Ньюфаундлендская банка. Часть 1. Таллин

               
                Предисловие

                Долго не успокаивалась рождённая в космическом вакууме Земля. Из недр остывающей планеты с хлюпаньем и взрывами вываливалась огненная лава — раскалённая кровь Земли. Гигантские острова плавали в расплавленной мантии планеты, налезали друг на друга, тесня, круша, ломая контуры супер материков. Выдавленный из земных глубин великий горный хребет индейцев — Аппалачи, не устоял в бешеной тряске недр, разорвался, сместился и рассыпался по суше и всей западной окраине Атлантического океана. Самый большой и шикарный осколок назвали — остров Ньюфаундленд.
            На юго-востоке берег острова Ньюфаундленда, полого уходил в океан образуя отмель – Большую Ньюфаундлендскую банку (БНБ) с координатами 450 с. ш., 500 з. д. Её дно изрезано глубокими шрамами льдов двигающихся в этих местах в далёкие ледниковые периоды. Солнечные лучи, пробивая небольшую толщу воды, вырабатывали в хлоропластах планктона энергию, которая растекаясь по многочисленным пищевым цепочкам, обеспечивая привольное существование всему живому.
             В этом божьем заповеднике кружатся обнявшись два океанских течения – холодное, Лабрадорское с севера и тёплое, Гольфстрим с юга. Танец северянки и южанина под ослепительным Солнцем создал роскошный океанский аквариум. На богатом планктонном пастбище резвились жирные косяки рыб, а царский бал правила королева океана — треска. Цена этой королевы высока.
               Здесь царство туманов, полигон циклонов, дорога айсбергов и кладбище невезучих кораблей. Где-то здесь на дне лежит разорванное тело парохода «Титаник».
              Рейс в этот район — не подарок рыбакам, а плевок судьбы, который может оказаться золотым или смертельным. «Банка» набита «живыми деньгами». Взять их не просто, степень риска настолько велика, что почти гибельна. Зато чертовски велик куш в случае удачи. Алчность, заглушая страх, гнала сюда авантюристов из Франции, скупых и расчётливых американцев, презирающих всё и вся англичан, злых и неуправляемых скандинавов, пылких, острых как наваха испанцев, гордых, не прощающих обид басков и потрёпанных португальцев с рожками из коровьих рогов. На малотоннажных, старых, не оборудованных судах, в каторжном труде, изматывающей болтанке на колючем ледяном ветре, не досыпая и не доедая, презирая законы всех стран, шла непрекращающаяся охота на рыбные косяки. Не редко в бешеной гонке за треской сталкивались интересы и суда. Никто не уступал и узел ненависти затягивался в мёртвую петлю, которая душила и истребляла рыбаков на кораблях и лодках. Не приведи Господи оказаться в этой драке обезумевших от жадности людей среди вздыбленных волн и хлестающих промозглых ветряных кнутов.
                Наёмные экипажи были отчаянные ребята. Низкий порог страха, надежда на Бога, отсутствие в башке почтения к Закону, а в душе к Морали, озлобляли, отупляли и скручивали надежды авантюристов в крутой азарт удачи и он раздавливал и сметал все преграды к успеху. Выигрывал поцелованный Богом.
                Для СССР эти угодья давали хорошую белковую добавку к столу голодных победителей недавней жестокой войны с фашизмом. Уничтоженный рыболовный флот постепенно восстанавливался за счёт репарации на верфях Германии и судостроительных цехах Хабаровска, Мурманска и других городов страны. За два десятка лет выстроили армаду маленьких, вёртких, надёжные, плохо оснащённых, с постоянной нехваткой запасных частей для двигателей и механизмов средних рыболовных траулеров (СРТ). Заполнили их злым полувоенным разношерстным экипажем и высыпали в океанские воды. Ловите мать Вашу! Это были настоящие всепогодные труженики моря. Слава им и почёт!!

                1.

          Такими были и мы с Юргисом.
          Я знаком с ним всего один рейс. Ловили треску и сельдь в Атлантике на Ньюфаундлендской банке.
          Эту историю о самых счастливых и самых паршивых днях свой жизни он рассказал мне, когда возвращались домой из рейса с чемоданами набитыми зарплатой в мелких купюрах и сумками с жидкостями в простых бутылках и красивых фигуристых ёмкостях.
          Пошло много лет. Он стал капитаном. Отсидел 5 лет за пожар на своём судне. Вышел и запил по чёрному. Через 4 года исчез. Поиски никаких результатов не дали. Юргиса уже давно нет, а может быть где-нибудь и есть. Но здесь его никто уже не помнит. Только кусочек его судьбы оставшейся в моей памяти говорит — он был, он жил.
                Вот что он рассказал.

                2.

