человек... А где Иуда? Я ему три рубля принёс...
Полина – Куда-то ушёл...
Лаптев – Вижу, что ушёл... Ладно, потом отдам. Что-то случилось, Поля? У тебя глаза какие-то странные...
Полина – Ничего не случилось, Кузьма Игнатьевич...
Лаптев – А то что хряку этому отпор дала, так это ты молодец! Я с него за тебя ещё спрошу...
Полина – Не надо... Я его укусила!
Лаптев – Да, верно... Я забыл. Теперь он будет обходить тебя за версту...
Полина - Что прикажете на обед вам приготовить?
Лаптев – Что приготовить? А что хочешь, Полина, то и готовь... Я всё съем. Как крокодил...
Полина – Не слушайте вы их всех, Кузьма Игнатьевич... Недостойны они вас. Вы сильный... и добрый...
Лаптев – Я сильный да один!  А они слабые, да зато их много... Гиены-то кучей и со львом справятся. И никакой Дарвин ему не поможет... Так-то вот. А ты знаешь, Поленька, что мне моя матушка нынче посоветовала? Ни за что не догадаешься... Сказать?
Полина – Не надо...
Лаптев – Она, когда уходила сказала мне, - лучше бы ты на ней женился! Это она тебя имела в виду, Поля... Матушка моя редко в людях ошибается... Ну, кроме меня. И мне слова её в душу вдруг запали... Сам даже не ожидал такого. А может, и впрямь лучше было бы? Может, поторопился я? А, Поленька? Может... А ты пошла бы за меня?
Полина (чуть слышно, через паузу) – Пошла...
Неожиданно появляется Прасковья Антоновна...
Прасковья – А вот и я! А вот и вы... Вдвоём! А я, Кузенька, тоже не одна! Со мною Пётр Сильвестрович... Представь себе, стихи мне свои целый час читал. Аж надоел... Ну, где вы там застряли, Чароидов?
Появляется Чароидов...
Чароидов – Здесь я, Прасковья Антоновна... Здесь! Здравствуйте, дорогой, Кузьма Игнатьевич! Как почивать изволили? А я вот, совершенно случайно, спонтанно, можно сказать, встретил в Загородном саду вашу вторую половинку и сам, подлец, в гости к вам напросился... Ну, не мерзавец ли?
Лаптев – Тебе видней...
Прасковья – Какие у тебя, однако, Поленька, щёчки алые! Разрумянилась вся, как невеста на выданье...
Чароидов – Уделите мне кусочек вашего драгоценного времени, Кузьма Игнатьевич? Вопрос у меня к вам архиважный!
Прасковья – Поленька, шампанского принеси бутылку... «Моэт и Шандон»! Запомнила? «Моэт и Шандон»!
Полина – Запомнила...
Прасковья – Повтори! Ну? Я жду...
Полина – «Моэт и...
Прасковья - Ну-ну, я шучу, Поленька... Да смотри не перепутай с каким-нибудь квасом... Или рассолом... Это тебе не монастырь! А то гляди, с нами-то и согрешишь, не заметишь, как...
Полина быстро уходит...
Лаптев – Для тебя, Кутищев, у меня только три минуты... Деньги за карточный долг я сейчас тебе принесу.
Лаптев уходит. Прасковья Антоновна вольно раскинулась на диване...
Прасковья – День какой сегодня долгий... Никак не закончится. Или это только мне так кажется... Сядьте со мной рядом, Пётр Сильвестрович... Что вы сидите, будто кол проглотили? Такой неприступный... Ну же! Будьте паинькой...
Чароидов – Это зачем?
Прасковья – Ну, не знаю... Хочу! Ведь есть же у меня свои желания... Или вы что же, боитесь моего мужа? Да он настолько занят самим собой и своими делами, что на меня у него просто не хватает времени... К тому же, насколько я его знаю, он не ревнивец. Во всяком случае, он ни разу не проявил себя в образе Отелло... Это даже смешно! В отличие от вас... Я знаю, вы меня немножко ревнуете! Да, Пётр Сильвестрович? Так вы сядете рядом со мною?
Чароидов – В данный момент, Прасковья Антоновна, я не считаю это для себя возможным...
Прасковья – Да? Странно... А вот неделю назад очень даже считали это возможным... И были настойчивы до неприличия. Или забыли?
Чароидов – Обстоятельства изменились...
Прасковья – Ах вот как... Обстоятельства. Понимаю... У вас какое-то дело к моему мужу. Потому и за мной увязались... Но я вам не обстоятельства! И я не хочу меняться! Слышите? Вам понятно?!
Чароидов – Это всё только риторика...
Прасковья - Вот как вы заговорили. Интересный вы человек... Что ж... Ладно. А сказать вам, Пётр Сильвестрович, кто вы? Не для меня лично, а вообще...
Чароидов – Скажите, несравненная... Мне любопытно.
Прасковья – Нет. Лучше промолчу... А то загордитесь ещё...
Чароидов – Ну что вы, Прасковья Антоновна. Мне это чувство незнакомо... Все знают я гораздо выше его!
