То, что помнится...

 Большая семья моего деда Артема переехала в сибирский город Сталинск из глухой деревушки Алтая. Его горячо любимая жена - моя бабушка Харитинья - была неграмотной, но бесконечно доброй женщиной. Особой красоты в ней не было, но  не любить её было нельзя - так мило она улыбалась.

 Дедушка походил на библейского старца - высокий, с длинной седой бородой и добрыми молодыми глазами. Он окончил церковно-приходскую школу, любил читать книги и газеты. Великолепно знал Библию. Дед работал плотником в Водоканал проекте. Но так как он умел делать красивую мебель, его часто приглашали к себе домой состоятельные люди. Он реставрировал им старинную мебель и порой самостоятельно делал новую на заказ. От его одежды  всегда пахло стружками и столярным клеем.

 Так здорово было играть в его гулкой мастерской с пахучими опилками,  с отпиленными разноцветными брусочками досок. В свободное время дед обычно уходил в церквушку, которая ютилась возле речки Рушпайки. На её берегу в землянках после войны жили пленные немцы. Они строили тюрьму. С тех пор этот район города зовут Форштатом. Дед отпевал покойников, исповедовал прихожан и исполнял многие церковные обязанности. В праздничные дни пел в хоре вместе с бабушкой и младшей дочерью Полей. Одно время дедушка замещал приходского священника, которого арестовали за что-то.

 В лихие 90-е годы эту церквушку сожгли цыгане (хорошо что дедушка не дожил до этих дней). Позднее на её месте построили новую церковь - уютную и просторную. Дома у дедушки было много разных икон и тяжёлая старинная Библия в кожаном переплёте. Жаль что после его смерти она затерялась! Всю жизнь семья строго соблюдала религиозные традиции. И все же старшие дети дедушки стали коммунистами и только  младшая дочь и её дети были очень религиозны всю жизнь.

 Бабушка умела лечить травами, знала как заговорить кровь, дергала детишкам молочные зубики, выливала от испуга и деток и взрослых, снимала порчу и совершала другие загадочные действия. Иногда у бабушки на кухне  были «гости». Обычно это были заплаканные женщины с детьми, но порой забегали и мужчины. «Гости» оставляли «подарки» - кто что мог. Светлую и легкую бабушку  ласково называли «божий одуванчик». После её смерти соседи долго вспоминали о ней с большой благодарностью.

 Меня и братика, например, бабушка очень быстро вылечили от кори. Нас  с утра сажали на подоконник, завернув в ярко красную ткань. Там мы и обедали, и играли, и рисовали, и даже пели на нём. Окна кухни выходили на солнечную сторону. Мы обливались обильным потом. Было жарко. Бабушка порой шептала над нами какие-то слова, рассказывала деревенские истории, необычные сказки, показывала маленькие открытки с религиозными сюжетами, которых у неё было очень много. Только после захода солнца нам разрешали слезть с подоконника. Спать нас укладывали, тоже  завернув в красную ткань. Участковый врач удивился, что мы так  быстро выздоровели. Но бабушкиного секрета он так и не узнал. Бабушка была очень молчаливой.

 В те годы все религиозные праздники в стране были под запретом. Мама говорила, что перед войной некоторые праздники вернули. Например, первого января разрешили снова праздновать Новый год. Стали рубить маленькие елочки и украшать их, наряжаться в самодельные костюмы, делать подарки, ходить в гости, собирать застолье. Вместо религиозной Вифлеемской звезды и ангелочков на ёлках укреплялась Красная звезда и всяческие сладости - печенье, конфеты и завернутые в блестящие фантики грецкие орехи. В те трудные годы такая нарядная ёлка воистину приносила "много радости детишкам"- вспоминала мама. Так же на веточках ёлки крепили горевшие свечки и это порой становилось причиной многих пожаров. Помню меня удивило тогда, что одно и тоже событие может дарить и радость и беду. Сегодня я хорошо понимаю, что жизнь полна такими событиями.
 