          Ты знаешь, Юргисом меня назвал отец. По-гречески это фермер. Он этого не знал, но всё равно хотел, чтобы я остался на земле, рядом с ним. У нас из села в Литве почти никто не уезжал. А я, фермер, подался пахать моря и океаны. Нельзя сказать, что мне это нравилось. Вначале было трудно и я хотел уехать назад в село. Но потом привык, хотя порой и тошно от всего этого. Вначале я не был рыбаком и нанимался на пассажирские и торговые суда.
            Во Владивостоке у меня закончился контракт. Полетел домой. Тут то я и познакомился с Томасом.
          Я был уже в самолёте, когда пришёл он и скользнув взглядом, молча устроил сумку, сел у иллюминатора. Посмотрел в него. Побарабанил пальцем по коленке. Огляделся. Не обратив на меня внимание, раскрыл журнал и уставился в него.
          Чуть выше среднего, с обветренным лицом и светлыми волосами он всё делал не спеша, лениво без рывков, но и без пауз. Рубашка и куртка явно из-за границы. Большой палец, держащий модный журнал, лежал на яркой фотографии красотки в бикини. Палец был толст, заскорузл с плохо подстриженным ногтем, но в нём чувствовался сильный хват работяги.
          — До Москвы? — спросил я.
          — Дальше, — ответил он равнодушно, без всякого выражения, чуть повернув голову в мою сторону.
          Я понял — на контакт идти не хочет. Я искоса взглянул на него, он откинул голову на подголовник, закрыл глаза. Ну и чёрт с ним, цаца нашлась! В голову полезли разные мысли, я окунулся в них и забыл про соседа.
          Подкатила тележка стюардессы. Я взял бокал, вопросительно повернулся к соседу. Он кивнул. Передавая бокал услышал:
                — Кам—са—хап—ни—да (спасибо).
          Этого я не ожидал. Не показав своего удивления, поднял, в знак приветствия свой бокал и ответил также по корейски:
                — Комагинынё) (не стоит).
          В ответ ухмылка. Молча пили сок ощущая вдруг возникший интерес друг к другу. Не помню кто начал первым, но оба были ошеломлены массой совпадений в судьбах. Оказалась что мы литовцы, живём в одном районе Клайпеды, кончили одну и туже школу, одно и тоже мореходное училище и даже практику проходили на одном и том же курсантском паруснике — «Меридиан» на Балтике. Вспомнили не только учителей школы и училища, походы на танцплощадки, но и важные события, которые запомнились обоим.
                Он, как и я, был матросом первого класса. Летели домой после рейса на судах перевозивших репатриантов — корейцев из Японии в Северную Корею.
          — Из Ниигата забирали?
          — Да в Чхончжин.
          — В Японии что-ли приобрёл, — показал я на куртку.
          — Нет. Визу раз нам не открыли. Купил на борту у корейцев. Они много с собой барахла везли. — А ты разжился?
          — Получил медаль корейского Красного Креста и ещё кое-что.
           Знакомству всегда мешает настороженность. Она растягивает время сближения, давая возможность постепенно притираться обнажающимся характерам, не спеша увязывать нити психологической совместимости в прочные узы дружбы. Чем больше нитей, тем прочнее узел. Важно чтобы эти нити вовремя появились. И они появляются если обнаруживаются совпадения в биографиях, профессиях, симпатиях и антипатиях. А этого достаточно для первого знакомства, а на большее в случайных встречах не рассчитывают.
          — А может быть мы с тобой ещё и братья? Только не знаем об этом. — улыбаясь сказал он, — Тебя как звать?
          — Юргис, а тебя?
          — Томас.
          Он опять улыбнулся. Улыбка была открытая, располагающая.
          Неожиданно самолёт, проходя небольшую воздушную яма, дрогнул. Лицо Томаса резко изменилось. Нет, он не испугался, не встрепенулся и не кинулся к иллюминатору. Он был спокоен и так же смотрел на меня. Изменились глаза. Мягкие и спокойные с чуть приглушённым светом доброжелательности, они светились, делая лицо наивным и поэтому притягательным.
          И вдруг мгновенный прищур. В тёмных щелях холод и настороженность. Лицо чужое, застывшее. На меня смотрел уже не Томас, а кто-то другой, сидевший внутри. Он на миг забыл осторожность, раздвинул шторки глаз и внимательно, оценивающе смотрел на меня и на окружающее, из узких бойниц, готовый к мгновенной реакции на любую опасность. Опасности не было и тот, другой быстро просчитав это, задвинул шторку и всё стало прежним. И наш, чуть запнувшийся, ни к чему не обязывающий трёп, возобновился.
          Но в этот короткий миг во мне что-то изменилось, заставило насторожиться и по-новому взглянуть на Томаса. Но даже присматриваясь к нему я ничего не увидел. Это был обычный парень, простой и общительный у которого вряд-ли бы хватило ума и характера иметь внутри себя ещё одну личность. Скорее всего мне всё показалось? Может быть! Может быть! Но всё равно с той встряски самолёта какая-то шероховатость появилась в моих отношениях с Томасом.
          В Клайпеде мы разошлись обменявшись адресами и договорившись встретиться.

