Комментарии к главе Кузнечный горн роман Моби ДИК

Глава CXIII описывает сцену, где кузнец Перт, занимаясь своей работой, встречает капитана Ахава. Ахав требует у Перта выковать гарпун из особого материала — гвоздей от подков скаковых лошадей. В процессе ковки гарпуна Ахав использует кровь гарпунеров — язычников Тэштиго, Квикега и Дэггу для закалки острия, произнося при этом слова, которые больше подходят для черного ритуала, чем для христианского таинства. После завершения работы над гарпуном Ахав уносит свое новое оружие, которое символизирует его маниакальную жажду мести.
На некотором расстоянии от горна угрюмый Ахав остановился и стоял до тех пор, пока Перт не вытащил из огня железный наконечник и не стал, положив на наковальню, бить по нему молотом, так что раскаленная красная масса испустила в воздух густую трепетную стаю искр, которая пролетела возле самого Ахава.
— Это твои буревестники, Перт? они всегда летают за тобою. Эти птицы приносят счастье,
Это твои буревестники, Перт? они всегда летают за тобою. Эти птицы приносят счастье… (стр.   ) В оригинале начало этой фразы такое «Are these thy Mother Carey's chickens, Perth?» можно перевести как «Это твои цыплята Матушка Кэри, Перт? В фольклоре англоговорящих моряков XVIII и XIX веков морских птиц – буревестников (качурок) называли «цыплятами Матушки Кэри» (Mother Carey's chickens). Предположительно имя «Mother Carey» («Матушка Кэри») происходит от искажённого «Mater cara» («Богоматерь», «Любимая мать»), то есть происхождение имени отсылает к Деве Марии, одной из покровительниц моряков.
Буревестники – «Цыплята Матушки Кэри» – являются носителями душ утонувших моряков. По одной из легенд «Матушка Кэри» помогает морякам, и появление её «цыплят» – это предупреждение о надвигающейся штормовой погоде.
В то же время существовала другая легенда, согласно которой «Матушка Кэри» – мистический персонаж, ведьма, олицетворяющая злую морскую стихию. Так же, как и морской дьявол Дэйви Джонс (возможно, он был её мужем или сообщником), она охотится за душами моряков. Для этого она топит корабли и полученные души превращает в птиц – буревестников. «Цыплята Матушки Кэри» рыскают по всем морям, выискивая новые жертвы, и, найдя их, кружатся над кораблями, попавшими в шторм.
В обеих историях души погибших моряков переселяются в буревестников, и поэтому суеверный страх никогда не позволял морякам обидеть или убить «цыплёнка Матушки Кэри». Это было равносильно тому, чтобы погубить душу кого-то из своих товарищей. Моряк, который это совершал, обрекал себя на вечное невезение и даже скорую смерть.
Многим матросам нравилось это мистическое поверье, и со временем оно дало новые красивые метафоры. Так, более крупных птиц из семейства буревестников – гигантских альбатросов – стали называть «гусями Матушки Кэри». А когда в море начинал идти снег, моряки говорили, что «Матушка Кэри ощипывает своих гусей».
Ахав отмечает, что для кого-то они — символ добрых предзнаменований, но не для всех: они могут принести и несчастье. Однако Перт, стойкий кузнец, сумел выжить в их присутствии. Как далее говорит Ахав: «ты живешь среди них и не получил ни одного ожога» несмотря на то, что искры («цыплята Матушка Кэри)» летят, обжигая всё вокруг. Это может символизировать невосприимчивость кузнеца Перта к невзгодам, тогда как для других эти «птицы» могли бы стать знаком надвигающихся бедствий.
но не всем: видишь? они обжигают; но вот ты, ты живешь среди них и не получил ни одного ожога.
— Потому что я уже весь обожжен, с головы до ног, капитан Ахав, — отозвался Перт, опершись на свой молот, — меня уже нельзя обжечь; во мне и так уже все спеклось.
— Ну, ну, довольно. Твой увядший горестный голос звучит слишком спокойно, слишком здраво для моего слуха. Я и сам не в раю, и я не могу переносить несчастья других, если они не оборачиваются безумием. Тебе следовало бы сойти с ума, кузнец; скажи, почему ты не сошел с ума? Как можешь ты терпеть, не сойдя с ума? Неужто небеса и по сей день так ненавидят тебя, что ты не можешь сойти с ума? Что это ты делал?
