Арбузная история

   

       

   

 АРБУЗНАЯ ИСТОРИЯ

    Когда я был ещё детсадовского возраста, меня долго преследовало такое убеждение; - не знаю почему, но я думал, что арбузы растут на деревьях. Спорили с друзьями вплоть до слёз и драк с друзьями. Но однажды услышал от кого-то с учителей позже в школе, что арбузы, - это ягоды и растут они на земле. А убеждениям учителей я всегда безоговорочно верил и так оно мне врезалось в память, что я забыл своё первое детское убеждение. Галина Владимировна Русэлло, наш директор школы, уж она-то могла убедить любого из её школьников. В последствии вела математику, алгебру, геометрию и была нашим отличным, классным руководителем. Позже директором стала Анна Александровна Соколова, милый, доброжелательный человек. Прожила она долгую, активную жизнь, почти до 100 лет.

    А вот мой дед Николай Николаевич Гурьев имел образование церковно приходской школы, но писал очень красиво, так как у них был урок калиграфии. Был набожным и знал много разных молитв, был не раз в Соловецком монастыре, видел даже как монахи монастыря выращивали лимоны. Но об арбузах даже не слышал и вообще не видел тех арбузов в свои молодые годы. Вот с ним-то и приключилась такая забавная история….

   Как-то раз после ночной смены закончив все дела и передав смену Митрофану, своему сменщику, отправился он домой отдыхать после работы. Пошёл через проходную, через дорогу. С лева на горке, строили двухэтажный дом для служащих лесозавода. На повороте с горки на встречу ему идёт Савватий Гурьев, его дядька по отцу.

    Встретились, поздоровкались. Савватий в чистой, чёрной рясе, на шее крест большой, медный с позолотой, тяжёлый, хоть им орехи коли. На голове фиолетовая скуфья. В руках деревянный посох с набалдашником и торбочка небольшая, в ней что-то аккуратно завёрнуто в чистую, белую тряпицу.

   - Здрав будеш племяш! – поздоровался Савватий, - Куда путь держишь, домой с работы идёш, али ещё какие планы есть? Ты погодь домой-то, дело у меня к тебе небольшое есть. Жонке своей Пелагеюшке и сыночку Акиндину твому здоровья и долгие им лЕта. Как сам поживаеш, как работа, не тяжко смену-то стоять на заводе? Николаю, брательнику, при случае привет весточкой передавай, как он там в губернии-то проживает? Здоров ли? – пропел церковным голосом дядька. 

     Савватий нёс службу в церкви, то есть был настоятелем Воскресенского храма села Умба, которое находилось на другой стороне реки Умба, по названию которой и назвали село. Там он и проживал возле Воскресенского храма, куда его направили после семинарии в Архангельске. Попасть в село можно было только на лодках выше Умбы, где водная гладь была спокойная, течение было меньше и небыло порогов. На против же села на стремнинах вода, разбиваясь о камни бурного порога с огушительным рёвом, стремительно неслась в устье реки и выходила в Белое море. Возле таких порогов чтобы услышать собеседника, стоящего от тебя в трёх-четырёх метрах на берегу, нужно было громко кричать. Ширина реки там, где переправлялись на лодках, была метров 350-400, там было тихо и вода отдыхала, плавно уходя уже к порогам набирая свою силу. Выше, в километре, где Умба сужалась метров до ста, тоже ревели пороги. 

    - Здраствуйте Вам батюшка! - поздоровкался племянник, припадая губами к протянутой, холёной ручке дядьки, -  Да вот домой было направился, а что помощь Вам какая нужна? Так это я всегда пожалуста, только скажите. – Любил он своего дядьку Савватия и уважал очень. - У нас дядюшка всё в порядке, все здоровы, Пелагея с Киней дома сидит, да по хозяйству управляется. А от отца месяца два уже вестей нет, всё же не ближний свет. Губерния-то Архангельская, она большая, письма от них только с оказией и приходят. Да и грамотных у них в селе одна учителша детей в школе только второй год и учит, так-что-особо-то и некому написать. В последнем письме писали, что все слава Богу живы и здоровы. Коровёнку вон в том годе купили, так что молоко, масло и сметана всё своё. Куры хорошо несутся, так что яйца, ещё и маслице когда-никогда, да на ярмарке продают. Так что живут батюшка, живут. Вам привет всегда передают и кланяться велели, - с этими словами Николай поклонился старцу в пояс.

    – Ну полно, полно тебе кланяться-то, - оглядываясь по сторонам пропел елейным голоском священник, польщённый таким уважением племянника, - полно те. Вижу, вижу уважешь ты дядьку свово, и помогаешь мне всегда и церковь нашу не забываете с Пелагеюшкой. В первых рядах в храме господнем стоите на всех молебнах. Молитесь Господу нашему усердно. – затем помедлив, продолжил, -  Дело у меня тут вот есть к тебе Николай; - как вот ты смотришь чтоб нам с тобой на биржу, к параходику одному проскочить? – загодочно, чуть не шопотом проговорил святоша. - Николушка, там в порту китайцы арбузы привезли. Продают. Говорят, для очищения души те арбузы безценные, и для организма ценные и вкусные, ну уж очень полезные. – глянул на Николая лукаво и продолжил - Может мы с тобой проскочим до их параходика, посмотрим, да и возьмём с божьей помощью на пробу по арбузику? Пелагею свою угостишь, да и сына заморским фруктом побалуешь!? – и ожидаючи согласия (а другого и быть не могло) племяша хитро, с прищуром посмотрел на Николая.

   - А что, пошлите, - говорит Николай – поглядим, что-то за диковинка така заморска. Иш ты, - рабузы! Я даже и слыхом не слыхивал про такие фрукты.

    - Не рабузы Колюшка, а арбузы, слыхивал я про них в семинарии когда-то, круглые, как мяч, большие, полосатые, от такие бывают, - развёл он руки, словно показывал, какую ему сёмжину прихожане принесли.

    Потомственный помор всё-таки как-ни-как, тоже любитель рыбку половить (правда больше руками прихожан) и размер рыбы может преувеличить, как и все рыбаки –любители.   

