А. Тихонов. В тюрьме надо мной издевались

*****************************************
«В тюрьме надо мной жестко издевались». Худшие месяцы в жизни легендарного Тихонова
17 минут
23 тыс прочтений
2 дня назад
Фото Imago
Таинственная история попадания знаменитого биатлониста в тюрьму.

В январе легендарный биатлонист Александр Тихонов стал героем рубрики "Разговор по пятницам" и дал большое интервью Юрию Голышаку и Александру Кружкову. И, в частности, впервые подробно рассказал о том, как сидел в тюрьме.

— Нам спортивные врачи говорили — вы были человеком железного здоровья. Откуда столько страданий к 78 годам?

— Вы же знаете мою историю. Кого-то награждают орденами, а меня — тюрьмой.

— Так давайте о тюрьме и поговорим.

— Давайте! Вот представьте: 87 дней за решеткой! Перевозили по ночам из тюрьмы в тюрьму, из лагеря в лагерь. «Подпиши чистый лист!»

— Что нужно-то было?

— Делили кемеровский бизнес. При участии известного олигарха. У которого в студенческие годы было прозвище Кидала, а теперь — Кровавый. Причем называют так на самом высоком уровне. Был я на одном приеме. Мне сказали: «Чему вы удивляетесь, Александр Иванович? У него кликуха — Кровавый...»

— На кону стояли огромные деньги?

— По слухам — 4 миллиарда 700 миллионов долларов. Людям надо было выкинуть из бизнеса Михаила Живило и его команду. Это потом выяснилось. С Мишей-то я знаком — но даже друзьями не считались.

— Компаньоны?

— И компаньонами не были! О чем вы говорите?! Он в Новокузнецке восстановил предприятие, получил от американцев кредит на 160 миллионов. Из них 60 ушло на запуск домны. Построил детские сады. Вкладывался в хоккей, местный «Металлург» сделал отличной командой. Город зажил нормальной жизнью — а прежде шахтеры касками стучали!

Компания называлась «Миком». Тут же нашлись желающие урвать этот кусок. Счастье Миши — успел во Францию перебраться. До сих пор там живет. Чтобы организовать его экстрадицию, придумали липовое покушение на губернатора Тулеева.

— Вы-то при чем?

— Если какой-то шнурок подпишется — «да, хотел убить Тулеева по просьбе Живило», — никто не поверит! А тут пожалуйста, Тихонов. С Живило хорошо знаком. Давайте его!

Александр Тихонов. Фото из личного архива
Баланда

— Где вас арестовали?

— В Олимпийском комитете, в офисе СБР. До этого несколько раз от товарищей слышал: «Уезжай из страны!» Последним предостерег старый друг, генерал МВД. Секретарша говорит: «Вас на третьем этаже в туалете какой-то мужчина ждет». Захожу — он!

— Что сказал?

— «Саша, за тобой везде хвост. Арестуют, будут издеваться. Уезжай!» — «Я президент СБР, у меня Игры на носу. Куда поеду?» На следующий день залетают человек пятнадцать: «Руки за голову!» Вычищают в офисе все, включая Олимпийский орден, которым Самаранч наградил. В наручниках привозят на квартиру, там тоже обыск.

Дальше двое суток в Лефортове, суд, где сидит молодой человек — ну просто пьянющий! Говорит про меру пресечения — и меня обратно в камеру. А утром в «стакан», как его называют. Лето, жара, кругом железо. Я задыхаюсь! Спасибо конвоиру — приоткрыл щелочку и меня к ней подтащил. А то бы прямо там умер.

Наконец подвозят к самолету. Наручники не снимают. Сажают специально в хвосте, у туалета — чтобы все, кто туда идут, на меня смотрели. Уже начали психологически давить.

— Хоть покормили?

— Приносят еду. Говорю майору, которого рядом со мной посадили: «Наручники сними». — «Не положено!» Ну, хорошо. Я ему чай на колени опрокинул. Будто бы случайно.

— Вы парень не промах, Александр Иванович.

— Привозят в Новосибирск, изолятор временного содержания. Раньше меня, динамовца, туда приглашали как дорогого гостя. Особенно после того, как с Володей Мельниковым задержали бандита в поезде.

— Об этой истории еще поговорим. Расскажите, как встретил вас изолятор на сей раз?