          2.

          Встретились через неделю. Сдали документы в Морское агентство. Усатый дядька разложил их по папкам и буркнул:
          — Ждите. Заходите.
          На вопросы не ответил, а подняв хмурое лицо опять повторил;
          — Я вам, что — Бог. Ждите!
          Лёгкие и беззаботные дни. Деньги и привезённые шмотки быстро закончились растворившись в городских встречах, похождениях, свиданиях, кутежах. Всё чётче просматривалось бесперспективное будущее и всё чаще приходила мысль о работе. Ехать наниматься на рейсы в другие порты Союза не хотелось, желания искать работу в Клайпеде, не появилось и я болтался по бытовым просторам без парусов и руля, причаливая к ресторанам, девушкам, компаниям по курсу желаний возникающих в моих хмельных мозгах и мозгах скороспелых друзей.
          С Томасом встретились пару раз, но уже в момент первой встречи, почувствовали, что отдалились друг от друга. Договорились встретиться ещё раз.
          — Познакомлю тебя с моей девушкой, — пообещал Томас, — Приходи тоже с парой.
          Встреча прошла в весёлой компании в «хрущёвке» на набережной Дане, вблизи моста Пилиес  (Замковый). Разошлись вечером. Томас остался с хозяйкой. Я задержался с Томасом пока моя девушка одевалась. Вышел в коридор, а её след простыл. Томас с хозяйкой посмеялись над моей неудачей, но я особо не расстраивался. Не очень близок я был с упорхнувшей птичкой.
           Домой пошёл пешком через Замковый мост. Мост был пустынным, дул холодный ветер. Какой-то запоздалый прохожий с авоськой и поднятым воротник, обогнал меня.
          Вдруг где-то внизу послышался тонкий голос. Это был крик. Кто кричал, что кричали — непонятно. Но крик был тревожный. Прохожий и я остановились. Прислушались. Мужик подошёл к перилам моста, посмотрел вниз. Там было темно.
— Кто-то барахтается, — сказал мужик, — Побежали!
          Там где вертикальные железные балки берега уходили в воду, был небольшой приступ с лестницей. За неё держался какой-то мальчишка и звал на помощь. Голова другого, то всплывала рядом, то опять уходила под воду.
          Бросились в воду. Держась за нижнюю перекладину лестницы я ухватив мальчишку за шкирку, с трудом подтянул по воде к себе. Отдышавшись потащил его вверх. Он, видимо, потерял силы, но, как мог, помогал мне, перебирая руками перекладины и отталкиваясь ногами. Почти выбрались. Но перевалиться на набережную уже не было сил. Повисли, судорожно вдыхая холодный воздух.
          — Ну парень, давай, ещё чуть-чуть! Ну, давай, давай!
 Из последних сил я вытолкал его на берег. Задыхаясь, без сил плюхнулся рядом с ним. Оттащил парня от края. Развернулся и держась за лестницу посмотрел вниз канала.
          Мужик, прыгнувший в воду первым, уже подплывал к лестнице, с силой загребая одной рукой воду. Вторая крепко держа мальчишку то ли за волосы, то ли за воротник куртки. Схватившись за перекладину, потащил паренька вверх. Я нагнулся, схватил безжизненное тело за куртку и мы кое-как вытащили и этого бедолагу на набережную. Парень дёрнулся, закашлял и изо рта полилась вода. Его товарищ приподнялся на локти. С трудом сел и, опёршись на руки, мокрый с раскинутыми ногами, судорожно дыша и хлюпая носом, молча смотрел на друга.
          — Ой миленькие, ой миленькие. Как же их угораздило. А я иду и смотрю, что такое? Слава богу живы, — запричитала подбежавшая женщина.
          Подбежали и другие прохожие, подсунули под мальчиков какие-то вещи. Подъехала милиция. Странно, откуда понабежал народ. Ведь только что никого не было.
          — Ну ладно, я пойду. Без меня обойдутся, — сказал я мужику.
          — Подожди я с тобой. Сетку заберу, где-то я её тут оставил.
          Идти в мокрой одежде под холодным ветром было неприятно. Неуютно мерцали отблески жёлтых фонарей в ряби тёмной реки.
          — Далеко живёшь? — не поворачиваясь, спросил попутчик.
          — Не очень. Дойду, — махнул я рукой.
          — Слушай я знаю одно место, здесь недалеко, давай зайдём. Выпьем, а то околеем к чертям собачьим.
          В каком-то переулке зашли в кафе. Небольшой зал, приглушённый плафонами свет, тихий, еле различимый говор и тепло сразу же расслабили нас и мы как щенки вытащенные из воды, плюхнулись за столик в углу и тёплый язык зала стал успокоительно облизывать наши тела и души. Выпили, закусили сыром и солёными сухариками.
          — Как это ты решился прыгнуть в воду? — спросил я.
          Он пожал плечами. Хмыкнул.
          — Сам не пойму.
          Мы одновременно посмотрели друг на друга и рассмеялись. Приятно было ощущать чувство покоя и обоюдно растущее чувство симпатии.
         Хмель не спеша достиг взбудораженных нейронов, успокоил их, заодно разогрел мокрые ноги в холодных носках и хлюпающих ботинках, притушил стеснительность, раскрепостил откровенность.
          Поговорили о попавших в беду мальчиках, вспомнили испуганно кричавшую тётку, обсудили ещё что-то. Иногда сидели молча без ощущения неловкости, понимая, что судьба окунула обоих в смертельно опасную ситуацию, по бултыхала, вытащила, встряхнула и посадила за этот столик сказав, — Теперь делайте, что хотите. Заслужили! Нам было приятно в тёплом, хмелеющем мире. Девушка забирающая тарелочки, нам тоже нравилась и мы кивали соглашаясь со всем, что она, смеясь, говорила нам.
          Разошлись, так и не познакомившись.
          На следующий день я услышал по радио, что двое неизвестных спасли мальчиков приехавших из Ленинграда на каникулы к дедушке. Расписывалось благородство спасателей, которые из скромности ушли незамеченными.
         Я ещё некоторое время послушал радио, потом выключил и переключился на собственные заботы. Их было не много, но одна, как заноза сидела в голове и не давала покоя. Это была — работа. В Союз ехать — желания не было. Нужно устраиваться в Клайпеде.