Прасковья – Ну, если вы так настаиваете... Вы, Пётр Сильвестрович, трус! Причём вид редко пакостливого труса! Мелкого и гадкого... Таких, как вы надо топить! Безо всякой жалости. Камень на шею и в воду, пока пузыри не пойдут... А сама не ангел, но вы просто омерзительны... Это вам за моего мужа! И за крокодилов!
Чароидов – Однако, что это за странные фантазии у вас, Прасковья Антоновна? Откуда такая кровожадность? Вам волю дай, эдак вы с меня ещё и скальп снимите? В вас сейчас говорит неудовлетворённая женщина! Это часто случается... Но при чём здесь я? Ну, позволил я себе некоторую вольность в отношениях с вами, так почему же из-за этого делать меня теперь каким-то чудовищем? Если хотите знать, всё это вполне нормально в нашем современном обществе...
Прасковья – Да. Это нормально... Вы правы. Ненормально только то, что я в это поверила...
Появляется Полина. Держит поднос с бутылкой шампанского и бокалом...
Полина – Ваше шампанское...
Прасковья – Спасибо, Поленька... О, «Моэт и Шандон»! Не перепутала... Ступай.
Полина уходит...
- Пётр Сильвестрович, последнее о чём я вас попрошу – откройте эту бутылку... Хотя бы здесь проявите себя, как мужчина... Хотя, нет. Вы и этого недостойны...
Прасковья Антоновна уходит вместе с бутылкой. Появляется Лаптев...
Лаптев – Вот твои пятьсот рублей...
Чароидов – Двадцать пять из них я сегодня же отдам на благотворительность...
Лаптев – Дивно... У меня мало времени, Кутищев.
Чароидов – Кузьма Игнатьевич, поймите, я буду вам нужен... Я буду очень вам нужен! Вы не пожалеете! Только выслушайте! Если хотите знать...
Лаптев – Не хочу.
Чароидов – Это ваше право... Но я вам совершенно искренне скажу, что я категорически не согласен с тем, что мне приходится писать в этой газете! В этой газетёнке! Эта работа меня унижает! Меня заставляют это делать... Я много раз говорил господину Попову, что недопустимо печатать материалы наполовину соответствующие действительности! Мало того, меня часто заставляли писать заведомую ложь... Вы даже не представляете, Кузьма Игнатьевич, каких нравственных страданий стоило мне находиться внутри этого, с позволения сказать, коллектива и как мучилось моё достоинство всякий раз, когда я расписывался в ведомости, чтобы получить эти неправые деньги... Но надо как-то жить! Я всего лишь маленький человек, зарабатывающий свои крохи тяжёлым интеллектуальным трудом...
Лаптев – И к чему ты мне всё это говоришь, Кутищев? Я должен тебя пожалеть?
Чароидов – Нет, нет! Что вы... Этого мне не надо! У меня есть своя гордость... Пусть это гордость маленького человека, но она выстрадана мною! Просто я слышал, по городу уже ходят слухи, что вы, Кузьма Игнатьевич, покупаете газету «Вятская речь» ... И правильно делаете! Давно пора! Вот я и подумал, что должен как-то реабилитировать себя, объясниться перед вами... Потому что, скорее всего, имя моё гнусно оболгут и навешают на него разного рода инсинуации! И первым, это сделает, конечно, главный редактор, чтобы снять с себя всякую ответственность за всё то, что он публиковал под моим именем! И поэтому я, как только узнал эту новость, пришёл к нему в кабинет и высказал ему всё, что я о нём думаю! Я его не пощадил! Я его просто уничтожил, как личность... Я камня на камне от него не оставил! Так что теперь совесть моя чиста... Вы меня понимаете? Что вы молчите?
Лаптев – Я должен тебе что-то сказать?
Чароидов – Ну... Вы мне ничего не должны, но... Мне нужно подтверждение, что мы союзники... Что мы в одной лодке. Мне надо понимать, что...
Лаптев – Что?
Чароидов – Что вы, Кузьма Игнатьевич, покупаете газету «Вятская речь»!
Лаптев – Зачем?
Чароидов – То есть, как зачем? Как зачем?! Вы покупаете эту чёртову газету или нет?!?!
Лаптев – Нет.
Чароидов валится на стул, рука на сердце...
Чароидов – Убил! Умираю...
Лаптев – Только не у меня дома!
Чароидов – Воздуха...
Лаптев – Хватит ломать комедию, Кутищев... Умирает он. Не верю!
Чароидов – Воды...
Лаптев – Обойдёшься.
Чароидов – Убийца...
Лаптев – Таких, как ты не жалко.
Неожиданно Чароидов выпрямляется на стуле, садится вальяжно, закинув ногу на ногу...
Чароидов – Ладно... Переиграли вы меня, Кузьма Игнатьевич... Как мальчишку переиграли. Браво! Ваша взяла... Я немного поторопился. Работу я, конечно, потерял из-за вас, но в долгу не остался... Не остался! Судите сами. Ну что значит факт моего увольнения? Даже в масштабах нашей Вятки. Так, мелочь... Поговорили и забыли через три дня. А вот то, что я писал про вас в этой, с позволения сказать, газете – это игра в долгую! Если не навсегда... Потому что люди верят всему, что пишут в газетах. Это необъяснимый закон человеческой природы! Нонсенс! Пройдёт много лет, нас с вами уже не будет, но благодарные потомки по-прежнему будут верить, благодаря мне, Петру Сильвестровичу Чароидову, что 2-ой гильдии купец Кузьма Лаптев сумасброд, самодур и недалёкий человек! Что он выписывает крокодилов из Африки и ставит памятники самому себе в центре Вятки! Что он...
