Алиган-8

                Зачем воображать и домысливать,
                когда можно просто считывать
                спрятанное в прищуре глаз

     Пятница – день особенный: впереди два выходных, - день предчувствия отдыха и праздника. Точное, емкое слово от классика: «Накануне».* Сразу после семнадцати можно начинать.

     В этот день активизируются заказчики. Стремятся получить готовое изделие, будто прямо завтра в работу запустят.  Не запустят. Сгрузят на свой склад и оставят до понедельника или дальше, когда настроение проснется. Такие же русские: получить заказ для них – это подвести итог неделе, прожитой не зря, и с чистой совестью это дело "обмыть".

     Для вахтовиков-гастарбайтеров-«гастеров» все дни одинаковы: две недели работы с утра до пока не свалишься, но настроение праздника от местных передается и нам. Добавляет бодрости.

     Сегодня намеренно спустился в цех пораньше: спокойно настроить станок, подвезти кран-балкой и выставить перед рабочим столом стопкой полосы металла, нарубленные вчера в паре с Алиганом, приготовить поддоны-полеты для деталей.

    Попутно зарядиться тишиной и августовским солнцем, уже пробравшемся сквозь вечно запыленные, закопченные окна. Видеть в окне небо, утро и радостную жизнь - это состояние души. Как в давние годы учительства нравилась школа без учеников: до их прихода и после ухода, так и огромный безлюдный цех радует ощущением ожидания.

    Остановив взгляд на одном из станков, припомнить и усмехнуться особенностям его характера: покладистый или брыкливый; сварливый или негромкий, но добросовестный "шептун"; мало предсказуемый задира или "Я, как все; от сих до сих, и не наваливай лишнего, а то развернусь и уйду". Релакс, удовольствие и, смешно сказать, но правда, радует предстоящая очень не легкая работа.

    Задание средней паршивости, строгий размер: не только длину-ширину выдержать, еще и диагональ – плюс-минус миллиметр. Заготовки от меня идут на пресс и формуются в виде половинок широкого хомута. Скорлупки должны ровно облегать-стягивать газовую трубу и надежно удерживать в заданном положении где-то на просторах Западно-Сибирской лесотундры.  Кому попало не доверишь.

     Восемь, без пяти. Выставив размер, перепроверил по угольнику направляющую – девяносто градусов и ни одним меньше. Начал подтягиваться народ. Каждый считает своим долгом приветливо и крепко пожать руку, еще встряхнуть в знак особого расположения. Парни целодневно в руках железо тасуют, и ладони, как железо.    После двадцатого начинаю опасаться, что оторвут.

     Ожидая очередной присказки, протянул руку слесарю Иванычу.
- Как жизнь?
- Как у желудя: живу среди дубов, а какая свинья сожрет не знаю.

     Иванычу за шестьдесят, ростом не велик, худощав, подвижен. Его фирменная фишка - стишки, поговорки и пословицы изустного или, как говорят филологи, "фольклорного" свойства. Смолоду прописался в слесарях, умеет грамотно и быстро разобраться с неисправностью любого станка и, не сходя с места, починить.

     Я начинал карьеру в шараге сверловщиком. Древние станки ломались часто. На одном подача вылетала, однажды вырубилась совсем. Тормознул устремлено пробегающего мимо Иваныча.
- Подача сдохла?
- Как не вовремя. Там ребята уже налили, - торопясь, снял крышку, оглянулся, поискал глазами подходящую железяку. Не нашел и достал из кармана бородок, вставил в отверстие. - Чем у...бать? - Я торопливо протянул молоток. - Пробуй. - Подача пошла и, по-моему, и сейчас работает.
   
     Подкрался и протянул пятерню с разведенными пальцами Михалыч. Рукопожатие, как удар исподтишка, махнул перед глазами чертежом:
- Заднюю стенку не возьмешь в довесок? – спросил, заранее надеясь на несогласие.
- У меня скорлуп на два дня, - я подготовился к разговору, чтобы не догружали. – Отдай Алигану. Деталь на плазме дорабатывается, размер не строгий.

- Ага, да, - в голосе Михалыча облегчение и плохо скрытое злорадство: подловил, - присмотришь?
- Куда от вас?  Вниманием не оставлю, -  и без его просьбы-приказа присмотрел бы: все «гастеры» в одной лодке и, воленс-ноленс, приходится вытаскивать и поддерживать. – А вот и наш общий друг.
   
    У Алигана под мышкой вчерашняя плита, полтора на пол метра, двадцати килограммов весом, умостил поверх моей стопки.
- Это что? – изобразил строгость Михалыч. Чем меньше начальник, тем больше гонора. Совершенно плебейская черта.

