Пою ли я. Часть первая

— А ты поёшь? – спросили как-то у меня.
— Хм, пою ли я? Как сказать? Давайте посчитаем.

Часть первая.

Мои родители неплохо пели. Мама (в молодости очень похожая на артистку Людмилу Целиковскую) обладала хорошим слухом, знала много песен. Папа тоже очень любил петь, особенно романсы, народные песни. Когда в доме собиралось застолье, обязательно запевали. Тогда лица размягчались, глаза заволакивало слезой, уходили прочь разговоры.

— Пора в путь дорогу!
Дорогу дальнюю, дальнюю,
дальнюю идём.
Над милым порогом
Качну серебряным
Тебе крылом!

Один начинал: «Над ми…» - другой в этом месте обязательно подхватывал «над милым порогом». А после слов «ты так и знай» папа басом пропевал ещё раз: «Ты так и зна-ай!».

Ещё мне нравилось, когда мама пела «На закате ходит парень». Пение всегда было акапельным, поэтому там, где по радио обычно звучал проигрыш, мама пропевала «переливы» за гармошку:
— Тари-тари-тари-тари-тари-тари-тари- та-а-ам.
И дальше:
— А вчера-а прислал по по-очте два загадо-очных письма-а-а…
Я, кстати, тоже умею переливы за гармошку пропевать и, когда делаю это  в незнакомой компании, люди удивляются. А для нас это обычное дело было.

В доме звучали застольные, русские, украинские песни, военные, эстрадные. Иногда папа с мамой на два голоса пели  про «Тбилисо», даже немного на грузинском языке. И шутливую «И кто в нашей части не знает матчасти» на мотив мексиканской «Челиты» (той самой, что «И кто в нашем крае/ Челиту не знает/ Она так умна и прекрасна...»).

Но больше всего мне нравился момент, когда родители запевали одну песню. Искала её позже в интернете, но, увы, так и не нашла. Они и сами не знали толком, что это за песня. Выучили её когда-то в своём первом лётном гарнизоне и пели в компании. Там такие слова в припеве были:
— Реро! Поднимаем чашу дружбы, реро!
За страну родную нашу, реро!
За страну, за славный наш народ!

Что за «реро» - на знаю, мелодия чем-то на грузинскую похожа, и на этом месте распевали её все, кто сидел за столом, громко, звучно, иногда на два-три голоса. И я, когда подросла, тоже пела с ними на всю громкость «Реро!».

Вечерком на даче, после трудового дня, приняв рюмочку, папа мог затянуть длинно, тягуче:
— Ой, да ты калинушка, размалинушка,
Ой, да ты не стой не стой на горе крутой.
 
Ой, да ты не стой не стой на горе крутой
Ой, да не спущай ты листья во синё море.
 
Ой, да не спущай ты листья да во сине море
Ой, да во синём море корабель плывет.
 
Ой, да во синём море корабель плывет
Ой, да корабель плывет, лишь волна ревет.

Маме не нравилось, она говорила, что песня эта слишком печальная да долгая. А я слушала, иногда вступала в пение и, жалеючи долю «трёх полков солдат молодых ребят», могла слезу пустить. Такая песня. Печальная. И долгая.

Это было здорово, петь в семье. Когда сестра вышла замуж постепенно петь перестали. Да и родители постарели. Внуков помогали растить. Быт заел. Болячки всякие. И песен столом, как было раньше, не стало.


P.S. Папа однажды мне сказал, что предпочёл бы,  чтобы над его гробом не духовой оркестр играл похоронный марш, а лучше бы звучал «Одинокий пастух» Джеймса Ласта:
— Тарата-а-а… Тарата -а-а
Та-тата-тата-тата-тадада-да-ам…

Конечно, когда его не стало, мы этого сделать не смогли. Оркестра тоже, правда, не было. Так уж вышло. И только на десятилетие папиной кончины мы с сестрой вдвоём поехали на кладбище и тихонько включили «Одинокого пастуха».  Надеюсь он услышал.

Домашнее пение считается?

Продолжение здесь http://proza.ru/2025/01/18/55