   - Видишь-ли, - замялся Савватий, мне вчера сёмужку свежесолёную прихожане принесли, хотел её взять. Да уж больно она тяжела для меня, в ней полпуда весу будет. Вот и решил я тут шкурку куницы взять. И легко нести, и цена у неё не малая, зачем надрываться-то с рыбиной буду? - говорит Савватий шопотом и озирается по сторонам, чтоб какая-нибудь грешная душа не услышала и не дай бог увидела - Потом расчитаемся с тобой, отмолишь в церкви должок-то, а я по Божъей воле и прощу его тебе. Как на это смотришь? Только ты шкурку-то спрячь в свою торбу, мне вроде как не солидно торги в порту устраивать. Я в сторонке постою возле параходика-то. Ты Колюшка помоложе меня-то будешь, да и сан мне не позволяет. Ты и сторгуешь, привыкай.  Ну а там ты домой, а я ещё к Петру зайти хочу и дальше в деревню пойду, поближе к церкви.
 

     – Ну тогда пошлите, посмотрим, может и возьмём те, как Вы там сказали? Рабузы? Никогда не видел. – отвечает Николай. 

   - Да не рабузы, а арбузы, сколько тебе раз говорить-то голова твоя садовая, - тихо засмеялся Савватий. – Я же тоже их не видел, разве что на картинке. Поглядим, может сторгуемся.

  От завода, через биржу пиломатерьалов пошли мимо штабелей сохнущих досок в порт, где суда стоят под погрузку. Нашли того китайца ускоглазово, что арбузами торговал. Поздоровкался Николай с китаёзем, поторговался, и сторговались с родственником будущего правителя поднебесной Мао Дзэ-Дуна за куничку пару арбузов взять. Так сказать, бартером (хотя в те времена они и слова-то такого не знали. Бартер!)

А тот мило так ему улыбается, глазки-щелочки совсем сузились, щёчки к ушам прилипли. Смотрит на шкурку, облизывается. Ну и пришли к консенсусу (как говорил наш меченый Горбачёв, правитель-комбайнёр), то биш к полному согласию договаривающихся сторон.  Китаец доволен! Уже глаз не оторвёт от пушистой шкури играющей мехом на солнышке. Его цена устраивает. Да и помор бородатый не особо-то торговался, согласился и говорит тихонько узкоглазому.

    - Только это не мне надо два арбуза, видишь, вон в сторонке святой отец стоит, ему те арбузы нужны!? Да не пялься ты так на него, не понравится, осерчать может.

    А сын поднебесной давно уже заметил богато разодетого бонзу, да ещё и с таким большим, золотым крестом на груди, зыркает на него. Страшно ему. Спрашивает с замиранием сердца….

    - А что же это за барина такая багатая? Начальника бальшая?

    Тише ты! – напуская страху на китайца, шепчет бородатый помор струхнувшему земляку Мао цзэдуна, - Услышыт, разгневается. Это же самый главный настоятель Воскресенского храма. Большой человек в посёлке, на вроде вашего Мандарина в Китае. (и вспомнил же, когда Яков Иванович про китайцев рассказывал, как правителя китайского китаёзы называли).
   
    Пулей по трапу метнулся перепуганный хунхуз на параход и через пять минут тащит в двух руках с кубрика крупный арбуз. Два-то ему и не поднять, шидковат он. Глазки сияют и любезно так, с поклоном, протягивает Николаю, и опять бегом по трапу, и в кубрик за вторым арбузом. Маленький, хунхуз, худой. В чём только душа его китайская держится. А как выгоду от сделки унюхал, сразу такой шустрый стал….

   Николай держит аккуратно в своих ладонях этот диковинный фрукт, боится раздавить. Перекрестил его, понюхал, рассмотрел со всех сторон, постучал по полосатой поверхности аккуратно пальцем. Звенит! Звук глухой, как в закрытой, полной кадушке с водой, когда по ней постучиш. 

   Глядь, а китайчонок узкоглазый уже и второй арбуз волокёт. Тужится, аж покраснел весь от тяжолого арбуза. Отдал, ручёнки об штаны вытер и смотрит на Николая своими масленными глазками-щёлочками и на шкурку уже не глядит, на свещенника косится, боится.

 Николай шкурку ему отдаёт, а побледневший китаец головкой замотал со стороны в сторону, ладошками отталкивает шкурку….

     - Не нада шкурка, не нада, эта падарка вашей Мандарина, - и кланяется аж чуть не до земли в сторону Савватия. Колля ты скажи, где ваша господина живёт, я ещё ему подарка принесу. Расскажу мая хозяину, ана очень радаваца будет. Ана гаварила, бальшим гаспадам не нада прадават, нада падарка дават, а тут целая Мандарина пришла, шкурка не нада, арбуза эта падарка началника вашему.   

Поблагодарил Николай бедного, перепуганного хунхуза, куничку завернул аккуратно в тряпицу и в торбу обратно положил. С кармана пару авосек достал и аккуратно в них положил арбузы, взвесил в руках, оба, пожалуй, почти на целый пуд потянут. Спрашивает подданного поднебесной….

   - А как же эту диковинку есть надо с хлебом или со щами можно?

    - Э-эй, нет, - крутит своей седенькой головёнкой небожитель с поднебесной, - какая хлеба, какая щя? Эта альбуза! Понимай!? Нада  еда кушат, кушат, потома арбуза кушат – разъяснял он здоровому мужику, словно малому дитяте, а сам вздыхает, видно всё же шкурку-то жалко….

    И продолжает учить «необразованого» помора - Вода альбуза мыль, мыль. Каласё альбуза мыль! Стол ложиль, ножик резат. Резат здесь, -показал он ладошкой как срезать верхушку, - потома резат, резат на доляки - и опять провёл ладошкой показывая, как надо резать на дольки. - Ням-ням. – погладил себя по животу, закрыл глаза, причмокнул, показывая блаженство - Кусна, кусна будит! Мм-м, сла-адка альбуза, как мёд. Семечка не нада ням-ням, семечка брасай, семечка тьфу - и махнул ладошкой на землю, словно семечки выбросил.