- Наряд переписывал, - растерялся Алиган, - сколько вчера нарубили.
- К пятой прислони, - я постарался быть серьезным. – Место осталось, вечером допишешь сегодняшнее.

    Михалыч пожал в недоумении плечами, повернулся к четвертому станку и раздумывающему у стола Петровичу. Алиган снял плиту со стопки и понес к пятой гильотине. Даже шутить над ним скучно: всему верит.
    
    Петрович, в бейсболке козырьком назад, не наклоняясь, листал пачку чертежей, отчетливо выговорил: «Твою ж мать!» - сдвинул очки на кончик носа и потянул из пачки сигарету. Внизу каждого чертежа список работ и расценки: рубить, сверлить, гнуть, зачищать, - все за «копейки», плюс, масса бесплатных работ: найти металл, таскать детали от станка к станку, собрать изделие, придать «товарный вид», упаковать. Заметил мастера.

- Михалыч, объясни тупому, почему я до восьми вечера две тысячи заработать не могу, а мальчишки-Алиганы на мелочевке по три штуки до обеда нарубают?
- Так они больше ничего не умеют, - удивился-объяснил и, по-обыкновению, быстро вспотел Михалыч, потирая ежик густых черных волос.
- Вот отдай им чертежи, и пусть учатся. Быстрее научатся, быстрее зарабатывать перестанут, а я тем временем кредит за «Тойоту» погашу.

- Логика у тебя перевернутая, - в поисках аргументов Михалыч поддернул джинсы, подпирая пивной живот, оттянувший белую майку. – Твои детали после обеда у Немца должны быть, а орлы с ними неделю провозятся… и не факт, что сделают. Давай, я тебе к наряду малярку запишу.

- И? - Петрович, зная, что придется согласиться,  не скрывал усмешки. Своеобразная компенсация за навязанную "копеечную" работу.
- И завоз металла. Пару часов.
- Которые потом контора вычеркнет?

- Не вычеркнет, - Михалыч готов золотые горы обещать, лишь бы уговорить работягу на бесплатную работу, при том что и он, и работяга знают: вычеркнет контора все обещанное, и Петровичу в очередной раз придется покрутиться, догоняя зарплату. Работяги знают себе цену, но продаются всегда дешевле. Не научил нас рынок достойно торговаться
- Будем посмотреть, - Петрович ткнул кнопку включения станка. Рабочий-интеллигент: стыдится упрекнуть мастера в заведомом вранье.
- Дерзай.

    Последнюю фразу противным, режущим уши звуком заглушила включающаяся гидравлическая гильотина. Трехметровый косой нож поднялся на рабочую высоту и застыл, оскалясь металлическим блеском в ожидании рубки. Михалыч заметно попятился, развернулся и зарысил к сварным.  Только посочувствовать Петровичу: "Чем больше умеешь, тем больше грузят бесплатной работой". Вывод: нельзя светить перед начальством знания и умения.

    До половины девятого, пока цех разогреется и настроится на работу, поруководил Алиганом. На пятой гильотине выставили размер, направляющую, сделали пару рубов.
- И позови Ромку, пусть упор приварит, чтобы не подбивать каждые полчаса.

    Ромка нарисовался с любимым вопросом-утверждением:
- Алиган, ты же в Америку плавал? – правой рукой нацелил электрод, левую поднял к лицу, собираясь опустить маску.

- Корабли ходят, а не плавают, - суетливо поправил Алиган. – Мы в разные страны заходили. – Торопился начать зарабатывать и не скрывал досады от задержки.
- А варить не научился, - усмехнулся Ромка. – В Америках, чтоб ты знал, все на сварке: железо, алюминий, даже пластмассу варят. Если не умеешь две детальки между собой навечно соединить, на работу не берут. Федор, скажи.

- Белых берут, - возразил я, - а у негров и мексиканцев требуют подтвердить навыки: сегрегация, бесчеловечный империалистический режим. Ром, по две прихватки, только без фанатизма, а то отдирать замучимся.
- Смотри, Алиган, и учись, - снизил тон Ромка. - Казах в России – это, как мексиканец в Америке.

    Восемь-двадцать пять. Есть время создать интригу, чтоб не скучать от нудноватой работы: пятница же. На ловца и зверь бежит. Остановил ответственную Оксану Викторовну. Август нынче теплый, и женщина не спешила расстаться с летом. Вчерашняя синяя, ближе к голубому, юбка с высокими боковыми разрезами, а вот от галстука-косынки сегодня отказалась, и заветная ложбинка между обтянутыми однотонной серой кофточкой шарами продолжает загадку почти до третьей пуговички:

- Здравствуй, красивая, - демонстрируя чисто рабочий интерес, подставил чертеж. – Деталь ответственная, а парень у нас молодой и, как ты убедилась, горячий. Надо бы обеспечить контроль в течение дня.

