Овалы ч. 2 Зелёный артефакт Глава 10 Артефакт

                9 глава романа здесь: http://proza.ru/2024/12/12/1815


                ОВАЛЫ
               
                Вторая часть. ЗЕЛЁНЫЙ АРТЕФАКТ


                Люди грядущего поколения будут знать
                многое, неизвестное нам, и многое останется
                неизвестным для тех, кто будет жить, когда
                изгладится всякая память о нас. Мир не
                стоит ломаного гроша, если в нем когда-
                нибудь не останется ничего непонятного.

                Сенека Младший – древнеримский философ-стоик,
                поэт и государственный деятель, 4–65 г.г. до н.э.


                Глава 10. Артефакт
               
               
                Тщеславие заставляет совершать столько же 
                преступлений, сколько и злоба.

                Пьер Буаст – французский поэт, 1765–1824

   
               1930 год 



     Бесследная пропажа сибирской находки в 1929 году ставила Бокия и его спецотдел в крайне опасное положение. Острота ситуации заключалась в глухой неизвестности. Знать бы точно, что артефакт утерян или выброшен при ограблении недалёкими людьми!

     «А если нет? И Романовский – предатель? И за деньги передал артефакт врагу? Или он умело внедрённый в экспедицию разведчик, который давно успел пересечь границу с артефактом?» – такие вопросы мучили Бокия.

     Это означало бы, что результат серьёзных финансовых вложений оказался у врага. А вольно это произошло или невольно – мало кому будет интересно. Революционная логика сурова и проста – скорый суд и высшая мера. Ставить крест можно и на отделе.

     Газетчики на Западе умеют из таких историй, попади они в их поле зрения, раздувать сенсации. Деньги там решают всё, и стоящую информацию от СМИ не утаить. «А это – конец!», – понимал Бокий.

     В его сознании рисовалось сидение на пороховой бочке, фитиль от которой – на Западе, непонятно в чьих в руках.

     Мысли о неких возможностях артефакта, которые по его, Бокия, недоработке оказались на службе у врага, делали дружное клацанье затворов в шеренге расстрельной команды физически ощутимым. Такие леденящие звуки Бокию приходилось слышать. И видеть последствия. Карающий меч революции был обоюдоострым и безотказным.

     В голове у Глеба Ивановича крутились кошмарные мысли, что следователям не потребуется иметь семи пядей во лбу, чтобы задать ему пару-тройку простейших, но убийственных – в прямом смысле слова – вопросов «почему?», на которые нет ответов.

     Почему твои агенты не участвовали в экспедиции 1929 года?! Или – почему вы по-барски ожидали курьера в Москве, а не встречали с надлежащей охраной в Сибири у первого же поселения на выходе из тайги? Где связь с экспедицией? Почему доставляли поездом, а не авиацией? Случайность, халатность или умысел?! И – придвинутый для подписи протокол допроса…

     Лишь выдержка человека, чья жизнь не раз висела на волоске, позволяла Глебу Ивановичу держать себя в руках и избегать опрометчивых решений.

     Курьер исчез бесследно, и артефакт нигде не всплыл. Та же неизвестность пока оберегала! Но она же являла собой опасную неопределенность, чреватую взрывом.

     Глеб Иванович взял грех на душу и умолчал перед руководством об утрате артефакта. В отделе только он знал о находке и курьере. Тому, кто доставил телеграмму, её содержание ни о чём не говорило. Кулик тоже заинтересован в молчании.

     Встречали все поезда за номером семнадцать. Однако курьер из вагона номер девять так и не появился.

     Бокий с уважением относился к исследователю и большевику со стажем Кулику. Но такими категориями как сантименты в «конторе» не оперировали.

     Леонида Алексеевича по прибытии в Москву потрясло известие о пропаже Романовского и утрате артефакта. Вдобавок он получил унизительную взбучку в спецотделе, хотя учёный в точности выполнял указания Бокия, отправляя курьера в Москву поездом.

     Прошёл почти год. Однако ничего в плане известий о Романовском не изменилось.

     Экспедицию 1930 года организовали уже куда лучше, нежели предыдущую. Всё учли. Обеспечили с ней связь. Студента Верещагина включили в экспедицию как агента Бокия. И продолжалась осторожная проверка биографии и связей Лоренца на предмет работы на иностранную разведку.

     Проверка подноготной Романовского, конспиративно организованная Бокием, показала, что курьер чист. Невыясненным оставалось его исчезновение. Почему и куда он пропал? Как и где искать утерянный артефакт?  Уму непостижимо! Всё равно, что искать иголку в стоге сена.