 Я хорошо помню как вернулось празднование Рождества в 1991 году. 7 января был объявлен выходным днем и мы (уже взрослые) пошли колядовать по северному поселку, нарядившись в костюмы чертей и чудовищ. Помню радость той удивительной ночи!
В моём детстве перед Рождеством вся семья соблюдала сорокадневный пост, он продолжался с конца ноября по 7 января включительно. Все эти дни готовили нежирную, постную пищу - тушёные овощи, каши с тыквой, яблоками, не жирную рыбу. Стряпали пирожки и заливные пироги с капустой, с рыбой или с запечённой свеклой и морковью. Помню как хрустела на зубах кручёная черёмуха в маленьких маминых пирожках. А как вкусны были ржаные лепёшки и мой любимый облепиховый  кисель! Варили узвары, компоты из засушенных ягодных палочек и делали резкий, вкусный квас на ржаных сухарях.

 В последний день накануне праздника - его называли Сочельник - бабушка обязательно готовила пшенную кашу или рисовую с медом. Кашу называли Сочиво - отсюда и название праздничного дня. Вечером дед с бабушкой (и соседка по лестничной площадке) уходили в церковь. Раза два брали и меня. Там ровно в полночь начиналось торжественное богослужение. На паперти ставили макет с самодельными фигурками Святого Семейства. Я называла его «театр» и очень любила разглядывать ангелочков. Они напоминали мне младшего братика. Вокруг церкви с громким пением, с множеством горящих свечей, под колокольный звон обносили самые старые, намоленные иконы и картонную звезду, обшитую золотой тканью и украшенную фольгой. От свечей, от их дрожащих огоньков фольга блестела, мерцала и звезда была очень красивой. Красивым было и шествие из дрожащих огоньков - оно казалось мне волшебной сказкой!

 Обычно тетя Поля со своим мужем - безногим сапожником Живетьевым (ради праздника цеплявшего все свои ордена и медали на фуфайку) - уводили меня домой сразу после торжественного шествия. Само богослужение продолжалось до рассвета. Когда в небе появлялась первая звезда, прихожане шли в церковь завтракать. Еда в церкви по старой, доброй традиции всегда бесплатная. На стол ставили 12 постных блюд - по числу учеников Христа. Обязательно каждый спешил съесть ложку Сочива для здоровой и благополучной жизни.

  В детстве я очень боялась Живетьева - он ездил на маленькой самодельной тележке по всему городу, отталкиваясь короткими палками от земли. Пьяный он всегда плакал и ругал войну. В те далёкие годы моего детства таких безногих калек можно было часто встретить в городе. А потом они как-то исчезли с городских улиц. Но на Форштате или во дворе у Живетьевых я их встречала и в поздние годы.

  Перед Рождеством бабушка всегда выпекала много вкуснятины -  курники, пряники и колядки (булочки из ржаного или отрубного теста с разной начинкой в форме звезды), которыми угощали тех, кто приходил колядовать. Окончание поста отмечали тем, что на завтрак обязательно подавали мясо к столу. Курицу подавали холодной (чаще варёной), гуся или утку жаренными, горячими. Весь подъезд в доме внусно пахнул в эти дни. Запах яблок, жаренных гусей и варёных кур - помню до сих пор!

 Верующие люди в те годы старались не афишировать свои религиозные обряды. Мне строго настрого запрещалось говорить о праздничных хлопотах подружкам в школе и во дворе. Мы с братиком любили кухонную суету перед Рождеством - помогали просеивать муку, растирали орехи, дрожжи, мяли капусту и всем, конечно, мешали, но нас всегда хвалили и гладили по головке. Мой отец и тётушка Евдокия были партийные. Они высмеивали эти приготовления, но мама с тётей Шурой и тётей Полей охотно помогали бабушке. И мы с братиком тоже.