Лаптев – Пошёл вон из моего дома.
Чароидов – Так грубо... А может, займёте тыщи полторы на первичные расходы безработному?
Лаптев – Иуда! Тащи сюда ружьё!
Чароидов – Значит, не займёте... Тогда, может, в карты? Нет? Ладно... И кстати, Кузьма Игнатьевич, обратите внимание на вашу супругу. Из дружеских соображений советую... Прасковья Антоновна слишком много пьёт...
Лаптев делает движение к Чароидову, тот быстро уходит. Лаптев неподвижно стоит, затем садится за стол, прижимает кулаки к голове. Забегает Иуда с ружьём…
Иуда – Где он?!
Лаптев – Нигде. Уже нигде... Убери ружьё.
Иуда – Слушаюсь, ваша светлость...
Лаптев (долго смотрит на него) – А ты не так глуп, как хочешь казаться, Иуда... Алексеевич. Нет, нет, да и прорвётся из тебя... Что, так ненавидишь всех богатых? Светлость, высокоблагородие, сиятельство... И всё с какой-то издёвкой... Ещё скажи Величество! Ну, ладно... Уберёшь ты всех богатых, убьёшь их, в океане всех утопишь, а кто останется? Кто?! Одни бедные? Это, по-твоему, хорошо?
Иуда – Это справедливо...
Лаптев – Дурак! Какой же ты дурак, Иуда Алексеевич! Никакой справедливости нет! И никогда не было. Её просто в природе нет... Не существует! Зато есть люди... Разные люди. И с разными головами – умными и глупыми. Так вот умные головы всегда будут жить лучше, чем глупые... Лучше, благополучнее и богаче! И это нормально! Это закон жизни! И ничего ты с этим, Иуда Алексеевич, не сделаешь, как бы ни пытался... Начитался хреновых большевиков... Это они придумали про какую-то справедливость! Полину позови! Ну, чего стоишь столбом? Иди, зови, говорю!
Иуда – Слушаюсь... Можно мне вас, Кузьма Игнатьевич, попросить об одном...
Лаптев – Ну, что ещё?
Иуда – Пожалуйста, Полину Ивановну, не обижайте... Ни словом, ни делом! Она за всех за нас страдалица... Поклянитесь мне Христом Богом, что любить её будете пуще жизни своей!
Лаптев – Ты, Иуда, совсем спятил?! Ты это что такое говоришь? Ты-то тут причём?! Ружьё от меня убери!
Иуда – Она вас сильно любит... Она сама этого не скажет. А я знаю... Знаю! Любит!
Иуда уходит.
Лаптев – Ещё один советчик... Все всё знают – кто кого любит, кто кого ненавидит, кому на ком жениться! Один я в неведение...
 Появляется Полина...
Лаптев – Поленька... Что там Прасковья Антоновна делает?
Полина – Не знаю... В комнате своей заперлась...
Лаптев – Ты ей шампанского принесла?
Полина – Принесла...
Лаптев – И утром приносила?
Полина – И утром...
Лаптев - Значит, пьёт... Что человеку не хватает? Ведь всё есть – муж, дети, достаток... Не понимаю. Хотя, наверное, понимаю... Во мне причина. Так уж получилось... Тяжело мне что-то на душе, Поленька... Такое чувство, будто я чужою жизнью живу. А мою кто-то украл... Ни к чему сердце не лежит... Что ни сделаю, всё против меня оборачивается. Тошно мне, Поленька...
Полина – Нет, нет, нет! Не говорите мне ничего, Кузьма Игнатьевич! Я не должна всё это слушать... Не должна! Нехорошо это, Кузьма Игнатьевич! Я и так уже согрешила... Такое вам сказала! Не будет мне теперь прощения... Вы же венчаные! Уйду я... Завтра же уйду!
Лаптев – Погоди, Поленька! Постой... А что ты такого сказала? Ничего такого и не сказала... Да за меня многие бы пошли! За деньги мои пошли, за положение моё, за ещё чёрт знает что пошли бы... Я от тебя ничего не требую, мне от тебя ничего не надо. Ну, почти ничего... Побудь со мною! Хоть немного... Когда ты рядом мне спокойнее делается. Я и раньше это чувствовал, да не догадывался, почему так... А сегодня мать мне будто глаза раскрыла... В самую душу мою заглянула... Я тебя никуда теперь от себя не отпущу!
Полина – Что ж вы со мною делаете, Кузьма Игнатьевич... Не надо! Пожалейте вы меня! Неправильно это... Не пожалеете, вот вам крест, только до реки добегу – сразу утоплюсь...
Появляется Прасковья Антоновна. Пьяна...
Прасковья – А-а-а... Вот они! Вдвоём... Вместе! Славно... Как славно! Хорошо ведь, Поленька, когда вдвоём? А? И никого больше не надо... Только ты и он! И сердечко так сладко, так сладко бьётся, так и хочет из груди выпорхнуть... И ведь не удержишь сердце-то своё! Как же я тебе завидую, Поленька...
