Материнское счастье

 (Отрывок из повести "Мать")
***

   Глубоко пожилая, почти старуха,  Мария Андреевна склоняется
над альбомом с семейными фото. На них её дочка, девочка двенадцати
лет, родители, много-много радостно улыбающихся крошечных детишек
с игрушками.
 
   Вот её муж:
   - Алёшенька... Как ты там? Вижу, всё хорошо. Зоечка с тобой?
Слушается? Не убегает? Береги дочку, милый. Я скоро сменю тебя.

   Это она к своему давно почившему мужу, обращается, да про дочку
спрашивает - они там вместе уж несколько десятков лет...

   Тяжело вздыхает Мария, прикрывает глаза. И картинки прошлого
потянулись вереницей, опутывая, возвращая в счастливую молодость.

   Вот их с Алёшей свадьба. Маша выходит за Алексея! Он инструктор
райкома комсомола. На хорошем счету у руководства. Перспективный.
Завидовали Марии: такого сокола очаровала!
Зависть и тайные негативные посылы были, конечно, по глазам некоторых
читались, но кто этим суевериям придавал значение? И в самом деле,
такая это чушь...

Молодым дали огромную, в приличном состоянии комнату. Это их с Алёшкой
царство! Прекрасное! И она в нём главная! В положенное время родилась
дочка. Ещё сосем крошечная, но удивительное сходство с отцом бросалось
в глаза. Папа предложил назвать дочку Зоей. И это очень шло крошке,
никаких вариантов более и не рассматривали.

   Растёт Зоя. Наряжают её, как куколку: белая шубка, на лбу из-под
белой же шапочки тёмные колечки кудряшек выбиваются... Каждый любуется!
Но... как-то непонятно ведёт себя девочка: то ручки неожиданно,
с неприятным криком вскидывает, то хохочет неестественно громко
и так же неуместно, неожиданно. И не говорит, хотя ей уже три года
минуло.

   После тщательного обследования Зои, медицина ни единого
обнадёживающего шанса на положительные перемены не дала.
Мария и её мать возили Зою в храмы, по святым местам.
Известные и высокие священники обещали молитв за отроковицу Зою,
но исцеления не обещали, говорили, что на всё воля Божья.

   Бросились по "бабкам". Одна очень знаменитая посмотрела
на девочку, велела оставить её с бабушкой, а Марию позвала
для серьёзного разговора наедине.
 - Есть верное средство для излечения девочки. Но для этого
нужно настоящее, верное и храброе материнское сердце.
Ты должна в глубокую полночь набрать из колодца непитой воды
и пойти с ней на кладбище. Туда с кем угодно можешь пойти, но
по кладбищу иди одна, да  не оглядывайся! Не прислушивайся к голосам!
Их много будет. А ты о дочке думай, как ей помочь.

   Как дойдёшь до своих родовых могил, выбери самое дорогое тебе
захоронение. Принесённой водой омывай  памятник (например, бабушки твоей) 
и приговаривай:
"Вот так, бабушка моя, пришла я к тебе ни с радостью, ни с гостинцами,
а принесла тебе слёзы мои, вон их сколько наплакала-насобирала.
Ты смешай их со своими слезами, добавь в них ум свой, радость и доброту
сердца своего, чистоту души своей и святую молитовку за здравие Зои, а я
дочку мою, Зою, этим выкупаю, да прочитаю над ней слова заветные, чтобы
излечилась, кровиночка наша".

   Рассказала Мария матери, что нужно сделать. Плачет мать:
как такую страсть одолеть её доченьке, а Мария виду не подаёт, что
страшно ей до смерти, говорит бодренько:
   - Что ты, мама?! Разве это страх? Страх, что Зоя болеть будет
всю жизнь свою. Ты пойдёшь со мной до кладбища. Подождёшь меня у входа,
а я одна всё сделаю... А потом мы вместе домой вернёмся.

