Теория профессора Усольцева. Глава 6

(Философские беседы. Два портрета)

      Дима Усольцев не просто так стремился побывать в комнате Ангела Филипповича. Он сразу разгадал в нем интересного собеседника, с которым можно было поговорить на самые актуальные темы. Где-то даже поспорить, попытаться навязать свои взгляды и убеждения. Возможно даже попросить совета... Если подумать, с кем тут еще поговоришь, с кем посоветуешься, с кем, наконец, отведешь душу?.. С Павлом Сергеевичем?.. Не смешите! Этот неврастеник не в состоянии разобраться даже со своей соседкой, которая все так же "неровно дышит" и ждет от него решительного шага. С ним можно лишь загнать себя в глубокую депрессию, из которой уже не выбраться!.. Электрик Федя?.. С этим поговорить можно, но только за бутылкой водки, и только о хоккее; обсудить важнейший вопрос всей его жизни: кто лучший на сегодняшний день — Малкин или Овечкин? Другие темы его просто не интересуют. Нет, электрик Федя для серьезного разговора тоже не годится! Остается художник. У старика большой житейский опыт, он не болтлив и говорит всегда по существу. Именно такой собеседник ему сейчас и нужен.
      Но была и другая причина нанести визит художнику — пожалуй, самая главная. Дима хотел поговорить с Ангелом Филипповичем об острове. Уточнить некоторые детали. В его тщательно продуманном плане недоставало очень важного звена, и эту проблему нужно было срочно решать. Дима уже кожей ощущал приближение финала. Интуиция подсказывала, что остров в Атлантическом океане вполне может стать этим недостающим звеном. Он долго думал и однажды понял: лучшего места для завершения плана ему просто не найти! Но прежде следует убедиться, что этот остров со всеми его достопримечательностями действительно существует и он вполне соответствует описанию старика. Художник упоминал про дневник, который до сих пор находится у него, а значит его можно увидеть и даже потрогать руками. Сам этот факт уже можно считать неоспоримым доказательством. Конечно, ему все равно придется побывать на острове и всё увидеть собственными глазами. Лишь только тогда можно продумывать сценарий достойного финала всей этой затянувшейся истории. Но это уже дело второе. Сейчас главное — увидеть дневник!
      Итак, повод навестить художника был достаточно убедительный и Дима решился! Собрав волю в кулак, он поднялся с кровати и осторожно, по стеночке, направился в дальний конец коридора. Старик не удивился его приходу и даже обрадовался. Помог дойти до кресла — сам сел на маленький табурет... Ангел Филиппович занимал одну большую комнату с тремя окнами, выходящими на южную сторону. Все стены были завешены картинами. Многие холсты без рамок стояли просто у стены. Дима был поражен. Он и не думал, что старик такой искусный мастер. Живет, можно сказать, в захолустье, снимает комнату в полуразрушенном доме и пишет шедевры, достойные Эрмитажа!.. Что происходит в этом мире?!
      — Впечатляет? — спросил Ангел Филиппович. — Жаль, ты не видел мои лучшие работы! Их я давно уже продал... Сейчас пишу мало. Силы уже не те, да и вдохновение заканчивается. Чувствую, что подходит срок забросить все свои кисти куда-нибудь подальше, на самую верхнюю полку, и успокоиться. Пора уже подумать о душе.
      — Наверное вы за свои картины получаете хорошие деньги, — предположил Дима. Старик покачал головой:
      — Да нет, приятель, ты ошибаешься. Нынче такая живопись не в моде. Я ведь приверженец старого стиля. Брюллов, Тропинин — вот мои идеалы! А Пикассо, Сальвадор Дали, Малевич... я их не понимаю. По-моему, они просто шарлатаны. О нынешних художниках я вообще молчу... Но новое поколение думает иначе!.. Как-то побывал в Москве, в Третьяковке. Обошел все залы, видел "Явление Христа" художника Иванова. Полчаса стоял перед этой удивительной картиной и не мог оторваться... Да разве в Третьяковке только Иванов?! Там, куда ни глянь, великие имена — великие полотна!.. В конце просмотра спустился на цокольный этаж и набрел на Малевича. Скажу сразу — такого потрясения я еще никогда не испытывал!.. Представляешь, стоят люди, несколько человек, перед его "Черным квадратом". Маленькая такая работка, где-то 80 на 80, и ничего магического я там не заметил! Просто квадрат, закрашенный черной краской, и всё! Любой неуч может такое сотворить. А они стоят... то ли наслаждаются, то ли делают вид... Я спрашиваю одного: Что ты в этой картине нашел, что такого увидел, что глаз не можешь отвести? Так он посмотрел на меня, как на ненормального, и ответил: "Это же Малевич!"
