Укус

     Это в первый раз я стеснялся, боялся и поеживался только лишь от величины, выгравированного на позолоченной дощечке имени. Не то что постучать в дверь, открывающую мир большой литературы, а даже выдохнуть потраченный мною воздух возле алтаря художественного плетения словес. Подумать только! Сам Милютин! Сам! Должен принять у меня текст из рук в руки. Принять и милостиво наградить размещением моего рассказа в его журнале или отказать, то же самое, что подписать смертный приговор.

     Первый раз дрожал, второй раз уважительно вздыхал, в третий раз благоговейно дотронулся до дверной ручки, а в шестнадцатый - вломился в логово информационного магната без приглашения и устроил скандал. А все потому что редактор не верил в мою собаку.

- Название рассказа укус? - брезгливо спросил так, словно его самого укусили, лысина покрылась испариной, очки поползли вверх, - фельетон, юмореска?

- Может быть и так, - пробубнил я, - как скажите, так я и сделаю.

- Что значит, как я скажу!? - ещё более удивился редактор. - Позвольте, мы с вами не в магазине за колбасой, а в творческой лаборатории! Мы - творцы, а не газетные репортеры, не переписыватели реальных историй. У нас тут кипят реторты художественных вымыслов, трескаются колбы фантастических гипербол и сверхсмыслов! А вы пишите о том, что вас укусили?

- Ну, да, укусили. Но укусили не как-нибудь, а смешно. Ну, вы прочтите, ну, Мефистокл Платонович, ну, чего вам стоит прочитать весь рассказ. Ну, я уже из-за названия к вам устал ходить.

- В век цифровизации ходить не надо! - редакторские очки поползли вниз, а большой палец поднялся ввысь. - Передавать потоки информации модно электронными письмами.

- Вы их игнорируете!

- Ладно! - что означало "заткнись", махнул рукой и погрузился глазами в рукопись.

Дело было в деревне.

- Начало многообещающее, - презрительно хмыкнул редактор.

Дело было в деревне. Вчера много работали. Косили, косили, косили... Много травы. Много работали, поэтому много отдыхали, и проснулись неопохмеленными. Пока Петька спал, я попробовал завести машину, чтобы смотаться в магазин. Трубы горели, и не было иной возможности, потушить их. А Петька спал. Аккумулятор сел. И надо было толкнуть.

- Да что это за ерунда!? - взорвался редактор, - где завязка, кульминация, сюжет!? Идите, Благородцев и доработайте, идите! Материал сырой!

- Там дальше так сухо будет, - пробовал возражать я ему, - аж искры посыпятся из одного места.

Тогда щеки Милютина розовели, и он начинал метать молнии гнева. Пятнадцать раз повторялось! Сейчас смилостивился и продолжал читать дальше. В результате чего, ознакомление с моим смешным рассказом в пару страниц растянулось на неделю и стало похожим на Шукшинские чтения.

    ... толкнуть обоих. Сначала я растолкал Петра. С похмелья его разбудить труднее, чем починить любой механизм. Мы вышли из дома и направились к старенькому стодвенадцатому Москвичу. И на Петра кинулась собака! Он отскочил в безопасное место. Цепь сторожевой злюки была прикреплена к длинному проводу, тянущемуся через весь двор. Благодаря чему, она могла свободно передвигаться практически до навеса из виноградника, где и стояла моя колымага.

- А как же она тебя вчера не тронула? - задал я резонный вопрос Петьке.

Он хмуро дёрнул плечами. С утра ему плохо думалось и хотелось курить. Я обвертел и осмотрел его, но не нашёл даже царапины, не то что укуса. И вдруг меня осенило.

- А ну-ка, раздевайся! - приказал я ему.

Пётр переоделся в мою одежду, а я в его. Собаки (так думал я) в основном ориентируется на запах и зрение. Мы были одного роста и комплекции. Оставалось перенять походку Петьки и не поворачиваться к псине лицом.

- Пошли! - скомандовал я, когда все было готово.

И мы, типа, лениво направились в сторону Москвича. Собака остановилась в нерешительности, раздумывая, кого  же укусить? Но, по видимому, я перестарался. Так вжился в Петькину роль. Как подумал: он алкоголик безработный, у него жена страшная и шибко драчливая, встретит сковородкой, если вернусь назад к ней, а ещё дети вредные и сопливые, оручие. Да так и пошёл походкой осужденного на долгие, мучительные, исправительные работы. Даже куплет песни спел "Спят курганы темные". Так вжился в роль, что не только Станиславский, а и собака поверила. И как помчится за мной! Мне полшага не хватило, а ей с лишком осталось столько же. Послышался хруст штанины, прокусываемой мышцы...

     На этом месте редактор остановился, из розового побелел и прошипел:

- Шутить изволите, сударь?! Я ведь кроме жи-ши ещё биолого-почвенный институт оканчивал! И курсы кинологов! Вы написали совершенейшую чушь, муть и глупость несусветную!!! Я любую собаку знаю и чувствую, как самого себя! Нет такой собаки, которую так можно обмануть, как вы это пытались сделать!

Здесь и я вспылил, не выдержал:

- Есть! - заорал!
- Нет!
- Есть! На! Смотри!

И закатал брючину на левой ноге. Моя голень пылала фиолетовым созвездием следов от собачьих зубов. Редактор понял: крыть ему нечем! Произошла стыковка моего художественного вымысла с грубой реальностью, чего много лет от нас всех литераторов Мефистокл Платонович и добивался. Правда, висящая на ниточке блефа!

- Не верю! - завопил редактор не своим голосом.

- Ах, так! - решил я использовать последний козырь, - Петька, заводи!

И пулей пролетела через весь кабинет с великолепным паркетом, рядом классических сочинений древнегреческих философов и классиков двадцатого века, стоящих за стеклом антикварного шкафа; прямо на огромнющий стол из чистого орехового дерева вскочила моя мохнатая и счастливая красотка Люся, приветливо помахивая хвостом. Радостно лизнула редактора в широченный сократовский лоб!

Зинка, жена так и повалилась на скамейку в городском парке, когда я ей рассказывал эту историю. И долго, держась за живот, извивалась змейкой от смеха.

- Наша Люська злая собака?! - все переспрашивала она и не переставала смеяться, - да она готова любого жулика заласкать до изнеможения языком! А-ха-ха-ха! Сделай что-нибудь, иначе я лопну от смеха!

     Она успокоилась, а я продолжил рассказ. Редактор хлопнулся в обморок. А очнувшись, принял мой текст. Расположил его не в литературный солидный журнал, как обещал, а в паршивую жёлтую прессу между кроссвордами и дал гонорара вдвое меньше. Зато после подобного потрясения принимал любые мои литературные труды и деньги платил исправно. А укус откуда взялся, возможно полюбопытствует внимательный  читатель. Утомился я ходить и убеждать редактора в правдоподобности моего случая и попросил одного мальчонку из художественной школы, так сказать, качественно живописать рану в обмен на прогулку с нашей Люсей. Уж очень пацан собак любит!