Лаптев – Иди к себе, Прасковья... Не позорь себя...
Прасковья – Я ведь тоже, Поленька, всего этого хотела... И чтобы вместе, и чтобы вдвоём! И чтобы сердечко также сладко билось, как у тебя... Я хотела, чтобы мне все завидовали! А в жизни получилось наоборот... Я другим завидую. Ты знаешь, Поленька, а я несчастливая... Как-то шла по улице, а мне навстречу цыганка старая идёт. Остановилась, глянула на меня и говорит – несчастливая ты... А я шла и улыбалась, мне петь хотелось, так мне было хорошо тогда! А она мне – несчастливая ты... Я её тогда убить хотела! Так мне обидно от этого стало...
Лаптев – Прасковья, пожалуйста, не надо...
Прасковья – Кто это решил, кому счастливой быть, а кому слёзы всю жизнь проливать? Кто?!
Полина – Прасковья Антоновна, вам меня не в чем упрекнуть...
Прасковья - А ты, Поленька, говорила, что не знаешь, как монахини грешат! Да вот же, так они и грешат! А ты другая... Ты другая! Они, монахини-то дуры в открытую это делают, потому что по-другому не умеют, а ты нет... Ты это делаешь не так, иначе. Вползёшь тихонечко в чужой дом, как змея подколодная, да и свернёшься клубочком на груди над сердцем, прямо возле шеи...
Лаптев – Замолчи, Прасковья! Ты пьяна!
Прасковья – И лежишь там до поры до времени на чужом сердце-то. А когда пора эта наступит, тут ты вокруг горла-то обовьёшься и немножко-то и придушишь, а потом всё сильнее, сильнее! Пока не убьёшь...
Лаптев – Не слушай её, Полина... Пьяный бред! Ни слова правды... Пойдём, Параня, в кровать! Проспишься там...
Прасковья – Нет, Кузя... Вдвоём в одну кровать с мертвецом не ложатся! Вы-то оба живые, а я давно мёртвая... Мёртвая! Мёртвая! Мё-ё-ёртва-а-а-я-я!!!
Лаптев поднимает Прасковью на руки и уносит... Полина садится на стул, по лицу текут слёзы. Иуда смотрит на неё из других дверей… Полина решительно встаёт...
Полина – Не могу я так... Не могу! Уйду!
Полина убегает. Появляется Иуда, на лице злая улыбка... Забегает Лаптев.
Лаптев – Полина! Где она, Иуда?! Ты видел её?!
Иуда – Только зашёл... Не было здесь никого.
Лаптев – Уйдёт ведь она... Непременно уйдёт! Да так уйдёт, что не увижу её больше... Как же её удержать-то?!
Голос Прасковьи – Выпусти меня отсюда! Открой двери, мерзавец! Открой двери!
Лаптев - Нет, нет, нет... Далеко уйти она не могла... Иуда! Найди её... Полину найди! Как найдёшь, скажи ей... Нет, ничего ей не говори! Просто узнай, как она! Что делать собирается... Ты понял?!
Голос Прасковьи – Открой двери! Ради всего святого, Кузя... Пожалей меня... пожалуйста... Ради наших детей...
Лаптев – Найдёшь?!
Иуда – Найду... Сдохну, а найду...
Иуда уходит.
Лаптев – Ну, что, Кузьма Игнатьевич, как дальше жить-то собираешься? Как в глаза себе будешь смотреть? Легко жить-то не получается... Где-нибудь, да и поскользнёшься, согрешишь... Вот теперь злые языки на мне отыграются... И возразить-то нечем будет. Параня раньше меня всё поняла... А может и промолчит она, не расскажет, не узнает никто... Да разве ж такое скроешь! Сам себя выдам, не удержусь... Я ж теперь на неё смотреть по-другому буду... Не так, как прежде. И никакие деньги от этого не спасут, не помогут. Потому что душе деньги не нужны. Плевать ей на них! Ей не деньги нужны, ей другая душа требуется... Такая, чтобы вместе от зари и до зари, чтобы дышать друг другом и не надышаться! Чтобы... Эх, одна надежда - с Богом как-нибудь договориться... А не договорюсь, гореть мне вечно в аду. В муках корчиться... А всё равно не отступлюсь!
Лаптев уходит... Появляется Полина. Садится...
Полина – Бабка мне нагадала в прошлом году, что полюблю женатого... Да так полюблю, что умереть легче, чем разлюбить. И что судьба это моя... Я тогда не поверила ей, только посмеялась... Видать, зря. Хотела сейчас уйти – не могу. И здесь быть не могу... Не знаю, что делать... Вырвать его из сердца не получается. Сил нету... Как представлю это, в глазах темнеет... Полюбить-то я его полюбила, а вот, что дальше из всего этого получиться... Бабка про то ничего мне не сказала. И спросить-то не у кого... Глупости говорю! И спрашивать ни у кого не нужно, сердце само подскажет...
Заходит Лаптев...
Лаптев – Ты?! Не ушла?! Осталась... Поленька!
Полина – Я, Кузьма Игнатьевич, только на одну неделю у вас останусь... Вы не думайте! Доработаю этот месяц и всё. Мне деньги нужны, чтобы уехать. В Кострому подамся... Тётка у меня там живёт. У неё и остановлюсь... Близко так ко мне не подходите!