      Я потом целый день не мог успокоиться. На память пришла сказка Андерсена из детства — про голого короля... Ты помнишь эту сказку?.. Что? Даже не слышал?.. Ну тогда я расскажу. Очень плохо, что ваше поколение не читало — она сейчас актуальна как никогда!.. Значит, заказал король себе новое платье. И чтобы сшито было оно из самого лучшего в мире шёлка! Самого тонкого, самого воздушного!.. А портные оказались мошенниками, они сшили платье из ничего — из воздуха! Но при этом очень искусно доказывали, что ткань существует. Просто не каждому дано это увидеть... И что ты думаешь? Убедили короля! А вслед за этим убедили и всё его царство! Ну сам подумай, кто бы осмелится утверждать обратное, если даже Его Величество — поверил!
      И вот король вышел в город в "новом наряде". И весь народ ему рукоплескал, восторгался великолепным шёлком... И лишь один глупый мальчишка сказал: "А король-то голый!"
      Мы живем в непростое время. Меняются понятия, теряется чувство прекрасного, и этот процесс трудно остановить! Мои картины тоже покупают, но редко. Я уже не торгуюсь — сколько дадут, столько и ладно! Меня греет мысль, что не все пока сошли с ума. Есть еще люди, способные отличить настоящее искусство от подделки. Значит, не все так безнадежно!.. — тут художник неожиданно улыбнулся. — Ну что, приятель, похоже я тебя загрузил, а ты же, наверное, пришел поговорить не о живописи?
      Дима кивнул головой:
      — Да! Я хочу вас кое о чем попросить. Мне не дает покоя тот самый дневник. Вы не могли бы его показать?
      Старик с готовностью подхватился:
      — Конечно покажу!.. Почему бы не показать хорошему человеку?! — тут же кинулся в маленькую кладовку, извлек оттуда стремянку... Там же, в кладовке, где-то на верхней полке отыскал фолиант величиной с амбарную книгу, завернутый в кусок бархата. — Я его храню очень бережно и достаю только в исключительных случаях, — объяснял он, спускаясь со стремянки. — Этот дневник очень старый. Страницы совсем потемнели, а чернила выцвели. Двадцать лет назад я заменил ему обложку и с тех пор больше не открываю.
      Старик положил дневник на стол, прямо перед философом, развернул ткань; этой же тканью аккуратно вытер обложку и только тогда раскрыл его где-то посередине. Это была ветхая книга с пожелтевшими листами грубо сшитыми толстыми нитками. Края листов частично осыпались, труха осела на торцах обложки...
      — Ты уж извини, в руки давать не буду, — сказал старик. — Да и незачем! Ты все равно не знаешь древний испанский язык. Я сам-то с трудом всё разбирал!.. Чувствуешь запах старины?.. А вот тут, в самом конце, та самая приписка, о которой я тебе говорил. Смотри: тут вообще невозможно ничего прочитать! И почерк отличается. Сразу видно, что писал совсем другой человек!.. Но тебе же это не интересно, тебе нужны координаты острова?
      — Да, очень нужны! Скажите, кто-то еще знает об этом острове?
      — Нет, Дима, не знает! Это тайна, которую наш род хранит уже более двух столетий. Я до сих пор не могу понять, почему никто из моих прадедов так и не задался целью там побывать. Но и мне, как видишь, тоже не удалось!.. Теперь, похоже, из потомков пирата я последний остался. Да и я скоро уйду, и дневник со всеми моими вещами выкинут за ненадобностью! Если хочешь, можешь забрать его прямо сейчас.
      — Нет, сейчас не получится! —  с сожалением произнес философ. — И все же я попросил бы вас никому о нем не рассказывать, Для меня это очень важно.
      — Как знаешь! — пожал плечами художник. — Значит, все-таки решил съездить?.. Если вернешься, а я еще буду жив, не забывай старика. Зайди, расскажи, что там происходит? Мне интересно знать, как поживает мой остров. Я до сих пор вижу его во сне...