  Дед только усмехался в бороду и молча носил картошку, капусту, замороженное мясо из подвала(птицу привозили заранее мамины деревенские родственники). Тогда каждая квартира имела свой чуланчик в подвале дома. Я несколько раз тоже ходила с дедушкой за картошкой. Ключ от дверей подвала хранился у старшего по дому. Дед брал его с вечера, зажигал большой фонарь и мы спускались в подвал. Там было темно и страшно. Я хваталась за корзину, боясь отстать от деда и заблудится в тесном лабиринте чуланчиков.

 Всю ночь в квартиру тихонько заходили соседи, порой заходили малознакомые люди с сумками. Среди них были и дети. Они пели колядки, обнимались со всеми  и посыпали пол зерном, желая здоровья и счастья. Гости не раздеваясь, в валенках и платках угощались всем, что было на столах и так же тихо уходили в ночь, унося в сумках щедрые дары. Двери в квартире не закрывались всю эту таинственную ночь. Обычно тётя Шура тоже уходила со знакомыми колядовать. Нас с братом мама не пускала колядовать никогда, а девочки Живетьевых всегда уходили со взрослыми, но никогда не рассказывали, что они там видели. Только став взрослой я смогла ощутить прелесть Коляды, понять радость этой волшебной ночи!

 С утра и весь день до поздней ночи верующие одаривали друг друга подарками. Сегодня этот обычай стал больше относится к Новому году, однако в последние годы многие поздравляют близких и с Новым годом и с Рождеством. Теперь Рождество является частью длинных выходных, которые начинаются сразу после встречи Нового  года. Период с 7 января до второго Крещенского Сочельника (день перед Крещением) называют Святками или Страстными Днями. В эти дни семьи ходят в гости, веселятся и помогают нуждающимся. При этом распевают песни, славя Христа, Рождество и желая всем добра и радости.

 Обычно мы с мамой в эти дни шли к тёти Поле и помогали ей  перебирать картошку в погребе её  дома. Она жила на Форштате в маленьком доме с большой верандой. В начале лета вся наша родня любила там собираться на Троицу. Веранду украшали травой, цветами, берёзовыми ветками и весь дом пахнул лесом!  Мама вспоминала, что её свадьба пришлась на Троицу. Поэтому для меня это особый праздник.

 Пьяный Живетьев громко плакал на кухне. Иногда кричал, ругался и требовал купить ему новые сапоги. Тётя Поля, перебирая картошку тоже плакала, размазывая слезинки по лицу. Я видела что у мамочки в глазах тоже блестели слёзы. Мне было всегда страшно и холодно и очень хотелось побыстрей уйти из этого дома. Но мы уходили только закончив все дела в доме тётушки. Я понимала, что ей трудно одной справляться с хозяйством, но моя детская душа противилась добровольной помощи злодею Живетьеву (сегодня так жалко, что я не помню даже имени этого несчастного человека). Жалея себя и маму, и тётю Полю, я не понимала почему это Живетьеву прощают скандалы, пьянку. И поняла это уже  после его трагической гибели.

 Еще хорошо помню праздник Пасхи. На всех новая одежда. Бабушка в праздничном платке и белой кофте. Мама, тётушки и гости в светлых платьях. Как же я любила примерки наших пасхальных платьев! Их шила обычно соседка - добродушная еврейка с пышной грудью и высокой, замысловатой прической - Полина Семёновна Спивак. У неё дочь была оперной певицей и жила за границей с семьёй. Иногда у неё гостил занудный внук Алик - мы с ним вечно дрались. О! мои косички!

 Помню пасхальную суету на кухне. На подоконнике, столе и на большом буфете стоят тарелки с  яблоками, куличами, крашенными яйцами, творожная пасха и много, много дешевых конфет, печенюшек и банок с квасом и компотом. На большом противне много сладкой выпечки из сдобного теста. Такая вкуснотень! Мне особенно нравились сваренные в сладком сиропе изюминки внутри маленьких булочек -просвирок. Помню - у братика кудри светятся на солнце. Его пушистая головка перевязана узенькой голубой ленточкой, как у дедушки. Белая рубашка вся в кружевах! Вылитый ангелочек!

