Уильям Мэгинн. Дэниел О Рурк

   Широко известные у нас ныне истории о приключениях Дэниела О’Рурка рассказывают и пересказывают многие, но редко кто из рассказчиков может заявлять, что доводилось ему хотя бы однажды беседовать с ним лично. Моим же знакомцем давним он был. Жил он у подножия Хангри-Хилла в домике у дороги, что ведет в Бантри, и повествование это выслушал я из его собственных уст 25 июня 1813 года; седовласым стариком с багровым носом был он уже в ту пору. Сидели мы с ним вечером под тополем возле дома его, и он, попыхивая трубкой, рассказывал:

   — Так вот, сэр, вернулся тогда домой сын лендлорда нашего, из дальних мест в дом вернулся; путешествовать по континенту по разным странам ездил он — в ту еще пору, когда о Бонапарте, о дружках его и о той катавасии всей, какую затеяли они, и слухов пока не было. И вот, старик-хозяин по поводу возврата сынка пир горой у себя давал — для всех там, кто в окрестностях близ его особняка проживал: и для знатных господ, и для простаков, и для богачей, и для бедняков; словом, старик человеком чести настоящим был, дом свой открытым держал, гостей тысячами привечал в нем… ныне уж такое изжилось, да… И ели мы все там у него тогда до отвала, и пили, да и еще младший лендлорд с Пегги Барри из Бохерина танцевал… Красивой тогда парочкой юнцы те смотрелись; ныне, конечно, подопустились они, да, подопустились — что она, что и он… Ну и, короче говоря, перебрал я самую малость тогда, и голова у меня зашаталась и завертелась, — то есть, в глазах моих шататься всё вокруг и вертеться стало. И когда спустился я к броду через Боллиашинох, поскользнулся там на камне я, или запнулся, — и — плюх! — в воде весь я, целиком очутился. «О, дьявольщина! — подумал я. — Утону ведь сейчас!» Решил я все же побороться за дражайшую жизнь мою, потому задвигал руками я, ногами задвигал — и поплыл, поплыл, поплыл! И наконец, не знаю, как то у меня получилось, но доплыл до берега я. На незнамый какой-то остров из воды вылез я, людей на том острове не было совсем.

   Бродил, бродил туда-сюда по острову я — и добродился: в болото влез, широкое-широкое на все стороны болото. Куда ни гляну, куда ногу ни поставлю — всё трясины вокруг меня опасные! Луна в небе — ярко-ярко светилась; как глаза вашей леди, сэр, лучилась она. Почесал я в затылке и подумал, а не пора ли уж мне пропеть по себе самому молитву заупокойную, как вдруг тень какая-то большая Луну от меня заслонила! Что там такое в небесах надо мной объявиться могло — сразу распознать не смог я. Но когда ОНО стремглав подле меня наземь сбросилось и в лицо мне глянуло — орла я узнал: большущего такого, красивого орла!

   «Дэниел О’Рурк, делишки-то как твои?» — спрашивает меня он.

   «Прекрасно все у меня, сэр, благодарю вас! Надеюсь, и у вас благополучно всё», — отвечаю ему, дивясь страшно, что орел заговорить вдруг сумел ни дать ни взять как любой крещеный человек.

   «А сюда-то — какая нужда занесла тебя, Дэн?» — спрашивает.

   «Никакая, сэр, — отвечаю. — Одна лишь нужда у меня: домой к себе воротиться — в цельности и сохранности».

   «Если правильно понимаю я тебя, с острова этого не прочь убраться ты, Дэн?» — спрашивает меня.

   «Да, сэр», — ответил я и рассказал ему, как, приняв на грудь лишних капель чуток, в воду завалился я.

   Минутку подумал он, затем говорит мне:

   «Дэн, недостойное это, конечно, дело допьяна вот так напиваться, к тому ж еще и в День Благовещенья Пресвятой Богородицы! Но, поскольку знаю тебя давно человеком сдержанным и здравомыслящим, камней ни разу в меня не швырял ты, и даже с луга своего не прогонял ни разу, когда, бывало, зайца я на нем углядывал, то, так и быть, сослужу тебе службу я. Садись-ка, давай, на спину мне и держись покрепче, — увезу я тебя подальше от трясин этих!»

   «Боюсь, — отвечаю ему, — ваша честь шутки надо мной шутить изволит! Ибо где ж это видано было, и кем слыхано, чтоб ездил кто-то на орлах верхом!»

