Чудо Святого Антония. 15. 05. 2024

Русский театр им. М. Ю. Лермонтова (г. Абакан) — гастроли в Красноярском драматическом театре им. А. С. Пушкина. Спектакль «Чудо Святого Антония» (15.05.2024) по пьесе М. Метерлинка.

Режиссёр-постановщик — Иван Рябенко.

Пьесе Метерлинка «Чудо Святого Антония» больше ста лет — казалось бы, за это время какие в ней могут остаться тайны? Простой, понятный сюжет, такие же персонажи, но «плиты дали трещину», и на разломе жизни и смерти заново творится мир, его ускользающая метафизика обретает образы и действует неотвратимо.

А пока… Спущена огромная люстра — Вирджинии (Татьяна Рябенко) предстоит перемыть подвески, вычистить подсвечники. К стене сдвинут фикус; стремянка устремила острый угол в потолок, будто желая его проткнуть; приготовлены швабра, ведро, тряпки, тазы… Вереница гостей в роскошном трауре уже бравурно прошла через зрительный зал. Приземлённая обстановка рабочего пространства Вирджинии, подвязанной фартуком, словно зачарована божественной музыкой, место которой, казалось бы, в храме или в концертном зале. Музыка, вызывающая чувство благоговения, создаёт вокруг витающей в благочестивых помыслах Вирджинии атмосферу гармонии, сердечности и простоты. И, околдованные музыкой, приход Святого Антония (Олег Рябенко) к этой глубоко верующей женщине мы воспринимаем в порядке вещей.

В дверь вошёл высокий сухощавый старик в серой хламиде. Почему-то кажется, его простая одежда должна шуршать и с холода даже постукивать от колыханий — облик гостя напоминает прибрежный тростник со взлохмаченной ветром седой метёлкой, в которой венком, в ответ на благие мысли, зажигается голубой небесный огонь.

Увидев его «фонарь», Вирджиния уверовала чудесному появлению вмиг и бесповоротно. С обожанием взирает она на гостя, ни на йоту не усомнившись, что перед ней он самый, Святой Антоний Падуанский. На предложение просить что угодно, Вирджиния просит благословения, и на голове Святого Антония вновь загорается небесный огонь — он глубоко тронут её просьбой. Однако нельзя сказать, что благочестивая сентиментальность — единственное душевное состояние Вирджинии. Женщина она вполне земная, житейской сметкой наделена, каждая монета наперечёт, однако дар жизни для неё — нечто особенное, ни с чем несравнимое; и свою диалектику Вирджиния доносит до нас более чем убедительно.

Настойчивый лейтмотив Вирджинии — её призыв «На колени!» — звучит всякий раз исступлённо, почти неистово, ярко диссонируя с дежурным сарказмом на этот счёт хозяина. Видно, что главный наследник привычен к набожному экстазу старой служанки. Однако его уколы сбивают лишь внешний накал Вирджинии. Впрочем, виртуозный переход от религиозной поэзии к житейской прозе исполнительница роли Вирджинии совершает запросто, как вдох и выдох. Да, в душе её героини чуть что — полыхает религиозный восторг, которой для господ, с одной стороны, вроде блажи, с другой — надёжный залог её трудолюбия и порядочности. Лишь бы божественный раж не мешал службе, да чтобы она сама не путалась под ногами. Она и не путается, она своё место знает. Несмотря на тяготы земного существования (уход за больной сестрой поглощает все заработанные средства), Вирджиния добра без расчёта, предана господам согласно велению души — абсолютно гармоничная в земном формате натура.

Второй слуга, Джозеф (Владимир Гаврилов), являет собой венец нарочитой исполнительности. Колоритный антипод эмоциональной Вирджинии, он играет роль вышколенного истукана, ибо такой образ нравится господам. Его деланно-приказной тон не действует на странного пришельца. К тому же, как выяснилось, упрямый «святой» одуванчик, который, кажется, дунь, и он полетит, обладает медвежьей силой: габаритный Джозеф, по совместительству вышибала, как ни пытался, не смог даже сдвинуть его.

Встреча Вирджинии и Святого Антония происходит под звуки закулисного оживления поминального завтрака. Почтенное общество — воплощённый гротеск — ведёт себя как пластически выразительный единый организм. Через зрительный зал гости прошли оживлённой чёрной «гусеницей» с белыми метками пудреных лиц. За занавесом, невидимые, но легко нами воображаемые, они с хрустом, как сочный лист, смачно, «до черешка», объедают праздничный стол. Им ещё на два часа работы, со знанием дела сообщает Вирджиния. Среди энергичного звяканья приборов пробиваются голоса отнюдь не печальные. Праздник оплакивания дорогой умершей набирает силу. До нас доносятся песни, напоминающие заздравные. В положенное время детский хор вразнобой, но старательно горланит песенку под умилительное внимание взрослых.