— Сидит милицейский генерал-лейтенант. Рядом чай, кофе. Предлагает мне. Отвечаю: «Чай для богатых, бедным по рюмочке». Я никогда духом не падаю. Протягивает чистый лист: «Подпиши. И мы сразу тебе покупаем билет, лети куда хочешь».

— А вы?

— «Как-то это не по правилам, — говорю. — Ничего подписывать не буду». «А если мы подготовим текст — подпишешь?» — «Нет. Свою фамилию никогда не испоганю». — «Пожалеешь».

— Позже с этим генералом встречались?

— Я к нему после всех мучений зашел. С пистолетом Макарова.

— Наградным? За поимку бандита?

— Да. Генерал чуть не умер от страха... Ну а тогда начали надо мной издеваться. Ни передач, ни воды. Матрасы драные. Кошмар! А таких тараканов я больше нигде не видел.

— По камере бегали?

— Открывают кормушку — и бросают их сверху в баланду. В щелку приказано наблюдать, как Тихонов себя ведет. Я аккуратненько тараканов выкидывал. Не глядя на дверь, говорил: «Ребята! Это лучше, чем ресторан «Пекин». Сами надзиратели шептали: «Иваныч, держись». Все мне сочувствовали.

В один из дней говорят: «Хотите побриться?» — «Конечно». Проводят на кухню, там на плите котел с баландой — а перемешивает грязной поварешкой женщина из лепрозория. Вся в экземах! Руки, ноги, лицо...

— Бр-р-р. Неужели вы потом эту баланду ели?!

— А куда деваться? Передачи запрещены. Не умирать же от голода.

— Нормальной пищи вообще не видели?

— О чем вы говорите?! Помните цирковую шляпу Никулина? Такая же алюминиевая тарелка. Вся исчерканная, изрезанная, грязная. В ней баланда. Ребята, которые представляли, что я там перенес, поражались: «Как ты выжил?!» Это пересказать невозможно! Вот деталь — воду мне дали в конце шестого дня.

— Шесть дней не пили?

— Да.

— Это реально выдержать?

— Я же перед вами. Да и не такое выдерживал. Бывало потяжелее. Видите руки?

— Великие победы выкованы этими руками.

— Их едва не ампутировали! Я в тайге горел. Был там с Ваней Ярыгиным в одной компании. Он на рыбалку отправился, я остался с его зятем Геной. Решил баню затопить, попросил солярки. А Гена в темноте перепутал, принес две литровые банки авиационного топлива. Я плеснул в печь — и полыхнуло.

У меня ожоги третьей степени, каждая фаланга вздулась, жидкость накапливалась. Если ее не удалить — гангрена через несколько часов. Дал мужикам охотничий нож: «Прокалывайте». Жилы на лбу вздулись, боль дикая... Что там жажда в тюрьме?

Александр Карелин. Фото Сергей Киврин, архив «СЭ»
Карелин

— Сколько продержали в изоляторе?

— Дней десять. «Да подписывай, не таких кололи!» Потом в тюрьму перевели. Она в черте города, раньше каждое утро мимо нее на тренировки ходил. А дальше ночью повезли в Искитим, где цемент производят. Конвойные орут: «По коридору бегом!» Вдоль коридора клетки. Заключенные как сельди в бочке, кричат: «Иваныч!» Мусоров последними словами кроют.

— За вас?

— Они на себя проецируют — если с Тихоновым так, то что же с ними? У меня тромбофлебит, ноги в специальных гольфиках — а гнали по лестнице с третьего этажа: «Бегом!» На выходе, возле клетки, охранники с собаками. Слева доберман, справа ротвейлер. Между ними от силы метр.

— Могли цапнуть?

— Запросто. Чудом проскочил. Начали по лагерям и тюрьмам возить. Где-то психи сидят, где-то — заключенные с открытой формой туберкулеза. Караул!

— Окошко хоть в камере было?

— Выходило на ворота, из которых вывозили трупы. Две площадочки, машина заезжает, открываются борта. Мы считали — ежедневно от пяти до десяти тел. Палками по каждому стучат. Вдруг кто-то живой — захотел сбежать?

— Гулять позволялось?

— Начальник дал мне сопровождающего, разрешил по лагерю пройтись. Идем мимо барака «отказников».

— Кто работать отказывается?