                3.

          Прошлый раз мы договорились с Томасом встретиться и пойти в Морское агентство вместе.
          Прежний кадровик, усатый и немногословный, посмотрел протянутые книжки, что-то подумал похлопывая ими по руке и полез в шкаф. Порылся. Достал две папки. Мы молча наблюдали, не понимая чего он тянет.
          — Садитесь, чего стоите как памятники?
         Мы тихонько присели на разбитые стулья.
         — Ну вот, — он вынул из одной и другой папки какие-то бумаги. — Из Дальневосточного морского пароходство пришла бумаги — ответы на вашу заявку по визам. Вопрос видимо решён положительно, но вам нужно дополнительно послать кое-какие документы. Вот возьмите их перечень.
          Мы взяли бумажки. Разволновавшись я никак не мог понять что там написано. По тому как Томас недоуменно пожал плечами, он так же ничего не понял.
         — Чего прикидываетесь, — хмыкнул кадровик, постукивая по столу пальцами, — что там натворили, что вам визы ни с того ни с сего отвалили?
         — Да ничего, ответил Томас, — репатриантов перевозили.
         — Кого, кого? Каких репортёров? Откуда?
         — Репатриантов, — поправил я, — корейцев из Японии в Северную Корею.
         — Ну, ну. Репетиторы. Идите домой, отошлите документы, а через неделю приходите. Всё. Вопросы есть? Нет! Не задерживаю.
         — А дальше то что? — спросил остановившись в дверях Томас.
— А это уже там решать будут, — усатый указал пальцем на потолок, где висела обгаженная мухами лампочка.
          В ресторане мы долго обсуждали неожиданный поворот судьбы. Но так и не поняли, с какого перепугу нам открыли визы, которые позволяли сходить на берег в заграничных портах. Во Владике мы прошли не одну дотошную комиссию партийных дядек, дедушек и бабушек. Ответили почти на все их заковыристые вопросы, не подтвердив их тайное подозрение, что мы скрытые шпионы. Приятно конечно. Но визы нам не дали. Но сейчас-то что произошло? С чего такая щедрость? Может в контрразведку хотят взять, или что-то ещё? Вопросов была масса. Ответов ни одного. Были только предположения. В конце концов решили — раз дали значит дали.
         Через неделю тот же кадровик встретил нас гостеприимнее. Когда мы вошли в его тусклый кабинет он даже приподнялся с кресла и сделал широкий жест рукой приглашая нас садиться. И не на стулья, а на диван. Он даже сказал фразу, которую наверняка никогда и никому не говорил:
         — Ну как дела? — В ответ мы мотнули головами. Не рассказывать же ему про наши дела.
                — Визы вам дали, — огорошил он опять. Помолчал и без всяких объяснений предложил работу — рейс в Сингапур, на торговое судно. Мы даже сразу не поверили. Надо же так повезти! Загранка!
          Согласились сразу. Оформились. Поблагодарили кадровика и вышли.
            Наконец то Судьба повернулась к нам лицом. Мы тоже повернулись к ней, но не зная где она живёт, посмотрели на небо и, поблагодарив, позвали с собой отметить её благосклонность. Она не пошла. Упрашивать не стали. Напились вдвоём.
          Зря! Судьба, как и все женщины, не выносила пьянок. Разозлилась. И на нас посыпались проблемы. Нет! Не посыпались! Сыплются сверху милости дарованные ангелами, а плохие проблемы лезут снизу, из преисподней. Поэтому лучше сказать «полезли проблемы».

                4.

