Маленькая Трилогия Чехова Абсурд. Пророчество

Каждая из историй «Маленькой трилогии», рассказанных тремя прогрессивными интеллигентами, абсурдна. И каждая является Чеховским пророчеством, предсказывая нашу советскую жизнь.

Когда я проходила эти рассказы в школе в конце шестидесятых, они вовсе не казались мне абсурдными, как сейчас. Такова была наша реальность. Она была предсказана Чеховым в этих рассказах.

Возьмем рассказ «Человек в футляре». Рассказ начинается с того, что автор повествует о  жене старосты, которая все сидит за печкой и выходит из дома только по ночам. Персонаж Буркин, учитель гимназии, гневно обличает крестьянку Мавру за то, что она пытается «уйти в свою скорлупу».
Абсурдность атаки Буркина на постороннюю  женщину, с которой он не имеет ничего общего,  сейчас кажется очевидной. Какое у него право осуждать ее? Какое ему дело до нее?

Буркин, как ему кажется, объясняет свое страстное осуждение Мавры ссылкой на естественные науки, теорию эволюции. Он представляет себе эволюцию как прогресс с того времени, «когда человек еще не был общественным животным и жил одиноко в своей берлоге». Может, он думает, что человек произошел от медведя? Для Буркина прогресс - это отказ от личной жизни, подчинение личных интересов общественным. Поэтому он додумывает этого неизвестного науке предка человека. Как ни странно, в советское время мы не обращали внимания на эту несуразицу.
Сейчас это кажется абсурдным. Но при социализме мы все должны были быть коллективистами, индивидуализм порицался. Странная крестьянка, которая пряталась от людей, подвергается осуждению от имени прогресса. И мы не находили это несправедливым, опасным.

Тема развивается в том же рассказе в притче про «человека в футляре». Буркин рассказывает о своем участии в преследовании  учителя Беликова группой учителей. Беликов, как и Мавра, пытался, видите-ли, спрятаться от мира.   У Чехова эта история близко повторяет  историю издевательств сослуживцев над Башмачкиным, героем знаменитой повести Гоголя «Шинель». Издевательские намеки сослуживцев на брак Башмачкина с его престарелой кухаркой в повести Гоголя  превращаются у Чехова в историю, где  сослуживцы пытаются сосватать Беликову «разбитную» Вареньку, затем один из них  рисует оскорбительную карикатуру на Беликова и Вареньку, а брат Вареньки сбрасывает Беликова с лестницы. В рассказе Чехова затравленный Беликов умирает. Рассказчик, Буркин, участвовавший в этой травле,  говорит о радости, которую учителя испытывали, когда хоронили Беликова.

Зная современных ему прогрессивных интеллигентов, Чехов предвидел нашу советскую жизнь, когда эти интеллигенты пришли к власти: ненависть к «отщепенцам», к тем, кто отрывается от коллектива, не участвует в общественной жизни. Он предвидел коллективную травлю тех, кто не угоден режиму. Мы воспринимали историю Беликова и пафос Буркина как что-то нормальное, обычное. Мы понимали, что каждый из нас должен быть на стороне Буркина.

В рассказе «Крыжовник» прогрессивный рассказчик Иван Иванович (ИИ) обрушивает свой гнев на счастливых вообще, и своего брата в особенности. Его брат мечтал много лет о том, чтобы купить поместье и посадить крыжовник. Состарившись, он купил это поместье и вырастил свой крыжовник, и даже получил первые ягоды с этих кустов. Он был горд и счастлив тем, что он достиг своей мечты. Это возмущает ИИ. ИИ проповедует, что никто не должен быть счастлив, пока есть несчастные! Он предлагает средство для борьбы со счастьем обывателей: человек с «молоточком» за дверью каждого счастливого человека.

В истории человечества выращивание человеком своего крыжовника на своей земле для удовольствия не считалось преступлением. В цивилизованном мире общество и государство не ставят целью борьбу со счастьем обитателей. Наоборот, принято говорить о том, что власти заботятся о счастье и благополучии подданных. В дореволюционной России власти не опасались счастливых людей, на сколько я знаю.  Личное счастье обычно не возбраняется. Поэтому предложение использовать армию с молотками для борьбы со счастьем обывателей воспринимается непредубежденными читателями как абсурд.

Но в СССР эта притча вызывала наше понимание и сочувствие. Личное счастье выглядело подозрительным. Люди должны были заботиться  о  закромах Родины, а не о собственном частном крыжовнике или еще каких-то мелочных личных интересах. Добровольцы - стукачи и профессионалы из органов следили за моралью людей и наказывали тех, кто противопоставляет свои интересы обществу и партии.
Чехов предвидел, что власть прогрессистов  приведет к тому, что личная жизнь больше не будет рассматриваться как личное дело. Он предвидел, что стремление к личному счастью будет вызывать общественное презрение как эгоизм, мещанство и пошлость.  Как сказал поэт: «В поцелуе рук ли, губ  ли, в дрожи тела близких мне красный цвет моих республик тоже должен пламенеть».

В рассказе «О любви» предложенная мораль кажется довольно банальной и нечеткой:
----
Я понял, что когда любишь, то в своих рассуждениях об этой любви нужно исходить от высшего, чем счастье и несчастье, грех или добродетель в их ходячем смысле, или не нужно рассуждать вовсе
--------
Тут даже не называется, что же это «высшее». Мораль протестов не вызывала, и сейчас не вызывает.

Абсурдна жизнь самого рассказчика.  Он вовсе не должен был работать как крестьянин, заниматься тяжелым физическим трудом, отказываться от личной гигиены, жить в грязи. Он мог бы, например,  продать это невыгодное имение и работать в городе по своей специальности, к чему он, по его словам, имел натуральную склонность. Абсурдность этой повести в добровольном рабстве Алехина в его собственном имении.

Рассказ предвосхищает абсурдистский роман Кабо Абе «Женщина в песках». Герой случайно оказывается в яме, из которой он не может выбраться. Яма в песке, ему все время требуется выбрасывать песок, чтобы его не засыпало. Поначалу, ему не дают уйти ямы. Постепенно он втягивается в эту работу, и когда ему уже ничто не мешает, остается в этой яме, продолжает свою каторжную работу по выбрасыванию песка.  Так и Алехин. Сначала он работал, чтобы спасти имение от долгов. Но постепенно втянулся и стал вести эту бессмысленную жизнь без всякой цели, видимо, по инерции. Алехин боится поступков, боится участвовать в жизни. Рабство — именно то, что освобождает его от бремени свободы и личной ответственности.

Мы не замечали ничего странного здесь.  Идея, что работа и жизнь должны иметь смысл, приносить удовлетворение, казалась неважной. Работа есть работа, как мы понимали.  Личная гигиена, как и личное счастье, не имели общественной ценности при социализме. Ценились терпение, труд, самоотвержение: все те качества, которые Алехин и демонстрирует. 

Надо заметить, что и во времена  Чехова абсурд этих повестей не воспринимался ни читателями, ни критиками. Революционно — демократическая идеология овладела массами образованных людей задолго до Чехова. Начало становления этих коллективистских идей  было отмечено в стихотворении юного Пушкина 1818 года «К Чаадаеву». К 1823 году Пушкин разочаровался в  коллективизме и самоотверженности ради «отчизны». Но маховик уже раскрутился. Социальные демократы, начиная с Белинского, подмяли Пушкина, успешно боролись с Чеховым, и привели Россию к торжеству своих идей при социалистической революции. Можно сказать, что прогрессивные идеи господствовали и продолжают господствовать в России по крайней мере 200 лет, абсурдность их до сих пор не замечается.