— Да. Авторитеты. Я хорошо знаю улицу. Эти люди если дали слово — будьте уверены, сдержат. Потом начальнику говорю: «Ну какие они воры в законе? Страну-то разграбили вы и вам подобные, триллионы прикарманили, распиливая бюджеты...» Кому такое понравится?

— Да никому.

— В том же Искитиме был интересный момент. Там начальник лагеря — КМС по греко-римской борьбе. Как раз Карелин улетал в Сидней на четвертую свою Олимпиаду. Я-то с Сашей давно знаком. Когда карьеру заканчивал, его призвали в конвойные войска — в мою роту и на мою кровать!

— Как он уместился-то?

— В 18 Сашка был еще худой. Вот годы спустя иду по тюремному коридору, руки назад. Как положено. Захожу к начальнику. А мужик большой молодец. Стоит пакет с пирожками, жена напекла — с капустой, печенью, картошкой. Чай в термосе. Мне с порога: «Карелин проиграл!» — «Для меня это не новость». Клянусь, я со многими до Олимпиады поспорил. Потом говорили — ясновидящий!

— Поразительно.

— Я же понимал — Сашу отвлекали от подготовки все, кто мог. Этот начальник тюрьмы ставит кассету с финальной схваткой Карелина — а мне-то нужно успеть пирожки доесть! Время тяну! Говорю: «Не разглядел. Можно еще раз включить?» — «Конечно». Наконец спрашивает: «Что скажете, Александр Иванович?» — «Я знаю, почему Карелин проиграл. У нас четырехкратных в тюрьму сажают. На хрен ему это надо?»

— Говорите, ночами перевозили из тюрьмы в тюрьму?

— Да. Один из тех, кто все это организовывал, со временем стал большим милицейским руководителем Ивановской области. Проворовался. Сняли погоны, посадили на четыре года. Вот такая публика. Помню, везет он меня в Искитим. Говорю: «Воды дайте».

— Неужели дал?

— Останавливается. Ночь. Покупает минералку, садится в машину. Смеется: «Мне, подполковнику, сейчас предложили шприц, заряженный наркотой». Спрашиваю: «Что ж не арестовали?» — «А откуда мы бабки брать будем?»

Александр Тихонов у родного дома. Фото из личного архива
Пиджак

— Вы и в одиночке сидели?

— Было. Окно закрашено, оставлена небольшая дырочка. Две шконки. Крошечный проходик между ними. Ни туда ни сюда.

— В дырку что-то видно?

— Можно заглянуть только со второй шконки. Опять началось: «Подпиши чистый лист...» Отвечаю: «Не мучайтесь, ребята, помру, но не подпишу». Мне дорога фамилия. Главное, знаю, что ничего на меня нет. А закончилось неожиданно.

— Как?

— Вообще-то по воскресеньям никогда никого не освобождают. Вдруг залетает майор: «С вещами на выход!» А у меня вещей-то — спортивный костюм, который стирал в раковине холодной водой. Подсохнет — его надеваю, уже плавки замачиваю.

Выхожу, ворота открываются. Стоит черная «Волга». Ясно — за мной! Рядом с водителем гражданин в потертом кожаном пальто. Одного взгляда хватило, чтобы понять — ага, наш, «динамовец».

— В смысле — чекист?

— Ну да. Так любезен: «Александр Иванович, вот ваш телефон. Заряженный, включенный». Беру в руки — тут же звонок. Брат Сергей из Новосибирска: «Саша, отец очень плохой». Передает ему трубку. Слышу: «Сынок, ты у меня самый лучший, самый крепкий. Держись!» — и умирает. Это его последние слова.

— Сколько лет ему было?

— 82. Никогда этим сукам не прощу, что отца перед смертью не увидел!

— Что же дальше?

— Сажусь в «Волгу». Трогаемся, «динамовец» с переднего сиденья: «Я ваш большой поклонник, можно автограф?» Протягивает папку и авторучку. Я пишу ему через весь лист, наискосок, огромными буквами. От угла до угла.

— Чтобы не мог приписать ничего на том же листе?

— Ну конечно. Потом хватаю за шкварни — и выкидываю из машины.

— Поразился народ, увидев вас в городе?

— Запомнился мне один момент — правда, уже годы спустя, когда из Австрии вернулся инкогнито. Позвонил друзьям, попросил привезти пиджак со всеми наградами.