   «Честью джентльмена клянусь, — сказал он и приложил ладонь правой ноги к груди своей, — всерьез говорю с тобой я. А потому либо соглашайся немедля ты на мое предложение, либо помирай от голода в болоте этом… Да и ты ведь, гляжу, — он посмотрел мне под ноги, — в трясину опускаться начал уже!»

   Он прав, подумал я, потому что почувствовал, что камень, на котором посредь трясины стоял я, стал под моим весом мало-помалу вниз уходить.

   Выбора у меня не было.

   «Благодарствую, ваша честь, за вашу любезность, — говорю орлу, — подмогу вашу приму я, конечно!»

   Взобрался ему на спину я, охватил руками крепко его шею, — и ввысь рванул он — как жаворонок рванул ни дать ни взять!

   Вверх — вверх — вверх, — Бог знает, на какую высоту взнестись он сумел!

   «Почему б вам, сэр… — спустя какое-то время вежливо сказал ему я, когда подумал, что, быть может, не ведома ему дорога к жилищу моему, — почему б вам, сэр, не опуститься чуток пониже? Ежели спуститесь, то как раз над домиком моим окажемся мы; подле него вы меня и ссадите, и премногая благодарность вам за труды ваши, сэр!»

   «А-ах, Дэн, ты что, за дурака меня держишь?! — вскрикнул он. — Вниз глянь-ка, вон на то поле глянь: неужто не видишь двух человек на нем, и в руках у одного — вон ведь, ружье! Это что, пустяк для меня — пулю получить, дабы услужить пьяному мерзавцу, коего с трясины подобрал я, с камня там снял!»

   «Но в какие же места, черт возьми, вы меня теперь везете?!» — кричу я.

   «Придержи язык свой, — говорит мне орел, — и успокойся!»

   И куда ж, в конце концов, долетели мы с ним? До Луны с ним долетели мы, — а куда ж еще долететь мы вот так смогли бы!

   От Луны в те года от бока ее отросточек небольшой такой отходил, в виде серпика, вот такой [Дэниел начертил тросточкой своею круг на дорожке и пририсовал к нему неровный отрезок]. Ныне серпика этого не увидите вы, нет его там.

   «Дэн, — сказал мне орел, — устал я уже лететь вот так, с обузой на спине; понятия ведь не имел я, что лететь мне так долго придется».

   «О, боже, сэр, — сказал ему я, — да кто ж вообще просил вас залетать так высоко и так далеко! Неужто я? Нет же, вспомните вы, просил я вас как, умолял вас как ссадить наземь меня! И получаса не прошло, как просил».

   «Да что уж о том говорить-то сейчас! — молвил он мне со вздохом. — Ужасно утомился я, а потому давай-ка, Дэн, ссаживайся ты с меня — вон, на Луну ссаживайся, и посиди на ней, пока передохну я малость».

   «На Луне посидеть? — удивился я. — На утлой штуковине этой, круглой к тому же? Да я ж как пить дать соскользну с нее и в лепешку оземь разобьюсь до смерти!»

   «Не разобьешься, Дэн! Вон видишь, из бока Луны стержень торчит на серпик похожий; держись за него покрепче, и не слетишь тогда вниз ты!» — такой совет орел мне дал, да пригрозил еще, что с его спины еще верней наземь слечу я, ежели возьмет он, да и всхлопнет крылами посильней.

   «Потянул же меня дьявол с тобой связаться!» — сказал я себе, а вслух от души осыпал орла проклятиями, по-ирландски осыпал его. Затем с недобрыми предчувствиями ухватился крепко я за серпик тот и перескочил с орловьей спины на Луну. Неудобным для сидения местом оказалась она, скажу я вам, еще и стуженым страшно.

   Сидел я на Луне, сидел, — наконец дождался орла.

   «Утречка тебе доброго, Дэниел О’Рурк! — крикнул мне он. — А ведь каков ты на самом деле фрукт, раскусил же, знай, я! Не кто иной, как ты ведь, разорил гнездо мое прошлым летом (его правда была, но как сумел он до того дознаться, сказать не могу я), и в отместку за деяние то оставайся же ты торчать тут как петух на верхушке шеста до скончания дней твоих!»

   «И это всё?! И это значит, бросаешь меня тут ты, скотина?! — вспылил я. — Ты, уродливая бестия! ты — чудовище! вот ведь какую, понимать теперь мне надо, службу сослужил ты мне! Проклятия! проклятия на голову твою, на нос твой кривой, и на всю породу вашу, подлец!»