          Из Клайпеды отшвартовались с грузом калийной соли на французский порт Сет в Средиземном море.
          Ночью курсом норд-вест вошли в пролив Зунд, узкое и самое опасное место при выходе в Северное море и Атлантику.  Лоцманская проводка была не обязательна. На мостике кэп и старпом.
          Проход пролива пришёлся на мою собачью вахту. В 00 часов стал на руль, сменив Томаса. Сделал небольшую перекладку руля. Судно слушалось хорошо. Старпом скосил глаза и понимающе хмыкнул. Кэп заметил и недовольно буркнул:
           — Не забудь про подвахту.
          — Уже, — ответил старпом.
          Подвахту старпом расставил по бортам судна, а Томаса отправили на корму. Я не совсем понимал для чего такая предусмотрительность. Вперёдсмотрящий, на носу — понятно. А вот зачем расставили дозорных по бортам и на корме? Не понятно. До меня доходили слухи, что ребята из спецотдела, чтоб не было попыток бежать с судна, рекомендуют капитанам расставлять при прохождении пролива "партийную вахту» из «своих людей». Это были надёжные с чистой биографией комсомольцы или партийцы. Выходит Томас свой человек в КГБ. Ну-ну.
          Была небольшая зыбь, но судно хорошо слушалось руля. Все приборы работали нормально.
           В рубке стояла напряжённая тишина. Запах табака перемешивался с запахом канифоли из радиорубки. От капитана шёл сивушный запах загула. Он потел, то и дело снимал фуражку и утирал лоб и лицо платком. Видимо сильно гульнул после порта. Глухо доносились гудки.
   Нервный стук пальцев кэпа, отрывистые команды, мои повторы, злые проклятия в сторону прошедших почти рядом судов, усиливали напряжение. В полутёмной рубке расползалось неприятное ощущение того, что вот-вот что-то произойдёт.
            Но пока всё было тихо. Судно медленно проплывало мимо гамлетовского   Замка  Кронборг  в   Хельсингёре, на датском берегу и Хельсинборгом с портом Мальмё на противоположном. Мы не спеша продвигались по тёмной воде с небольшими казалось лакированными волнами. Звёзд почти не видно.
           Вдруг крик с правого борта
           — Человек за бортом.
           Кэп матюкнулся, крутанулся к старпому, вскинул руку, будто хотел кого-то ударить и хрипло крикнул
           — Быстро!!!_Узнай, что там. Быстрее мать твою. Машина стоп! Пеленг. Высунулся из рубки и крикнул:
           — Чего орёшь?
           Из сбивчивого объяснения стало понятно, что подвахтенный с бравого борта услышал всплеск воды. Посмотрел на бак и не увидел Томаса. Крикнул ему, тот не отозвался. Посмотрел за борт. Недалеко вроде бы плыл человек к берегу. Он ещё раз крикнул и опять никто не отозвался. Он выбросил спасательный круг и крикнул «Человек за бортом».
            Дальше пошло непонятное. Кэп не дал радиограмму, не выставил аварийные огни, не записал координаты, не спустил шлюпку. Я получал команду за командой: «малый назад», «легче право», «руль прямо», судно пошло назад развернув корму к датскому берегу. Все на корме напряжённо вглядывались в тьму.
            Томаса увидели одновременно несколько матросов. Закричали, приготовили лини и круги. Томас не отзывался