* * *

1929 год

     Бывший эсер Фима Ганев в 1918 году вместе с Яковом Блюмкиным «ковали» свои биографии в боевых стычках с частями украинской Центральной Рады. Во время революционных событий в Одессе участвовали в экспроприации ценностей Государственного банка, а ещё ловко, как факиры, оставили без нескольких миллионов рублей банк города Славянска – в целях «борьбы с контрреволюцией».

     После чего их пути разошлись. Яков убыл в Москву и связал жизнь с ВЧК. Ганев же в Одессе занялся криминалом с легендарным Мишкой Япончиком, где поднаторел в рэкете и грабежах. Ходили слухи о причастности Ганева к убийствам несговорчивых рестораторов и ювелиров. 

     Однако полубандитские формирования одесского авантюриста, который воевал против всех, разгромили в бою регулярные части Красной Армии. Япончик погиб. А Ефим Ганев чудом остался в живых и надолго исчез с одесских горизонтов «экспроприаций».

     Но в 1925 году при попытке ограбления иностранца в одной из фешенебельных гостиниц столицы Ганева схватили и «закрыли» на пять лет. Однако Блюмкин не забыл «боевого товарища».

– Фима! Сколько лет, сколько зим! – Блюмкин широко распростёр руки у тюремных ворот Бутырки, откуда появился давний приятель, щуря глаза на ярком свету.

     Небритый Ганев некоторое время всматривался в человека в фетровой шляпе и с тростью, одетого в добротный тёмно-серый костюм с галстуком. Рядом стояла пролётка с запряженной вороной кобылой и скучающим извозчиком на козлах.

– Яков?!

– Он самый, Фима, он самый! Не кидай, таки, брови на лоб!

– Шикарно выглядишь, Яков, шоб я так жил!

– Ха! Давай-ка, бандит-сиделец, сигай в пролётку!

     Приятели вальяжно откинулись в удобных сиденьях экипажа. Яков коснулся тростью спины извозчика.

– Трогай, голубчик!

– Н-но, пошла родимая!

     Экипаж плавно развернулся и дробно заколесил по мощенным мостовым, пропахшим застарелым конским навозом. Этот деревенский запах мешался с безмятежно-свежими запахами поздней московской весны. Цокот конских подков звонко отскакивал от серого булыжника узких патриархальных улочек, с редкими прохожими и повозками.

     Пропетляв по кривым улицам, уводящим всё дальше от центра города, пролётка остановилась у двухэтажного, ничем не примечательного здания с вывеской «Трактир Кальмана». Яков обернулся и, внимательно оглядевшись, толкнул дверь и вошёл внутрь.

     Кроме пары меланхоличных посетителей, в чистой и уютной столовой зале никого не было. В этом заведении чекист встречался с нужными людьми. Кальман был одним из самых значимых агентов Блюмкина под оперативным псевдонимом «Сильва» *.

     Фима понял – Блюмкина здесь знали. Их с лёгким поклоном встретил щегольски прилизанный метрдотель с ниточкой чёрных усиков и умным взглядом тёмных глаз. Яков кивнул ему и лишь скупо указал тростью на лестницу, ведущую к кабинкам. Поскрипывая деревянными ступенями, Блюмкин с Ганевым молча поднялись наверх и проследовали к дальней кабинке.

     Им сразу услужливо принесли салат, жаркое с толстым омлетом и выпивку. Налив из запотевшего графина водку в рюмки, Яков сказал:

– Выпьем за встречу, Ефим! Таки ничему не удивляйся. Тебе на годик скостили срок – моими стараниями. Нужен ты мне для дела. Мы же с тобой старые друзья!

– Гоп-стоп, Яша? Я – пас. Даже не уговаривай! Не хочу опять чалиться. Завязал!

– Фима! Не суетись под клиентом! Давай, таки, обмоем твою свободу! – Яков коснулся рюмки приятеля, и они разом выпили.

     Фима Ганев с голодной жадностью, чуть ли не мыча, поглощал вкусную еду.

– А тюрьма – не курорт, Яков!  – промямлил он, заметив его пристальный взгляд, и опять накинулся на еду.

     Блюмкин закусил, сунул руку во внутренний карман пиджака и извлёк пухлый конверт, который молча выложил на стол перед Ганевым. Тот, продолжая жевать, осторожно заглянул внутрь. Все купюры были высокого достоинства.

– О-о! – с конвертом в руках Ганев прекратил жевать, замерев в лёгком ступоре восторга. Улыбка блуждала по его лицу. Пауза затянулась.

– Фима! Как говорят у нас в Одессе, не расчёсывай мне нервы!

– Яша, ты мне мешаешь впечатляться! Это же для меня целое состояние! И шо надо?