Лаптев – Не буду! В Кострому... Ладно. Пусть будет Кострома... Хороший город... У меня там дел особых раньше не было, а теперь магазин там свой открою. Двухэтажный...
Полина – Из-за меня?
Лаптев – Ну вот ещё! Стану я из-за какой-то там нервной девицы расходы такие нести! Я свои денежки считать умею. Хотя про меня в городе говорят обратное...
Полина – Через три дня от вас уеду! И деньги мне ваши не нужны! У меня у самой есть на что до Костромы доехать...
Лаптев – Экая ты, Поленька, горячая... Огонь! Обжечься можно... Да уж и обжёгся. Даже не предполагал, что ты такая.
Полина – Какая есть... Некогда мне!
Полина уходит...
Лаптев – Ох, нелегко тебе придётся, брат Кузьма... Из огня да в полымя. На роду, видать, у меня написано, что женщины из меня верёвки вить будут...  Люблю характерных! Что там с Прасковьей-то? Успокоилась... спит поди...
 Лаптев уходит. Появляется Полина. Демонстративно не глядит…
Полина – Кузьма Игнатьевич, к вам посетители. Ой! А где он?
Появляются Иван Никодимович Лизин (Купидонов) и его жена Ирина Фоминична. Одеты бедно... У Лизина на голове явно парик и тёмные очки...
- Побудьте здесь... Я сейчас его приведу.
Полина уходит. Через некоторое время появляется Лаптев, смотрит на посетителей с немым вопросом...
Лизин – Здравствуйте, Кузьма Игнатьевич... Мы с вами не знакомы и, так сказать, без приглашения... На свой страх и риск. Но так уж вышло... Простите! Позвольте представиться – коллежский регистратор Иван Никодимович Лизин. А это жена моя – Ирина Фоминична...
Лизина – Здравствуйте...
Лизина тут же начинает тихонько подвывать, утирая глаза платочком...
Лизин – Перестань, Ирина... Стыдно перед посторонним!
Лаптев – Чем обязан?
Лизин – Мы, собственно, в Вятке совсем недавно... Приехали из Кинешмы. Я прохожу чиновником по акцизному ведомству. Столоначальник у меня господин Распекин... Может, слыхали?
Лаптев – В первый раз слышу...
Лизин – Да и немного потеряли... Так себе человечек... Хотя все мы не без греха, конечно...
Лизина – Иван Никодимыч, ты по делу, по делу-то говори!
Лизин – Помогите нам, Кузьма Игнатьевич! Помогите!!! Ежели вы не поможете, то хоть сейчас в петлю головой!
Лизина – Одна надежда на вас...
Лаптев – Денег пришли просить?
Лизин – Не просить... Умолять!
Лаптев – Я просто так никому денег не даю... Это мой принцип.
Лизин – Я и сам их просто так не возьму! Только исключительно чудовищные обстоятельства жизни привели нас сюда. Перед вами, Кузьма Игнатьевич, стыдно сказать, человек, предавший все свои идеалы, человек, погрязший в тяжелейшем пороке, человек, порушивший жизнь свою и своих близких... Простите, я не могу говорить...
Лаптев – В церковь сходить не пробовали?
Лизин – Одним словом, перед вами – игрок!
Лизина – Каких ещё Бог не видывал...
Лаптев – Во что играете?
Лизин – Исключительно в преферанс! Ибо только эту карточную игру признаю и считаю наиболее достойной из всех!
Лаптев – Та-а-к... И что... Как вас, простите?
Лизин – Иван Никодимович!
Лаптев – И что, Иван Никодимович, много проиграли?
Лизин – Стыдно сказать. Много...
Лизина – Пятьсот рублей...
Лаптев – М-да... Сочувствую. Если честно, картишки-то и моя слабость. Я как-то раз, как сейчас помню, три года тому назад пять тысяч в преферансе оставил... В Нижнем Новгороде на ярмарке... Шулер нам тогда попался, заказал при сменке десять без козырей, а в контракте оказался с комбинацией – туз, король и дама в четырёх мастях! Потом он закрывает пулю себе и всем остальным. Гору списывает до нуля и пишет на всех по тысяче вистов... Пять моих тысяч как не бывало! Злодей! Найду его, пристрелю, как собаку!
Лизин – Но казнить меня, Кузьма Игнатьевич, надо не за то, что я взял и деньги проиграл, а за то, что я, иезуит безжалостный, ничтоже сумняшеся, проиграл деньги на лечение дочери своей единственной...
Лизина – Три года откладывали... Отказывали себе во всём ради кровиночки нашей...
Лизин – Нет мне прощения за это... Взял тайком от собственной дочери! Знал ведь, что спущу всё до рубля, проиграюсь до носков... Что же это за величайшая гнусность! Чья чудовищно извращённая фантазия вложила человеку в голову преступную мысль стать богатым, разбогатеть за чей-то счёт, поставив на кон всё – имя, положение, честь и достоинство! Жизнь свою, наконец... Нет мне прощенья...
Лизина – Доченька...
Лаптев – Ну что ж... История печальная. Но поучительная... Даже не знаю, что вам посоветовать...
