История с церковным золотом. Судьба прадеда Степан

 В алтайском селе Панкрушиха Барнаульского округа жил когда-то церковный староста Степан Воронин. Воронины жили не бедно. Избушка большая (хоть и старая) была крепкой и тёплой. Детей было много, маленьких полно. Бегала среди детей и старшая дочь Степана - синеглазая девчонка с густыми черными волосами - Катенька Воронина. Моя будущая бабушка.

 Жена Степана - Прасковья (имени уже точно не помню, а спросить  не у кого - возможно Пелагея) была нрава богоугодного, но... отличалась от деревенских баб особой красотой и загадочным поведением. Тяжёлая, черная коса уложенная короной, неожиданно синие глаза на белом красивом лице, статная фигура - удивляли всякого увидевшего её впервые.

 Лучше всех в деревне вела Прасковья своё хозяйство. Везде у неё был порядок и всё сияло чистотой, а уж какие цветы вокруг избы хороводились! И во сне такое не приснится. Знала Прасковья как лечить травами хвори разные. Её знания и доброта не раз спасали сельчан от смерти. В сенях старенького дома всегда сушились букетики пахучих трав, которые росли в ближайшем бору. Сельчане порой видели как  Прасковья со старшей дочерью собирали их на зорьке или в жаркий полдень.

 Ароматную душицу обыкновенную, пахучую мяту, зверобой продырявленный, жгучую молодую крапиву, кругленькие темно-красные цветочки кровохлёбки девушки обычно использовали для своих венков. С детства Катенька знала, что если провести крапивой по кончику носа, можно испытать невероятное ощущение полёта. И что венок из тонюсеньких веточек укропа настраивает человека на чувственное возбуждение. Роскошный венок из кровохлёбки вызывал даже у крепких мужиков сильное головокружение или внезапный обморок. Много чего поведала матушка любимой дочери из своих тайн. Недаром на Руси девушки любили плести венки и украшать ими своих любимых. Ох, недаром.

 Желтые охапки чистотела, мелко порезанные стебли молодой крапивы в берестяных туесках, листочки солодки, метёлки невесомого ковыля хранились на полках за домом под навесом. Сушенные на сквозняке оранжевые лепестки огоньков (жарки) и букетики пушистых фиолетовых кандыков лежали на широких кедровых досках под тяжелыми брусочками. Ядовитые растения: белена, черемица, болиголов крапчатый и прочие травы и цветы - Прасковья держала в синем мешке, подвешенным высоко на стропилах полутёмного сухого сеновала.

 Там же сушились и редкие растения: душистая фиалка, трудно добываемый  из  топких мест Белокрыльник болотный (роскошная белоснежная Калла), особый ковыль - ковыль перистый. И, наконец, редчайший цветок - Девичий башмачок (он же Венерин башмачок), которому требуется много времени, чтобы набрать силу, созреть и зацвести - около 18 лет. Цветок растёт в лесу, где есть берёзы и сосны. Иногда сто лет может радовать травниц своей красотой. Каждая травница хранит в тайне место где он растёт. Были такие места и у Прасковьи. Ещё с бабушкой собирала она на них его нежные цветы. Они незаменимы при эпилепсии, болезнях сердца, шизофрении, быстро избавляют от головной боли, бессонницы, снимают судороги у детей  - но стебли этих цветов очень ядовиты - несколько капель такой спиртовой настойки способны отравить человека.

 Желтые цветы Девичьего башмачка с тоненькими тычинками-завязочками безумно нравились Катеньки и почему то именно она могла первой найти их в высокой траве. Башмачки с фиолетовыми цветочками Прасковья ласково называла  - богородицины сапожки. Но они встречались ещё реже. И, конечно, же  прострел или по-деревенски  сон трава - за которой часто приходили заболевшие бабы. Да, не только грибами и ягодой был богат дремучий бор вокруг Панкрушихи. Бесценные травы каждый год собирали травницы-знахари, которых много проживало в окрестных деревеньках. Любопытная Катенька с детства знала таинственную силу травинок и очень гордилась этим.