– Таки очнулся!

– Яков, я готов послушать за твою просьбу, – Ефим не выпускал конверт из рук. 

Услышав, о чём просит приятель, Ефим посерьёзнел и вдруг засомневался. Он выпил ещё водки и сказал по-одесски:

– Яша, ты мине делаешь беременную голову.

– Фима, это аванс! Встретишь, привезёшь, получишь остальное. Ну?!

– Ладно! Замётано! – решительно прихлопнул Ефим ладонью по столу.

     Приятели посидели ещё какое-то время, обсуждая предложение Блюмкина. Он пообещал Ганеву после выполнения им поручения найти ему жильё и работу.

– Только без фортелей, ты меня знаешь, Фима! А сейчас иди купи себе приличные шмотки. И немедленно переоденься! От тебя таки несёт псиной. Ночевать – найди гостиницу. Всё, ступай!

     После того, как Ганев ушёл, Яков подозвал метрдотеля – Сильву. Тот присел за столик, и Блюмкин с ним ещё долго что-то обсуждал.

* * *

     Сибирский экспресс, проехав полстраны, остановился на подмосковной станции Кудиново. В вагон номер девять, предъявив билет, зашёл прилично одетый пассажир, прошёл к закрытому купе и постучался. Дверь открыли, в проёме показался бородатый человек лет сорока пяти.

– Фёдор Ильич?

– Да!

– А у меня весточка для сибиряка, – назвал пароль Ефим.

– Рад вестям, – услышал Ганев отзыв.

– Как вас называть?

– Называйте Фимой, Фёдор Ильич!

     Пассажир вошёл в купе, прикрыв за собой дверь.

– Фёдор Ильич! Я вам расскажу все наши действия в точности, как указал Яков Григорьевич. Скоро будут Люберцы, где мы с вами и сойдём с поезда. Там берём извозчика и едем к месту, указанному Яковом Григорьевичем. На этом моя роль будет исчерпана. Он просил уточнить – «гостинец» с вами?

– Разумеется, Фима, разумеется!

     Проделав всё без проблем, Романовский и Ганев вскоре подъехали к «Трактиру Кальмана» и отпустили извозчика. Уже наступали сумерки. Вывеска «закрыто» исключала чужое присутствие. Их учтиво встретил немногословный метрдотель и по длинному коридору провёл в отдельное помещение, где был накрыт стол на три персоны. В воздухе витали вкусные ароматы.

– А кто третий? – спросил Ганев.

– Сейчас подойдёт Яков Григорьевич, – сообщил метрдотель.

– Мы с ним знакомы, – заулыбался Романовский, – рад буду его увидеть!

     Пока приезжие снимали верхнюю одежду и усаживались за стол, раздался стук в дверь, и на пороге возник Блюмкин. Он радушно поприветствовал Романовского.

– Фёдор Ильич, с приездом! Непривычно видеть вас с такой бородой. Как замечательно, что вы справились с моими поручениями! Хочу вас обрадовать. Всё, что вам мною обещано, у нас получается. Завтра доложитесь Глебу Ивановичу, а «гостинец», пожалуй, мне нужен... сейчас.

– Спасибо! Да, что мы всё «гостинец», да «гостинец». Минерал это, Яков Григорьевич. Просто немного необычный. Сейчас.

     Романовский раскрыл рюкзак и достал жестяную шкатулочку. Открыв её, извлёк артефакт и подал Блюмкину.

– Ух ты! – удивился Яков, – да где ж он так нагрелся?

– Он всё время тёплый, – простодушно пояснил курьер.

     Кальман и Ефим из-за плеча Якова с любопытством взирали на «минерал», не понимая смысла всей суеты вокруг обычного на вид камня.

– Я забираю его! Лично передам Бокию. Мы сейчас подкрепимся, переночуете здесь, а завтра с утра будем заниматься нашими делами.

– Ну?! Выпьем что ли? Они чокнулись бокалами с вином и дружно выпили.

     Романовский повалился со стула сразу. Сильные судороги пробежали по его телу. Он страшно захрипел и схватился за горло, глаза его полезли из орбит, так и застыли, остекленев.

     Ганев же только и успел вскочить и, задыхаясь, прохрипеть:

– Сс-у-к-и! – судорожно ухватился за скатерть и в конвульсиях рухнул рядом с Романовским, с грохотом утянув за собой всё, что было на столе.

     Через минуту всё было кончено.

– Что ты им? – повернулся к Сильве Блюмкин и поставил пустой бокал на стол.

– Цианид. Надежность сто процентов.

– А тела? Всё должно быть так, Сильва, будто они растворились в воздухе.

– В воде, шеф!