   Орел расправил крыла свои громадные, расхохотался и как молния от Луны прочь рванул куда-то. Улетел он, да, и после того дня свидеться нам не довелось ни разу.

   Так и сидел на Луне я, и орал — орал во все горло просто от горя уже. И вдруг в Луне — в середине ее самой — дверь отворилась; со скрипом громким отворилась, будто месяц ее не отворяли, да и петель никогда не смазывали. И показался в ней — кто, подумали б вы? — человек, в Луне живущий! Ну, тот самый, чье лицо на самой Луне видеть мы можем; я его по бровям густым тотчас узнал, по бакенбардам тоже.

   «Доброго денька тебе, Дэниел О’Рурк! — говорит он мне. — Как жизнь-то у тебя, как дела?»

   «Прекрасно всё, благодарствую, ваша честь!» — отвечаю ему.

   «И что же тебя забросило-то сюда, Дэн?» — спросил он; и я рассказал ему, и как на остров незнамый попал, и как в болотах на нем заплутал, и как сукин сын орел, давши обещание домой меня с того острова отнести, взамен до Луны довез меня — и усадил на нее.

   Вынул человек тот табакерку из кармана, взял из нее табака на понюшку, нюхнул.

   «Дэн, — затем сказал мне он, — знаешь, место это покинуть тебе надобно. И чем поскорее ты это сделаешь, тем лучше!»

   «Разумеется, сэр, — отвечаю ему, — я ведь вообще против воли своей присутствую здесь! Но как же теперь, как к себе обратно-то вернуться смогу отсюда я?!»

   «Это уже твоя забота, Дэн, — сказал он мне, — моя же — спровадить тебя отсюда. Потому давай-ка отцепляйся сейчас же от Луны ты, да отчаливай!»

   «Но я же Луне вашей вреда не причиняю никакого! — говорю ему. — Вот, за рукоятку только вот эту держусь, чтоб не свалиться».

   «Именно этого, Дэн, делать тебе не следует; никому вообще, знай наперед ты, не дозволено штуковину эту руками лапать», — такие слова сказал мне он.

   «О, боже, сэр! — вскрикнул я. — Могу я полюбопытствовать, неужто семейство ваше такое большое, что не найдется внутри жилища вашего лишнего одного местечка для претерпевшего бедствие странника несчастного?!»

   «В Луне, кроме меня, нет никого, и никогда не было, — отвечает он мне. — Но ты времени не тяни, — отцепляйся, давай, от рукоятки!»

   «С соизволения вашего — не отцеплюсь!» — крикнул ему я.

   «Нет, уж лучше отцепись ты!» — объявляет он мне опять.

   «Ну, тогда, хиляк, слушай-ка ты меня! — говорю я ему, прикидывая на глаз вес его тела от головы и до пят. — Трогаться с этого места не собираюсь я; попробуй уж ты тогда стронуть как-нибудь меня отсюда!»

   «Как тебя сейчас строну отсюда я — увидим оба мы!» — крикнул он и в Луну вошел, и дверью так хлопнул, что тряхнулась Луна вся, и даже небо задребезжало.

   Минуты не прошло — дверь открылась, и показался он в ней опять; топор, большущий такой, каким мясо мы рубим, в руках у него был. Затрясся я… А он, слова не сказав, рубанул топором по рукоятке серповидной той, два раза рубанул, близко к месту тому, где к Луне она крепилась. И — хрясь! — отделилась от Луны рукоятка, в руке моей осталась она.

   Соскользнул вмиг с насиженного места моего я и, кувыркаясь, камнем вниз полетел.

   «Попутного ветерка тебе, Дэниел! — крикнул злорадно мне хиляк тот старый, мерзавец тот. — Благодарность тебе от меня за визит твой ко мне!»

   Ответить ему на такие слова не успел я, потому что с быстротой страшной вниз к земле я падал. Но, по счастью моему, недалеко уже от земли пересекся я со стаей гусей перелетных. И старый гусак — главарь их, вожак, — голову, знаете, поворачивает ко мне и кричит:

   «Это ты, Дэн?!»

   «Он самый!» — кричу ему, потому что узнал я его; его стая каждое лето недалеко от нас, в Бальяшинохских болотах гнездилась с давних пор.

   «Доброго тебе денька, Дэниел О’Рурк! — говорит дальше он мне. — Как здоровьечко-то твое с нынешнего утречка?»

   «Благодарствую, сэр, — отвечаю ему, — в добром здравии я!»