    А здоровый мужик, как провинившийся ребёнок, внимательно слушал китайского инструктора по разрезанию и поглощению дивного плода и согласно кивал бородатой головушкой. Глядел на диковинные плоды и улыбаясь своим мыслям, уже представлял, как он обрадует свою родню новой в посёлке Лесном заморской диковинкой. Распрощался с китайцем и направился к Савватию чинно прохаживающимся вдоль парахода. Рассказал ему как арбузы выторговал, а тот улыбнулся и говорит ему;

    Ну чтож, подарок, так подарок, - посмотрел на торговца, головой так солидно кивнул ему, перекрестил китайчанина крестом для приличия. Тот и рад, что сама Мандарина Умбской церкви ему такую благодать послал, на бедного плебея взор свой духовный обратил, не побрезговал. Часто, часто головкой закивал и глазки свои узкие кулачком вытирает.

    Ну а наши святоша с бородатым племянником развернулись и пошли по домам. Николай два арбуза в авоськах тащит, силой-то детинушка не обижен, может при случае и подкову ручищами своими разогнуть. Дядька же чинно так рядом идёт со своей торбочкой, да по каменьям своим посохом постукивает. Идут, разговаривают.

    Пошли прямо через Канавку, где буксиры стоят. Мимо здания таможни прошли, дальше через строящийся порт и вышли на первый деревянный мостик, недавно построенный и протянувшийся горбом над водой.

    Двое пацанят и девчонка с удочками прямо с моста тресочку, камбалу, да навагу ловят. Вот один из них резко подсёк рыбину, тянет её с трудом, а та упирается, не хочет на верх идти. Пацанёнок аж взмок от напряжения, но упорно тянет её на верх. Второй пацан с девчонкой замерли. Наблюдают!

    Вот и голова рыбья показалась, не соразмерная туловищу. Пасть огромная раскрыта, по бокам плавники круглые, сам весь рябой, только брюшко белое. Хвост крючком загибаеся, молотит по воздуху по чём зря. Не нравится ему на воздухе, да ещё и крючёк в губу впился. Больно! Сопротивляется!

   И тут громкий, дружный смех наблюдающих за Васькой, пацанчика со своей сестрицей распугал даже плавающих не в далеке чаек. Птицы с недовольным криком, поднялись на крыло и снова сели метрах в пятидесяти от шумной компашки. Успокоились, ловят селёдку, зашедшую в губу выплывающюю на поверхность за крилем.

Третьим рыбачком оказалась девчёнка лет семи. Лицо девчушки покрыто конопушками, глаза озорные и голубые, словно небесная лазурь, на голове аккуратный платочек. Из-под платочка озорно торчат две косички.   

    - Гля, гля - кричит пацанчик, - Васька-то второго керчака ташшыт! А здоровенный-то какой! Голова прям как у Васьки. Васька не выкидывай ты его, дома собак им буш пужать, - не злобно, с задором смеётся он.

    Сестрица тоже хотела поддеть незадачливого рыбачка, уже рот открыла на отмеченном озорным солнышком личике все конопушки сбежались к её голубым, бездонным глазкам. Но тут же  его захлопнула, переключившись на братца. У того по пальцу часто, часто, дробью застучала камбала.


    Васька, в это время, чертыхаясь в сердцах, снимает с крючка большого, головастого керчака, бьёт его головой об бревно и бросает в высь подальше в воду. Здоровенная полярная морская чайка пикирует сверху и хватает рыбину у самой воды, взлетает с ней и переворачивая рыбину головой вперёд, глотает керчака прямо в полёте.

     Тот пацанчик, что насмехался над Васькой тянет крупную камбалу. Сестрица с конопушками приоткрыв свой ротик, с интересом смотрит на его действия. Её братец тянет бьющююся на крючке крупную камбалину из пучин Нептуна, к мосту. Та крутится своим плоским, упругим как пружина телом, дёргается на крючке приближаясь к рукам рыбачка. Он уже приготовился её схватить, как серебристая чайка, подлетевшая к нему, нацелилась схватить рыбину. Рыбачёк замахнулся на неё рядом лежавшей палкой, та с криком отлетела. Камбала резко дёрнулась и выскользнула из рук пацана. Кувыркаясь в воздухе, плашмя плюхнулась в воду.

    Та же чайка, что проглотила керчака, устремилась вниз, за халявной рыбкой, но опоздала, не долетев метра до воды, и опять взмыла в верх своими огромными крыльями. Спасшаяся камбала вошла в воду и работая всем своим плоским телом быстро ушла на глубину. Негодование об упущенной добыче вырвалось в крике чайки.

    Васька же уже вытаскивал крупненькую трещинку, спокойно, без суеты, снял её с крючька и довольный уловом, положил её в свою торбу. Со взглядом победителя посмотрел на расстроенного промашкой с камбалой своего насмешника и словно в церкви на молебне пропел; -

    - Что Оська съел? Осподи помилуй! Осподи помилуй! Оськину камбалку чайки запужали, а Васькина трещинка в торбе хвостом бьётся, и над ним смеётся! – язвительно засмеялся Васька. - Такую крупную камбалину упустил! Эх растяпа! – уже с сожалением закончил Васька и услышал смех стоявших за его спиной Николая с Савватием. – Ой, - обернулся Васька, - Батюшка Савватий, дядя Николай, здравствуйте, а что у вас такое зелёное, полосатое?   

   

    - Здравы будете дети мои! – проговорил священнослужитель, и покачав головой, настоятельно произнёс глядя на Ваську. – А тебе, сын мой грешно в суе господа нашего вспоминать, грех это! – и тут же сменив гнев на милость обратился к Оське с девчёнкой. Ну как порыбалили, удачно? Рыбки домой наловили, или ещё нет?

    Васька виновато опустил голову, шмыгнул носом и вытер его рукавом. Отошёл к своей торбе, открыл её и с сожалением показал свой улов священнику.

