Афганский ветер

Головной БТР, в котором я находился, резво свернул с шоссе и запылил вдоль окраинных дувалов города Шибергана. Вскоре показались наблюдательные вышки, а за ними и КПП местной монгруппы*. Внутреннее напряжение как-то сразу спало… «Вот и всё, – подумал я, – командировка практически закончилась. Завтра полетим в Керки, сдадим оружие, снаряжение, попаримся в баньке – и домой, в Москву».
Три БТРа одновременно остановились, соблюдая, как на параде, равную дистанцию между собой. Спрыгнув с брони, ребята, обвешанные оружием, вещмешками с БК*, спальниками и другим походным скарбом, необходимым в длительных разведвыходах, потянулись к блиндажу. Несмотря на усталость, на запылённых, заросших недельной щетиной лицах светились улыбки. Офицеры спецназа шутили, незлобно подкалывая и подначивая друг друга. Все были рады, что эта командировка обошлась без потерь, лёгкие контузии и один желтушник не в счёт.
Время до ужина пролетело быстро. Все были заняты приятными хлопотами, связанными со скорым отъездом, кто-то собирал и упаковывал свои вещи, кто-то чистил оружие, кто-то брился…
Прощальный офицерский ужин прошёл, как тогда говорили в новостях по телевизору, «в праздничной и торжественной обстановке».  Командир монгруппы поблагодарил нас за боевую работу, вручил каждому нехитрые сувениры, офицеры базы тоже сказали много добрых, проникновенных слов о боевом братстве, силе и славе русского оружия.  Правда, чокались после тостов кружками с компотом, так как командир установил на базе жёсткий сухой закон, и исключений не делалось даже в таких случаях.
Вернувшись в блиндаж, я ещё раз хозяйским взглядом окинул собранные в дорогу вещи. От предложения Лёхи сыграть партию в шахматы отказался и от фирменного Серёгиного чая тоже. Я вдруг почувствовал дикую усталость и опустошение. Все мысли были только о доме и семье. Как же я по ним соскучился! Я решил лечь спать, чтобы эта ночь побыстрее прошла и наступило утро, наше крайнее утро на земле Афганистана. Лёжа на койке, прикрыв отяжелевшие веки я думал о том, как было бы здорово успеть вернуться в Москву к рождению нашего второго ребёнка. Конечно, я был уверен, что руководство всё организует как надо, жену встретят из роддома с цветами, отвезут домой… Но всё же мне очень хотелось принять на руки своего малыша самому, обнять и поцеловать жену, которая без меня провела все последние месяцы беременности, толком не зная, где я, и что со мной.
Интересно, а кто всё-таки у меня родится? Сын у нас уже есть, но я бы хотел и второго бойца, вдвоём им будет веселее познавать сложную мужскую науку, да и разница в возрасте будет небольшая, всего три года. Но, с другой стороны, жена очень хотела доченьку… Да, ладно, – успокаивал я себя, – дочка тоже хорошо, – если родится девочка, назову её Марина – «капелька моря», как и обещал своему флотскому другу по срочной службе на Северном Флоте. Как-то после очередной передряги, когда море чуть не поглотило нас, мы с ним договорились, что, если у нас родятся дочери, назовём их именем Марина, в благодарность морю, которое пощадило нас тогда.
С этими мыслями я провалился в глубокий, бесчувственный сон, как в тёмный колодец. Мне показалось, что спал я всего полчаса, когда резкие, зычные команды: «Тревога!», «Подъём!» – резко выбросили со дна сонного колодца на поверхность реальности мой приученный к войне организм. Я моментально проснулся, и мои руки уже автоматически натянули на тело форму и сапоги. Не прошло и минуты, а мы уже стояли полностью одетыми, образовав каре вокруг длинного стола. В блиндаж буквально влетели командир базы и старший нашей группы майор Шергин.