 Скромную и работящую Прасковью в селе уважали,  но сторонились, бабы особой дружбы с ней не водили - уж очень у неё всё было по-своему, не просто как-то, таинственно. Ведьмой её не называли даже за глаза, хотя в душе каждый был в этом уверен. Ещё на селе знали: Степан мужик честный - чужого не возьмёт, но и за своё постоять сможет. Сильный, уверенный, грамотный, всегда красиво и аккуратно одетый - уважаемым и уважительным человеком был Степан.

 В центре деревне шумела по праздникам большая базарная площадь, на которой стояла контора волостного правления и за ней новенькое здание земской железнодорожной станции, где постоянно сновали толпы народа, грузились или разгружались обозы с купеческими товарами, мычали коровы или кудахтали куры.
 
 Рядом с железнодорожными путями протекала своенравная речёнка Паньшиха, впадающая в неспокойную речку Бурлу (думаю от слова бурлящая), которая  раньше имела множество притоков. Все притоки летом пересыхали, за исключением Паньшихи, бежавшей через бор. Это была задумчивая речка с зарослями плакучих ив по берегам и с желтыми цветами кубышки в тихих заводях, где всё лето купалась местная детвора.

 На луговых полянах по окраине бора, расстилались ковыльные степи с любимой травой моей бабушки - ковылем перистым. Он поднимал белые волны пушистых, развевающихся на ветру прозрачных стебельков над мягким покрывалом из разноцветных мхов. Хрустящий под ногами ковёр - заросший густой бузиной, желтой акацией, и вдобавок еще юрким ароматным хмелем - делал эти места почти не проходимыми. Но как мы в детстве любили играть там!
 
 Старики и сегодня рассказывают что давным-давно поселился в этих местах переселенец из Польши. Высокомерный, молчаливый пан. Жил он скрытно, ни с кем дружбы не заводил. И была у него жена. Высокая, стройная красавица, белолицая, синеглазая фея! Её рассыпанные по плечам пушистые волосы горели за спиной как светлое золото, напоминая крылья.

  Заметили селяне, что  купается она только в  маленькой речушке, бегущей из бора. Зимой муж ей для умывания оттуда воду брал. Решили селянки, что в этой воде секрет её красоты женской таится, и тоже стали брать воду для бань оттуда, а летом приходили туда купаться.

 Только до жены пана - «паньши», как ее тут звали, им было далеко. Вот женщины и прозвали эту речку Паньша, Паньшиха. Что случилось с красавицей паночкой неизвестно, но журчит в этих местах напоминание о её загадочной  красоте - по сей день журчит.

 В низине на берегах слияния двух речек появилось  большое село Панкрушиха. И было это очень давно. За околицей не далеко от бора, смекалистые богатеи поставили две мельницы и имели хороший доход. Зерно привозили на лодках по речкам и назад увозили муку. Местная молодёжь полюбила по весне водить возле бора хороводы. Прасковья приходила сюда одна на Троицу в полнолуние за редким цветком - Девичий башмачок. Это место ей показала матушка - имени её не знаю. Жаль.

 С годами в селе появились купеческие лавки и казённая винная лавка. Артельщики построили большой хлебный магазин со складами, зернохранилищем и своей маленькой мельницей. Пристроили маслозавод. Трижды в году в селе весело шумела ярмарка: весенняя в марте, летняя в июне и самая богатая - осенняя яркая ярмарка - в ноябре. Весь год каждую субботу на базаре обязательно собирались местные торговцы и покупатели со всей округи.