    - Вот, батюшка, у меня тут наваги малость, камбала, да парочка трешшынок, правда трешшынки то хоро-ошие, да и камбалка не маленькая. Не правда ли, батюшка? – вопросительно посмотрел он на серьёзного старца.

    - Вот видишь Васятко, Бог он всё видит! Каждому даёт столько, сколько он заслужил. Помолись, перекрестись Всевышнему, покайся пред ним, будешь ему мил и покорен, глядишь даст Он и тебе хороший улов, вот и сыт будешь. – Савватий положил свою руку на головку Васи, погладил своей тёплой, старческой рукой, - Ну не кручинься отрок, иди с Богом, лови с молитвой рыбку-то, наловиш ещё сегодня, не сомневайся, иди дитятко.

    - Люська вон нас с Васькой обошла, - затараторил Оська, - четыре камбалы большеньких поймала, три трешшыны хоро-оших, да парочку наважек выташшыла. А у меня только одна трешшына, но больша-ая и две камбалки с наважками. Люська у нас всегда больше нас ловит. Сеструха у нас рыбачка отменная!

   

   Люська, довольная похвалой брата, зарделась счастливым румянцем и расплылась в довольной улыбке. Ротик её приоткрыт от любопытсва и удивления, взгляд устремлён на загадочные шары в руках бородатых дядек. Встала поближе к бородатым дядькам и не смело дотронулась до арбуза в руках дядьки Николая, нерешившись приблизиться к священнику в рясе.

    - А что это за мячики у вас такие большие, не как в футбол играть собрались? – С хитрой улыбкой спросила девчёнка глядя то на Николая, то с труссцой на Савватия. Конопушки у неё на лице, словно живые, все сбежались под хитрющими, изумрудными глазками. Пацанята тоже подошли и с любопытством уставились на арбузы, потом вопростельно уставились на Николая ожидая ответа.
    - А вот придёте к нам сегодня домой и вместе с дружком вашим Киней и узнаете, что это такое. Придёте? – аккуратно положил на доски моста авоськи с арбузами и размял затёкшие ладони. – А мы немножко отдохнём и посмотрим, как вы рыбу ловите, а пока это секрет. – глядя на мирно лежащие заморские плоды. - Вот дома и узнаете. Только обязательно приходите.

    - Уу-у, ладно, придём, - недовольно пробурчала мелюзга и направились к своим удочкам.

    Васька, сев на край моста, разматывая кручёную отцом лесу с суровой нитки, тихонько начал читать заговор на хороший улов:

    - Окуни, щуки, всякие рыбы, идите ко мне рабу Божьему Василию, против быстрой воды, весенней реки. Назад не оглядывайтесь и в сторону не отворачивайтесь. Идите ко мне рабу Божьему Василию на утренней заре и на вечерней, в день под солнцем и в ночь под звездами и под всей окружностью Божьей. Тем словам ключ и замок, именем Господним Духом Святым. Да будет так. Аминь! – Насадил на крючёк большого морского червя, плюнул на него и продолжил заговор на наживку - Рыба свежа, нажива сильна, ты клюнь да поддерни, на дно утащи. Аминь! – и начал спускать грузило с крючком на поводке быстро разматывая лесу.

    В России очень много любителей рыбной ловли. Старые рыбаки, ходившие много лет в море, говорили; «В море, в шторм поверишь не только Богу, но и чёрту». Так что обряды и прочтение молитвы перед рыбалкой строго соблюдали. У каждого были свои секреты, чтобы вернуться домой с хорошим уловом. Раньше зто могла быть какая ни будь молитва или заговор. Каждый рыбак должен был перед рыбалкой обязательно прочитать молитву Отче Наш. Потом прошептать следующие слова: «Дай, Господи, вернуться с уловом, не ради наживы, а дабы прокормиться!»

    Слышав бормотание Васьки, Оська с Люськой дружно, хором завели свою молитву;

    - Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помоги нам грешным рабам Твоим Осипу с Людмилой в ловле рыбной, пошли нам удачу в рыбалке. Как когда-то Ты дал рыбакам озера Геннисаретского наловить много рыбы, так и нам грешным пошли удачу. Как Симон по слову Твоему наполнил рыбой лодку, так помоги и нам по милости твоей рыбой свежей, уловом сильным. Аминь.

    Поплевали на наживку, прочитали заговор на наживку и спустили свои снасти в Сине море.

    Умилённый послушанием молодых рыбаков Савватий молча улыбался вальяжно, поглаживая свою сивую бородёнку глядя на детвору. Николай, опёршись на перила моста, тоже с любопытством ждал поклёвки у сосредоточенных ребятишек. Гадал, у кого же первого из них клюнет хорошая рыбина. Минут пятнадцать постояли, поглазели на рыбачков, поболели за их удачу, каждый за своего фаворита.

    Васька за это время поймал две тресочки, наважку и парочку камбалок. Оська вытащил небольшую зубатку кила на полтора и три камбалки. Но всех превзошла Люська, она как заведённая таскала камбалу за камболой. После четвёртой камбалы вытащила большенького пинагора и три трещинки. За ними последовали парочка вьюнов, которых невозможно было удержать в руках, такие они были скользкие. Вьюнов (угрей) никогда рыбаки не брали, считая их не съедобными и кидали их за борт. Люська так и сделала. Васька же вытащил напоследок, голово морского ежа. покрутил его в руках, не найдя у него ни плавников, ни хвоста, ни глаз, и даже рта, вытащил крючок и выкинул его в воду.

    Николай со священником забрали арбузы и пошли дальше. Через пять минут их догнал Пётр Журавлёв, к которому хотел зайти Савватий. Поздоровались, Пётр забрал один арбуз у Николая, чтоб малость его разгрузить. Уже за губой, в посёлке, Савватий, распрощавшись с племянником, пошёл к Петру. Николай же отправился домой.

    Николаевич пришёл к дому, навстречу ему выбегает сынишка Киня (Акиндин по церковной книге) папаню встречать. А тут и Пелагея, жена Николая в переднике вышла, улыбается, видно завтрак уже для мужа приготовила.