   - Хорошо-хорошо. А когда идти?
   - Когда будет рост Луны.

   Посмотрели по календарю и в назначенное время отправились.
Подготовки большой не было: водички зачерпнули из колодца,
чистые полотенца захватили с собой - водичку ими собирать
с памятника.

   Никого ни наказать, ни обидеть на страсть такую решились -
за чадо своё беспокоились, здоровья хотели добыть, поэтому и шли,
не сомневаясь.

   Вот и кладбище. Ворота закрыты, но боковой притвор оказался
открытым. Осталась мать с этой стороны, Мария переступила черту между
живыми и мёртвыми...

   И удивилась: нет страха! Чуть заметный серп нарождающегося месяца
не разбавлял чернильного мрака окружающего мира, но словно светил кто-то -
или десятым чувством угадывала путь. Звуки... Да, их было много и даже
странных, неожиданных и пугающих, но Мария горела внутренним теплом
и светом и шла тропами, кое-где заросшими, кое-где утоптанными.
Несколько раз, почти касаясь её головы, с шумом пролетали большие птицы,
но она ни на что не обращала внимания - всё это ей ни помочь, ни помешать
не может.

   И вот ограда. Откинутая настежь калитка впустила неурочную
посетительницу. Не без дрожи в голосе заговорила она, обращаясь
к любимой бабушке. Сначала по писанному и выученному, а потом о том,
сколько дней и ночей проплакала над болезной дочкой своей,
сколько молитв прочитала, поклонов сделала. Одна у неё надежда
осталась, одно упование.

   Разложила она сосудец с колодезной водой, полотенца, пустую чашу
перед собой поставила. Стала поливать воду на памятник, а стекающую
полотенцем собирать отжимать в чашу.
   И плакала, и говорила-приговаривала:
   - Бабушка, дочка твоя, моя мама, у входа стоит. Как моя душа болит
о Зоечке, так её душа обо мне изболелась. Помоги горюшку нашему, ты ведь
ближе нас всех к Господу стоишь. Тебя он скорее услышит...

   Закончив, слила из чаши воду в сосудец, плотно крышкой закрыла -
ни капли не пролила. Сложила всё и - в обратный путь.
Мать стояла там, где её Мария оставила. Да она и не могла шага
сделать - онемели её члены, не слушались от страха за дочку: вдруг
случится с ней беда, а ей даже на помощь прийти запрещается. На шаг
не отступила от линии. И всю обратную дорогу они одолели в молчании.

   Нет. Не помог этот материнский подвиг. Растёт, хорошеет Зоя,
но не говорит, обслужить себя не может. А вскоре девочка
серьёзно заболела. Не ропщет на то Мария. Уже ни сил, ни духа
на это нет.
 
   Прошёл год неотступного медицинского лечения и девочка пошла
на поправку, уже верилось, что всё обойдётся, но однажды в ночь
поднялась высокая температура, а на следующий день Зои не стало.
Через недолгое время упокоился и Алексей.

   И решила тогда Мария Андреевна оставить свою клинику и пойти
работать в городское детское учреждение. В нём от рождения содержатся
самые несчастные, самые обездоленные дети-крошки: подкидыши, отказники
в родильных домах и изъятые из неблагополучных семей.
Нет ничего страшнее на земле, чем это место, в которое попадают ни в чём
неповинные дети.

   На следующий же день она отправилась в Дом малютки. Её встретила
давняя знакомая. Она провела Марию Андреевну в просторную комнату,
заставленную детскими коечками, в которых младенцы, в основном, лежали,
лишь некоторые сидели или неуверенно стояли, вцепившись пальчиками
в перекладинку боковой спинки. Поразила... тишина! Ни единого звука!
В комнате с количеством не менее четырёх десятков душ, для которых
естественным было бы громко плакать, надрываться от крика, требуя
внимания, стояла мёртвая тишина.