— Перековывал старый наконечник для пики, сэр; на нем были борозды и зазубрины.
— А разве ты можешь снова сделать его гладким, кузнец, после того как он сослужил такую службу?
— Думаю, что могу, сэр.
— И ты, наверное, можешь разгладить всякие борозды и зазубрины, кузнец, как бы тверд ни был металл?
— Так, сэр, думаю, что могу. Все борозды и зазубрины, кроме одной.
— Взгляни же сюда! — страстно воскликнул Ахав, приблизившись к Перту и опершись обеими руками ему на плечи; — взгляни сюда, сюда, можешь ли ты разгладить такую борозду, кузнец? — И он провел ладонью по своему нахмуренному челу. — Если бы ты мог это сделать, кузнец, с какой бы радостью положил я свою голову на эту наковальню и почувствовал бы, как самый твой тяжелый молот опустится у меня между глазами! Отвечай! Можешь ли ты разгладить эту борозду?
— Эту, сэр? Я ведь сказал, что могу разгладить все борозды, кроме одной. Это она и есть.
— Так, старик, это она и есть; верно, кузнец, ее не разгладишь; ибо хотя ты видишь ее здесь у меня на коже, она в действительности врезалась уже в кость моего черепа — он весь изрезан морщинами! Но оставим детские разговоры; довольно тебе на сегодня острог и пик. Гляди! — И он потряс своим кожаным мешком, будто он был набит золотыми монетами. — Я тоже хочу дать тебе заказ. Мне нужен гарпун, Перт, такой, чтобы тысяча чертей в одной упряжке не могла бы его разогнуть; такой, чтобы сидел у кита в боку, как его собственный плавник. Вот из чего ты его сделаешь, кузнец, — и он швырнул мешок на наковальню. — Здесь собраны гвозди, какими прибивают стальные подковы скаковых лошадей.
какими прибивают стальные подковы скаковых лошадей. (стр.   )  Гвозди от подков скаковых лошадей имеют высокое качество благодаря стали, из которой они сделаны. Такая сталь проходит специальную закалку, чтобы выдерживать сильные удары и нагрузки на неровной поверхности. Гвозди для подков, как и сами подковы, окружены множеством суеверий и считаются символами удачи и защиты. Немаловажным достоинством было и то, что они должны были отпугивать злых духов, а по одной из распространённых легенд дьявол поклялся избегать дома с подковой над дверью.
В главе XCIX. Дублон были комментарии к подкове, прибитой к мачте «Пекода».
……………………………………………………………………………………………………..
— Гвозди для подков, сэр? Да знаешь ли ты, капитан Ахав, что это у тебя самый лучший и самый стойкий материал, с каким мы, кузнецы, имеем дело?
— Да, я знаю это, старик; эти гвозди сварятся вместе и будут держаться, словно на клею, состряпанном из расплавленных костей убийц. Живей! Выкуй мне гарпун. Но прежде ты должен выковать мне двенадцать прутьев,
прутьев… (стр.   ) Число 12 имеет символическое значение в литературе и культуре. Число 12 часто символизирует завершенность, целостность и силу — как, например, 12 апостолов, 12 месяцев года, 12 знаков зодиака. Это подчеркивает исключительность и «совершенство» гарпуна, сделанного из 12 прутьев и предназначенного для борьбы с Белым китом. Требование двенадцати прутьев может также символизировать своего рода «магический» или ритуальный акт, придавая созданию гарпуна оттенок священнодействия. Ахав вкладывает в оружие не просто физическую прочность, но и мистическую символику, что подчеркивает его одержимость и готовность использовать любые средства для достижения своей цели.
чтобы из них сделать стержень; скрути, перевей их и свари из них стержень, как сучат канат из прядей и каболок. Живее! Я раздую пламя.
Когда двенадцать прутьев были готовы, Ахав стал собственноручно испытывать их, скручивая один за другим вокруг длинного и толстого железного болта.
— Этот с изъяном, Перт, — отбросил он последний. — Перековать надо.
Потом, когда Перт уже собрался было сваривать двенадцать прутьев, Ахав жестом остановил его и сказал, что он сам будет ковать свой гарпун. И вот, придыхая и покрякивая, он принялся бить молотом по наковальне, Перт подавал ему один за другим раскаленные прутья, из гудящего горна вырывались высокие языки пламени, а в это время возле них остановился неслышно приблизившийся парс и склонил перед огнем голову, точно призывая на их работу не то проклятие, не то благословение. Но когда Ахав поднял взгляд, он, незамеченный, скользнул прочь.