   - Ой, что же это ты Николаюшка такое принёс странное, аль на губе что выловил? Пошли уже в дом, раскажешь, а я тебе шанежек напекла с толокном. Рыбники с зубаткой горячие ещё. Это наш Кинюшка вчера с Петром нарыбалил! – говорит с гордостью, ласково поглаживая сынишку по русой головке, - На лодке они ходили до Малиновой горки, вот там зубатину и словили. Ох и здоровая рыбёха была, Петя помог ему вытащить то страшилко. Я уж Кине сколько раз говорила, мол ты сынок зубатку то живую не бери в руки, а то ненароком и пальцы откусит. Так он её боится в руки брать живую то, Петра позвал, тот ему и помог её вытащить. Чуть меньше пол пуда будет. Там ешо тресочки, да камбалки целый таз притащили с Петром. Тоже крупные, то сынок уже сам таскал. Добытчик наш и помошник! Ну пошли работник ты наш дорогой, открыла двери и ждёт, когда муж пройдёт. Николай, проходя мимо неё, что-то шепнул ей на ушко и пропустив сынишку направился в дом.

   Сынишка пятилетний увидел в руках отца в авоське зелёный, полосатый, шар. Его любопытство разбирает. Крутится под ногами у папки и спрашивает.

   - Пап, это ты мне мячик такой купил? Он что, резиновый? Я у Кривонкиных такой видел, только у них он синий и без полосков. Вот мы с другами теперь поиграем! Они обзавидуются и от зависти лопнут. А мы с дядей Петей много рыбы наловили, в кладовке целый таз трески и камбалы лежит. Навагу мы не брали и керчаков тоже, всех за борт повыкидывали. А я даже пинагора одного поймал, у него икра вкусная, мм-м, мне нравится.

   - Так сына, рыбачёк ты наш, давай-ка в дом сначала, поедим, а потом узнаешь, что это такое и с чем его едят. Друзья тут твои должны подойти, Оська с сестрицей Люсей и Васька. На мосту мы их встретили, сидят рыбалят. Сейчас уже наверно по домам разбежались, скоро придут. Так что встречай скоро гостей, вместе и почаёвничаем с шаньгами-то, да и рыбники ты тоже любиш, не так ли? Да и друзья твои думаю не откажутся от шанежек, да рыбника-то? И не полосков, а полосок, не другами, а друзьями. Ну проходи быстро, а то я голодный с работы.

   - Люблю-то я их люблю, да я не хочу исты, - заныл Киня, - я мячиком хочу похвастаться.

   Отец хитро нахмурил брови, глянул на сына с улыбкой, тот сразу понял, что номер с нытьём не прокатит и покорно шмыгнул к умывальнику. Николай зашёл, перекрестился на иконку с лампадкой в углу комнаты и подошёл к сыну. Они со смехом, брызгаясь водой помыли руки и ополоснули лица. Вытерев полотенцем, вышитым поморскими узорами, руки и лицо направились к столу. Арбуз уже помытый Пелагеей и вытертый чистым полотенчиком лежал на большой тарелке.

   Медный, начищеный, двух ведёрный самовар стоял на столе попыхивая дымком из-под заварочного, цветастого чайничка. Горячие шаньги, смазанные вологодским маслом и густо посыпаные толокном, горкой лежали на блюде источая аромат. На другом блюде лежал большой рыбник с зубаткой. Управившись с делами и вытерев руки о фартук, за стол присела и Пелагея, поставила на стол небольшое блюдечко с колотым сахаром для чая.

    Тут за окнами послышалисе звонкие голоса детворы, приглашонной к столу. Они оживлённо обсуждали сегоднешнюю рыбалку. Киня, услышав их голоса, пулей вылетел им на встречу. Пообсуждав свои детские дела, гости с дружком Киней зашли в дом.

    Пришедшая детвора поздоровались с хозяевами и зная набожность хозяина дома, перекрестились на образа. Дружно, но не громко проговорили молитву, сильно сокращая её содержание:

    - О сладчайший Иисусе Христе… (пропуск в молитве). Смилуйся над этим домом, храни живущих в нём. Да будет твоё богословение Господне сопутствовать им везде; да освятит Дух Святый мысли и сердца их… (опять пропуск). Освятит всё, что находится в этом доме, кто к ним входит и, кто выходит от них, да благословит Пресвятая Троица и сохранит от всякого зла, чтобы ничто нечистое не приблизилось к ним. Аминь! Ещё раз перекрестились и не смело пошли к умывальнику мыть руки. 

    На Ваське с Оськой были чистые рубахи с поморскими узорами по подолу, подпоясанные верёвочкой, чистые, домотканные порты. На ногах новые лапоточки с берёзового лыка. Люська в цветастом сарафане, в чистой, голубой, цветастой косыночке и в стареньких, но начищенных, зашнурованных ботиночках.

    Пелагея с умилением посмотрела на гостей, всплеснула руками, прижала ладошки к щекам и ласково пропела;

     - Люся-то, Люся-то у нас, ну прям невеста, хоть сейчас замуж отдавай, смотри-ко Николай, красавица какая стала!? – и накрывая на стол хитро сказала – Вася, может тебя на Люсе женим? Тебе уже девятый год пошёл, смотри, не упусти такую невесту-то, ато кто-нибудь отобьёт подружку твою.

    - Тётка Пелагея, так она же конопатая и зуба у неё нет. Зато свистит она здорово через него, аж уши закладывает, –засмеялся Васька, заливаясь румянцем. - Правда дома сама уху, да щи варит и шаньги печёт, в основном больше ржаные, но тоже вкусные. Мамка то у неё на работе брёвна принимает от сплавщиков, устаёт сильно, вот они и помогают ей с Оськой. После того как три года назад батьку у них медведь в лесу задрал, тяжело им без хозяина-то. А тётку Марьяну замуж никто не берёт, хороших-то мужиков сейчас мало, больше вербованные к ней пристают, но мамка ейная, - кивнул он на Люську, - всех их отшивает, хоть и бедновато они живут. Не нравятся они видите-ли ей. Гоо-ордая!