            — Уйдёт гад! Руль право. Средний назад, — хрипло сказал капитан и сам повернул руль. Я не видел что делается за спиной, но чувствовал, что кэп делает что-то не то. При таком курсе врежемся винтом в Томаса. В рубке все молчали вглядываясь в тьму. Старпом ушёл на бак, заменивший его штурман молча смотрел то на капитана, то во тьму пролива.
            С кормы послышались крики. Все ощутили, перебой в работе винте. Будто что-то попало в него. Мы не вышли из фарватера и попасть под винт мог только Томас. Судно остановили, зажгли аварийные огни, спустили шлюпку. Мишка — матрос с нашего кубрика и ещё двое сели в шлюпку и баграми отцепили с винта разорванную матроску и верёвку от спасательного круга. Пошарили багром в воде под судном, обошли судно. Ничего больше не нашли. Спустили вторую шлюпку. Начали траление галсами под кормой. Пусто. Подняли шлюпки. Найденное сложили на палубе в таз.
           Все молча смотрели на выгрузившихся из шлюпки матросов.
          — Томас? — спросил кто-то, — Это он?
          К кому он обращался неизвестно. Никто не ответил.
          О побеге сообщили в Клайпеду и Москву. Связались с консулом Стокгольма. Начальнику радиостанции кэп приказа записывать всё что говорят о происшествии шведские и английские радиостанции.
          Нас вернули в Клайпеду. В кубрике, обсуждая происшествие, строили разные версии. Никто толком ничего не понял.
          Мишка, бывший на шлюпке, на следующий день позвал покурить на бак.
          — Ты знаешь, — сказал он стряхивая пепел в банку, — Мне кажется Томас под винт не попал.
          — Ты с чего это взял?
          — Понимаешь, если бы его ударил винт, мы бы его нашли. Тело не могло уплыть далеко. Выловили бы. И потом, крови то не было. А капитан — сволочь, — Мишка ударил кулаком по коленке, — Понимаешь, он сволочь хотел перемолотить Томаса винтом. Тогда ему простили бы побег. Дали бы лёгкий выговором.
          — Подожди! Ты чего несёшь? Думаешь, капитан хотел угробить Томаса?
          — Ну! А ты что думал? Ты что не знаешь что всем капитанам КГБ — шники втихаря дают совет топить беглецов.
          — Да брось, ты! Хрень какая-то?
          — Дурак ты Юргис. И был дураком.
          С тем что Томас под винт не попал, я был согласен. И не потому что ему повезло, а потому, что в нём сидел другой Томас — решительный, собранный, принимающий правильные решения в любых ситуациях. Мне даже страшно стало от таких мыслей. Томас — предатель родины? Ерунда какая-то! Но чем чёрт не шутит. А вот то, что кэп решил убить Томаса, верилось с трудом.
   В Клайпеде на берег нас не пустили. Молчаливые гражданские осмотрели все помещения, унесли все вещи Томаса, поговорили с каждым, что-то усердно записали, потом выстроили весь экипаж и сказали.
          — Судно не покидать. Понятно!
          Мы ничего не понимали. Усердно кивая головами, мы соглашаясь заранее не только с тем что они нам говорили, но и с тем что ещё не сказали. КГБ — шники, своим молчаливым подозрением, пытливым взглядом, вопросами в которых чувствовалось обвинение, посеяли в наших честных душах подозрения в своей честности. Встречаясь с суровым взглядом чекистов мы все в душе начинали угодливо вилять отсутствующим собачьим хвостиком.
           Капитан и старпом уехали в Москву. Больше я их не видел. У всех аннулировали визы и все мы остались без работы.
           Потянулись скучные, вялые бесцельные дни.

