16 1 Война пришла и в наш дом

        Предыдущая глава:   http://proza.ru/2024/12/17/303

        Есть даты, которые сохраняются в памяти людей всю сознательную жизнь. К таким датам относятся, безусловно, 22 июня 1941 года и 9 мая 1945 года. Это даты начала и окончания Великой Отечественной войны. Прошло с того времени уже много лет. Родилось, несколько поколений. Но эти даты  памятны для всех. Одна – как дата величайшей трагедии, а другая – как дата Великой Победы!

        В деревне Курьяново в то время не было радио. Его проведут уже на моей памяти где-то в середине 50-х годов. Почтальоны навещали деревню раз в неделю. Вместе с корреспонденциями они приносили и новости. Поэтому о событиях в мире сельчане были информированы достаточно мало. Политинформаторы изредка наезжали в деревню со своими лекциями. Но они в основном говорили об успехах социалистического строительства во внешнем и внутреннем контуре страны Советов. Про бои в Испании говорили. Про героизм советских добровольцев на боевых фронтах с фашизмом. Про стахановцах, об очередных рекордах на всех направлениях развития страны Советов…

        И вдруг – война-то уже в нашей стране! Как же так? Ведь мы же заключили пакт о ненападении с Германией. Зачем они к нам? Что скажет Сталин?

        О войне объявил Молотов. Сталин обратится к советскому народу 3 июля 1941 года, спустя 11 дней после начала войны. «Братья и сёстры… Враг будет разбит! Победа будет за нами!» - вот главный посыл его обращения.

        Из города Лихвин в деревенские дома вскоре посыпались повестки мужчинам на сборы в призывные пункты города Лихвин. В некоторые дома приходило одновременно по нескольку повесток. Война пришла  практически в каждый дом.

        Пришла она и в дома рода Ардашиных, которых было чуть ли не половина деревни Курьяново. Об участии в Великой Отечественной Войне представителей нашего рода я расскажу в заключительных главах этого цикла воспоминаний «Моя малая Родина». Расскажу там о некоторых наших родственниках, о которых у меня имеются достоверные сведения. В том числе, и об участниках войны, конечно.   

        Война надвигалась на нашу страну просто стремительно. Сводки с фронтов, которые хоть и с задержкой, но поступали в деревню, были просто  ошеломляющими. Уже на седьмой день войны 28 июня 1941 года немцами взят Минск. К концу сентября - взят Киев. Третьего октября - взят Орёл, а через месяц пал Курск. Немцы уже окружили наш областной центр Тулу. Это ведь  уже совсем-совсем рядом!

        Немцы рвались к Москве. Наш папа Андрей имел «бронь» от призыва в армию как сотрудник стратегического оборонного предприятия. Папу, вместе с другими рабочими, освобождёнными по «броне», вместе с женщинами, инвалидами и подростками направили копать противотанковый ров на дороге между железнодорожной станцией Лихвин и городом Лихвин. Предполагалось, что этот ров отрежет путь немецким танкам. Ров тянулся от деревни Косолапово до села Песковатское.

        Но это не помогло. К концу октября немцы захватили ближайший к нашей деревни город Лихвин. Как-то сразу оккупанты оказались и во всех близлежащих деревнях и посёлках – Курьяново, Песковатское, Косолапово, Свободка и в других.

        Дальше я предоставляю слово воспоминаниям реальному очевидцу тех событий – моему старшему брату Николаю, которому было в то время два года:

        «Папа приходил со стройки рва на выходной день домой и приносил картофельные очистки, которые мама сушила, толкла и из которых пекла очень вкусные блины. Папа рассказывал маме о состоянии дел на фронте, о каком-то втором фронте, который не открывают почему-то американцы.

        Жители деревни стали получать «похоронки». Сколько крика я слышал… Я теперь знал, как бабы в деревне голосят, сколько слёз пересмотрел. Голосили душераздирающе. Нельзя было просто слышать крик, он вызывал слёзы у присутствующих. Даже я, казалось бы,  совсем малыш, видя эти слёзы, тоже плакал. А похоронки приходили и приходили. У каждой семьи на фронте было по два-три человека, и каждая семья до трепетного ужаса боялась получить такую «бумажку». Почтальона ждали, встречали, и в то же время боялись, и, когда он проходил мимо, то облегчённо вздыхали – слава Богу, жив!

        Ноябрь: 1941 года.
        Сегодня у меня день рождения - мне два года. В честь такого торжества мама надела мне новые штанишки с помочами. Подбегая к зеркалу, я показывал сам себе язык и стремительно убегал. Вся изба наполнялась детским заливистым смехом. Несколько раз я порывался выбежать на скотный двор, чтобы похвастаться перед Борькой своим нарядом.
       
        - Ну, иди, иди, не нудись,– разрешила мама и приоткрыла  мне дверь.