    Люська покраснела, скуксилась, из её голубых, красивых глаз закапали крупными жемчужинами слёзки. Навеял глупый Васька ей жалостные мысли. Жалко ей мамку свою и папку жалко, рано погибшего от проклятого медведя. Хоть она и не помнит уже его, совсем ведь малая была, а всё одно, жалко. Мамка вечером, зимой при лучине у потрескивающей дровами печки часто папку вспоминает. Вспоминает как они хорошо и дружно жили при нём. Жили побогаче, чем сейчас, ныне бедновато конечно живут.

    Оська, увидев слёзы на глазах сестры, показал Ваське кулак, мол не обижай мою сестру, сами мол разберёмся.

    Хозяйка подошла к Люське, размазывающей слёзки по конопушкам, обняла её и ласково начала её утешать, поглаживая по головке. Строго сверкнув на Ваську глазами, сказала ему с укором;

    - Ну вот, растроил девчонку! И что ты Васька такой непутёвый? Несёшь всякую ахинею не подумавши. Язык без костей, так думаешь, что им всё подряд можно городить? Думать Вася надо, думать, прежде чем что-то сказать, чтоб человека не обидеть, чтоб ему приятны слова твои были. Думай Вася, думай, ато точно не пойдёт Люся за тебя замуж, - прижав всхлипывающую Люсю к груди и поглаживая её по головке, говорила Пелагея -  найдёт какого-нибудь умного, богатого, да пузатого заморского прынца, будешь потом локти кусать, да поздно будет.

    - Тётя Пелагеюшка, а зачем мне пузатый-то прынц нужен? Не нужен мне пузатый, - утвердительно проговорила Люся, - да и зачем мне прынц-то? Они же и работать-то не умеют, ходят гордые, важные, как ваш петух в огороде. – и уже засмеялась, представив и показывая всем тельцем, как прынцы ходят.

    Оська, Васька и Киня прыснули со смеху. Держась за животы, видя, как ходят прынцы, глядя на Люскины ужимки. Даже серьёзный Николай тихонько засмеялся себе в бороду. 

    - Да я ещё и маленькая совсем замуж-то выходить, – заулыбалась девчушка, - вот вырасту, грамоте обучусь, вот тогда и видно будет. Вон батюшка Савватий нам и буквицы ужо показывал. Строгий правда он, но справедливый. Даже как писать учил, правда у нас бумаги нет, так мы на старых газетах пишем. Только он больше молитвам нас обучает, а хочется письму научиться, да арифметике. Это когда числа складывают. Грамотные-то сейчас везде нужны!

Пелагея усадила за стол разговорчивую, повеселевшую болтушку, затем пацанят с Киней. Расставила тарелки каждому, поставила рыбник в большой, длинной, деревянной тарелке, расписаной затейливыми узорами, сделаной местными умельцами. В другую, такую же, только круглую, с шаньгами, уложеную горкой. 

    Пелагея с умилением глядя на уставшего мужа, поставила небольшое блюдечко с мелко наколотым сахаром посреди стола и присела за стол. Киня же нет, нет, да и отводил взгляд на зелёный, полосатый шар недоумевая, зачем мячик, и на столе, да ещё и на тарелке, но спросить отца не решался. Гости, видя такое обилие пищи на столе, да ещё и сахар в блюдечке, замерли открыв рот.

    Николай Николаевич, выросший в глубоко верующей семье и свято соблюдавший обряды и традицыи поморов начал читать молитву: -

    - Го;споди, Иису;се Христе;, Бо;же на;ш, благослови; на;м пи;щу и питие; моли;твами. Пречи;стыя Твоея; Ма;тере и все;х святы;х Твои;х, я;ко благослове;н во ве;ки веко;в. Ами;нь. –Пелагея с сыном и гости в полголоса повторяли молитву.

    Потом дружно перекрестив пищу на столе, а за одно и пузатый самовар. Николай, как глава семьи, первый отломил румянную, приятно хрустнувшую корочку от пирога с рыбой. Макнул её пару раз в сок рыбника, разбавленный топлёным маслом, положил вилкой на неё кусочек рыбы и закрыв глаза от удовольствия отправил её в рот. Остальные последовали его примеру.

    Разлили чай по цветастым, фарфоровым чашкам с блюдечками подаренных механником завода и хорошим фотографом в одном лице, Кривонкиным Яковом Ивановичем. Поели сначала рыбник, разламывая его румянную, хрустящюю корочку и макая её в сок с маслом внутри рыбника. Нежное, душистое мясо зубатки акуратно ложили на корочку и со смаком совали в рот, придерживая второй ладошкой корочку, чтоб сок не капал на стол. Запивали горячим чаем с блюдечек, дуя на чай, осторожно держа его всеми пятью пальцами. Потом пошли в ход и шаньги, и тоже с чаем. Николай с Пелагеей брали маленькие кусочки колотого сахара, ложили его в рот и запивали крепким, душистым чаем. Оська, Васька и Люся не смело брали по кусочку сахара, делали пару глоточков чая, акуратно обсасывали сахар и ложили опять на своё блюдечко, чтоб растянуть удовольствие.

    Оська, обсасывая сахарок тихо прошептал Кине, сидевшему рядом:

    - Киня, а мы дома чай только в приглядку с сахаром пьём. Мамка над столом, на ниточке повесит кусочек сахарку, мы глядим на него и пьём. Потом после чая расколет его на два кусочка и нам с Люськой отдаёт. Мы её спрашиваем, а чего-себе-то не откалываеш сахарок? Говорит не люблю я сладкий он, боюсь, чтобы зубы потом не болели. – откусил кусочек пышной шаньги, отхлебнул пару глотков чая, взял сахарок, лизнул его и положил опять на блюдечко. – А я вот думаю, мамка спецаально нас обманывает, чтоб нам больше досталось, а ведь сама тоже наверно хочет сахарку-то?