Несложно вообразить, какое воодушевление и любопытство растравил в них приход ненормального, выдающего себя, ни много ни мало, за посланника небес! Да кто же этому поверит? Разве только простушка Вирджиния! Впрочем, нельзя упрекать скорбящих родных и гостей в интересах исключительно плотских и меркантильных: ничто человеческое им не чуждо, в том числе крайняя обострённость чувств. Одна из девиц не раз демонстрирует навык эффектного падения в обморок — совершенно плашмя. Всякий раз так поперёк её и подхватывают, так и уносят.

Главного наследника «баснословного состояния» почившей мадемуазель — Густава (Александр Израэльсон) — отличают ладная осанка, уверенность в своём превосходстве, всеобщее признание. Густава все уважают, теперь он — старший в семье. Его младший брат Ахилл (Денис Энгель) держится с той же солидностью манер, но неизменно в тени старшего брата. Нельзя сказать, что братья спесивы — вполне себе добропорядочные буржуа, не злодеи, просто к ним по наивной прихоти Вирджинии вторглось чудо. И теперь вопрос «что скажут люди?» вызывает у наследников нешуточную головную боль.

Этот нищий… Кто он? Густав взволнован изнурительными попытками выставить бродягу за дверь, да к тому же не может понять, с кем имеет дело, что надо подозрительному типу, что, в конце концов, значит «оживить мадемуазель»? Ради чего, ради какой непонятной корысти?! И ещё: почему этот нищий держится с ними подозрительно просто и даже, о ужас, с достоинством!?

Пренебрежение субординацией, священной для Густава, окончательно сбивает наследника с толку, ведь все его мысли зациклены на ожидании выноса! И гости прекрасно его понимают. Планы по переустройству жилища тщательно продуманы, обсчитаны, мы видим, как хочется Густаву по-хозяйски вселиться в самый богатый на улице дом. Однако придётся тянуть несколько дней: сразу после похорон переезжать неудобно… И теперь, вместо чтобы смаковать поминальный завтрак, приходится ломать голову, как выпроводить бродягу за дверь.

Первым пытается выставить Святого Антония коллега по небесному цеху. Осмотрительный Аббат (Владислав Загарский), которого на религиозных бобах не разведёшь, елейным голосом заклинает нежданного гостя покинуть дом. Аббатово витийство медоточит под «Аве Мария» женской а капеллы. Однако «его не проведёшь», поют дамы.

Оставив недоеденную форель, на хозяйский зов появляется Доктор (Игорь Герман). Не идёт — можно сказать, чеканит парадным шагом ломаную дорожку, которая буквально метафора его изворотливости. Все терпеливо ждут приближения, ведь теперь только Доктор способен определить, кого лицезрит почтенное общество. Всем до смерти любопытно, а Доктор чует неладное и не спешит — он просто обязан быть на высоте современной науки и своей репутации! Картинно брошенная в толпу салфетка летит как вызов предрассудкам и невежеству, заодно элегантным жестом выгодно подчёркнут «уверенный» настрой эксперта. Речь доктора взвешена и размерена паузами до долей секунд. Врачебный вердикт, надёжный, как швейцарские часы, принят с энтузиазмом — вот оно, долгожданное развлечение! Шоу со смертью пришельца из рая — это что-то невероятное!

Ожидания гостей оправдались. С превеликим усердием Святой Антоний пытается сотворить чудо: мечется вкруг одра, брызжет водой, хлещет цветами, подбрасывает, охапками кидает их на пол; энергичные пассы следуют один за другим. Но труп мадемуазель неподатлив: прошло много времени, смерть поработала.

Гости заворожены необычной феерией. Святой Антоний повелительно заклинает усопшую: «Вернись и встань!» С третьей попытки под гром, нездешний свет и горнюю музыку чудо свершилось: Гортензия (Ирина Баженова) начала подавать признаки жизни. Гости остолбенели...

Первой к ожившей мадемуазель бросилась с объятиями верная Вирджиния, принялась обихаживать дорогую (для себя — в буквальном смысле: три тысячи триста франков!) госпожу. «Свежа как утренняя роса!» — не сдерживая восторга, восклицает добрая служанка. Для выбеленной барыни с выражением маски смерти к этому сравнению так и липнет эпитет «мучнистая».

Все по свершению чуда ошеломлены, как и сама Гортензия. Восстав с зефирного ложа, с завидным темпераментом принялась она кружить, по-паучьи опутывая сцену бесконечным шлейфом; ловко вскарабкалась на фортепиано, спустилась; блуждала, зыркая по сторонам, словно кого-то искала. Жутковатой пантомиме пришёл конец, когда, уткнувшись в Святого Антония, ожившая мумия вдруг затряслась и с неожиданной силой взревела: «Кто?! Кто впустил этого нищего?!? Вон! Вон!!!»

Публика оцепенела… Но не Святой Антоний. Яростную реплику оборвал мощный императив святого: «Молчи!» Гортензия в бешенстве закрутилась юлой, повелась и рухнула на ложе.