        Друг мой, баран Борька, встретил меня с любопытством, будто не признав приятеля. И вдруг, словно опомнившись, баран подошёл и облизал  протянутые  мои руки, тёрся рогами о  новые штаны, а я запуская пальцы в вихрастую  голову барана, ощущал его тепло. Я только сейчас заметил, что у Борьки круглые глаза. Хотел было разглядеть их поближе, но тот легонько подтолкнул большими рогами именинника  к ступенькам,  словно говоря, что свидание окончено. Когда мама открыла дверь в хату, я уже быстро на четвереньках взбирался  по ступенькам.

        - Не замёрз ещё, Коленька? – открывая шире дверь, спросила мама.

        Не успела она захлопнуть за мной дверь, как на улице раздалась стрельба. Было отчётливо слышно, как пули стучали о  стенку дома.
               
        - Скорее все на пол под окно!, - крикнула мама, и,  схватив меня, распласталась вдоль стенки. Рядом с нами на пол бухнулась и бабушка Наташа.

        Стрельба продолжалась. Мне не терпелось посмотреть - что там на улице так бабахает. Быстро вскочил, уцепился ручонками за подоконник, подтянулся и увидел у забора дяденьку с  палкой, из которой вылетал огонь и дым. Слышалось громкое: «Бах, бах, бах….».

        Мама больно дёрнула меня за штаны, и придавила к полу.

        Вскоре  послышались шаги - сначала у дома, потом в сенях. Раздались громкие голоса и в дверях  появились дяденьки в мундирах с нашивками и с палками в руках. Я впервые увидел таких дяденек и такие палки. Я не испугался и с любопытством  осматривал вошедших.

        - Вот тебе, Коленька, и подарок ко дню рождения, - выдыхает бабушка  Наташа и медленно поднимается с пола.

        Вечером жарко протопили печь, зажгли керосиновую лампу, пол застелили свежей соломой. На полу устроились полуголые мужики. Одни зачем-то рылись в своих скинутых рубашках, а другие разбирали железные палки. Я почувствовал знакомый запах, похожий на масло, на котором бабушка жарила пирожки. Меня забавляла эта картина: столько много людей, говорят непонятно и быстро. Но особенно привлекали железные палки, которые начищали незнакомцы. Я вспомнил, как утром  видел дяденьку с палкой в руках, которая всё время бабахала. Подбежав к печке, я схватил бабушкину палку и, еле держа  её наперевес, вбежал в комнату:

        - Бах, бах, бах!  - выкрикнул я и, улыбаясь во весь рот, бегу к маме  и бабушке.

        Дяденьки засмеялись. Один из дяденек поднялся, достал из мешка  большую конфету. Он протянул её мне и погладил по голове. Потом он достал из кармана  фотографию и показал её мне. На ней я увидел тётю, похожую на мою маму, и такого же мальчика, как и я.

        - Майне, майне, - говорит, улыбаясь, дяденька  и тычет  пальцем себя в грудь.

        Я тоже потыкал своим пальчиком по фотографии сначала в мальчика, потом в свою грудь.

        Дяденька рассмеялся.

        - И среди немцев есть люди, - сказала  бабушка.

        Проснувшись на другое утро, я увидел в доме вместо многих дяденек только одного рыжего. Он сидел, заложив ногу за ногу,  и курил.

        Я слез с кровати и огляделся. Бабушки и матери поблизости не было. И я, воспользовавшись моментом, снова схватил бабушкину палку и с победным криком стал на ней кругами гарцевать по комнате. При очередном круге, когда я сравнялся с рыжим, тот резко схватил меня за рубашку, приподнял и встряхнул так, что у меня что-то хрустнуло в спине. Палка выпала из моих рук. Глаза рыжего стали огненными и стреляли злобой. Видя их, мне стало страшно, я оцепенел и  не мог даже ни крикнуть, ни заплакать. Мне хотелось закрыть глаза, чтобы не видеть это злое мясистое красное лицо.., Но  сделать это не мог.

        Рыжий разжал руки и я, не удержав равновесие, упал на пол.

        Мама, вытаскивающая на кухне котлы из печи, услышала глухой звук и вбежала в комнату. Взгляд её выхватил шевелящийся комок, который то ли кряхтел, то ли плакал. Она опрометью бросилась ко мне, быстро подхватила меня, и прижала к груди. Слёзы брызнули из её глаз и покатились по бледному  худому лицу.

        - Теперь я понимаю, кто такие фашисты!, – закричала мама.
        - Зверь! Изверг! Фашист проклятый!

        Придерживая меня, мама быстро схватила выроненную мною палку и двинулась на рыжего. Его лицо, доселе надменное и спокойное, приняло испуганный вид.  Он попятился  к стенке, но    ореховая палка уже прошлась  по его вытянутым рукам. Второй удар пришёлся по повёрнутой к маме  спине. Рыжий выскользнул из угла  и стремглав выбежал из дома.