– Ребята, простите, – произнёс осевшим голосом командир базы, – но ваш вылет домой отменяется… Из предгорного района идёт на прорыв, блокированный там нашими войсками Расул Пахлаван. Разведка доложила, что он пытается вывести свои основные силы из окружения. Вам надлежит перекрыть одно из вероятных направлений прорыва. Туда брошены все силы нашей зоны ответственности, но все направления мы перекрыть не смогли, слишком обширный район. 
Он замолчал, обвёл всех нас сочувственным взглядом и как-то по-отечески произнёс:
– Выручайте братцы… без вас никак.
За всех ответил Валентин Иванович Шергин:
– Да мы готовы. Когда выдвигаемся?
– Немедленно. БТРы уже под пара;ми. На выезде из города, у блокпоста подберёте сарбозов* из местного гарнизона. Их будет немного, но всё-таки кое-что. От себя выделяю вам миномётную батарею с лихим командиром, да вы его все знаете, работали с Мишкой. Больше, к сожалению, помочь ничем не могу.
– Кто нас поведёт?
– Мой начальник разведки, он всё знает.
Шергин повернулся к нам:
– Через три минуты с оружием и полным боекомплектом построиться у блиндажа.
– Есть! – хором ответили двадцать мужских голосов.
Быстро собираясь, ребята всё делали молча. Мы старались не смотреть друг на друга и не разговаривать. Во-первых, было некогда, а, во-вторых, настолько всё неожиданно произошло, что все были порядком оглушены этой новостью и переваривали её у себя в головах, понимая, что поездка домой откладывается.  И, возможно, навсегда.
Примерно через два часа езды на предельной скорости наши БТРы свернули с шоссе и покатили по плотному песку пустыни. Ещё через час мы достигли заданного района и плавно съехали на дно пересохшей реки. Русло бывшей реки было шириной метров двадцать–двадцать пять.  Разведчик в звании майора, показал нам наиболее вероятное направление выдвижения противника, и мы стали спешно окапываться. По опыту знали, что моджахеды предпочитают скрытно передвигаться по руслам пересохших арыков и рек, поэтому распределили огневые точки по три-четыре человека по дну, от берега до берега. Метрах в пятидесяти впереди нас, углубив и расширив естественную яму на дне, разместился авангард, состоявший из трёх наших бойцов и пятерых сарбозов. Миномётчики рассредоточились где-то далеко позади. Командиры БТРов, опытные пограничники, грамотно используя рельеф местности, надёжно скрыли свои машины, ещё и затянув их маскировочными сетками.
Когда работы по окапыванию и маскировке были закончены, Шергин собрал нас у одного из БТРов. Спросил, все ли готовы к бою.  Получив утвердительный ответ, сказал, что разведчик ушёл на узел связи, развернутый где-то слева, примерно в сотне метров от нас, что нужно найти этот кунг связистов и доложить майору о нашей готовности.  Помолчав, он обвёл нас взглядом и негромко спросил:
– Кто пойдёт?
Повисла тягостная тишина. Безлунная ночь в афганской пустыне, это кромешная чёрная тьма. Кого-то найти в этой темноте без фонаря практически невозможно, да ещё и самому легко заблудиться. Поэтому ребята и молчали. Прошло, наверное, секунд пять-шесть, мне стало стыдно за эту нашу нерешительность, и тогда я сказал:
– Валентин Иванович, я пойду…
– Давай, Коля, – Шергин, слегка хлопнул меня по плечу, и я стал выбираться на берег.
Пройдя несколько метров, я остановился, пытаясь что-то разглядеть или услышать. Когда мы заняли позицию, майор-разведчик предупредил нас о строжайшей световой и звуковой дисциплине – никаких демаскирующих огней и звуков быть не должно. Впрочем, это напоминание было излишним, за время боевой стажировки нам приходилось обеспечивать встречи разведчиков ГРУ с агентурой в непосредственной близости от мест расположения банд моджахедов. Как правило, эти встречи происходили по ночам, и мы научились в таких условиях вести себя, что называется – ниже травы, тише воды.