— Тот самый, легендарный? С которого медали осыпаются?

— Да. К сожалению, иногда не возвращают то, что с пиджака упало. Так золотая медаль с моего первого чемпионата Союза и ушла. На спортивном параде кто-то сзади подобрал и не вернул.

А в Новосибирске на стадионе «Спартак» торжества по случаю Дня города. Надеваю под плащ пиджак с медалями, иду туда. На лестнице плащ скидываю — и становлюсь рядом с мэром. Народ в шоке!

— Еще бы.

— У губернатора Толоконского каша во рту застыла. Представляете? Все газеты, телевидение прежде трубили: «Покушение на губернатора Тулеева, всероссийский розыск...»

Рабочий Челябинского металлургического завода Александр Тихонов. Фото из личного архива
Звонок генпрокурору

— Как вас не доконали?

— Сам удивляюсь. Состояние здоровья было практически конченое. В Новосибирске лечиться не давали — но спасибо тому же Толоконскому, организовал спецбольницу. Посадили двух ребят. Те со стула валятся, спать хотят...

Потом новость — если придет приглашение из московской больницы, могут отпустить. Но доктор должен взять на себя ответственность, чтобы прислать на меня вызов.

— Кто-то решился?

— Александр Бронштейн. Я ему в свое время помог. У него собственная клиника. Так начали давить и на Бронштейна. Сразу нагрянули к нему. Он выкрутился: «Моя задача — вылечить. А дальше что хотите с ним делайте...»

— Ловко. Отпустили вас в Москву?

— Да, вытянул меня на несколько дней. Хоть отъелся чуток. Еще посетил чемпионат России по вольной борьбе. Захожу в зал ЦСКА. На трибуне человек двести чеченцев, в том числе Салман Хасимиков, пятикратный чемпион мира. Неподалеку Миша Мамиашвили, президент федерации. Салман меня видит, как заорет: «Тихонов!» И по головам — ко мне. Хватает в охапку, тащит к своим. Затем Мамиашвили усаживает в президиум.

— Вот это встреча.

— Из-за меня устроили 20-минутный перерыв, весь зал аплодировал... Я очень люблю борьбу!

— Да и борьба вас любит, как понимаем.

— Я был крепкий, не по габаритам. Со мной никто не связывался в драке. Как-то в родной деревне навстречу поддатый сосед. Довольно солидного роста. Мне вдруг сапогом под зад!

— Не стерпели?

— Развернулся — и оплеуху ему. А мне лет 13, не больше. Сосед упал плашмя. У окошка бабушка Устинья сидела, все видела. Выскочила на улицу. Тот встряхнулся: «Это Сашка мне влепил?!» — Да». Он кое-как поднимается, стоит на четвереньках: «Санька, прости. Наука!»

— Бабушка что?

— Говорит: «Александр, ты уж не бей никого. У тебя рука тяжелая, можешь убить». А с борцами еще один эпизод связан. Когда из Австрии вернулся, на меня снова пошел накат. Я в Махачкале, в гостях у старого товарища Загалава Абдулбекова, первого олимпийского чемпиона из Дагестана. В 1972-м в Мюнхене он положил в финале турка на туше и там же, на ковре, лезгинку сплясал.

Мне пора улетать. Абдулбеков говорит: «Я провожу». По дороге звонок — узнает, что прямо в аэропорту меня собираются арестовать. Подъезжаем — все оцеплено, автоматчики в камуфляже. Подходят с наручниками. Вдруг голос Загалава: «Если вы Тихонова сажаете, то и меня забирайте». Но кто посмеет? Он в Дагестане национальный герой! Кончилось тем, что начальник местного ФСБ махнул рукой: «Ладно, лети, пусть в Москве с тобой разбираются».

— Главный вопрос — почему же вас из тюрьмы выпустили?

— Насколько мне известно, в какой-то момент Владимир Путин позвонил Устинову, генпрокурору, и дал команду: «Немедленно выпустить Тихонова». Спасибо президенту, что остался жив.

— Если бы не президент — что с вами было бы?

— Думаю, умер бы. Например, предложили прооперировать в туберкулезном госпитале. Главврач всех из камеры попросила — и мне швырнула бумажку: «На операцию не соглашайтесь, вас зарежут». Я сразу отказался. Это Всевышний! Он же одарил меня уникальным качеством.