 Дедушка с приехавшими из деревни гостями и важным братиком только что вернулись из церкви с корзинами освященной провизии. В руках у братика горящая свечка - всю дорогу он нёс её в жестяной банки и берёг от ветра. Теперь они с бабушкой старательно зажигают от неё лампадку у большой иконы. Кошка вертится у всех под ногами. Весело, шумно и солнечно! Соседка принесла большой кусок пасхи и крашенные яйца. Все обнимаются - Христос воскрес! - и целуются - Воистину воскрес!

 Тётя Шура с подругой раскладывают освященное в церкви угощение на листы фанеры
(зимой на них обычно замораживают пельмени). Сейчас листы застелены праздничными полотенцами. Потом заваривают чай в большом чайнике. Ставят его на самовар и уносят и самовар, и угощения на круглый стол в зал. Мы с двоюродной сестрой Надей тоже при деле - на белой скатерти уже расставлены стаканы, чашки и сияют дорогие тётушкины серебряные ложечки. Её бесценные сокровища!

 За чисто вымытыми окнами синее небо, с крыш капает весёлая капель. По стенам, по полосатым бабушкиным половичкам бегают солнечные зайчики. В окнах открыты форточки - на улице такая теплая погода! В квартире свежо. Пахнет свежей побелкой и вербой. Весна, солнце и пасхальный звон за окном или только в памяти - теперь не пойму.

 Опять звонок - новые гости, это соседи снизу принесли свои угощения. Гости тоже обнимаются, смеются, целуются - Воистину воскрес! В углу комнаты родня и гости катают яйца с низенькой горки. Весело шумят, чье же яйцо оказалось самым крепким? Биток почему то всегда у дедушки. Обычно он собирает больше всех яиц! Даже отец и тётя Дуся подключились к веселью - азартно катают яйца, собирая выигранные. Смех, споры!

 Мой младший братик носится среди гостей и собирает яйца в расписную миску. Он красив, как маленький ангелочек. Взрослые постоянно его окликают, целуют и суют в миску конфеты, крашенные яйца или пряники. Милое личико братца сияет счастливой улыбкой! Кто бы поверил в ту светлую минуту, что через сорок лет он умрёт от водки, став алкоголиком. Да, неисповедимы пути Господни...

 Дед решил сходить на свою квартиру (мы уже  жили отдельно от них), что бы принести религиозные пленки для фильмоскопа. Я увязалась за ним. Мне лет восемь. На улице солнечно, капельно. Но ветерок сильный и снега на дороге ещё много. Точнее скользкого льда на дороге много. У меня на ногах коньки и я с трудом поспеваю за дедом. Я ещё только учусь кататься на коньках и часто падаю. Дед ворчит на меня за то, что я надела коньки, торопится. Его большая фигура маячит впереди меня. Длинная борода развевается по ветру.

 Я бегу за дедушкой и смеюсь. Смеюсь от беспричинной радости. Мне весело и хорошо и от солнца, и от скользкой дороги и от дедушкиного ворчания. Столько радости в детском сердце! Деду тоже весело и я понимаю, что ворчит он для порядка. Я знаю, что он не сердится, а только делает вид. Он смешно грозит мне своим костылём с костяной птицей на ручке. Я падаю, встаю и снова падаю, и тороплюсь, и бегу и смеюсь. Боже мой! Как давно это было...

 Сколько в памяти хранится всего. Помню ещё одну Пасху. Не радостную. Шла первая весна после смерти мужа. Шальная зима 1994 года прошла. Я спешила в церковь - это была уже новая церковь, открытая вместо той сгоревшей старой, куда меня водили в детстве. Было грязно, скользко. Холодно. Подскользнувшись, я упала в черный сугроб.