 - Весело было на ярмарке! - вспоминала моя бабушка Катя - и быстрые разрисованные карусели с музыкой, и взрывающие хохотом пестрые балаганы кукольников, и медведица на смешном велосипеде в сарафане, и тоненькие гимнастки, и жонглёры, и рыжие клоуны на ходулях, и силачи в цирке, и потешные бои, и  соревнования по городкам, и улетающие в небо яркие гроздья воздушных шаров, и кисейные зонтики смеющихся купчих, и аромат горячих бубликов, мятного чая, и  хрустящие петушки на палочке - всё было неожиданное, озорное! Там на ярмарки Катя и встретит своего Ивана - своего любимого жениха и мужа. По значимости Панкрушихинская ярмарка считалась одной из самых крупных в Барнаульском уезде.

 У моего прадеда Степана был старший брат Пётр. Одна из дочерей Степана (моя бабушка Катя) назовет так впоследствии своего сына. Бабушка вспоминала, что Петр был очень бравый и красивый офицер. И в детстве он просто поражал её воображение своими закрученными усами, россыпью пуговиц на мундире и сверкающими эполетами. Петр с семьёй жил в ближайшем городе. Сейчас это Камень-на-Оби. В то время в городе было много различных мастерских, кожевенных заводов и  купеческих мясо-сыро-молочные предприятий. Чего только не делали умельцы под звон деревянных церквей с колокольнями! Была в городе и церковно-приходская школа. И городское училище было, и высокая пожарная каланча (дома в городе были в основном деревянные и часто горели).

 Рядом с городком на берегу реки раскинулось большое военное поселение со складами оружия, обмундирования и казармами. Там и служил Пётр. Даже свой театр при доме какого-то богатого купца-мецената имелся в городке. А уж трактиров в городе было не счесть. Город процветал благодаря наличию большой пристани. Но после строительства железной дороги - железки! - надобность в водных перевозках отпала и город стал беднеть. До революции Камень-на-Оби был центром скупки пшеницы, мёда и сливочного масла. Торговцы  из  Новониколаевска (Новосибирск) и Барнаула скупали их по дешёвке по всему Алтаю и переправляли в Екатеринбург и дальше в другие города и даже за границу за большие деньги.

 Иностранные фирмы (чаще датские вспоминалось бабушки) самостоятельно скупали в сёлах масло, сало, мёд и продавали крестьянам пилы, топоры, сепараторы, различное  оборудование для маслозаводов, мельниц. Везли для продажи и большие сеялки, плуги, бороны, сенокосилки и прочие нужные в крестьянском хозяйстве вещи. Но в самом городе Камне торговали только местные купцы. Иностранцам местные купцы не разрешали открывать лавок и торговать - боялись конкуренции. Иногда на этой почве в городе даже возникали беспорядки, потасовки.

 Когда в Панкрушихе на соборные деньги была построена деревянная церковь Святого пророка божия Илии, (а затем ещё и каменная церковь) то, прихожане единодушно выбрали Степана церковным старостой и поручили ему распоряжаться казной - так велико было уважение народа и доверие к нему. При церкви были пахотные земли и много десятин свободных полей. Там в покосные дни трудилось много работников. Труд пришлых работников ценился очень дёшево - поэтому постоянных работников в селе не держали. Священник и церковные служки обучали местную детвору грамоте. Способных детишек отправляли учится в Камень подмастерьями в мастерские или даже в городское училище и единовременное пособие выдавали. Обычно это были продукты и кое-что из одежды.
 
 Многим помогала церковь - и вдовам, и одиноким старикам, и погорельцам, которые бродили по деревням после пожаров, что часто случались в деревянных  городах. В одном страшном пожаре сгорел дом, где в детстве жил мой прадед Степан и Петр с родителями. Родителей спасти не удалось. И не было у них могил... Жаль, что  сейчас я даже имён их не знаю. Как сложилась в детстве судьба братьев я тоже не знаю. Мама рассказывала только про их взрослую жизнь, видимо и она о детстве деда ничего не знала.