Лизина начала подвывать, хлюпая носом... Лизин схватился за сердце...
- Ну, ладно, так и быть... Чёрт знает, что! Дам я вам денег... Сколько вы отложили на лечение вашей дочери?
Лизин – Четыре сотни...
Лизина – Копеечку к копеечке складывали со слезами...
Лаптев – Деньги я дам, но расписку с вас возьму. Ежели узнаю, что деньги мои опять в карты проиграете, или ещё каким-то способом потратите в ущерб своей дочери, вернёте мне в два раза больше. Восемьсот рублей! Вот мои условия. Согласны?
Лизин – Подпишу! Любую бумагу подпишу!
Лизина – Любую...
Лаптев подходит к конторке, пишет...
Лаптев – А теперь вы, Иван Никодимович... Обязуюсь и так далее. Подпись свою потом поставьте и адрес свой впишите...
Лизин подходит к конторке, пишет... В это время заходят Симон и Сысой Антипович Первенцев. Увидев Первенцева, Лизин поворачивается к нему спиной, а жена его надвигает платок на самые глаза...
Симон – Кузьма Игнатьевич... Сысой Антипович Первенцев! Собственной, так сказать, персоной...
Лаптев – Здравствуй, Сысой Антипович! Здравствуй, дорогой... Как же я рад тебе! Сколько ж мы с тобой не виделись?
Сысой – Да почитай года три... Ежели с Нижегородской ярмарки считать.
Симон – Вы тогда, Кузьма Игнатьевич, малую серебряную медаль получили за свои полушубки!
Лаптев – Верно. В девятьсот втором году я там хороший барыш наварил... На всю Российскую империю имя моё прозвучало!
Сысой – Да и потратился ты немало... Вся труппу мою содержал. Тридцать пять человек! Спасибо тебе за это, Кузьма Игнатьевич, и поклон низкий...
Лаптев – Да... Кушать изволили господа артисты тогда хорошо!
Сысой – Да и пили неплохо... Чтой-то во рту у меня пересохло, Кузьма Игнатьевич... С самого утра мучаюсь.
Лаптев – Симон, скажи Полине, чтобы водки принесла! Самой лучшей!
Симон уходит...
Сысой – А я смотрю у тебя люди какие-то... Дела всё? Даже дома покою не дают?
Лаптев – Да нет дел особых. Бездельничаю... Почитать наши газеты вятские, так обо мне, кроме как о вредителе, скопидоме и враге рода человеческом ничего больше и не пишут... Привык я уже. И вот, чтобы исправиться, четыреста рублей сейчас отдам этим людям, которых в первый раз вижу.
Сысой – Это как?
Лаптев – А вот так... А ну, Иван Никодимович, расскажи хорошему человеку историю свою. Меня ты ею разжалобил... Может, и Сысой Антипович червонец в шапку тебе бросит...
Лизин – Второй раз не смогу... Не получится. Простите... Сил нету. Плакать начну опять... Тяжело на душе, невмоготу... Да и стыдно мне перед людьми... Вот расписка моя. Всё написал, как просили, великодушный вы человек...
Лаптев – Ну, как знаешь... Неволить не буду.
Лаптев берёт расписку, читает... Первенцев пристально смотрит на Лизина.
Лаптев – Ладно... Раз слово дал, надо его держать. Четыре сотни... На том свете зачтётся. Пойду принесу...
Сысой – А ну, погоди-ка, Кузьма Игнатьевич... Не спеши с денежками своими расставаться.
Лаптев – Что такое?
Сысой – Сейчас узнаешь... Как говоришь зовут страдальца этого?
Лаптев – Иван Никодимович... А что?
Сысой – А то, что обманывают тебя, Кузьма Игнатьевич... Разводят, как дурака.
Лаптев – Что?!
Появляется Симон...
Симон – Полина, говорит, водка на лимоннике закончилась... Может, «Вятскую особую»?
Лаптев – Тащи!
Симон уходит...
Сысой – Сказать тебе, как зовут этого Ивана Никодимыча? Да ты его сейчас сам узнаешь... Ох, народец... По-честному жить никак не хотят. Так и норовят объегорить... А после, мама не горюй. Паричок-то, мил человек, с головушки своей сыми... Сымай, сымай! И очёчки тоже...
Лаптев быстро подходит к Лизину, сдёргивает с его головы парик и очки...
Лаптев – Купидонов!!! Ты! Ах ты ж злодейская твоя рожа! Да как же у тебя борзоты хватило в дом ко мне придти?! Что удумал, мерзавец! Три года назад на пять тысяч в преферанс меня развёл, а сейчас, чёрт окаянный, четыреста рублей из меня чуть не вытянул! Симон! Симон!!!
Появляется Симон с бутылкой и тремя стаканами...
Симон – Здесь я...
Лаптеву – Тащи сюда ружьё! На стене в моём кабинете! Бегом!
Симон убегает. Лизина валится в ноги Лаптеву...
Купидонова – Смилуйтесь!
Лаптев – Молчи, баба!
Купидонова – Пощадите! Не губите нас! Говорила я ему, Аристархушка, не искушай судьбу, добром это не кончится! Не послушался, по-своему всё сделал! Не губите!
