Побег. Глава третья

Отдали меня в другую семью, в деревню. Там все было в порядке: и муж, и жена, и своих детишек, штук восемь. Зачем еще и я им понадобился, не знаю. Только ни мама моя вторая, приемная, ни папаша мой первый, тоже приемный, не замечали ни меня, ни ораву своих детишек. Росли дети сами по себе, старшие за младшими ходили, и я еще тут крутился. Нет, я не жалуюсь, и молоко пил, и мясо ел, но, не то. Никто мне молоко это специально не нагревал и не остужал, мясо твердое, жилистое давали, иногда и мяса не хватало, приходилось супы ихние жрать. Такая гадость, как будто в этих супах солдатские портянки стирали. Что делать, приходилось лакать эти помои, жить-то надо.

Зато свобода у меня была там полная. Никто за мной не смотрел, в кукольные тесные одежды не одевал, у них и кукол не было. На руках никто не носил, табаком в рожу никто не дышал, и на том спасибо. Целый день с дошкольной детворой на улице проводил. То есть, я, конечно, должен их братьями и сестрами звать, но их было столько, что даже трудно запомнить. Играешь с одним, потом другой подходит, третий, прямо голова кругом идет.

Родители мои приемные рано утром встают и на работу уходят. К вечеру только возвращаются. Еще бы, надо же ораву свою прокормить. Когда дома остаются, то у них столько работы находится, что и уходить не надо: коровы, скотина всякая, куры, огород, садик небольшой. Иногда и по вечером возятся со своим хозяйством. Я смотрю на них и на ус мотаю. Да чтобы у меня когда-нибудь такая большая семья была, ни за что! Бежать надо от такого, далеко и без оглядки. Пусть государство о детках моих позаботится.

Так и жил я на воздухе, на парном молоке, конечно, иногда и эти супы портяночные жрать приходилось, но я не в обиде.

Любил я по дворику ихнему пройтись. Там курятник с вкусными курочками, эх, отведал я вас у мамочки моей молодой, деликатес просто! Зайдешь к ним, к курочкам, тепло у них, уютно, сидят они чинно так, то ли спят, то ли на меня поглядывают. Я постою, посмотрю на курочек моих, облизнусь и дальше пойду.

Недалеко от курятника, хлев с коровами, которые молоко для мне дают. Хорошие они, коровы, смирные. Стоят, жуют себе что-то, задумчивые такие. Звуки издают, все му, да му. Может, кого-то нехорошо так обзывают, быка, например, мол, мудак ты, бычина, хоть и с большими рогами. А мы ему еще больше этих рог наставим, на лугу с соседскими быками. Мне-то что, пусть наставляют, лишь бы молоко хорошее давали, да побольше, а то эти супы хозяйские. Пусть они сами их лопают.

Дальше иду, недалеко от курятника хрюшка живет. И семья у них хорошая, и поросятки все как на подбор, с пятачками. Веселые такие: бегают, хрюкают, мама их, свинка, ложится, они все к ней, присосутся и кормятся. Хорошо! Свинка своих деток-поросят и то кормит, а меня, горемычного, мама моя родная, отдала чужим, небось, и не кормила даже. Поросята, знай себе, копошатся, едят. Потом от усердия засыпают, рядом с мамой-свинкой. Греет она их теплом своим. Идиллия! Только воняет там жутко! Как они могут в таком вонизме жить, ума не приложу. Одно слово, свиньи!

К барашкам зайду. Глупые они, конечно, но ко мне хорошо относятся, не трогают. Хожу себе вокруг них, если холодно сядешь рядом с барашком, тепло от шерсти его, хорошо. Почти как в курятнике.

Кстати, о курятнике. Зашел как-то на курочек моих посмотреть, а тут, на беду, петух меня увидал. Что он думал себе, не знаю, певец горластый. Напал на меня, как будто я его кур хочу за лапки и в суп, нет я хочу, конечно, но ведь я не за этим пришел. А он, знай, нападает, и шпорой своей по земле шаркает, и гребешком трясет, и злобно так клокочет что-то. Не захотел связываться с ним, ушел из курятника. Он на забор взлетел, запел свое идиотское ‘ку-ка-ре-ку’. Пой, думаю, пой, соловей, допоешься, скоро суп из тебя сварят.

Другой враг мой пострашнее был. Злой, днем на цепи сидел, а на ночь выпускали его двор охранять. Как увидит меня, гавкать начинает, да так, что все псы в округе присоединяются. Лай кругом стоит, шум, но, как кто-то мудро сказал, «собака лает, ветер носит». Так они и гавкали. Почему дворняга эта меня невзлюбила, выяснить не смог, наверное чувствовала, не свой я, пришлый, чужой.

Ночью на улицу ни ногой, понятно почему, эта сумасшедшая собака бегает по двору, хозяйские угодья охраняет. А днем хожу и думаю, как бы ей отомстить. И придумал. Пока дворняга отсыпалась после ночного дежурства, отмерил я длину цепи ее, чтобы не достала она меня. Тебе запах мой не нравится, гавкаешь на меня, гоняешь, ну ладно! Сделал, значит, дела свои неподалеку от нее, пусть теперь нюхает. На следующий день еще добавил, чтобы не выветривалось. Нюхай, Кабысдох, нюхай!

Copyright © 2024 by Марк Лэйн


Продолжение:
http://proza.ru/2024/12/16/1459