- Этот ваш Алиган, - ощутив во мне союзника, доверительно приблизилась и обдала возбуждающим ароматом духов. – Я его боюсь уже. Что он себе позволяет?
- Будет время спросить у сына степей, какие эмоции его захлестнули, - невольно отодвинулся, пытаясь оставаться бесстрастным.

- Я не спрошу, а выскажу, - женщина задышала чаще, предчувствуя схватку с неслабым противником. - Успокоиться не могла: сама ужин готовлю, а сама "казанову" казахского отчитываю.
- Казановой может быть любой мужчина, с которым хорошо.
- А мне плохо, хотелось еще и треснуть чем-нибудь покрепче.
- Только с локтя сильно не бей, он нам живой нужен.

- Хорошо, - Оксана Викторовна, чуть расслабилась, обозначила ямочки на щеках.
- Замечательная у тебя улыбка, - искренне отметил, и женщина осветилась в ответ, разом простив прежние непонятки, - и походка легкая: век бы любовался.
- Это от мамы, - совершенно растаяла Оксана Викторовна. - На поселке все мужики оборачивались.
- Достойная фигура в наследство от красивой мамы, - поторопился закруглить, пока не начала делиться воспоминаниями из детства и юности, - но раз в полчасика за Алиганом присмотри. Очень на тебя надеюсь.

    Оксана Викторовна, с чертежом в руках, повернулась к Алигану. Можно заняться своими скорлупами.

     Когда дело не ладится, говорят: «Ни шатко, ни валко,» - а у меня все хорошо: плиты из стопки в станок подаются без усилий, только педаль нажимай. За полтора часа два поддона деталей отправил к натужно гудящему прессу, на котором Санька Корзинкин из моих прямоугольников штампует скорлупы будущих опор-хомутов.

     Шатко и валко движется работа. Двигалась. Михалыч подлетел и, не в силах остановиться, приплясывал на месте, пока я дорубал очередную полосу. Смущенно протянул чертеж:
- Отвлекись. Немец восьмикорпусной плуг собирает, фермеры в понедельник забрать грозятся, а две косынки про…бали.

     Во множественном числе, будто бы и виноватого не определить. Неизвестно какие, да мало ли их? Долбо…бы-недотепы напортачили. Сам же Михалыч-"долбо...б" и "про…бал", а теперь мне глаза замазывает. В обычной жизни я не сторонник ненормативной лексики, но на работе приходится, когда приличных слов обозначить  неприличную дурость начальства уже не хватает. Эмоционально окрашенное слово лучше запоминается, откладывается на подкорке и вспоминается в минуты стресса, опасности или перегрузок. За шумом станков ненорматив слышится и понимается отчетливее, еще и дополнительный бонус - многое в немногих словах. Отражается ли на здоровье? Отражается. Физически работающие и матом разговаривающие долго не живут.

     Мельком глянул в чертеж: косынка из двенадцатого металла. Чуть вслух не заржал. Три дня не прошло, как убеждал мастера, что косынки двести на двести из двенадцатого металла должны быть в комплекте на плуг в обязательном порядке.
- Хорошо, отрублю и отнесу, - Михалыч продолжал приплясывать, - что-то еще?
- Нет-нет, только не тяни.

     Ушел, и слава богу. Достал из-под стола косынки и, закуривая на ходу, отправился к Немцу. Витька отложил держак и выпрямился навстречу, увидел недостающие детали, заметно оживился, начал разговор, естественно, с ненорматива:
- Б…ь! Сто плугов разных сделали, а они никак двухсотые косынки не запомнят.
- Не пыли. Я помню. Всегда можешь обратиться: с запасом нарублено. Wie gehts?* Как сам? Что из дома пишут?

- Все больше звонят, - пыхнув сигаретой, развеселился Витька. – Ребята вечером шашлык затевают. Ты как?
- Как все, уже внес долю, und du?**
- Двумя руками "за", а рулит кто?
- Рустам, который на погрузчике. Мальчик ответственный и накормить вкусно умеет.

- И хочется, и колется: навалили срочного, а после обеда еще обещают, - заметно пригрустил Витька: любил парень организованные застолья и задушевные разговоры под рюмашку.
- Буржуи, лишь бы пятницу пролетарию испортить.
- Ja voll,*** - согласился Немец

*  (Нем.) Wie gehts?
** (Нем.) А ты?
***(Нем.) Да, конечно