    Хозяин дома посмотрел на Оську, тот сразу замолк. Знал он, что дядька Николай не любит, когда за столом языком болтают. Васька, услышав их разговор, хотел тоже что-то сказать, но увидев взгляд Николая, всё понял и заткнул рот большим куском шаньги.

    Люся же, съев небольшой кусочек рыбника, съела одну шаньгу и лизнув пару раз кусочек сахара, больше его не трогала. Сидела тихо за столом, наблюдая за Оськой, уписывающим уже третью шаньгу с чаем.

    Пелагея, видя, что та ничего не ест, наклонилась к ней и тихо спросила;

    Люсенька, а ты пошто сидиш, не кушаеш, али шаньги не понравились? – положила ей ещё одну шаньгу на тарелку, - кушай золотце, не стесняйся. Кушай Люсенька, вкусные шаньги-то, аль не нравится, как тётка Пелагея состряпала?

    Девчушка наклонилась к ней и тихо прошептала;

    - Тётенька Пелагеюшка, а можно я эту шанежку маме отнесу? Она уставшая с работы пришла. Уж шибко вкусное у вас тут всё, мне очень понравились и рыбник у вас вкусный, и шаньги пышные и душистые. Спасибочко вам большое!

    - Что ты, что ты деточка, ты кушай, я маме твоей гостинец уже в торбочку сложила, и рыбника половинку и шанежек, и сахарку к чаю в тряпицу завернула. Отнесёшь Марьяночке, пусть кушает.

    - Ой спасибочки Вам тётушка Пелагеюшка! Вот мама-то обрадуется!

    Николай недовольно стукнул деревянной ложкой по дощатому столу;

    А ну жонка. Цыть! Выйдете из-за стола там лясы судачить будете! Иш базар тут устроили! – Ну вот не любил он разговоров за столом и всё тут. С измальства был так приучен.
 
    Пелагея с Люсей сразу притихли и уже ни слова небыло слышно до окончания чаепития.

    Люся не смело придвинула тарелочку с шаньгой к себе, взяла её в обе ручки, втянула ароматный запах толокна с маслом, её лазурь голубых глаз прикрылась веками от блаженства. Конопушки сбежались к глазкам, зубы впились в пышную шаньгу. Откусив кусочек её, она долго гоняла его во рту наслаждаясь вкусом. Сделала пару глоточков чая, посмотрела на сахарок и с наслаждением проглотила, сахарок сиротливо лежал рядом с чашкой. Потихоньку она доела всю шаньгу. Сахарок же незаметно спрятала в карманчик сарафана. 
   

   
Киня глядя на полосатый мячик, тоже поел рыбника, и съел шаньгу со сладким чаем. Но всё никак не мог понять зачем мячик то в тарелке, да ещё и на столе, и что у этого мячика какой-то хвостик на верху торчит? Но не спрашивая отца, молча сидел и ждал. Но когда уже поели и папа, взял нож и хотел резать его драгоценный мяч, глаза его округлились от ужаса. Он разревелся на взрыв словно белуха. Слёзы лились градом, сразу пропали все его мечты, хорошее настроение исчезло мгновенно.

   Опешившие родители, недоумевая о такой перемене настроения их сына, вопросительно уставились друг на друга. Гости тоже были в недоразумении. Папа убрал нож и в недоумении сел на стул, а мама схватила сына на руки и утирая ему слёзы фартуком начала его распрашивать что же случилось с её сыном, почему слёзы ручьём. Сын, растирая слёзы по лицу начал потихоньку успокаиваться и между всхлипываниями возмущённо выпалил….

   - А зачем папа мой мячик хочет зарезать, чем мы играть-то будем? Я-что-плохого-то зделал? Я что, провинился?  Зачем он так? – Всхлипывая говорил Киня, уткнувшись маме в грудь вытирая слёзы об её платье и косо бросал из-подлобья свой злобный, колючий взгляд на ни за что, ни про что обидевшего его папу.   

    - Николай, да скажи ты уже ему, что не мячик это, а рабуз что не играть им, а исты его надоть. –не выдержала сыновьего горя Пелагея, - Ведь все слёзы дитё выплачет, обьясни ужо ему. – вытирая передником набежавшие уже у самой слёзы.

    Николай Николаевич в задумчивости обхватил свою бороду, а борода у него была знатная. Большая, расходящаяся на две стороны, всегда чистая и опрятная, и всегда причёсана гребнем. Загадочно заулыбался глядя на сына, подмигнул ему и взяв нож, придвинул тарелку с арбузом к себе.

    - Вот ты бяда то какая, а я-то было спужался что это с ним приключилось. Да не плач ты сынок, это я вам заморский плод такой принёс. Арбуз называется, - и поглядел на жену, - не рабуз, а Арбуз, побаловать вас хотел вкусненьким. А нука быстренько вытирай слёзы то, сейчас мы пробовать этот арбуз будем. – Киня сразу затих, уставив свой пытливый взгляд на зелёно-полосатую диковинку с хвостиком. 

     - Так, как там китаец-то показывал, режем сначала верхушку, - и обхватив своей огромной ладонью арбуз с боку, акуратно отрезал верхнюю часть. – оо-о, гляньте-ко, он белый внутри, а дальше там красненькое что-то виднеется! Ну чтож, теперь снимем пробу. Взял верхнюю корку и вонзил в неё свои крепкие зубы.

    Белая сторона корки издав жалостный хруст, брызнула соком. Все смотрели на него с замиранием сердца затаив дыхание. Николай Николаевич пожевал, сморщился, и ругнувшись в сердцах, с силой бросил оставшийся кусок об печку. Тот с жалобным треском раскололся на мелкие части и мокрым пятном разтёкся по полу возле печи. Николай, морщась, подошёл к помойному ведру, выплюнул всё, что нажевал, и вернулся к столу. Сел, на стул недоумевая в чём же здесь подвох-то?