Постояв немного, я подумал, что сейчас очень пригодился бы мой НСПУ*, но растрачивать его питание в своих поисках я не решился. Впереди нас ждал бой, и действующий ночной прицел мог сыграть в нём очень важную, а, может быть, и ключевую роль. Поэтому, полностью сконцентрировавшись на своих слуховых ощущениях, я медленно пошёл вперёд, контролируя каждый свой шаг. Через какое-то время я расслышал слабо уловимые звуки, они повторялись с определённой периодичностью. Я пошёл в направлении этих звуков более уверенно и быстро. Не знаю, какое расстояние я прошёл, но внезапно передо мной открылась глубокая округлая впадина, в центре которой находился кунг связистов с растянутой над ним антенной. Дверь кунга была открыта, внутри горел свет, освещая близлежащее пространство. В пятне света стояли и негромко беседовали двое.  Это были майор-разведчик и начальник узла связи.
Майор, часто затягиваясь, курил, и что-то рассказывал офицеру связи. Стоя  на краю впадины, я услышал его слова:
– …В общем, нам здесь таких п…лей дадут, никто в живых не останется. У него две тысячи штыков, гранатомёты, миномёты, ДШК, даже два танка есть… Ну, сколько мы продержимся? Двадцать-тридцать минут максимум. Короче, Сашок, погибнем мы здесь смертью храбрых. Других вариантов нет, – он отбросил окурок, выпустив последнюю струйку дыма вверх. – Ну, так, как говорится – двум смертям не бывать, одной не миновать…
В этот момент я спустился по склону впадины и доложил о нашей готовности к бою и необходимости согласовать с ним дальнейшие действия и план обороны.  Он посмотрел на меня, как на неизвестно откуда взявшегося инопланетянина.
– Хорошо, передайте Валентину Ивановичу, пусть выставит боевое охранение по обе стороны от русла реки, лучше ближе к барханам. Я дождусь связи со штабом, после чего подойду к вам.
– Есть! – я развернулся и по своим следам отправился обратно.
Выбравшись из впадины, периодически ощупывая песок в поисках следов я медленно, но, верно, возвращался к нашим позициям. И всё это время у меня не выходили из головы слова майора.  Первое, что меня поразило, это то, как он спокойно и даже как-то обыденно говорил о нашей неминуемой гибели. И второе: я как-то сразу ему поверил, вернее, в меня вселилась его уверенность, что у нас не будет никаких шансов выжить. С этими мыслями я почти добрался до нашей засады. Вглядываясь в темноту, я ничего толком не видел, скорее, ощущал впереди какое-то движение и слышал слабые шорохи. Внезапно всё замерло и стихло. В полной тишине я услышал характерный звук снимаемого предохранителя.
— Это я, ребята! – прошептал я, и по-пластунски сполз вниз.
– Ну, что? Нашёл? – навис надо мною Шергин.
– Так точно, сто двадцать восемь шагов от нас… я посчитал, когда обратно шёл. Майор сказал, что ждёт связи со штабом. Потом подойдёт. Передал, что нужно выставить боевое охранение по обе стороны от позиции.
– Ясно. 
Обернувшись назад, Шергин полушёпотом произнёс в темноту:
– Ахромеев, ко мне!
– Я здесь, Валентин Иваныч, – в полуметре от нас выросла фигура Бугра, так мы между собой называли Серёгу Ахромеева, в прошлом штангиста, за его выдающиеся габариты.
— Вот, что, Сергей, займёшь позицию слева от русла, метрах в пятидесяти. Поднимись повыше, хорошенько окопайся, замаскируйся. Твой сектор наблюдения – весь левый фланг. Открывать огонь по обстановке, но в самом крайнем случае.
– Понял.
– Действуй.
Правый фланг пошёл контролировать Серёга Петров, самый возрастной и опытный из нас, ему уже было за тридцать…
Я со своим неразлучным другом – пулемётом РПК – занял позицию слева, под берегом. Со мной в огневой ячейке были ещё двое: снайпер и автоматчик.
Ни Шергину, ни ребятам я не стал пересказывать разговор майора со связистом.