Симон приносит ружьё... Лаптев хватает его, целится в Купидонова...
Лаптев – Молись!
Купидонов – Сейчас... Только молитву вспомню.
Лаптев – Значит, налегке на тот свет отправишься!
Купидонова – Не убивайте его! Аристарх Ильич, скажи им...
Сысой – Стой, стой! Погоди, Кузьма Игнатьевич...Не горячись! Ты это... Опусти ружьё! Ты здесь самосуд устроишь, а нам как с этим прикажешь жить дальше? На нас же кровь эту и повесишь...
Лаптев – Я сам с повинной приду куда надо...
Сысой – Да не в этом дело! Мне в трагедиях разных смертей и без того хватает... У Шекспира вон, что ни пьеса, то гора трупов... Только это уже не пьеса! Ты из-за простого мошенника на собственной жизни крест поставить хочешь?
Купидонова – Не погубите...
Лаптев – Он простой мошенник!? Не-е-т! Это настоящий виртуоз! Какой актёр! Не тебе чета, Сысой Антипович! Ты на сцене королей Лиров всяких из себя выдуваешь, а этот в жизни практикуется! Да, Аристарх Ильич? Как он тут внутренности свои передо мной наизнанку выворачивал – каялся, рыдал, ругал себя последними словами, иезуитом себя называл... Дочь свою даже приплёл сюда! И всего-то ради четырёхсот рублей!? Не стыдно тебе за враньё, Купидонов?
Купидонов – Не стыдно...
Лаптев – Креста на тебе нет!
Купидонов – Есть. Вот он...
Лаптев – Уходи!
Купидонов – Нет...
Лаптев – Я сказал, убирайся!
Купидонов – Я расписку тебе написал! Держи слово своё, купец...
Лаптев – Ты-то здесь при чём?! Ты про дочь свою мне говорил! Я ей деньги обещал!
Купидонов – И повторяю... Четыреста рублей прошу на её лечение! Мне свою жизнь проклятую не жалко. Смерти не боюсь... Доченьку спасти помогите!
Лаптев – Так ты... Это всё правда, что ли?
Купидонова – Правда...
Лаптев – Ты же шулер, Купидонов! Тебе эти четыре сотни вытянуть в карты у человека, всё одно, что комара прихлопнуть...
Купидонов – Уже нет... Полгода назад играл по-крупному и попался. После этого мне на каждой руке по клейму поставили... Со мной теперь близко играть никто не сядет.
Сысой – Всю жизнь мечеными картами играл, Купидонов, а теперь сам меченым стал. Вот судьба злодейка! Привыкай... А ты что-нибудь ещё в жизни-то делать умеешь? А то давай ко мне... У меня как раз злодеев в труппе играть некому... Пойдёшь?
Лаптев – Покажи руки...
Купидонов показывает всем руки...
Симон – С такими руками больше не забалуешь...
Лаптев – Ладно, Аристарх Ильич, живи... Прощаю тебя. Слово своё сдержу...
Лаптев уходит, забрав с собою ружьё...
Сысой – А ну, господа хорошие, снимите уши со старой груши! Подите к нам, к разудалым кабанам! Мы вас всякому научим, как блохою стать могучей, как продать чертям жену за полтину за одну...
Сысой Антипович делает знаки Симону, чтобы он ему водки налил...
- Жена у меня, как смородина, куда не глянешь, везде уродина. Увязался за нею аптекарь, пекарь, повар и лекарь, а она, не будь балда, всем им – ни нет, ни да!
Сысой выпивает стакан водки...
- Стерлядь вятская, жена московская, тёща залихватская, душа кабацкая!
Сысой вытаскивает из кармана женский платок, надевает себе на голову. Поёт, приплясывает...
- У меня, красавицы, всё по дому ладится, просто заглядение, сказочный уют. Пол не мыт цветы засохли, тараканы с горя сдохли, в паутине потолок, вместо пудры шерсти клок. Глазки, как тарелочки, зубки, как у белочки – дерево, стекло, железо – всё перегрызут. Лоб чугунный, губки вишни, правда, вес немного лишний... Бородавка на носу, полюбуйтесь на красу!
- Наливай, Симон, всем по полной! Выпьем за раскаявшегося грешника Аристарха Ильича Купидонова! И таких мужиков женщины любят... А меня вот ни одна не полюбила. Говорили – слишком хорош...
Появляется Полина с подносом в руке. На нём закуска...
Полина – Кузьма Игнатьевич велел закуску принести...
Появляется Лаптев. На нём императорская тога, лавровый венок, на ногах сандалии. В руке держит стакан водки…
Лаптев – Ну что, православные... Крепка рука русская! Не только меч крепко держать умеет... Иди ко мне, Аристарх, чокнемся, выпьем по-человечески и забудем всё дурное! Вот тебе пять сотен, а расписку твою я рву! Негоже нам по европейским меркам счёты друг с другом сводить, мстить да за копейку удавиться! Ступай с миром...
Купидонов – Спасибо, Кузьма Игнатьевич... Храни тебя Бог! Сколько мне жить осталось, столько буду помнить доброту твою...
Купидонова – Спаситель...
Сысой – Ты над моими словами-то подумай, Аристарх...
Купидонов – Подумаю...
Уходят... Полина вслед за ними.