— Каким?

— В тюрьме всех зеков тестируют. Муж и жена, оба психологи, задают десять вопросов. Например, слово «дождь» — но рисовать ты его не имеешь права. Должен поставить какую-то закорючку — чтобы потом вспомнить, о чем шла речь, и намалевать такую же.

Когда проверили мои результаты, обалдели. Вызывают в кабинет: «Мы 30 лет проводим экспертизы. Не было случая, чтобы человек отгадал время спустя все, что записывал. Даже мы не в состоянии. А вы сделали! Эти бумажки сохраним как пример невероятного».

Майя Плисецкая. Фото Ефим Шаинский, архив «СЭ»
Танец с Плисецкой

— Какого-то сидельца спросили — драться в камере приходилось? Он ответил: «Каждый день». Вам тоже?

— Нет. Меня уважали. В каждой тюрьме есть смотрящий. Как-то заявляется с бутылкой водки. Отвечаю: «Спасибо. Но я не могу». Посидели, поговорили.

— Нашлись общие темы?

— А у меня со всеми найдутся общие темы. Рассказывает: «Иваныч, третий срок мотаю. Я на зоне родился и живу. Но не помню, чтобы весь лагерь относился с таким почтением. Все зеки по бывшему Союзу знают твою историю...»

— Что ж пить с ним не стали?

— Есть лагерная дисциплина. Да и будет потом хвастаться: «Я с Тихоновым выпивал». Это ж понятно.

Однажды еду в купе из Новосибирска. Я уже чемпион мира, винтовка и чехол с лыжами лежат наверху. Сосед не видит. Начинает рассказывать, как с Тихоновым гулял по девкам, водку хлестали. Кулаком щеку подпер — и несет: «Тишка — вот такой мужик, что мы только с ним не творили...»

— Открылись?

— Как выходить, достаю винтовку. У него кулек отвис. Усмехаюсь: «Молодец! Продолжай так же!» — «Иваныч, прости! Мы же тебя все любим!»

— Это ведь правда. Популярность у вас колоссальная.

— А уважение? Я закончил карьеру — и лет через десять оказался в Раубичах, на нашей базе. Горничная меня увидела, руки распахнула: «Сашенька!»

Года четыре назад вручали мне премию Людвига Нобеля в Константиновском дворце. Там были Пиотровский, Владимир Васильев... Нас, лауреатов, посадили рядом. Вижу — ко мне приглядываются. Ну что от спортсмена ждать?

— Это обычное дело.

— Меня зовут за кулисы — и просят надеть все регалии. Выхожу в том самом пиджаке. В зале оцепенение. Ладно спортивные медали — но тут и Красная Звезда, орден Ленина, Трудового Красного, две «Дружбы»...

— Любой обалдеет.

— Только отошли от этого эффекта — я беру микрофон. Начинаю рассказывать о России. О балете. Говорю: «Я счастливый человек. Мне довелось видеть Галину Уланову. Американцы ей подарили Oldsmobile. Выходит из машины, я буквально метрах в пяти. Вспоминаю слова легендарного Мориса Бежара: «В каждом движении Улановой есть тайна...»

— Мы вас слушаем — и на глазах умнеем.

— Балетмейстер, который сидел в первом ряду, обомлел. Потом спрашивает: «Откуда в вас это?» — «Просто я люблю свою страну». Или был однажды на приеме. Начинаются танцы. Стоит Майя Плисецкая. Естественно, все стесняются пригласить.

— Но не вы?

— А я очень хорошо танцевал. У меня с юности задача — быть лучшим! Во всем!

— За что вас и любим, Александр Иванович.

— А многим это не нравилось. В характере славянских народов зависть, она рождается вперед нас. На своей шкуре испытал.

Сейчас-то у меня ноги в гольфиках, наколенниках. В одной шесть заклепок, в другой — четыре. А тогда был в порядке. Подхожу к Плисецкой: «Сударыня, позвольте вас пригласить...» — «Ой, с удовольствием!» Кладет свою руку в мою. Замечаю: «Простите, но в руку ведущего партнерша ладошку должна класть лодочкой. Это в правилах вальса».

— Обиделась?