Всё ещё находясь под впечатлением от услышанного, разложил все имеющиеся у меня гранаты под правую руку, чтобы было удобно брать в темноте, восемь снаряжённых магазинов положил слева от пулемёта, достал из вещмешка и несколько пачек с патронами. Покрутив в руках крайнюю, подумал, что вряд ли эти патроны пригодятся – в той свистопляске, которая нас ждёт, времени на снаряжение магазинов не будет. На случай рукопашной схватки засунул нож разведчика под ремень за спиной.  Приложился к пулемёту, чуть двинув его вперёд, утопил сошки в грунт для большей устойчивости. Заглянул в НСПУ. В зеленоватом свете увидел чёткие очертания левого берега и уходящее вдаль русло пересохшей реки. Просканировав свой сектор ведения огня, выключил прицел, чтобы не растрачивать питание. Откинулся на стенку окопа, мысленно перепроверяя, всё ли я сделал удобно и правильно в обустройстве огневой позиции. Не найдя, к чему можно было бы придраться, перевёл взгляд на ребят. Лёшка с Женькой, продолжая обустраивать свои ячейки, что-то возбуждённо обсуждали между собой еле слышным шелестящим шёпотом. Я поймал себя на мысли, что мне совсем не интересно, о чём они разговаривают или спорят. Удивляясь своему спокойствию и ровному биению сердца, я вдруг осознал, что сейчас для меня наступает момент истины, и главное во всём происходящем – это я сам и то, что творится у меня внутри.
Потянулись долгие, томительные минуты ожидания неотвратимого боя. В какой-то момент Алексей, наш снайпер, легонько тронул меня за плечо и указал рукой в сторону левого берега. Я увидел вдалеке цепочку из четырёх огней. Они перемещались в нашу сторону, то гаснув то вспыхивая снова. Мы знали, что душманы часто использовали такую тактику – посылали вперёд невооружённых разведчиков для исследования местности на предмет присутствия наших войск. Если они попадали к нашим, то говорили, что ищут потерявшийся скот или называли ещё какую-нибудь причину. Так как они не имели при себе оружия, то после допроса их, как правило, отпускали. Вот так, маскируясь под простых дехкан*, они выявляли места расположения наших войск, их количество и вооружение. Идя от бархана к бархану, разведчики, удостоверившись, что путь свободен и опасности нет, подавали сигнал фонариком идущему сзади, и вся цепочка двигалась дальше.  Как потом рассказывал Ахромеев, один из духов остановился прямо над ним. Сергей чувствовал запах его калош, вонь грязного, давно немытого тела. Бугор, сдерживая дыхание, боялся пошевелиться. От напряжения тело одеревенело, капли холодного пота катились со лба, попадая в глаза. Лёжа в шаге от душмана, Серёга, стиснув в руках автомат думал только об одном, чтобы дух его не обнаружил и поскорее ушёл.  Но моджахед почему-то уходить не торопился, он минут пять топтался на вершине бархана, справил малую нужду рядом с Серёгой и только потом удалился, к счастью, так и не заметив нашего бойца. Все разведчики ушли дальше без происшествий, значит, скоро должна была появиться и вся банда.
«Странно… – думал я, – почему у меня нет никакого волнения, куража, как бывало раньше в подобных ситуациях, когда мы сидели в засадах на караванных путях, обеспечивали ремонтные работы на взорванных газопроводах, ожидая нападения духов, когда входили в кишлаки на зачистку, и во многих других случаях». Всякое разное было, бывало и откровенно страшно, но сейчас я не испытывал ни страха, ни волнения, я был спокоен как танк, даже равнодушен к тому, что нам всем предстояло испытать. Я посмотрел на ребят с которыми сидел в одном окопе.  Лёшка и Женька, припав с оружием к брустверу окопа, застыли в напряжённом ожидании, всматриваясь в темноту. Резанула мысль: «А ведь я их вижу в последний раз…».