Оживление состоялось — радость пришла в дом, потрясённые наследники нашли силы её инсценировать. Братья озаботились демонстрацией семейной щедрости, предел которой только золотые горы. Благоразумно выбирай на память что хочешь: «портсигар, булавку для галстука или же настоящую пенковую трубку»! Как, и это не интересно?! Братья готовы проявить снисходительность к привередливому гостю: он может подкрепиться на кухне с Вирджинией, чтобы высоких гостей не смущать(ся).

В это время Доктор с пристрастием гнёт во все стороны ожившую Гортензию, простукивает, прослушивает; изучая феномен, строчит анамнез, мучительно допытываясь объяснения, ибо чудо в голову Доктора не вхоже — он, ха-ха, врач!

Вскоре выяснилось, что ожившая тётя потеряла голос, и братья взялись упрекать Святого Антония в некачественной услуге. Семье причинена боль, ибо видеть немую тётю — зрелище мучительное.

Чудо для братьев тоже полный абсурд, обман зрения и ловкость рук. Они обязательно найдут объяснение этому фокусу, и не одно! Развеют, чего, так сказать, не было! Выведут мошенника на чистую воду. Однако, однако… Несмотря на ловкое объяснение «чуда» Доктором, нельзя сказать, что все ему так и поверили. Чтобы завершить затянувшееся представление, наказать шарлатана, вызваны полицейские. Однако какая-то невыразимая тайна так и осталась нервно витать в воздухе...

Спектакль подкупает классической трактовкой канвы первоисточника со вставками на злобу дня. Зал несколько оторопел, когда вместо Святого Антония едва не арестовали самого Густава! Стоило тому беспечно предложить служителям порядка (Алексей Крысенок; Антон Воробьёв) опрокинуть по стаканчику на дорожку, как бравые солдаты быстро зажали под локти опешившего добродея... По реакции Густава было заметно, как в его голове забегали мысли вроде «попался на взятке при исполнении... Подкинул повод для шантажа... И кто тянул за язык!» Густав побледнел, сердце остановилось... И отлегло, когда «слуги закона», насладившись эффектом, ослабили хватку. Густав убедился: «по стаканчику» принято, выдохнул… А с ним и весь зрительный зал, захваченный оборотом дела!

Но, пожалуй, самой неожиданной оказалась интерпретация сцены с комиссаром в цилиндре (Александр Минин), явившимся за Святым Антонием под увесистый удар грома. Интерпретация вольная, зрительская, поскольку прямых указаний в спектакле на неё нет, но атмосфера картины ухода окрашена мистикой вполне в духе Метерлинка.

Полицейский конвой Вирджинию не смущает: не её дело оценивать происходящее. Святой Антоний для неё не душевнобольной, тем более, не преступник. Не мудрено, что в расчерченном, косном и меркантильном мире Святой Антоний будет препровождён в единственное уготованное ему место — околотошную дурку.

Но туда ли держит путь странная процессия? И кто этот человек, явившийся, скорее, в мистической, нежели полицейской, ауре: его размеренная, веская интонация; пояснение, вызывающее больше вопросов, нежели ответов… Ясно одно: он пришёл за Святым Антонием и сейчас его уведёт.

Возможно, некто в обличье комиссара возник, чтобы поставить точку после очередного чуда и забрать всех «наверх». Вирджиния об этом не думает, она с обожанием несёт над Святым Антонием старенький зонтик, возможно, до самого рая.

Вне всяких сомнений, эта встреча — неопровержимое доказательство её веры, самое значительное и счастливое событие жизни. Вирджиния отдаст Святому Антонию всё, что он примет, и безоглядно пойдёт за ним, защищая зонтом от дождя и града. Куда? Не имеет значения. Так народ безоглядно идёт по велению сердца за высшей силой, справедливой и мудрой.

Вирджинию ничем не обескуражить. Добрая женщина выдержала испытание: в её сердце нет ни умысла, ни гордыни. Ей даже в голову не приходит хоть что-то поставить себе в заслугу. Все, без сомнения, молились за почившую тётушку, но только молитва Вирджинии взывала к жизни. Это её молитву услышал Святой Антоний, Вирджиния его встретила, ей его и провожать. Она уже на седьмом небе!

Вирджиния так и останется при своей простоте, но мы-то понимаем: она сотворила чудо не меньшее, чем Святой Антоний. Она воплотила свою веру, вызвала её в мир. Остальные — случайные свидетели, которые так и не решили, что это было.

В финале мы видим братьев сидящими на кровати почившей тётушки в глубокой задумчивости и даже смущении. Тётушка, наконец, мертва, наследство в руках, в дом скоро можно въезжать… К гостям вернулось превосходное настроение, ливень обратился пушистым снегом.

В то время как гости с детьми резвятся, играют в снежки, братьям не до веселья. Жаль старика, уведён в непогоду, беднягу даже не накормили… О нём они думают или о том, что скажут люди? И зачем приходил Святой Антоний? Уж точно, не затем, чтобы на малое время вернуть тётушке жизнь. Возможно, братья задумались о себе. О том, как наследники будут воспевать их кончину... И помолится ли за них какая Вирджиния?