Глава 9

Вальтер был не из тех, кто сдаётся, наоборот, он денно и нощно испытывал терпение десницы судьбы, тут и там оборачивая девушку на сторону зла, перекрывая ей кислород и вынуждая идти на красный свет, лишь бы лишний раз избежать общения с омерзительным ей человеком, из тех, что с годами не становятся выдержанными и спокойными, как вино, не наращивают лоск, свойственный барчукам и аристократам, а хотя бы становятся похожи на слегка уставшего путника с большой дороги, а не на алкоголика или лядь. Вальтер всякий раз подбирал костюмы в тон глазам, улыбке, настроению, цели, несмотря на то, что ориентир был неизменно одинаков, и укреплён врождённым глянцем, и скользящим сиянием звёздных и опадающих в бездну греха глаз.
И в упомянутое утро Вальтер шёл навстречу небожительнице, прогорая, как спичка, пластично, как ему казалось, двигаясь, а на самом деле чересчур пританцовывая и даже где-то дёргаясь и трепыхаясь, как соловей, пойманный в силок. Сравнение с соловьём Вальтер выдерживал почти у всех знакомых и друзей, ибо мог притвориться кем угодно, чтобы достигать чего угодно, что ему вздумалось в данный момент.
Серафима была занята чем-то иным, чем поддерживать харизму и шарм баламута, ведь она тратила время и силы лишь на то, что вносило лепту в воплощение её чаяний или, а бывало и это, корысть. И предсказуемо несла свежий вариант поддержки и сцепления её роли Бартоломео, а не перемешивала в голове аппетит, который, как известно, приходит во время пренебрежения компаньоном твоих стараний.
Тут её и подхватил буквально в воздухе, так как она летела на воображаемое свидание с образцово-показательным мужчиной, супротив вовсе не тому союзнику, на которого она рассчитывала, неустойчивого и таящего в себе сомнительный магнетизм, действующего лишь на девушек и женщин уровня, который нельзя обидеть, ибо там и нечего.
- Привет, дорогуша! – Вальтер не знал иных способов ухаживания, кроме ощупывания предмета интереса.
- Вам чего, молодой человек? Предупреждаю сразу: я веду диалог исключительно на языке собеседника. Не нравится – лучше сразу ретироваться и не терять со мной время.
- Я - игрок, миледи, и в моём репертуаре исключёна капитуляция. И у меня постоянно есть козырь в рукаве.
- Не смешите, неприлично публично плакать мужчине вроде Вас. Не нарывайтесь там, где пусть немедленно не схватить бонусы, но можно до последней отчаянной минуты оставаться индивидуальностью, а не тянуться к простонародью.
- Бартоломео окрыляет девичьи мечты, но на этом его изюминка высыхает и видоизменяется в урюк. Итак, я ещё способен удивить девушку, мокнущую в озере с белыми лебедями, где гадкий утёнок – это она? При этом давно выросла, трансформировалась во что-то достойное для липких и сладких вечных мальчиков, но плывёт и дрейфует в сектантскую сказку, где её подбирает Грей, но не знает, увы, что с ней делать в дальнейшем.
- Вам знаком Арлекин? – затормозила Серафима и даже прищурила глаза, рассматривая гипертиреозного сластолюбца в упор.
- Как милы и комичны Золушки, как на небе облака, а ночью доверчивы и безыскусны звёзды… Первоначально, может, сопротивляются первобытной жажде и Ассоли, но шаблонная влюблённость испаряется, а искушение манит, поскольку ипостась нельзя обмануть… Бартоломео – мой брат, а в жизни всё гораздо тривиальнее. Грезят подростки о чудесах и покорении несбыточных вершин, а беременеют от Калигул и Вальмонов. Сейчас Вы меня разочаруете, мадемуазель, повиснув на шее, оплетая нежными руками и умоляя Вам помочь скрепить Вашу едва зарождающуюся любовь узами священного брака…
Серафима затормозила его преступные потуги оскорблёнными очами высокогорного орла и припечатала его к стене вольным переводом какой-то медийной личности:
- Вы были бы последним мужчиной на планете, кого бы я полюбила вопреки принципам. Скорее, я бы отдалась настоящему дьяволу во плоти, бронзовому брюнету с карими глазами, сыну маминой подруги, в котором я нуждаюсь, как собака в пятой ноге, кадру ни разу не в моём вкусе, чем фигляру и псевдоэстету. С тем, чем чёрт не шутит, мы бы были короткую неделю счастливы и свободны, пока не поубивали друг друга. Но он Шерхан, а ты шакал, а для меня к счастью, это большая разница.
Вальтеру отчего-то стало холодно, будто под кожей скопились кусочки недоколотого льда, досадно и противно, что ему, врачу с громкой фамилией и антимонитовыми зеркалами души предпочли всякого бомжа, с известным именем, но запятнанной биографией.
Помнил Вальтер этого мужичонку, который не видел разницы между ковырянием нечистых ногтей и принятием душа. Вечно серо-сизые волосы, спутанные и нечесаные, а одевался он дорого и выглядел вальяжным котярой, который обожает получать ответные пинки в подворотнях. Неизвестно, чем притягивали или будоражили кровь женскую бандиты с большой дороги, но Пьер Пьяшик Бароль походил на жуткого головореза, расчленившего несколько сотен младенцев и вскипятивших их запчасти после на огне, чтобы выпить кипящий морс, дарящий вечную молодость.
Однако, на вкус и цвет товарищей нет, но непохоже было что-то, чтобы Серафима воспылала искренней стыдливой страстью к демону ночи. Ей же был ближе Арлекин, мысленно пишущий на скрипящей от старости печатной машинке их семейную жизнь, где только небо знало, кто и как свёл вместе любящих и верных детей Иисуса.
Серафима, пустив на самотёк великие горести отвергнутого пройдохи, вернулась в прежнее отличное расположение духа и продолжила путь в кабинет Бартоломео, уже и забывая, как его по-настоящему зовут, так как герой Арлекин был и в её мыслях. Где ей было заметить, как тронулся лёд в потрескавшихся от изумления глазах без цели подсматривающегося за ней Пьера Бароля.