Порочная

Слово порочная Витька слышал с раннего детства от отца в адрес матери. Мать была красавица – белокожая, с выразительными формами, но характер имела сложный. Часто она устраивала истерики со слезами, ссорилась с отцом по любому поводу, пыталась его обидеть и убежать из дома, но отец догонял и возвращал. В другие же дни за обедом всячески угождала ему, накладывала побольше порции, как бы ненароком задевала выпуклыми частями тела, принуждала всячески обратить на себя внимание. На любую шутку отца громко смеялась, при этом мотала головой так, что шпильки сыпались, а волосы падали на плечи рыжеватыми локонами. Бабушка же шептала: «Бешеная баба, прям ведьма». В обоих случаях, отец бросал свою фразу: «Какая же ты порочная», – брал ее за руку и уводил в спальню. Витька сделал вывод, что это слово нравится женщинам, оно как пароль, приглашающий для любовных утех, а уж к тому времени он прекрасно знал, чем родители занимаются в спальне.
Витя к четырнадцати годам рост еще не набрал, был худощав, но сложен пропорционально, имел привычку забрасывать кивком головы чуб, нависающий на серые с прищуром глаза. Он уже ощущал в своем организме сильные физиологические изменения, голос стал грубым и низким, его раздражали большие компании с их дурацкими играми, а особенно визжащие и шумные девчонки. Его внимание привлекали тихони. «Она должна быть порочная, – сидело у него в голове, – как моя мама, отец плохую бы не выбрал». Однажды он почувствовал, что на него смотрят, повернулся и встретился взглядом с Лидой. Какие-то секунды они смотрели друг на друга, первым не выдержал Виктор. С того дня пацан стал наблюдать за девочкой, искать черты, схожие с мамой. Лида это заметила и подыгрывала: иногда тайком смотрела на Витьку, а как только он замечал, тут же отворачивалась.
 Как-то раз после школы он пошел за девочкой. Ее отец был лесничим, и их дом был где-то возле леса. Шел поодаль, не понимая, зачем идет, к тому же крадучись, чтобы она не видела. В городе это удавалось, но дома кончились, и Лида вышла на дорогу к лесу. Она услышала шаги и оглянулась – Виктор остановился.
– Ты зачем за мной идешь?
– Потому что ты порочная.
– Дурак, – крикнула Лида и побежала, а Витька бросился за ней. Он догнал ее, стал хватать за руки, за платье и просить, чтобы она остановилась. Она вырывалась, отбивалась портфелем, царапалась и продолжала бежать. В какой-то момент девочка упала, а он, завалившись сверху, почувствовал, что она перестала сопротивляться. Они лежали на дороге в пыли, оба тяжело дышали и молчали. Вдруг Витька услышал плач, тогда он неумело стал ее жалеть – гладил голые руки и ноги, размазывал слезы по ее и так грязному лицу.
– Почему ты меня назвал порочной? – услышал ее голос.
– Ты похожа на мою маму, а она порочная.
– Но это же плохое слово, она что, гулящая?
– Какая еще гулящая? Ее папа так называет.
Тут Лида рассмеялась:
– Значит, твоя мама гулящая, – быстро встала и побежала опять. Виктор бросился вдогонку, вновь повалил, стал от злости рвать платье. Она извивалась, пытаясь вырваться, а это подстегивало еще больше. Его руки хватали за обнажившуюся грудь, стаскивали трусы, в страсти он кричал: «Ты порочная, порочная…»
Они сидели молча спиной друг к другу, оглушенные случившимся. Шум мотоцикла заставил их вскочить. Лида с громким плачем бросилась навстречу мотоциклисту. Это был ее отец. Витька растерялся, не зная, что делать, и остался стоять на месте. Отец запахнул на дочке платье, приказал садиться в люльку, потом приблизился к парню.
– Что ты с ней сделал?
– Ничего.
– Я помешал? Если узнаю, что было, посажу, – отец схватил его за плечи и стал трясти, а потом отвесил подзатыльник. У Витьки от обиды потекли слезы, теперь он размазывал их по своему грязному лицу.