                5

            Рано утром, ещё находясь в полудремоте, я услышал стук в дверь и голос мамы, приехавшей повидаться:

                — Кто там?
          В ответ послышалось какое-то бормотание и звук открываемой двери.
          — Он спит ещё. Рано ведь, — это мама.
          — Ничего. Разбудите. Я подожду, — это кто-то другой, незнакомый.
          — А вы кто? Что случилось? Он что натворил что-нибудь?
          — Не волнуйтесь! Повестка. Не беспокойтесь.
          Быстро оделся. Вышел.
         — Доброе утро, — сказал доброжелательно сидящий у окна мужчина,
                — Можно Ваш паспорт.
          Внимательно посмотрел на меня сверяя с фото.
           — Вам повестка. Ознакомьтесь и распишитесь.
          Не выпуская из рук паспорта он передал повестку.
          Видимо от волнения я не мог сосредоточиться на мелком шрифте и осмыслить то что написано. Буквы прыгали перед глазами, да и то что я успел прочитать, я тут же забыл. Единственное, что отложилось в памяти адрес, куда меня вызывали — городской аппарат уполномоченных, затем какая-то аббревиатура. Это было не то куда я приходил на допросы по делу Томаса и сразу же показалось странным.
                — А что? Зачем меня вызывают? — спросил я.
                — Придёте, узнаете, — спокойно сказал дядька. Сказал так, что я сразу понял все вопросы бессмысленны.
          Но я особо не волновался. Ну вызывают и вызывают. Привык. Мне нечего скрывать. А то что вызывают на новый адрес, так может быть дело передали в новые руки.
           Однако тревога всё-таки возникла, когда я подошёл к зданию и прочитал вывеску.
           Неприметное двухэтажное здание. Вестибюль. Строгий, вежливый, подтянутый милиционер посмотрел документы и велел подождать. По лестнице спустился гражданский, спросил к кому, опять попросил паспорт и повестку. Поднялись на второй этаж. Постучал в нужный кабинет. Доложил.
           За столом сидел дядька в форме.
           — Привет, давай снова знакомится. Майор КГБ. Он назвал свою фамилию имя отчества. О тебе знаю. Не всё , — он хлопнул ладонью по папке, — Но многое. Присаживайся.
            Первое, что произошло со мной — я опешил. За столом в форме сидел тот прохожий, который спасал со мной ребят из реки. Надо же!! Ну и ну!!
           Он видимо заметил мою оторопь и спокойно, тихим голосом сказал.
           — Вспомнил меня? Не волнуйся. Я веду дело Томаса. Возникли некоторые вопросы. Вот я и вызвал тебя. Да не волнуйся ты. Не съем я тебя.
           Беседа наша длилась минут 40. Никаких новых вопросов он мне не задал. Закончив, он вышел со мной и, идя по коридору, предложил встретиться, назвав место и время. Прощаясь подал руку.
           Оставшись один я облегчённо вздохнул. Для того чтобы разобраться во всём, что произошло, нужно было время. Но одно я почувствовал сразу — слабое дуновение ветра в мои паруса. Попутного. Как я это почувствовал — не знаю. Никаких признаков или фактов свидетельствующих об улучшении моей участи не было и в помине. Но слабенький росток надежды, что штиль закончился и жизнь вновь стала набирать скорость, проклюнулся и стал незаметно расти. Ну что же! Посмотрим!
          Я совершенно не понимал с какой стати меня вновь пригласили на «беседу», так называл наше будущее свидание майор, которого звали Константин. Отчество коорого не запомнил. Может быть узнали, что я дружил с Томасом и думают, что я помогал ему. Или решили, что у нас была целая шпионская сеть по переброски агентуры за границу. Или хотят сделать меня козлом отпущения и наказать по всей строгости закона, чтоб другим неповадно было? Или стать доносчиком, или…… Чёрт его знает, что могло ещё случиться со мной. И это тревожило. Вот так и потащил я домой два чувства — одно тревожное, другое успокоительное.
            Передумав и перебрав массу вариантов дающих хоть какое-то решение возникающим вопросам я устал искать правильный ответ. Тем более если бы я его даже и нашёл, я не мог определить правильный он или нет. Правду знал только Константин, а все мои потуги доискаться до истины, яйца выеденного не стояли. Усталость есть усталость, новые варианты перестали приходить в голову, а старые, были так тщательно обглоданы острыми, постоянно жующими мыслями, что потеряли привлекательность и интерес. Мне всё это надоело, я взял бутылку вина и решил возобновить свои размышления после встречи с Константином.
           Настало время встречи.
           За зданием Министерства есть небольшая тихая улочка с неприметным кафе. Там мы и встретились. Подошли одновременно, пожали руки, зашли и расположились сбоку от входа в полутёмном уголке.
            Вначале разговор не клеился. Условий, которые облегчают любой разговор — сделанное общее дело, статус начальника и подчинённого уже не было. Новые не сложились. Я молча разглядывал меню, зал, соседей, официанток. Молчание прерывалось односложными замечаниями. И только после нескольких рюмок разговор оживился и незаметно стал дружеским. Вернулась теплота и доверительность, которая возникла давным- давно в каком-то кафе после спасения ребят.
            — Ну Юргис, я сейчас тебя буду удивлять, — сказал Константин.
           То что мне рассказал Костя было для меня совершенно неожиданным.
           Во-первых, история со спасёнными детьми закончилась только для меня. Для Кости она имела продолжение. Спасённые ребята были внуки высокопоставленного начальника из КГБ, где в то время работал и Костя в должности капитана, занимая незаметный пост. Понятно, что с высоты своей должности генерал не видел мелкую букашку, возившуюся где-то там, далеко внизу. Но однажды на торжественном концерте, где генерал был с внуками и женой они встретились в вестибюле. Ребятишки узнали спасителя и взахлёб тут же рассказали об этом деду. Жена генерала чуть не упала в обморок, а когда пришла в себя тут же расцеловала Костю. После таких бурных вспышек чувств, особенно у жены, у которой он видимо был под каблуком, дед тут же в театре назначил встречу спасителю. Мало того, после концерта отвёз его домой на собственной машине.
           На встрече, дотошно обо всём расспросил. Похвалил. Несколько раз спрашивал о втором спасителе. Костя ничего обо мне не мог сказать.
           Потом понеслось. Костю отправили на курсы. Повысили в звании. Перевели в недавно открытый шестой отдел, который занимался морскими делами и поручили дело, связанное с побегом Томаса.