— Нет. Отвечает: «А я и не знала». Майя — простая, но интересная. Пошли вальсировать. Мало кто из спортсменов танцует в обе стороны, пропускает под рукой... Была поражена!

Александр Тихонов на тренировке. Фото из личного архива
Подвал

— После освобождения вы уехали в Австрию. Зачем?

— Могли посадить снова. Были основания так думать.

— Что за «основания»?

— Лео Бокерия положил в клинику. Вдруг узнаю, что уже оттуда меня опять хотят забрать. Он отвечает: «Стоп! Человек в тяжелейшем состоянии». А на пятый день звонок: «Александр Иванович, вас беспокоит генерал-лейтенант ФСБ...» Ага, думаю. Вот он — последний ход.

— Что говорит?

— «Мы искренне хотим помочь. Завтра вас ждем, первый подъезд, Лубянка...» Где с крыши лучший обзор в стране. Магадан видно. Я поддакиваю, а сам понимаю — оттуда не выйду.

— Ну и как быть?

— Передал друзьям — у ограды госпиталя меня встретил Володя Алейник. Белорус, призер двух Олимпиад по прыжкам в воду, получивший австрийское гражданство. Прутья раздвинули, я пролез. Надвинул кепку поглубже — и на Белорусский вокзал. В Минск!

— Добрались нормально?

— Без приключений. Людям из ФСБ сказал, что буду в понедельник. Чтобы запутать следы. В Минске сразу на квартиру к Алейнику, немного переждали. В воскресенье вечером рейс в Вену. Ребята мне какие-то деньги в карман сунули.

Сижу, жду посадку — и мысль: если успели дать ориентировку, мне прямо здесь лапки сплетут, и все, до свидания. Я полведра виски выдул — не берет ничего!

— Это потому что вы чудо-богатырь, Александр Иванович.

— Состояние у меня — словами не передать. Наконец взлетаем! Уф-ф! Приземляемся в Вене. Пересаживаюсь на самолет в Инсбрук. От нервов заклинило челюсть, боль адская. Алейник под руку держит, звонит доктору, тот отвечает: «Приезжайте».

— Помог?

— Говорит: «Сейчас испытаешь боль, какой еще не было в твоей жизни». Пальцем залезает в рот, что-то нажимает — у меня слезы на метр вперед! Он с другой стороны — ба-бах! Опять слезы!

Поселили в маленькой гостиничке. Вскоре другая беда — отмирает вестибулярный нерв. Я теряю ориентацию, рвота...

— Сплошные напасти.

— Доползаю до третьего этажа, где разместился с семьей Женя Редькин, олимпийский чемпион 1992-го. Вызванивает Алейника, тот везет в клинику. Это не больница — космос!

— После тюремной-то.

— У меня отдельная палата. Меню как в шикарном ресторане. Только капельницы меняют. Месяц пролежал!

— Кто оплачивал?

— Я знал, что стоит это бешеных денег. Генеральный секретарь Федерации лыжного спорта Австрии Клаус Ляйстнер все погасил. Говорю: «Я же не австриец!» — «Александр, ты человек мира. Мы не понимаем, как вообще в вашей стране так обращались с великим чемпионом...»

— После выписки какое-то время вы ютились в подвале. Долго?

— Почти полтора года. Не было возможности нормальную квартиру снять. За подвал-то платил 300 евро в месяц. Слава богу, помогали друзья, которые приезжали в Австрию кататься на лыжах. Кто-то тысячу евро давал, кто-то — две. На эти деньги и жил.

Тяжелейший период, особенно психологически. Одно дело, когда ты сам где-то накосячил — и судьба наказала. Но я-то знал, что ни в чем не виноват. Меня обвиняли в преступлении, которое не совершал.

Как-то в Инсбруке навестил Виталий Смирнов. Лучший руководитель в истории нашего спорта! Мы дружим уже много-много лет. Спустился он в этот подвальчик. Огляделся — теснота, два обогревателя, спасавшие от холода и сырости. Сел на кровать и заплакал. Потом журналисты его спросили: «Если бы вам достался волшебный цветок, исполняющий желания, что загадали бы?» Виталий Георгиевич ответил: «Чтобы Тихонов вернулся на родину».

Александр Тихонов: «Когда-то ездил на белом Rolls-Royce. А сегодня я нищий»

Не пропустите новые публикации