        Мама ещё сильнее прижала  меня к груди, гладила по голове, целовала  и унесла в свой чуланчик. Через какое-то время я снова вышел в комнату. Но  прыгать и скакать почему-то уже не хотелось. Мне казалось, что  вновь придёт рыжий и снова схватит  за рубашку.

        Мне захотелось пойти к Борьке на двор, пожаловаться на рыжего. Пройдя незаметно мимо мамы, что-то делавшей у печки, я открыл дверь и оказался на дворе, где так приятно всегда пахнет сеном.

        Но Борьки на этот раз в его загоне не было. Первым, кого я увидел,  был рыжий. Он стоял с закатанными рукавами и улыбался. В окровавленных руках он держал длинный нож, тоже в крови. Я испугался, хотел бежать, но  вдруг наткнулся на Борькины круглые глаза. Они немигающе смотрели на меня. Голова его лежала на соломе и с его шеи капала кровь.

        - Мама! – что, было мочи закричал я и упал на соломенную подстилку.»


        Из воспоминаний Николая более позднего периода:

        «Жил в нашей деревне Иван Александрович Комогоров. Жил через дом от нас. Работал он председателем нашего колхоза. Но за месяц до начала войны в колхоз нам прислали из Лихвина нового председателя, за которого все, естественно, единогласно проголосовали. А Иван Александрович на общих основаниях стал работать в плотницкой бригаде.

        Началась война. Вновь избранного председателя забрали на фронт, и колхоз распался как-то сам по себе. Некогда было избирать председателя.  Управляющие из района организовывали эвакуацию скота в глубокий тыл  и по большаку постоянно двигались огромные стада со скотом.

        На другой же день после оккупации под дулом автоматов у Правления собрали всех  жителей деревни. Объявили о новом порядке и начали избирать старосту.

        - Какие будут кандидатуры? 
          Тишина…
        - Повторяем - какие будут кандидатуры, или мы сейчас сами назначим старосту.

        Кто-то назвал Сашу Мельникова.

        Сашу подвели к столу, а тот возьми, да и выпали:

        – Не хочу быть старостой!.

        Немцы отвели Сашу в сторону и тут же, не говоря ни слова, его расстреляли.

        Естественно, люди заволновались. Некоторые заплакали. Но особо ведь не повозражаешь.  Привыкшие к расстрелам и смертям, немцы спокойно продолжали вести деревенский сход. Теперь народ начал упрашивать Ивана Александровича Комогорова чтобы он согласился быть старостой. Иначе -  расстреляют по одиночке всех оставшихся стариков, а потом и за баб возьмутся.  Под давлением присутствующих Иван Александрович был избран старостой.

        Немцы в деревне были всего неделю - спешили в Москву. За эту неделю староста выполнял требования немцев. По его рекомендации  направлялись немцы в указанный старостой дом за скотом.  Иван Александрович знал наличие  скота в каждом доме: у кого два поросёнка, у кого один. Чтобы не  оголодать семью и не забрать последнего поросёнка, он направлял немцев в тот дом, где было два поросёнка. Прежде чем направить немцев, он приходил к хозяйке и оговаривал этот вопрос, чтобы для неё это не было неожиданностью. Чтобы она понимала, почему немцы придут именно  к ней. И не хотелось бы хозяйке, но делать было нечего.

        Пару недель деревня жила сама по себе. Потом в неё вошли наши войска. Сразу же арестовали Ивана Александровича. Быстренько осудили и дали ему, по облегчающим  обстоятельствам краткости сотрудничества, только десять лет лагерей. А ведь могли бы дать двадцать, а то и двадцать пять годиков. А могли бы и вообще расстрелять. Легко...

        Лишь после войны выяснилось, что Иван Александрович помогал  продовольствием и передавал информацию партизанам. Выяснилось, что с должности председателя  колхоза его освободили заранее и сознательно - чтобы он, находясь, как бы, на рядовой должности, помогал партизанам. Об этом знал только узкий круг надёжных  людей. Но тогда было не до таких тонкостей с разбирательством. Сотрудничал с немцами – значит враг!

        "Лес рубят - щепки летят!" - у нас так.

        «Свою» десятку Иван Александрович отбыл от звонка до звонка.

        Незадолго до войны посадил Иван Александрович сад. Тогда садов немного было в деревне. Всё под огород да под зерновые землю засевали. Совсем маленькими тогда деревца были.

        Через десять лет вернулся Иван Александрович - и глазам своим не верит. Словно в награду за напрасно отсиженные годы, сад его стал неузнаваем. Воскрес он, как в сказке. Прежде хилые яблони и груши, теперь  давали крупные плоды. Груши вообще стояли до небес и выросшие суки свисали за изгородь сада.»

        Я (Виктор) с Иваном Александровичем не раз общался – жили-то через дом. Но на те, ушедшие уже в далёкое прошлое темы, мы не говорили. Говорили  о погоде, о новостях, о текущих делах. Теперь я очень сожалею об этом. Ему было что рассказать, а мне - послушать…

        Следующая глава:  http://proza.ru/2024/12/24/494