* * *

      Философ молча сидел в уютном кресле и поглядывал на мольберт, стоящий у окна. На мольберте холст, прикрытый драпировкой. Догадаться нетрудно, что там изображено... Кажется, он выполнил программу-минимум: поговорил со стариком, отвел душу! Увидел тетрадь... координаты острова лежат в кармане... И все же осталось еще одно дело, о котором Дима старался не думать. Он гнал эту мысль из головы, но она словно змея заползала обратно и отравляла душу... Каждый раз, когда Капля возвращалась от художника, он замечал на её губах блаженную улыбку. Эта бестия получала удовольствие от сеансов рисования и совсем этого не скрывала. Её что, тут мёдом кормят, или она действительно позирует голой? Иначе откуда на её лице всегда остается такое сытое выражение, словно она вкусила запретного плода?
      Хотя, казалось бы, какая ему разница, что здесь у них происходит! Она ему не жена и даже не любовница. Флиртует — это да! Но не более!.. Бедный Дима зря себя успокаивал — он был не властен над своими чувствами. Ревность переполняла его, мешала сосредоточиться на делах более важных, и с этим нужно было что-то делать. Сейчас самое время убедиться в своих подозрениях и окончательно покончить с этим вопросом.
      Ангел Филиппович перехватил его взгляд и улыбнулся:
      — Хочешь посмотреть?
      — Да! Если можно!
      — Вообще-то я не показываю работы, которые еще не закончены, но тебе сделаю исключение! — старик поднялся, приблизился к мольберту и жестом фокусника убрал драпировку. Дима тоже подошел и обомлел: с холста на него глядела Капля.
      — Только пожалуйста не трогай руками, — предупредил старик, — краски еще не высохли. В принципе, портрет почти готов, осталось только прописать фон. Но оценивать уже можно. Я весь во внимании!
      Портрет был написан в стиле мастеров эпохи русского классицизма, с применением лессировки и бережным отношением к мельчайшим деталям. Но Дима плохо разбирался в подобных тонкостях, он словно завороженный стоял перед холстом. Капля сидела в кресле, вполоборота, повернувшись лицом к зрителю. Первое, что бросалось в глаза, это её расслабленная поза, рука, спокойно лежащая на подлокотнике... Но — неуверенный взгляд... полуоткрытый рот, словно она собирается улыбнуться, но никак не решится... слегка дрожащие губы... Это состояние было передано с большим мастерством. Капля сидела перед ним, как живая! Такая, какой он привык её видеть. Мягкая, обаятельная, с легким испугом в глазах и, конечно же, с веснушками во всё лицо. Веснушки были прописаны с особой тщательностью. Дима с удовольствием отметил: он зря волновался — эта нахалка позировала одетой.
      — Ну что, нравится? — спросил художник.
      — У меня просто нет слов!  Как вы так можете?!
      Довольная улыбка проскользнула на лице старика:
      — Это всё опыт, Дима. Я портретами занимаюсь всю свою жизнь. Очень рад, что тебе понравилось!.. Кстати, почему ты называешь свою девушку Каплей. Что за странное прозвище?
      — Ну, во-первых, оно созвучно с её настоящим именем, — смутился философ. — Вот послушайте: Капиталина, Капа... Правда ведь похоже?!
      — А во-вторых?
      — Во-вторых она постоянно плакала, когда мы с ней познакомились. Когда надо и не надо. Ну просто плакса какая-то! Все время глаза на мокром месте. И мне так жалко её стало, словно это не она, а я её сбил. Стоит бедная со своим разбитым велосипедом, а слезы из глаз так и капают... Вот тогда и родилась эта ассоциация.
      — Странно, — сказал художник, — у меня такой ассоциации почему-то не возникало.
      — Ну почему же не возникало, — удивился Дима, — что вы на себя наговариваете? Вы это так мастерски изобразили на холсте, что у меня до сих пор мурашки по всему телу...
      — Да нет, Дима, — задумчиво возразил старик, — это она мастерски изобразила! Я только добросовестно перенес все нюансы её лица на холст... А ну-ка посмотри теперь сюда и сравни, — художник достал другой подрамник и повернул его лицом к философу. У Димы похолодело в груди! Портрет был почти такой же. Та же поза вполоборота. Только рука была уже не расслабленная — она крепко сжимала подлокотник. Напряженные пальцы, вздутые сухожилия!.. Но это не от испуга, а от сознания собственной силы, которой у натурщицы было в избытке. Девушка чувствовала себя очень уверенно. Это подтверждал её взгляд с хищным прищуром. Твердый подбородок, четко выделяющиеся жесткие губы, а также невероятно мускулистая шея!.. Мгновение было схвачено, когда Капля, устав от длительного бездействия, неожиданно напряглась. И мышцы проявились во всём своем великолепии! Это говорило о её серьезной физической подготовке... Как он раньше этого не замечал?
      — Значит, такой вы её увидели? Но это же невозможно!
      Старик только пожал плечами:
      — Я давно уже пишу портреты. И вот что я заметил: люди, когда они позируют, всегда стремятся выглядеть лучше, чем они есть. Это изначально в них заложено. Особенно в женщинах. Женщины часто смотрятся в зеркало и запоминают выгодные ракурсы и выражение лица, при которых они выглядят наиболее привлекательными. И потом, отходя от зеркала, они стараются эти ощущения сохранить. Всё фиксируется на подсознательном уровне... Но сеанс рисования длится долго, натурщица устает и в какие-то мгновения становится сама собой. И все плохое, что в ней заложено, выплывает наружу. То же самое происходит и с твоей Каплей. Надо отдать ей должное, она быстро приходит в себя и снова скрывается под маской. Но этих мгновений мне хватает, чтобы запомнить. У меня же профессиональная память. Вот этот холст я писал по памяти, когда оставался один.
      — А Капля уже видела этот портрет?
      — Этот нет. Этот я ей никогда не показывал! Она видела тот, который я писал с натуры. Который так тебе понравился! — старик вздохнул. — Твоя Капля очень хорошая актриса!
      — Вы забыли нарисовать здесь веснушки, — сказал Усольцев. Старик только покачал головой:
      — Нет, Дима, не забыл. Я пытался, но они выглядели чужеродными на этом лице. Парадокс, который трудно объяснить. Когда я работал над портретом, твоя Капля постоянно менялась внешне. Я же не всегда на неё смотрел, я был увлечен работой. Мое внимание полностью концентрировалось на холсте. Но мимолетные мои взгляды всё фиксировали! Однако стоило мне перевести глаза на твою девушку и задержаться, как её лицо тотчас же преображалось. И я все время гадал, где она настоящая? Потом, когда эта притворщица уходила, я по памяти восстанавливал то выражение, которое она пыталась от меня скрыть. И вот что получилось!..