   «Если не ошибаюсь, падаешь ведь ты, Дэн», — говорит он.

   «Да, слова ваши верны, сэр», — отвечаю.

   «И в каких же местах мотало тебя?» — поинтересовался гусак, и я рассказал ему всё: как у брода в воду угодил, как до незнамого острова доплыл, как меня орел пообещал оттуда вывезти, да взамен на Луну забросил, и как с нее хозяин — сукин сын — ссадил только что меня.

   «Дэн, — сказал мне гусак, — так и быть, спасу я тебя. Протяни-ка ты, давай, руку к ноге моей, ухвачу я ее покрепче в мою лапу, и так долетим с тобой вместе до дома мы!»

   Надежды большой на еще одного спасателя, признаюсь я, было мало у меня, но что ж мне тогда делать-то оставалось!

   И вот, летели мы, летели, летели, — я с главарем впереди, другие все гуси клином за нами, и разглядел вскоре я, что летим мы уже над широким океаном. И мыс Клер заметил я, по правую от меня руку торчал из воды он.

   «Ах, мой лорд, — вежливо заговорил я с гусаком, потому что подумал, что в теперешнем моем положении вежливым быть — наивыгоднейшее для меня дело, — давайте же наземь опустимся мы, вон на тот мыс!»

   «Нет, Дэн, — говорит он мне, — садиться туда не станем мы, потому что, знаешь, в Аравию спешим мы очень».

   «В Аравию?! — вскрикнул я. — Но она же черт знает в дали какой! чужеземная совсем страна! Пожалейте меня, мистер гусак, ссадите меня в каком-нибудь месте, откуда до дома моего добраться сумею я!»

   «Замолчи, глупец! — ответствует мне он. — Знай, Аравия — весьма приличная для проживания земля, не отличить ее совсем от графства твоего родного, разве только песка на ней чуть поболе».

   Поговорили мы, и глянул я вниз, и вижу, прямо под нами красавец корабль на всех парусах по волнам несется.

   «Ах, сэр, — сказал гусаку я, — не соблаговолите ли вы просто взять да сбросить меня на палубу вон того судна?!»

   Поглядел он вниз и сказал мне:

   «Мимо палубы упадешь ты».

   «Нет, не мимо!» — заспорил с ним я.

   «Нет, мимо! — упорствует он. — В воду ты свалишься».

   «Сэр, — кричу, — да ведь как раз же над палубой мы сейчас!»

   «Ну… вольному воля! — сказал мне гусак. — Ты сам то выбрал».

   Разжал он лапу свою, и… и вправду, он-то как раз не ошибся: плюхнулся я на воду и вмиг на самом дне соленого моря обнаружил себя. Решил уж и не бороться я дальше за жизнь свою драгоценнейшую… Вижу, кит громадный возле меня плавает, захотелось ему о донные скалы бока свои почесать после сна ночного. Глянул он в лицо мне и, слова не сказав, хвост свой поднял и шлепнул им по воде (я и не понял, как мы с ним на поверхности моря смогли в тот миг очутиться уже). И окатил меня водой морской холодной — да так окатил, что до самих костей моих, до самой последней косточки промок я вмиг!

   «Вставай, пьяная скотина, на ноги поднимайся! — человечьим голосом крикнул мне он; причем женским голосом, и не чьим-то, а голосом моей Джуди. — Вот же как, твой черед вчера был — сюда, под старую стену Карригафука завалиться!»

   Проясняться в глазах у меня стало, увидел с собою рядом я добрую женушку мою с ведром в руке.

   «Отдохнуть-то толком, по тебе вижу, не получилось тут у тебя!» — добавила она.

   Ее правда была, какой уж там отдых: то орел из болота вытаскивал, то хиляк тот лунОшный, подлец, топором пред носом моим махал, то гуси над океаном таскали меня… Хорошо хоть лишнего побольше, сэр, не выпил я в тот вечер, а то и не знаю даже, сколько еще времени и в каких местах носило бы меня тогда.

*
Об авторе:
Уильям Мэгинн / William Maginn (1793 – 1842) – знаменитый в 1-й половине XIX века ирландский писатель, литературовед и журналист.

***
Перевод рассказа Уильям Мэгинна (William Maginn, 1793 – 1842) “Daniel O’Rourke” из книги “The humour of Ireland”, edited by D. J. O’Donoghue, 1908.
Иллюстрация Оливера Пака (Oliver Paque), 1908 г.
© Перевод. Олег Александрович, 2025