– Вот как?!

– Сегодня же они будут с грузом в трясине. Без одежды, без пальцев рук и…без голов. Их – в другое болото... У меня автомобиль стоит на заднем дворе.

     Блюмкин с брезгливым выражением лица согласно кивал головой, заложив руки за спину.

– Дело сделано. Одежду и документы изыми и сейчас же сожги в кочегарке. Их деньги забери себе. Вот тебе ещё, – Блюмкин достал ещё один пухлый конверт и передал Кальману. – Я доволен тобой, Сильва! Возможно, скоро мы будем далеко от этих мест. Твоя задача сейчас одна – никто и ничего, никто и ничего! – дважды негромко повторил Яков, вперив пустой взгляд в трупы на полу.

* * *

     Артефакт лежал в кармане. Яков сунул руку потрогать его и сразу отдёрнул. «Гостинец» почему-то стал горячим...

     После Тибета Блюмкин то впадал в суеверия, то размышлял о воздействии потусторонних сил на материальный мир. Есть они или их нет.

     Горячий артефакт стал вызывать у него необъяснимые приступы страха, которые ослабли только после того, как Яков дома упрятал «минерал» глубоко в шкаф, предварительно закрыв в жестяной коробочке из-под монпансье.

     Он прекрасно понимал, что артефакт – крайне ценная находка. Но не мог решить, как с ним поступить. Как с максимальной пользой использовать. Наверняка он стоил больших денег. Сколько? Это надо как-то выяснить. Раньше, чем кто-либо.

     Вдруг словно какое-то прояснение ворвалось в его мозг. Яков вдруг вспомнил про непонятные записи, привезенные им из Тибета вместе с другими древними рукописями. Записи, в отличие от рукописей, никто не мог расшифровать. А теперь..., а теперь он мысленно вспомнил и видел их, да так ясно, словно они развёрнутые лежали перед ним! Более того – он отчётливо понимал смысл записей! От их сути его проняла крупная дрожь.

     «Не может быть, не может быть!» – единственная мысль, которая металась теперь в его воспалённом мозгу.

     Утром, изрядно напугав, словно выстрелом, Блюмкина разбудил звонок телефона.

– Яков, доброе утро! Это Пауль. Нам немедленно надо встретиться. Очень важно!

– Доброе утро, Пауль! Назначай место встречи.

– Пивная на углу Первомайской и Индустриальной. В 10-00. А что с твоим голосом, Яков?

– Да, не обращай внимания. Наверное, плохо выспался, вчера был трудный день.

* * *

     Несмотря на утро рабочего дня, в пивной неумолчным фоном висел гул нетрезвых голосов.

     Со свежего весеннего воздуха Яков словно вошёл в стену – такой плотный, застарелый пивной дух ударил в нос. Он органично смешивался с запахами сушёной рыбы и табачного дыма.

     Завсегдатаи, прихлёбывая из бокалов, разбирали и шелушили волжскую рыбёшку.

     На столах виднелись горки чешуи. Незатейливый российский ритуал, толк в котором понимали лишь посвященные, уже находился в разгаре.

     Сквозь сизые облака папиросного дыма Блюмкин с трудом разглядел в конце зала Лоренца. Тот призывно махнул ему сложенной газетой. В нескольких кварталах от весьма популярной пивной находилось здание Коминтерна. В пивную частенько захаживали деятели коммунистического движения, не чуравшиеся хмельного напитка.

     Здесь иногда происходили шумные дебаты.

     Взяв два бокала пива, Яков протиснулся сквозь тесноту к Лоренцу. Они поздоровались. Один бокал Яков придвинул к собеседнику.

– Что у тебя, Пауль? – отхлебнув из бокала добрый глоток, спросил Блюмкин.

– У нас в Германии рыбу с пивом не принято совмещать. Более того, сушёную. Такая рыба у немцев считается дохлой, – Лоренц не ответил на вопрос, чуть брезгливо поведя носом.

– А что же немцы едят с пивом?

– У нас в традиции жаренные свиные сосиски. Яков! Мне очень жаль, но взгляни на это, – Лоренц вытащил из внутреннего кармана несколько фотографий и протянул Блюмкину.

     Яков похолодел. На фотографиях с разных ракурсов была отчётливо запечатлена его секретная встреча с Львом Давидовичем Троцким в кафе на острове Капри.




                «Сильва» * – название оперетты, автор которой – венгерский
                композитор Имре Кальман – однофамилец агента.




                11 глава романа здесь: http://proza.ru/2024/12/26/904


                Картинки сгенерированы в нейросети Шедеврум




                20.12.24

                пос.Отрадное
                Московской обл.