 Степан очень любил жену. Порой выйдет  ночью на крыльцо и давай плясать, да петь - у меня жена, ах, красавица! Соседи посмеивались, но радость его понимали. Говорили меж собой  - Воронин то  наш  на масле сидит! Счастливчик!

 Много лет мой прадед Степан добросовестно вёл денежные дела церкви, бережно хранил золотую казну (она была немалая). Раз в полгода он аккуратно предоставлял грамотные отчёты соборному сходу. Хоть и молодой Степан, да разумом силён - это в селе мог сказать каждый. Но пришла советская власть. Церкви разрушили, разграбили. Прихожан разогнали. Затаились люди по деревням - власть строго наказывала всех, кто верил в Бога. Молились кто как мог и где мог.

 После установления Советской власти во всех  волостных селах стали открываться клубы, а в деревнях избы-читальни. Очаги новой культуры. Началась новая жизнь. Для борьбы с контрреволюцией, на местную буржуазию была наложена контрибуция в размере 3 млн рублей. Чекистам удалось собрать около 2 млн.рублей путём жестокого насилия над кулаками и купцами - порой элементарного грабежа.               

 Моего прадеда Степана несколько раз арестовывали - требовали сказать, где спрятана казна церковная и открыто отказаться от веры, признав, что Бога нет, что Библия, мол поповская выдумка. Но он отказывался выступать перед сельчанами, про казну говорил, что ничего о ней не знает. Священнослужителей куда-то выслали вместе с семьями, но Степана не тронули - побоялись, что народ за него заступится и в деревне начнутся волнения.

 Дома у него не раз делали обыски - живность и зерно забирали сразу, но казны  не находили. По холодной избе бегали голодные детишки, у печи металась мрачная женушка, собирая оставшуюся нехитрую утварь. В избе всё что можно было утащить было утащено. Больше взять не чего - разве горшок с пустыми щами из печи. Но и его обычно, обжигая загребущие руки, забирали.

 Обыски делали свои же сельские - те кто раньше на селе считался бездельниками, лентяями. Рассказывали про одного из них, что он по весне высыпал все семена картошки в одну яму,а домочадцам сказал, что посадил их. Осенью поле оказалось пустым, а над ямкой стоял невообразимо густой частокол картофельных стеблей. Больше сельчане ему не помогали и семян в долг не давали - одним словом лодырь, потому и был гол как сокол. Тот кто от работы не бегал всегда имел запасы для жизни.

 После прихода большевиков эта голытьба стала начальством. Зыркая по голым стенам хаты бессовестными глазами, «начальники» садились курить на лавку возле печи. Потом молча уходили, прихватив в сенях пучок сухих трав - авось на цигарки сгодится! В те тяжёлые времена всем жилось трудно. И семья Степана перебивалась как могла - когда соседи по старой памяти помогут, когда картошка уродит хорошо. Хозяйством опять обзаводились, живность всегда держали, в поле трудились, но почти всё забирали большевики. Особенно тяжело жилось зимой. Климат в ту пору был суровый и морозы стояли лютые. Снега были высокие. Да и волки покоя не давали.

 Степан постарел, годы согнули спину, силы ушли. Правда, тут Катерина замуж вышла за Ивана Давыдова - сына зажиточного хозяина. Младшие дети подросли, полегче стало. Но один из сыновей женился, привёл лишний рот в семью. Вскоре детишек завёл. Степан совсем из сил выбивался. Хоть волком вой! Голод не тётка.

 Брат Степана - Петр - в гражданскую войну воевал на стороне белых. Степана таскали на допросы, про брата пытали, мол где, да с кем он сейчас. Два раза сажали в тюрьму - но он держался, невзгоды не сломили его Дух. Только когда брат погиб, семью  Степана оставили в покое. Тут пришла новая экономическая политика НЭП - кто при деньгах был тот быстро в гору пошёл. Сельчане ожили. Страна военный коммунизм пережила. Но семья Степана денег не имела и поэтому жила трудно. Ели-еле концы с концами сводили. Две внучки и младшая дочка умерли от слабости и болезней. Не помогли чудодейственные отвары и травки Прасковьи. Страшные были времена.