   - Почему так тихо? - содрогнувшись спросила посетительница свою
коллегу.
   - Новенькие кричат. Несколько дней кричат, но к детям подходят
по строгому режиму: покормить, искупать, переодеть.
Эти крохи усваивают, что кричать бесполезно! К ним не подойдут,
и... успокаиваются или терпят... даже не знаю, как это назвать.

   - Заведующая на месте? Я бы хотела с ней поговорить.
   - Да. У себя.
   - Проводи меня к ней, пожалуйста.
   - Пойдём. Ребёночка хочешь взять себе? Ты одинока и возраст твой
далеко за сорок... Проблемно.

   Мария Андреевна не ответила.
   В кабинете заведующей она испытала некоторое волнение, но только
из боязни, что в исполнении её решения могут возникнуть непреодолимые
препятствия.

   За столом что-то писала женщина, лет на десять-пятнадцать старше
Марии. Глаза заведующей, обращённые к вошедшей, выдавали  и усталость,
накопленную временем, и просто кричавшую безысходность.
По табличке на двери кабинета, Мария Андреевна отметила для себя
имя и отчество заведующей.

    - Здравствуйте, Зинаида Петровна! Я к вам по серьёзному делу.
    - Здравствуйте... Излагайте, только, пожалуйста, конкретно
и коротко.
    - Я медсестра с большим стажем. Вам требуются медсёстры?
    - И медсёстры, и нянечки требуются. Приходят многие,
но не задерживаются. Специфика такая. Не выдерживают женщины.
("А оставить беспомощных детей - выдерживают",- подумала
Мария Андреевна, но вслух ничего не сказала).
    - Я хочу у вас работать. Возьмёте?
    - А почему вы решили у нас работать?
    - Личные причины. И медсестрой, и нянечкой могу...
    - Деньги нужны?
    - Нет. Я не нуждаюсь.
 
   Чтобы не спугнуть потенциальную сотрудницу, заведующая не стала
донимать её вопросами.
    - С заявлением, паспортом, трудовой и смотровой мед.книжками
приходите. Оформляйтесь. Я беру вас на работу.

    Уже на следующий день Мария Андреевна была зачислена в штат,
а через день приступила к работе.

   Она не сидела, без необходимости, в медицинском кабинете.
Каждую минуту спешила к детям. Говорила с ними, обращалась по именам,
ласково проводила ладошками по животикам, ножкам, гладила их
по незнающей нежных касаний головке.

    Игрушек у детей совсем не было. Мария Андреевна накупила ворох
ярких погремушек, Ванек-встанек, птичек, животных, машинок. Она ходила
от кроватки к кроватке, нежно говорила с детками, вкладывала игрушки
в их ручки, показывала, кто как кричит...

    Прошло около месяца. Однажды вошедшая в комнату заведующая
впервые услышала треск погремушек, детские голоса и даже гуление.
Это её сильнее, чем громом поразило: она заплакала, по-бабьи обхватив
ладонями щёки и качая головой.

    Год за годом Мария Андреевна жила с этими крохами.
От сердца отрывала, передавая их в Детский дом и в то же время
радуясь - растут детки.

    И ей стала сниться... её Зоя! Девочке, как при жизни, было 12 лет.
Во сне дочка говорила, смеялась, помогала заниматься крошечными
подопечными. Мать испытывала душевный восторг, счастье!  Теперь и дни,
и ночи наполнились для Марии смыслом и радостью.

    Мария Андреевна купила фотоаппарат, фотографировала любимых детишек-
на фотографиях они навсегда останутся с ней, как воспоминания, как сны,
из которых не ушла её Зоя. Это продляет долгий век подвижницы,
матери малюток, ставших с ней счастливыми. И пусть некоторые  считают
её одинокой и обездоленной старухой. Они не знают, что Мария Андреевна
по-настоящему счастлива своим особенным, выстраданным счастьем.