 В ходе размышления над своим состоянием до меня вдруг дошло – может быть, это потому, что ранее, в похожих моментах у нас всегда были шансы на спасение, на хороший исход.  За всё время боевой стажировки не было такой обречённости, которая сейчас заполнила всё пространство вокруг нас. На всех предыдущих задачах мы, по большому счёту, контролировали происходящее, и наше выживание во многом зависело от нас самих, от грамотности и правильности наших действий. Сейчас же от нас не зависело ничего, мы не могли себя спасти, как бы нам этого ни хотелось. В моей памяти всплыл эпизод из фильма «Живые и мёртвые», когда политрук Сенцов говорит командиру экипажа сбитого самолёта: «Мы ваших товарищей нашли, но они уже были мёртвые». Лётчик, глядя в одну точку, спокойным голосом произносит: «Мы тоже не живые».  Мы тоже не живые… Мы тоже не живые… Эта его фраза засела в моём мозгу и никак не хотела уходить. Смирившись с тем, что, по сути, мы все уже покойники, я мысленно стал молиться… Нет, не о своём спасении,  я понимал, что это невозможно. Я просил Господа, чтобы он придал мне сил, бодрости и стойкости духа, чтобы я не допустил слабости, растерянности в бою, не струсил, не подвёл своих боевых друзей… Мою мысленную молитву прервал Лёха: резко придвинувшись ко мне, он горячо и быстро зашептал в самое ухо:
– Коля, духи идут! Одного точно в НСПУ увидел, по берегу чапает… Стреляй, Коля, стреляй! 
Я прильнул к окуляру ночного прицела. Действительно, вдоль берега в нашу сторону шёл человек. Я спросил Алексея, почему он сам не стреляет. Он ответил, что у него питание садится, в прицеле крупное зерно, и он боится промахнуться. Я стал разглядывать человека в прицеле… «Какой-то странный душман, долговязый, идёт один, не таясь, – размышлял я, наблюдая за приближающейся фигурой. – А в руке у него что? Похоже на узелок какой-то…  Странный дух…».
– Колёк, почему не стреляешь? Чего ты ждёшь? – не унимался Лёха.
– Да подожди ты, пусть поближе подойдёт, снять его я всегда успею… – огрызнулся я.
Когда до «духа» оставалось метров тридцать, я его хорошо разглядел и узнал. К нам вдоль берега, со стороны душманов шёл… наш командир Валентин Иванович Шергин. Как потом выяснилось, он, не дождавшись возвращения майора-разведчика, сам пошёл его искать и заблудился. Выйдя к берегу пересохшего русла, пошёл искать нашу позицию.
«Узелком» в руке оказался наш альфовский бронешлем, он его снял, чтобы лучше слышать обстановку при почти нулевой видимости. Когда радостный Шергин спрыгнул в наш окоп, у меня на лбу выступила испарина, ведь послушай я Лёху, лежал бы сейчас Шергин там, на берегу пересохшего русла реки.   
Похвалив нас за хорошо оборудованную огневую точку, Шергин пошёл проверять другие позиции. Я мысленно поблагодарил Бога за то, что он укрепил мою выдержку и разум, и я не произвёл роковой выстрел.
Внезапно где-то вдалеке, прямо перед нами, ночную мглу прорезали лучи света от множества фар. А вскоре мы услышали и шум моторов двигавшейся в нашем направлении техники. Колонна тяжёлых машин и джипов длинной, светящейся змеёй втягивалась в наше русло, с неотвратимой неизбежностью приближая нашу гибель. 
– Ребята, к бою! – каким-то незнакомым голосом скомандовал старший по званию Лёха и прильнул к своей СВД*.
«Ну, вот и всё… – подумал я. – Минут через пятнадцать они подойдут на дистанцию выстрела. Ниче-го-о… – внутри меня закипала какая-то спокойная ярость, – подходите, суки… пулемёт у меня хорошо пристрелян, духов двадцать с собой забрать должен…».
Звуки надвигавшейся на нас колонны становились всё отчётливее, а свет фар ярче и ближе. «Господи! – я снова обратился к Богу с молитвой, – помоги мне погибнуть достойно, не допусти ранений и плена. Помоги уйти к тебе с честью воина, помоги проявить в этом последнем бою всё лучшее, что во мне есть».