 Степан совсем стариком стал. Перестал следить за собой, ни с кем не разговаривал. Руки тряслись. Плакал по ночам часто. Вздыхал. Помирать собрался. Гроб себе сколотил. Затащил его на крышу, лёг в него и стал ждать смерти. Но она не пришла. Через три дня слез совсем седой. Зато вскорости пришли за ним из Чека. Много пришло людей. И все с ружьями. Весь двор заполнили.
- Где казна церковная? Говори! - кричат.
- Сосед всё про тебя рассказал. Показывай золото, шкура белогвардейская!

 И давай винтовками старую солому за сараем ворошить. Нашли сундук. А там и впрямь золото церковное. Сияет, глаза слепит. Сноха от неожиданности сознания лишилась. Очнулась кричать начала:
- Деньги имел, а внученьки - то с голоду померли? Доченьки мои... Да я тебе,  чёрт жадный, глаза то выцарапаю, злодей, изверг! И вцепилась ему в бороду.  Еле оттащили её. Водой окатили. И голосила она ещё долго и страшно.

  А прадед мой Степан молчал. Только из глаз слёзы лились ручьём. К жене подошёл, в ноги бухнулся и тихо так сказал:
- Прости, Прасковья. Золото ведь церковное, не моё ведь. Как взять чужое? Грех... Божьи деньги. Прости, Прасковья.
 А Прасковья в ответ: - Свою душу спасал? Безгрешен говоришь? Детками малыми откупился, урод? Иуда ты! - и ушла в дом.

 В детстве, слушая рассказы мамы, я не могла понять осуждала ли она своего деда или нет? Позднее пришло ясное осознание этой неодолимой силы в характере прадеда Степана - непогрешимости его Духа. Эта сила передавалась многим в нашем роду. Передалась и мне. Помню однажды в лихие девяностые годы, когда у простого советского человека абсолютно не было денег, и в магазинах на пустых полках невесть откуда появлялись дорогие заморские товары - мне неожиданно очень повезло. Дома была удручающая обстановка - все как то разом заболели, денег едва хватало на лекарство, зарплату не платили ни на какой моей работе. Плача и протягивая ручонки, детки просили конфет или вкусненькой булочки. Душа обливалась слезами, глядя в родные глаза измученных близких.

 И вот вдруг в магазине, взяв у входа новомодную тележку, я увидела, что кто-то забыл в ней плитку шоколада. Дорогого шоколада. В моей семье давно и вкус его забыли. Ах, как будут радоваться детки, подумалось... но лишь подумалось. Руки безоговорочно вернули забытый товар кассиру. Пересчитав мелочь, купила пакет молока и пачку всесильной манной крупы. С тяжёлым сердцем вернула тележку на место. Моя радость грустно улыбнулась мне с разукрашенной витрины за спиной кассира. Да, свою душу я избавила от греха. Но вспомнив прадеда Степана, подумала - а права ли я? А вдруг больным детям моя честность будет стоить жизни? И чётко представилось, как же мучилась и страдала безгрешная душа прадеда, летая над гробиками внучат и родной доченьки. Вот тебе и святая жизнь. Её цена. Что принести в жертву будет человечней? Свою безгрешность, святость? Опять же свою. Или чистую, наивную душу ребёнка? Своего ребёнка. Жертва Аврама... Нож над горлом сына. Агнец божий... Сколько же мудрости притаилось в строчках Библии.

 Прадеда увезли и о нём с тех пор ничего не слышно было. Сгинул. Мне бабушка Катя рассказывала, что он был в общем добрым человеком, но она почему-то всегда боялась его. И когда замуж вышла, то в гости к матери заходила, лишь если отца дома не было. И ещё помню рассказ  мамы о том, как прадедушкин брат красивый  офицер царской армии Пётр погиб на глазах у сельчан. И этот случай ещё раз напомнил о честной и безгрешной душе предков. Но безгрешной ли? Судите сами.