— Чем там занимается эта шайка люциферов?
люциферов? (стр.   ) Возможно, что в  этой фразе Стабб намекает на Ахавову «люциферову» сущность. Слово «lucifers» здесь двусмысленно: буквально оно может означать спички( то есть можно было перевести«эта шайка поджигателей»), но также отсылает к Люциферу как к образу, падшего ангела, гордого и мятежного духа.
Ахав в романе действительно проявляет черты, связанные с Люцифером, — его мятежная натура, стремление бросить вызов силам судьбы (в лице Белого Кита) и его гордыня делают его похожим на падшего ангела.
Другим членом «шайки» является парс (хотя имя его не называется, но ясно что это Федалла). Стабб, наблюдая за ахавовым слугой, парси, замечает в нем, скрытую  опасность, что-то «горящее», символизирующее дьявольский бунт и опасность -«точно призывая на их работу не то проклятие, не то благословение». Парси предстаёт для экипажа таинственным, словно посланцем чего-то более мрачного, похожим на Люцифера, который тоже был ангелом света, но стал символом тьмы и бунта.
Третьим является кузнец Перта. Перт, когда-то успешный и уважаемый мастер, имел всё: семью, дом, карьеру — своего рода «небеса» в его жизни. Но, поддавшись «Чародею Бутылки», то есть алкоголю, он постепенно разрушил всё, что имел, и буквально пал в «ад» бедности, одиночества и мучений. Эта траектория от благополучия к падению напоминает падение Люцифера, который из высшего ангела стал символом низвергнутого, обречённого страдать существа. Теперь Перт работает в аду огня и металла на корабле, символически становясь помощником «дьявола» Ахава в его роковой миссии против Белого Кита.
Таким образом, «шайка люциферов» может одновременно включать и кузнеца Перта, и самого Ахава, и даже таинственного Федаллу, подчёркивая тем самым мрачную атмосферу и угрозу, что они вносят в плавание «Пекода»
О Люцифере было подробно написано в комментариях к главе XCIX «Дублон»
— буркнул Стабб на полубаке. — Этот парс чует огонь, что твоя серная спичка, и сам он пахнет паленым, точно запал накалившегося мушкета.
Вскоре стальной наконечник, которому Перт придал форму стрелы, уже венчал новый гарпун, приваренный к его стержню, и кузнец, готовясь раскалить лезвие в последний раз перед закалкой, крикнул Ахаву, чтобы тот придвинул поближе бочонок с водой.
— Нет, нет, не надо воды; я хочу дать ему настоящую смертельную закалку. Эй, там наверху! Тэштиго, Квикег, Дэггу! Что скажете вы, язычники? Согласны ли вы дать мне столько крови, чтобы она покрыла это лезвие, — и он поднял гарпун высоко в воздух. Три темные головы согласно кивнули: Да. Были сделаны три надреза в языческой плоти, и так был закален гарпун для Белого Кита.
— Ego non baptizo te in nomine patris, sed in nomine diaboli! 
Ego non baptizo te in nomine patris, sed in nomine diaboli! (стр.   ) Эту фразу Ахав говорит на латыни – «Я крещу тебя не во имя отца, а во имя дьявола!» В известных литературных источниках до Мелвилла исследователь не нашли такой фразы. Похоже, что она была придумана или адаптирована им для усиления драматического эффекта в романе. Мелвилл выбрал латынь и инверсию традиционной крещенской формулы  - «Во имя Отца, Сына и Святого Духа»,  для того, чтобы усилить значимость момента, превратив закалку гарпуна в некое зловещее посвящение. Ахав произносит эту фразу во время закалки особого гарпуна, предназначенного для Белого Кита - Моби Дика. Чтобы закалить гарпун, он использует кровь своих троих матросов-«язычников» — Квикега, Таштего и Дагу. То есть Ахав совершает «антиритуал» — вместо того, чтобы благословить своё оружие в традиционном христианском смысле, он символически посвящает его дьяволу, подчеркивая своё мрачное намерение и готовность переступить все моральные и духовные границы в стремлении отомстить Белому Киту. Это ещё больше укрепляет образ Ахава как человека, одержимого своей местью настолько, что он готов призвать тёмные силы, чтобы достичь своей цели.
— дико вскричал Ахав, когда пагубное железо, шипя, поглотило кровь своего крещения.