– С тобой дома разберемся, – бросил он дочери, и они уехали.
Витька не появлялся в школе неделю, за это время страсти с разбирательством происшествия поутихли, оба твердили «ничего не было», и история осталась в стенах школы. Лида ходила, потупив глаза, хотя иногда улыбка блуждала по ее лицу. Девчонки шептались, поглядывая на нее. И вот появился Виктор. Его голова была выбрита налысо, глаза, привыкшие прятаться под чубом, сверкали исподлобья стальным серым цветом. Он стал выше и еще худее. Его по-своему наказал отец– взял машинку и выстриг «под ноль», а потом объявил, что «заточает» на неделю дома. Бабушка собрала веником в совок роскошные волосы внука, и долго ходила с причитаниями «ох, беда–беда», а мама тихонько плакала. Дня через три после случившегося, отец зашел в комнату Витьки, сел рядом.
Только тогда Виктор узнал, что его мама больна, что у нее тяжелое психическое расстройство. Отец произнес: «Каково мне было узнать про твой проступок? Надеюсь, у тебя возрастные изменения, а не унаследованная от мамы болезнь. Двоих я не вынесу, я и так с матери глаз не спускаю.»
Виктор постарался разыскать в медицинской литературе все о диагнозе мамы, и сделал вывод, что его мать порченая, а не порочная. В эти дни он завел дневник, и первая запись его была «Порочная – это шлюха, а моя мама больна». Потом записал всю историю, что с ним приключилась, и в конце добавил, что боится стать психом.
Отец прекратил произносить слово порочная, отправил сына в секцию бокса, «чтобы выбили дурь». Витька вечером падал в кровать, как подкошенный. Маме же становилось хуже, она все чаще впадала в депрессию, и папа вынужден был положить ее в больницу.
Как-то раз в школе к нему подошла Лида и спросила:
– А правда твоя мама не только порочная, но и сумасшедшая? – и засмеялась. Виктор сжал кулаки, но сдержал себя, и только ответил:
– Мама вылечится, а вот ты точно порочная, меньше глазки строй, дура!

Виктор Николаевич, писатель с именем, имеющий круг почитателей, презентовал в родном городе новую книгу. К своим пятидесяти годам он обзавелся животиком, чуб сменился лысиной, только глаза не потеряли стального оттенка, были такие же холодно – обжигающие. Виктор никогда не был женат, хотя женщины влекли его безмерно, да и отклик в их сердцах находил легко. Про него говорили «ловелас, бабник, сексуально озабоченный», но охотно отзывались на его ухаживания, им льстила связь с местной знаменитостью. Иногда, когда гулял по ночному городу, его глаза искали тихоню с порочным взглядом, и, если находилась хоть отдаленно напоминающая, не упускал возможности близости. Виктор не ходил по врачам, но понимал, что перенял от мамы дурную наследственность. «Я становлюсь маньяком», – в страхе думал он.
И тогда появилась мысль написать роман про человека, наделенного психическими нарушениями, как у его мамы. Как когда-то отец погрузил его в спорт, он направил в написание книги всю свою сексуальную энергию. Среди бумаг отыскал свои дневники. Он мысленно проживал жизнь матери, погружался в ее сознание, переживал ее сексуальную неудовлетворенность и все больше понимал и сочувствовал ей. Когда книга была написана, Виктор был опустошенным, но, как ему показалось, освободившимся от порока.
Молодые девушки и женщины постарше подходили к столику и протягивали купленные книги для автографа. Он по привычке спрашивал имя.
 – Лидия, – услышал писатель. Он медленно поднял голову. В ту же секунду память вернула его в то время и место, когда, повинуясь животному инстинкту, стащил трусики с такой же девочки и овладел ею неумело, как смог. Это была их тайна, которую они не выдали. Но это было!
И теперь взгляд писателя слился с взглядом новой Лиды, посылая сигнал, понятный только им двоим:
– Ты моя порочная!
– Я твоя…