  Однажды недалеко от города отряд беляков был окружён красноармейцами. Пётр, как храбрый офицер, стоял на краю окопа и звал солдат в атаку. Но те не спешили подниматься. Среди красногвардейцев, окруживших окоп, было много местных крестьян и они советовали ему:
- Сдавайся Петр! Мы тебя не тронем.
Но он (охрипший от надрывного крика, губы пересохшие, черные) обреченно приставил пистолет к виску и крикнул:
- Прощайте! Запомните предатели, как умирают белые офицеры! - и выстрелил себе в голову.

 Судьба его жены мне не известна. Почему сын Петра стал беспризорником (со слов бабушки) тоже не знаю. Он сын врага народа и так логична его смерть в тюрьме. Да, выбор отца... Честь отца (или гражданина?) спасена. Тот грешный или безгрешный выстрел? Новая жертва - и не в масштабе одной семьи, уже в политическом масштабе. Семья, государство, жертва во имя идеи...

 Я,Ты,Он,Они - как тесно всё переплетено в этом мире. И точка отсчета здесь - человек. Его выбор, его совесть... Кто продолжит дело Отца? Твоё дело Отче? Чей Сын выживет? Чьё дело, идея жизнеспособней? Что нужнее для победы - верность или подлое предательство? Понятия Семья и Государство прорастают друг в друга.

                ***
 Свой дар травницы-знахарки могли передавать только по линии старших дочерей. Но старшую дочь моей бабушки Катерины убило молнией, когда той было лет 14. Моя мама была младшей дочерью и получить этот дар не могла - да и не интересовали её травы никогда. Она с детства мечтала уехать в большой город из противной её душе деревни. Поэтому я оказалась последней старшей дочерью в женской ветви нашего рода - дочери у меня нет. Дети сыновей дар получить от травницы не могут. Но бабушка было уже очень старой и слепой и (главное!) жила далеко от меня. Поэтому учить меня она не могла - только на летних каникулах я кое-что узнавала от неё о свойствах трав. Так и умерли многовековые знания с бабушкой. Кто же теперь найдёт  те места возле Панкрушихи, где цветут желтые Девичьи башмачки?

 От прошлой жизни в нашей семье долго хранилась ракушка с надписью «Евпатория 1897 год». Баба Катя говорила, что эта ракушка память о детской поездке деда Степана на море. Ему тогда вроде было года четыре. Больше мой прадед на море не был. Его брат Пётр, приезжая в гости в Панкрушиху, рассказывал о море, о чайках, и об этой ракушке. Ещё со слов бабы Кати запомнилось, что Пётр  и его сынишка часто произносили какие-то непонятные слова. Видимо, иностранные. И ещё что у Петра  были красивые золотые часы с мелодией - отцовские. Но эти часы и ракушка как-то затерялись.

 Судьба моей милой бабушки Кати чрезвычайно трагична. Я надеюсь, что когда-нибудь  напишу о ней. Вот и всё. Больше ничего не знаю о братьях Ворониных. То, что один стал офицером, а другой церковным старостой -  удивляет. Кто занимался их образованием и воспитанием после смерти родителей? Где получили экономическое и военное  образование? Видимо, учились в другом месте - может в Томске или в Новониколаевске? И, конечно, без участия добрых людей им бы не выжить в те суровые годы.
 
 Жаль, что раньше мне было абсолютно не интересно слушать мамины и бабушкины рассказы. А теперь уже ни чего не узнать. Хотя кому это нужно кроме меня?  Их жизнь была и прошла... как сон... Как и наша пройдёт.

 2024 г. Новосибирск.

 Продолжение здесь: http://proza.ru/2024/11/01/646
 
© Copyright: Галина Кадетова 2, 2024
Свидетельство о публикации №224120400423