Сысой – Весело у тебя тут, Кузьма Игнатьевич... Персонажи такие, хоть сейчас в пьесу. А это ты кого сейчас изображаешь?
Лаптев – Себя... Но в образе императора Калигулы! Мне завтра выступать в городской думе... Соберутся самые состоятельные люди вятской губернии. 
Симон -  Будет губернатор...
Сысой – И ты в этом пойдёшь в думу?
Лаптев – Нет, конечно... Потому что, если это произойдёт, кое-кто из моих ближайших родственников поспешит объявить меня сумасшедшим и присвоит себе весь мой капитал... Разумеется, я этого не хочу. Хотя иногда меня так и подмывает надеть этот наряд и придти туда вместе со своим конём! И навести там порядок... И вот сейчас я это сделаю! Ну, или хотя бы попытаюсь... Сысой Антипович и ты, Симон, подыграйте мне... Мне надо высказать всё то, о чём я никогда не скажу вслух... Имейте в виду, я хорошо выучил свою роль! А вам придётся импровизировать...
Лаптев встаёт в величественную позу...
- Спектакль, на который ты меня пригласил, сенатор Сысориус...
Сысой – Я?!
Лаптев – А кто же ещё? Я думал, что не высижу его. Какое-то костюмированное дерьмо! Ты расхваливал мне его, но я откровенно умирал со скуки. Катулл исписался! Его любовная лирика перестала возбуждать и больше напоминает слюноотделение беззубой старухи!  Все эти греческие театры надо заменить одним римским амфитеатром и ежедневно давать гладиаторские бои! И чтобы не тратиться на еду львам и тиграм, раз в неделю выпускать на арену с десяток этих театральных бездарностей...
Симон - Очень актуально, император! Я думаю, Сенат единогласно проголосует за такое своевременное и выдающееся предложение...
Лаптев - Да плевать я хотел на Сенат! Сборище тупых недоумков! Я один стою целого Сената! Завтра же я велю им избрать в консулы своего коня! И никто не заметит разницы! Зато в Сенате появится, хотя бы одно заинтересованное лицо. По крайней мере, по части сельского хозяйства... Я - Плутон! Я - Юпитер! Я - Гай Юлий Цезарь Август Германик! Я бессмертен! Нет на свете бога, кроме меня!
Сысой – Да здравствует император! Слава! Слава! Слава!
Лаптев – Опять эта грубая лесть! Друзья мои, как я от неё устал! Изо дня в день, с утра до вечера одно и то же! Одно и то же! Люди просто невозможны... Как стадо! Ну, неужели так трудно понять, что во всём нужна мера, золотая середина... Даже боги устают от чрезмерных славословий. Вы портите меня, тупоголовые бараны! Продолжаем, продолжаем!
Сысой и Симон - Да здравствует император! Да здравствует император! Слава! Слава! Слава! Слава! Слава! Слава!
       Лаптев – Вы все ублюдки и скоты! И хотите вы только одного – моей смерти. Но предупреждаю, вам дорого будет стоить это удовольствие... Я – Юпитер! Я – Сатурн! Я – Марс... Кстати, вы все стали забывать слово «нельзя»! А это очень полезное слово – «нельзя». А у вас на все случаи жизни вместо – нельзя – всё можно! А всё можно только божественному императору. То есть...
       Симон – Тебе, великий Цезарь!
       Лаптев - Итак, уважаемый Сенат, закончилась эпоха тирании и беззакония, насилия и жестокости, травли и гонений! Отныне и навсегда главным и определяющим положением во внешней и внутренней политике Рима будут здравый смысл, уважительное отношение к своим гражданам и приоритет во всём, что касается национальных интересов империи... А вы готовьтесь к переменам – к расширению границ империи в Африке, в Малой Азии и на Балканах! А ещё - к переделу административного аппарата! Он стал тяжёл, неповоротлив и преступен. И, кстати, вам, господа сенаторы, придётся поделиться своей властью с вольноотпущенниками и с не римлянами! Извините, но империя нуждается в умных людях. Римское гражданство должны получить жители провинций! И самый жёсткий контроль над бюджетом и наместниками завоёванных земель... Я - Плутон! Я - Юпитер! Я - Гай Юлий Цезарь Август Германик! Я бессмертен! Нет на свете бога, кроме меня...
Внезапно раздаётся выстрел...
- Что это?!
Симон – Кто-то выстрелил из ружья!
Лаптев – О, Боже! Нет...
Бросается вон из комнаты, навстречу ему выходит Прасковья. В руке у неё ружьё...
- Ты?! Что ты сделала?! Говори! Ты стреляла в неё?! Ты в неё стреляла?! Что ты молчишь?!
Появляется Полина. Чуть позже Иуда...
Прасковья – Я уезжаю...
Лаптев – Куда?!
Прасковья - За границу... Прямо сейчас. Мне надо... Иуда, помоги собрать мне вещи. Поезд через три часа...
Прасковья Антоновна уходит. Иуда уходит за ней... Кузьма Игнатьевич тяжело опускается на стул. Сидит, закрыв лицо руками... Сысой Антипович с Симоном тихо уходят. На сцене остаются только Лаптев и Полина...

Занавес

genekellyb60@mail.ru