Я плотнее прижался щекой к прикладу пулемёта, положил палец на спусковой крючок. «Эх, жаль только, что так и не узнаю, кто у меня родился, – с горечью подумал я. – А вообще, сейчас это уже и не важно, главное – чтобы мои дети гордились своим отцом и помнили, что папка любил их больше жизни…».
До колонны врага оставалось всего несколько сотен метров, как вдруг в ночном безмолвном пространстве пустыни что-то изменилось. Застывшие в полном безветрии редкие растения зашевелились под лёгким дуновением ветра, а затем всё пространство заполнилось нарастающим, мощным вихревым потоком, поднявшим в воздух огромные массы песка и пыли. Клубящийся и бьющий порывами песок был повсюду. Он засыпа;л глаза, скрипел на зубах, забивался через воротник под форму, противно стекая тонкими струйками по спине. На расстоянии вытянутой руки ничего не было видно. Вой бушующего ветра заглушил все звуки. Мы не видели и не слышали ничего, тугие порывы ветра прижали нас к земле. Нам оставалось только ждать, ведь это был афганец – страшный по силе ветер, который может дуть сутками.
«Даже в НСПУ невозможно ничего разглядеть, – с досадой подумал я, отпрянув от прицела. – Но ведь и духи ни хрена не видят!». На душе как-то сразу стало веселее. Интересно, что они предпримут в такой ситуации?
Приближался рассвет, а сила ветра не иссякала, мне казалось, что он дует уже целую вечность. Наш окоп наполовину занесло песком, мы пытались выбрасывать его сапёрными лопатками, но он тут же залетал обратно.
Ветер стих также внезапно, как и начался. Уже совсем рассвело. Мы стали пристально вглядываться вдаль и прислушиваться, но никаких признаков присутствия вражеской колонны вблизи наших позиций не обнаруживалось. Никто не понимал, что произошло. Куда подевалась банда? Может, духи нас обошли и заходят с тыла? Расслабляться нам явно было рано. Сформировали две разведгруппы и выслали в обоих направлениях. Через час разведка подтвердила, что духов поблизости нет. Банда ушла…
Позже мы узнали, что, когда задул афганец, передовая группа душманов скатилась прямо в яму, в которой сидели наши ребята и сарбозы. Без лишнего шума всех духов перекололи ножами. Потеряв связь со своим авангардом, Расул понял, что его уничтожили. Не зная, какие силы ждут его впереди, он не рискнул в таких тяжёлых погодных условиях прорываться дальше и повернул обратно.  Вот так, благополучно, но далеко не случайно, как я понимал, закончился наш крайний выезд на боевую задачу в Афганистане. Я был уверен, что нашу группу спас Господь, думаю для того, чтобы мы ещё много хорошего успели сделать в этой жизни.
Через два дня мы на вертолётах перелетели в Керки. В местном погранотряде нас встретили очень радушно, не скрывая радости, что все мы вернулись живыми и здоровыми. Мы находились в казарме, где готовились к сдаче оружия, БК и другого полученного в отряде имущества перед вылетом в Москву. Я разряжал очередной магазин, когда в помещение вошёл Валентин Иванович Шергин, вернувшийся из штаба отряда.
– Товарищи офицеры, прошу внимания! – начал Шергин торжественным голосом. – Два дня назад у нашего товарища, Калиткина Николая Анатольевича, родилась дочь! Поздравим его с этим замечательным событием!
Ребята зааплодировали, каждый подошёл, поздравил.  Приняв поздравления и услышав много тёплых слов и пожеланий, я продолжил разряжаться. Заметил, что руки стали немного дрожать. «Значит, дочка, значит, Маринка – моя маленькая «капелька моря…».
Я отвернулся к стене, чтобы никто не увидел моих глаз…






   
 Дувал – глинобитный забор в Средней Азии.
 Монгруппа – мотоманевренная группа погранвойск СССР.
 БК – боевой комплект.
Сарбозы – солдаты армии ДРА.
НСПУ – ночной стрелковый прицел унифицированный.
Дехкане – афганские крестьяне.               
СВД – снайперская винтовка Драгунова.   

2023 г.