Палмер Кокс. Подкова

   В сей день и в час сей, когда полыхает за решеткой камина огонь, и поверх кубка моего витают пары горячего грога, слогом стародавних времен сказителя веду я сие повествование мое.

   Некий муж держал путь возвратный к своему дому, отстроенному в наших местах неподалеку от одинокой горы, у подножия коей преставившихся погребают. И узрел вдруг он лежащую в дорожном прахе подкову лошадиную. Возрадовался путник удаче такой, сжал и потер в великом довольствии ладони он и молвил себе: «Благословенье, верно, Небес самих вспомогло углядеть мне на моем пути подкову эту. Одарит премногим добром она и меня самого, и семейство мое, поскольку сам перст провидения кажет мне на нее на дороге сей, и, право, скудность ума выказал бы я, если б прошел сейчас мимо и оставил лежать ее здесь». Уложил он заботливо подкову в карман, вшитый с изнанки в ту часть одеяния, кою называем мы фалдою, и, ликом сияя от счастия, двинулся с быстротой по дороге в сторону дома.

   Муж тот, замечу, личностью незаурядной выказывал себя; говоря иначе, и складом мыслей, и некоими порой чудачествами в деяниях своих отличен немало он был от всех благоразумных, наводящих скуку людишек. И потому, едва по прибытии восприяло путника чрез входную дверь лоно обиталища его, объявил он себе громко: «Поспешу же теперь прибить я подкову эту в гостиной над дверьми, дабы день и ночь источала добро она на всё и на всех в дому моем; ибо бабушка, помню, говаривала не раз мне, что заключена всегда благостность немалая во всякой найденной на дороге подкове!»

   Взял муж в правую руку плотницкий молот, в левую гвоздь крепкий, стал на сидение стула, и пригвождать принялся подкову к балке над дверным проемом.

   Примем же теперь во внимание обстоятельство мы то, что муж сей годами ранее женою обзавелся — женщиной заурядной до безнадежности; более того, любые чудачества каких бы то ни было людей незаурядных ненавистны всегда ей были. Вымешивала она подле кухонного очага своего в те минуты тесто для выпечки, — ибо, замечу, вряд ли сыскать смогли бы вы на всем взморье окрестном другую такую же хлопотливую и прилежную хозяйку дома, — и долетели внезапно до ее слуха громкие стуки молота из комнаты, кою почитала она предметом особой своей гордости. Бросив свое тесто, ринулась опрометью в гостиную она, — и что в ней углядела? Углядела стул у входа стоящий, возвышаясь на коем, муж ее ударами молота скрепить пытается связью неразрывной подкову лошадиную со стеною гостиной над дверью. Рассерженная немало деянием таким, да и всей вообще мужниной незаурядностью, подбивающей его раз от разу ко всякого вида чудачествам, увещевать принялась кротко его она:

   «О, души праведников! здесь тебе что — амбар? или кузница? иль одурел ты совсем — года преклонные твои от остатков разумения избавили безнадежно тебя? Для чего взялся пригвождать ты здесь над дверью хлам этот уродливый?! Людям на посмешище, нам на стыд?!»

   Добрый же хозяин дома, — уязвленный пуще прочего словами супруги о его якобы одурелости, — укоризненным взором глянул вниз на нее с возвышения, на коем стоял, и без обиняков ответ дал ей:

   «К тесту своему проваливай ты отсюда, карга злоязыкая! Неужто у тебя никогда бабушки не было? иль, может, память твоя столь же коротка, как и извилина единственная на мозгу твоем?! Неужели неведомо тебе, что подкова, мной здесь прибитая, благость привносить в дом наш сможет; о том ведь старые люди с незапамятных времен заверяют всех всегда!»

   Договорив свое слово, отвернулся от супруги муж и вновь колотить стал по гвоздю молотом, ибо тверд остался он в намерении своем: пригвоздить во что бы то ни стало в гостиной подкову, дабы в грядущем получать излияния благости от нее.

   Слова же мужнины те в женщине великий гнев вспламенили, — ибо взята она была в жены им из дома О’Донахью, славного неукротимостью норова (довелось ему и в тюрьме посидеть: за то что, вспылив, сшиб он однажды ударом кулака на пол священнослужителя миропомазанного в часовне некоей). Наклонилась она, ухватила крепко руками ножки стула, сидение коего стопы мужа попирали, и дернула на себя рывком мощным. И пал в миг тот, — простершись во весь рост свой как заваленный лесорубом кедр ливанский, — муж ее на пол.

   Обозрев содеянное, побежала женщина из гостиной в кухню, — но! — полетел по воздуху вдогонку за нею молот плотницкий — и нагнал ее — и поразил в спину: в место меж лопаток. Огласила дом воплем громким она, обернулась, подхватила с пола молот, и с открытыми все еще в крике устами метнула его восстававшему с пола на ноги мужу ровно в лик. Добрый хозяин дома успел по счастию своему узреть покинувшее длань жены орудие; глядя, как стремительно — как копие, пущенное в грека мощною рукой амазонки*, — близится оно точно к главе его, сказал он себе: «Конец, верно, тебе, Бартоломью!» — (таково было имя мужа того). Спасения ради, бросился руками на пол он и быстро пригнул голову — в чаянии, что молот пролетит повыше и ущерба ей не причинит.
   ____________
   * Легендарное племя амазонок, согласно литературным свидетельствам, сражалось против греков в составе объединенного воинства Трои. (Примечание переводчика).