    - Говорил же китаец, что вкусный арбуз, а тут ни вкуса тебе, ни запаха!? Как же эти китайцы едят-то такую мерзость? – недоумевал помор, - Да это же всё равно, что лебеду с огорода есть, гадость какая. Прости Господи! – растерянно произнёс Николай. – Ну китаёз, ну бестия! Увижу его, голову откручу. – в сердцах произнёс он. - Да нет же!? Он же говарил на доляки порезать, - передразнил он жителя поднебесной. Взял нож и аккуратно разрезал арбуз на тоненькие дольки.

    Тот распался словно лотос, красная сердцевина заискрилась сочной мякотью. В середине ломтиков диковинного плода чернели рядами крупные семечки, на тарелке натекло немного розового сока.

    - Надо же, диво-то какое! Сверху зелень, по ней белая каёмка, а в середине-то, смотрите, мякоть красная и сочная то какая? – удивилялся не видевший никогда арбузов бородатый северянин, - так наверно эту красную серединку и надо исты!? И семечки смотрите!? А я-то, голова садовая, с кожуры начал. Ну всё как китаёз говорил, её-то наверно и надо исты, - лизнул языком палец, вымазанный соком, - сладкий сок-то!

       Жонка Николая с сыном и гости, открыв рот, с удивлением смотрели как на тарелку ложились, словно маленькие половинки луны, алые, внутри с чёрными, крупными семенами ровненькие дольки арбуза. Алая мякоть его словно искрилась на попадающих солнечных лучах, отраженных от висевшего зеркала.

    - Ну разбирайте, пробовать будем, семечки только выплёвывайте. – наложил всем по дольке арбуза в тарелки и сам первый недоверчиво откусил красную мякоть. – Вкусно! А сладкий-то какой! – удивился Николай.   
   
    Сообразительный Киня, взял в руки дольку арбуза и сначала с опаской, а потом распробовав, преспокойно уминал алую мякоть, не касаясь самой твёрдой корки. Время от времени сплёвывая семечки заморского фрукта в тарелку и вытирая подбородок ладошкой от сбегавшего арбузного сока.

     Жонка Николая, глядя на реакцию мужа, не решалась пробовать арбуз. Но увидев с каким наслаждением сын уписывает его, нерешительно тоже попробовала диковинку, не трогая твёрдую корку. Ей он тоже понравился.

    - Колюшка, - как она ласково его называла, - в этом арбузе видно только мякоть надо есть, а нука сам попробуй. Смотри и мне, и сынку нашему нравится, сладкая она мякоть-то, сочная и сладюша, как мёд прямо. Киня, сынок скажи папе, нравится тебе его гостинец?

    Сын довольно проугукал с набитым ртом, кивнул русой головкой и продолжил уписывать папкин гостинец. Муж виновато посмотрел на жонку, стыдливо опустив глаза в пол, где расплылось пятно от разбитой корки.

    - Погорячился я малость, ты уж прости меня Пелагеюшка, с горяча я это того, – указав взглядом на разбитую корку, - уберу я это сейчас, уберу. Ну сглупил я!? Бывает же такое, как телушка наша зелень стал грызть, тьфу! Китаец же ничего не сказал, что только серединку надо есть. - И собрался встать, чтоб убрать разбитую корку. Он был обескуражен своей собственной глупостью.

    - Сиди, сиди я сейчас сама всё уберу, -  жонка вскочила, положила ему на плечи свои ручки, - ты кушай, кушай арбузик-то, скусный он, сладкий и спасибо тебе за гостинец. 

    Схватила веник и шустро замела раскиданые корки в совок и тут же затёрла пятно у печки половой тряпкой. Подскочила к умывальнику, высыпала остатки злополучной корки и помыла руки.

   - И на старуху бывает проруха, - приговаривала она, - ой, - прикрыла она ладошкой рот, извини Колюшка, не слушай ты глупую бабу. Ты кушай, кушай! Не обращай внимания на мою болтовню.

   Присела на стул, взяла недоеденый кусок арбуза акуратно откусила сладенькую сердцевинку и тайком посмотрела на дорогово ей мужа. Тот уже распробовал товар китайца, вошёл во вкус и уписывал его за милую душу на перегонки с сынишкой.

    Гости же долго разглядывали незнакомый фрукт, пробовали его пальчиком, обнюхивали, пару раз боязливо лизнули красную мякоть. Ковырнули по семечку и долго его разглядывали. Положив семечко на тарелку и глядя на хозяев, и дружка Киню, взяли алый месяц и опасливо откусили. Долго его смаковали во рту, проглотили и уже смелее откусили кусочек побольше. По их блаженным мордашкам видно было что арбуз им пришёлся по душе.

    Ели заморский плод все молча и сосредоточенно. От полупудового арбуза осталось меньше половины, когда вся застольная компания, наевшись, развалилась на стульях поглаживая животы. Николай посмотрел на осоловевших детишек, на Пелагею и довольный понравишимся всем своим заморским гостинцем встал.

    Как и было принято в этой семье после доброго завтрака глава семейства по заведённому обычаю прочитал молитву, вся застольная компания дружно его подхватила;
    - Благодарим Тя, Христе Боже наш, яко насытил еси нас земных Твоих благ; не лиши нас и Небеснаго Твоего Царствия, но яко по среде учеников Твоих пришёл еси, Спасе, мир даяй им, прииди к нам и спаси нас.
    Хозяйка убрала со стола, вытерла влажной тряпицей столешницу и ещё раз поблагодарив мужа за диковинный гостинец, удалилась мыть посуду. Николай поблагодарил её за прекрасные шаньги и за кулебяку с зубаткой. Пошептался с жонкой, та тихонько похихикала и отправила его отдыхать после работы. Осоловевшие гости поблагодарили хозяев поклонившись им в пояс направились к двери. Киня сказав папе спасибо за необычный гостинец, поцеловал его в бородатую щёку, чмокнул маму и с друзьями пулей вылетел на улицу.

    Чуть позже Пелагея, помыв посуду и вытерев её чистым полотенчиком, расставила всё по своим местам. Сняла передник, осмотрела себя в зеркале и с полной торбочкой направилась к дому Марьяны.

    На фото Николай Николаевич Гурьев, жена Пелагея и их сын Акиндин 1912 год.