Глава 15

Вальтер уверенным шагом вошёл в аудиторию, где проходили занятия по сценическому искусству. На свою беду Серафима там задержалась, дописывая то, что не успела. Она мгновенно собрала конспекты и канцелярию, сложила в рюкзак, даже не хлопнув столом, вскакивая и пытаясь бежать и на край света, лишь бы не разговаривать с неприятным ей человеком, но он, конечно, не оставил попыток свести её с ума. Схватил за локоть и приторно спел очередную арию притворства и тщеславия. Серафима и тут не растерялась, актёрство было выбрано ею не зря, проблем с публичными выступлениями не имела даже в детском саду, впрочем, как и не верила, что если они есть, то что-то можно исправить, даже частично.
- Анекдот помните? - Хотел с тобой пообщаться, думал, милая, умная, а ты с матом говоришь…
- Вы правы, прошу простить мой моветон. Разрешите развеять чувство неловкости сменой темы. Вам, как ценителю изящного слога, должна быть интересна барочная литература? Или Серебряный век?
- Ммм…
- Вот и не пиз…ди… - и убежала, оставив ошеломлённого её самонадеянным поведением борзого барина.
И не успела она отвязаться от одного футбольного болельщика, метающего то и дело мяч в её корзину, как тут же к ней подоспел новый.
- Господи, Вам платят за гонения и ограничение в правах честных людей, что ли? – напрасно такой букой оглядывая Пьера Бароля, спросила Серафима.
Пьер ещё суше и безрадостнее ответил ей, молча протягивая какой-то смятый и надорванный листок, явно написанный его рукой. Почерк был скученный, но в то же время грубый, густой и колючий, как и его автор.
Серафима решила прочесть, какая бы галиматья там не была начертана. Никогда прежде она так не ошибалась, ей стало стыдно, и она с досадой бросила, что же это значит.
- Я… это… слышал, как ты говорила подруге, что не успела подготовиться к семинару, не сумела придумать короткий метр. Пыталась, но всё не так, не то, раздражало и казалось недостаточно сильным, монументальным, спектакулярным…
«Он знает такие слова?» - Серафима была ошеломлена и сломлена морально.
«Надеюсь, она не вообразит, что я щёголь, хочу соответствовать её уровню, что не удалось и на грамм Вальтеру…»
Листок представлял следующее содержание:
- в кои-то веки мне снился не кошмар, а такой забавный сон;
- отдыхала гостинице магии;
- скопила местную валюту на старинные книги 2;
- одна что-то про девушку, 1 часть, «Мария», а вторая из другого романа, 2 часть;
- женщине в очереди говорю ну и зачем так, она, ну, чтобы больше читали
и принимал дензнаки веселый пенсионер, говорил в стихах;
- угощал яичницей цветной и какой-то радужной жидкостью;
- упаковал книгу в фиолетовый растягивающийся шарик;
- и смешил, когда я решила, что яичница и напиток - слишком много
это не весы, это радужные часы, типа такого общался.
Записка приведена с сохранением орфографии Пьера Бароля.
- Это ты для меня, видимо, придумал?
- Да, мама мне весь мозг съела, что я отвратительный сын подруги, порчу соответствующие легенды, ну, ты соображаешь, о чём я… И я решил помочь, чтобы отвязалась…
Когда человек начинает в чём-то комично и несуразно оправдываться, он смущён и раздосадован, подите прочь (ахах). Серафима по знаменитому пути не пошла, как раз наоборот, взяла доброго молодца за руку и поцеловала её. Для неё это был акт приветствия и благодарности, но Пьер секунду глянул на неё, как собака – поводырь, а потом опомнился и сбежал с места реверанса.
Серафима не обиделась на юное создание, но вздумала побеседовать с отцом о концепции этикета и феноменально первобытной вежливости. Отца она нашла на балконе их загородного дома, наблюдавшего за звёздами. Он был астрономом, и его профессия казалась Серафиме нереальностью, мечтой, волшебством и магией, мечом, высекающим оккультизм.
- Добрый вечер, папа. Спешу тебя обрадовать: Пьер как там его начал ухаживать за мной.
- Я не спрашиваю тебя, выпила ли ты, поскольку ты не пьёшь и даже не пробуешь алкоголь принципиально, но, допускаю, что ты перегрелась на солнце…
- Ага, потому что Пьер за мной волочится, так как влюбиться в меня по-настоящему все равно что пылать страстью ммм… к звезде! – она рассмеялась.
- Ну, мой же отец астроном, нельзя просто так украсть Полярную звезду, не расплачиваясь за это покупкой следа метеорита или не называя безымянную звезду моим именем…
- Серафима, а ты спрашивала его, не заболел ли он?
- Он бы заболел, если бы позвал меня на свидание или притащил увядающую розу в целлофане, но, судя по всему, он абсолютно здоров и счастлив, просто послушный сынок своей мамочки, качественно выполняющий домашние задания. Его обязанностью нынче стала помощь мне с коротким метром, и он вручил мне весьма недурной сценарий совершенно безвозмездно, даже кофе в постель пить не потащил, я прямо в шоке, что бывают мужчины, которые не считают этот жест банальщиной и шлаком всесоюзной романтической помойки. За него следовало бы выйти замуж хотя бы затем, что он хотя бы штампами не бесит, а в блондина его можно перекрасить, а линзы заставить носить. Кожу тоже сейчас отбеливают. Я терпеливая, могу и дождаться превращения негра в Майкла Джексона.
- Ох, доченька, разве же у тебя не стынет кровь в жилах, когда это страшилище тебя третирует?
- Ой, брось, папочка, я не боюсь этого балду хотя бы потому, что если он решит мне настучать по голове, его мама как следует ответит ему по заднице.
- Ты забываешь, что он давно не маленький мальчик, а взрослый мужчина, способный на что угодно.
- Отец, внешность обманчива. Самые яркие и красочные звёзды рассыпаются на пылевые составляющие под острым женским каблуком.
- А что же Арлекин? – наступил отец на больную мозоль мужским твердокожим полуботинком.
- С ним я пока никак не могу применить базовые рычаги воздействия, он уходит в тень, оберегая сердце от любовных переживаний, он как слепой дождь, я представляю, как он плачет наедине, а глаза его улыбаются…
- Ты покажешь ему сценарий Пьера Бароля?
- Конечно, даже честно признаюсь, что изобретатель не я…
- Но зачем же?
- Но, папа, это никак не моё либретто, и я добросовестна со своими воздыхателями.
- Ой, ли! – Джакомо Баньян ожидал именно дочку, звёздочку, заранее не желая давать ей свою не часто встречающуюся, но не подходящую для девушки фамилию и отметил её в метриках Серафима Хаумеа Дисномия.
- Ни одна женщина не в состоянии по определению быть ласковой и хорошей со своим мужчиной, всё же каждый из нас в голове надумывает образ идеальной куклы, дисциплинированно кивающей и слепнущей и глохнущей в присутствии неких штабелей мужеского пола.
Чаще всего Серафима представлялась такому контингенту, как сброд, Мией. Может, попробовать тактику с Пьером? Он, наверное, пока не знает её острот, явно черпающихся милыми девицами на холме существующей школе злословия.