   Да, прямого поражения в лик изощрился избегнуть он, однако молот гранью своей уцепил кожу над челом и немалым лоскутом содрал ее с макушки, завернув аж до затылка.

   После сего метнулась женщина в кухню; муж же ее, сумев, наконец, встать на ноги, покинул дом и со сползшим с верха головы скальпом побежал по улицам, — чая поскорее выискать в городе лекаря, могущего раны зашивать.

   «Поистине, муж сей из модокского* пленения побегом спасся!» — говорили друг другу прохожие, провожая бегущего Бартоломью взорами; тот же в спешке своей к словам их почти не прислушивался, равно как и остановок, — дабы речами своими просвещать горожан насчет верных обстоятельств ранения, — не делал он.
   ____________
   * В 70-х годах XIX века на тихоокеанском побережье США случались вооруженные столкновения между индейцами племени модоков и колонистами. (Примечание переводчика).

   И вот, вбежал наконец он в двери лекаря — хирурга — и принялся умолять его зашить поскорее рану и перевязать ему голову, — дабы смогла обрести она в приемлемой мере былую целость свою.

   «Какого племени дикарь был, сие вам содеявший?!» — вскричал изумленный немало хирург, оглядев со вниманием уязвленную голову мужа.

   «О, нет, жена то моя деяние такое в нашем с нею дому свершила!» — со скорбию в голосе ответил муж ему и, опустив главу к коленам, заплакал горько, — точно как Давид, когда принесли весть ему о нелепой гибели Авессалома в ветвях дуба великого.

   Излил хирург бальзам целебный на рану его, натянул на нее скальп и пришил его к коже главы, — точно как домашняя хозяйка пришивает заплату к одеянию, укрывая прореху на ней. Залепил потом он швы пластырями клейкими и обвязал голову ткаными для бинтования полосами.

   После того вышел муж от хирурга и направил стопы свои к Дому Правосудия; и, внутрь него войдя, изложил с порога жалобу он — на сотворенное супругой на макушке главы его деяние преступное.

   Мудрые же люди судейского сословия, дабы избавить себя от сомнений в правдивости речей жалобщика, вопросили его: «Но как удостовериться нам можно, что истину изрекаете в сию минуту в уши вы нам?»

   Разбинтовал муж голову свою и такими словами ответ им дал: «Вопрошаете вы от меня подтверждений слов моих — так воззрите же! — вот они!»

   Сошлись служители богини Фемиды близко к нему, оглядели на голове его залепленные пластырями швы — и высказали вслух все глубокую озабоченность свою и недовольство. Тотчас призвали они к себе четверку надежных мужей — правового порядка охранителей городских — и приказ такой дали им: «Велим вам в путы взять мы женщину ту и препроводить ее в нашу тюрьму, чтобы наутро здесь в суде заняться мы могли разбирательством содеянного ею!»

   Заслушав приказ, боец Мюррей, вызреватель Флинн, и два стража, Кёрран и Флаерти, вооружили себя пистолетами, дубинками, кинжалами — и вместе с мужем пораненным на задание выступили: жену его в путы брать. Великая толпа следовала по пятам за ними; «Свершил, верно, кто-то убийство злодейское!» — слышны были в ней суждения.

   Дошли охранители до указанного им дома и стали продумывать уловки для взятия его в окружение. И после двинулись так к жилищу они: боец Мюррей приблизился к восточной стене, вызреватель Флинн к западной стене, страж Кёрран к северной стене, и другой страж Флаерти к южной стене. Охватив так обзором дом со всех его сторон, проникли после они в него: один вошел в переднюю дверь, другой в заднюю, третий влез в окно, глядящее на запад, и четвертый — в окно, глядящее на восток. И затем из разных комнат, озираясь, сходиться стали они к самой средине дома, и сошлись — в гостиной, где увидели на полу они молот плотницкий и разбрызганную кровь, и над дверью подкову конскую с гвоздем в ней торчащим.

   Но женщину в дому не нашли они. Обыскали весь они его — от подвала и до чердака, — и, — да будет то вам известно, к суждению неколебимому пришли они, что женщина успела в бега податься. И место нынешнего пребывания ее тайной остается по сей даже день.

***
Перевод рассказа Палмера Кокса (Palmer Cox, 1840 – 1924) “Finding a Horse-shoe” из его книги “Frontier Humor”, 1889.
Иллюстрация автора, 1889 г.
© Перевод. Олег Александрович, 2025

**
Об авторе:
Палмер Кокс / Palmer Cox (1840 – 1924) — знаменитый канадский писатель и художник-иллюстратор. Большую известность во всем мире принес ему цикл сказочных книжек о приключениях «брауни» — крошечных, подобным эльфам человечков (вышедшая в свет в 1887 году первая книга цикла “The Brownies, Their Book” издана была на русском языке в переложении Анны Хвольсон в 1889 году под названием «Царство малюток. Приключения Мурзилки и лесных человечков»).