 Кулич помялся и яйца выкатились из сумки. Два яйца треснули. Вытерла яйца носовым платком. Завернула их в рукавичку и сунула в карман пуховика. Пуховик в грязи. Кое-как почистила его платком и вывернула наизнанку. Надела. И пошла в церковь - пошла вперёд, дальше. Жили тогда с копейки. Этот десяток яиц купила буквально на последние деньги - осталась мелочь только на свечку, которую надо на кулич поставить при освящении.

 Возле паперти нищим подала 4 яйца. Нищих там всегда много в этот день. Служка, собиравший возле трапезного стола подношения, унёс ещё 4 яйца. Остались два яйца треснувшие. Хорошо хоть кулич не сильно пострадал. Освятила его и два мятых яйца. Вот и сходила в церковь!

 Через много лет поняла, что с той Пасхи у меня началась жизнь наизнанку. Меня словно предупредили, что в дальнейшей жизни будет много грязи. Но я сумею очистить себя от внезапного ужаса и выстоять во всех обстоятельствах. Сумела. Сегодня знаю как, почему и зачем выстояла.

 Ещё помню: на Севере перед отъездом на материк мне несколько раз снился навязчивый сон. Дедушка снился. Просил прийти на местное кладбище. Я до сих пор и не знаю было ли вообще в северном поселке кладбище. Не пошла я тогда. Во сне дедушка грозил мне костылём и звал меня. Теперь ясно, что он, видимо, хотел предупредить о чём-то, возможно о жуткой смерти мужа.

 Вспомнилось об одном давнем гадании в Японии во время туристической поездки. Тогда мужу странная японская старуха всё погадать рвалась. Именно к нему тянулась и кричала. Переводчик еле её отогнал от группы туристов и сказал мужу, что мол старая ведьма пыталась ему счастливый год жизни предсказать. Мол это будет его сорок первый год жизни. Муж и погиб на сорок первом году - два месяца оставалось до дня рождения. Ну разве мог тогда переводчик сказать советскому туристу о том, что его ждёт скорая смерть? Зачем портить настроение? И мужу и всей группе. Но сейчас понимаю, что японка тогда рвалась не о счастливой жизни поведать мужу и, конечно, тот переводчик знал точно, что она тогда действительно кричала.

 Ещё помню что за три дня до смерти мужа мы поругались с ним. Сын сидел за компьютером, порой с укором поглядывая на нас. Мы тогда часто ругались из-за бизнеса. Муж лежал на диване, а я умоляла его всё бросить  и уехать в Подмосковье к друзьям, пугала разводом, а он смеялся. Говорил, что всё будет хорошо, что я зря боюсь, что говорю глупости и мои страхи беспочвенны. Просил прекратить спор, делал вид что хочет спать.

 Я повернула голову к нему и на миг мне показалось, что его якобы спящее лицо - это лицо мертвого человека. Зеленоватый цвет кожи, распухший нос, черные губы, впалые щёки. Я видела это явственно. Меня как током пронзило - он же мертв! Ужас парализовал меня. Я даже встать на ноги с дивана не смогла. Перевалилась через бок и буквально сползла на пол. И так на четвереньках выбралась в коридор, краем глаза заметив, что сын удивлённо проводил меня взглядом.

  Моя мать была на кухне. Я влетела на четвереньках и, задохнувшись и с трудом переводя дыхание, еле выдавила слова:
- Он умер. Иди посмотри - у него мертвое лицо.
Матушка отмахнулась и сердито ушла в свою комнату, сказав, что ей наши скандалы уже порядком надоели и чтоб мы разбирались сами. Вскоре вошёл муж, обнял меня, окаменевшую от страшного видения. Мы помирились. Я ничего не сказала ему тогда и зря.

  Через два дня он уехал по делам фирмы. Спускаясь по лестнице, помахал мне рукой. Последний раз в жизни помахал. И всё. Утром я получила телеграмму с известием о его смерти. И начался тот кошмар, который мне был уготован судьбой. И о котором потом предупредило то пасхальное падение в грязный, подтаявший сугроб.


 Продолжение следует.