* * *

      Возникла продолжительная пауза, во время которой философ пристально смотрел в глаза художника и молчал. И старик не выдержал, стал нервно ходить по комнате...
      — Однажды я прочитал очень интересный роман "Портрет Дориана Грея", — начал старик. — Там тоже был художник, тоже был портрет...
      — Я читал роман, — перебил его философ, — и отлично понимаю, на что вы намекаете. Вы хотите провести аналогию... Не надо этого делать, Ангел Филиппович, здесь совсем другая история! Если хотите знать мое мнение, то извольте: Я снимаю шляпу перед вашим талантом. Оба портрета великолепны! Тот, что вы писали по памяти, просто гениален! Но именно его я прошу вас уничтожить. Прямо сейчас, на моих глазах! И никогда никому об этом не рассказывайте. Давайте, я уж сам буду разбираться со своей женщиной!
      — Но, позволь, Дима, — сказал потрясенный старик, — я этот портрет писал для себя! Конечно, если тебе это так важно, обещаю — она никогда его не увидит! Да и вообще я не собирался его никому показывать. Даже тебе. Сам не знаю, зачем показал?..
      — Давайте проясним этот вопрос до конца! — произнес философ более спокойным тоном. В его голосе прозвучали незнакомые нотки, и художник с удивлением замер. Такого поворота он никак не ожидал. Таким Диму Усольцева старик никогда еще не видел!.. А философ помолчал немного и продолжил: — Я не могу вам всего объяснить, но поверьте, это очень важно: О нашем разговоре никто не должен знать, а портрет придется уничтожить. Он должен бесследно исчезнуть. Прямо сейчас!..

* * *

Следующая глава: http://proza.ru/2025/02/21/99

К началу книги: http://proza.ru/2025/01/03/511