             6

            Знакомясь с собранными документами он случайно, по фотографии, опознал меня. Сообщил об этом генералу. Тот попросил Костю, прежде чем встретиться со мной, внимательно и не предвзято ознакомится с моим делом и доложить. После доклада генерал сказал.
         — Ну сам смотри что делать. Я думаю ты решишь всё правильно.
         И я был вызван к Косте.
         Я слушал и удивлялся. Фантастика какая-то. Если бы рассказал кто-то другой — не поверил. Но я знал Костя не врёт.
         — Теперь в отношении Томаса, — Костя постучал пальцами по столу, — не нужно афишировать, что ты был его товарищ и знал его с Владивостока. На тебя в деле ничего нет. Это хорошо. Снятую с тебя визу, восстановят, но не сразу. На работу мы тебе устроим, но не на торговых судах. Вначале в каботаже поплаваешь или на тралфлоте. Поработаешь годик и виза к тебе вернётся. Сейчас пока не ерепенься и не попади в какую-нибудь историю.
         — Хорошо, — сказал я, — Но Томаса жалко! Хороший был парень, хоть и драпанул.
         — Почему был, — с усмешкой сказал Костя.
         — Как почему? — удивлённо воззрился я на Костю.
         — Потому, — ответил он и хмыкнул.
         Вообще-то я не дурак,только не усидчивый, как говорила не раз мама, и до меня сразу дошла истина, подкрепляемая загадочным «потому» и ироническим взглядом в мою сторону.
          Но я ещё некоторое время смотрел на Костю, ожидая продолжения. Но его не было. Он с лёгкой улыбкой смотрел на меня. Понятно, Костя больше ничего не скажет. И не потому, что ничего не знает, а потому что много знает, и из этого «много» кое-что нельзя говорить.
          Сразу вспомнился рейс из Владивостока. Теперь я был уверен, что Томас мог быть не тем человеком за кого он себя выдавал. В нём действительно сидел другой — сильный решительный и непонятный. Побег за границу скорее всего спектакль, а режиссёром этого спектакля были сотрудники спецотделов. Ну и ну! Чёрт его знает, что твориться вокруг меня , то-ли предатели бегают в друзьях, то-ли друзья превращаются в шпионы, то-ли разведчики помогают спасти детей, то-ли спаситель становится разведчиком.
          — Слушай, а тебе не грозят неприятности от нашей встречи? — спросил я Константина.
          — Нет. Всё нормально. О нашей встречи кто нужно знает. Кстати, о тебе Томас хорошо отзывался. Да и виды у меня на тебя кое-какие.
          Чего-чего, а «кое-каких видов на себя» я совсем не ожидал. По моему встревоженно — глупому виду он видимо понял, что нужно дать разъяснения. Но он ушёл от ответа. Хлопнул по плечу.
         — Да не волнуйся ты! Ничего с тобой не случиться. Вербовать я тебя никуда не собираюсь.
         — Ну и слава Богу. А сейчас-то мне что делать?, — я не заметил, как признал в нём начальника.
         — Через 10-15 дней иди в отдел комплектации, там дадут работу. Уйдёшь в рейс, приедешь, поговорим. А сейчас мне некогда. Выпил бы ещё с тобой, но у меня совещание, а потом я улетаю в Москву. Так что не дрейфь. Всё нормально.
          Мы вышли из кафе. Он крепко пожал мою руку. Я посмотрел ему вслед и ничего КГБ — шного в нём не заметил. Парень как парень.
          Дойдя до сквера, я сел на пустую скамейку. Туча вопросов накинулись на меня и стали терзать требуя немедленного ответа. Какие к чёрту ответы? Я вообще не знал, что делать. Вздохнул, встал, побрёл дамой. Галдящая толпа вопросов вприпрыжку бежала за мной.
            10 дней прошли незаметно. Дважды посидел в кабаке с матросами, отчисленным и до сих пор не нашедших работу. Сходил на танцы, познакомился с девчонкой. Починил табуретку, заменил прокладку на кране в кухне.
          В отделе кадров я уже примелькался.
          — А — а — а, пришёл, — сказал усатый комплектатор таким тоном будто давно с нетерпением ждал моего прихода.
          — Нужен матроса на средний рыболовный траулер (СРТ). Он через 4-5 дней придёт с Таллинского судоремонтного завода и пойдёт на промысел. На Ньюфаундлендскую банку. Там, — он указал пальцем в потолок, — решили освоить новый район. Как будто своих мало. Часть судов уже ушло. Вы присоединитесь к ним.
           — Куда-куда? На Ньюфаундлендскую банку? Это где же? Раньше ведь рыбу брали в Балтике или Норвежском море. С чего это туда?
           — А хрен его знает. Говорят рыбы мало.
          — Да — а — а — а — а? И на сколько?
          — Дней на 100. Но заработаете прилично. Это точно.
          На судне меня определили в носовой кубрик на второй ярус с правого борта под дрифтерным шпилем. Внизу спал матрос 1 ранга с неприятной кличкой Клещ. Он был в палубной команде матросов — добытчиков. Там все были крепкие, сообразительные парни.
          На судне перед отправкой была масса работы и мы вертелись как белки в колесе. Пароходству не терпелось выдавить нас в рейс. Боцман, усиливал давление матом. Гонял нас как рабов — это покрасить, а то соскоблить, это разбить, а вон то прибить, эту хреновину снять и зашить, а другую ерундовину распороть и одеть. Особенно неприятны были учебные тревоги — то шлюпочная, то пожарная, то человек за бортом, то завести пластырь на пробоину, то чёрт знает какая.
           Не успели закончить, пошли комиссии проверяющих. Капитан и стармех радушно, как дорогих гостей встречали их. В холодильниках всё было приготовлено для проверки.
           На судне не оказалось замполита. Куда он делся — чёрт его знает. Наконец появился. Проспал, что ли? Назначили его в последний день. Судя по виду — сухарь въедливый. Поди не пьёт. А это совсем плохо. Упрётся в свою идеологическую работу, будет лезть куда ни надо. Многим попортит жизнь.
            Пришли пограничники, осмотрели каюты, все доступные уголки. Недоступные простучали, прослушали и пронюхали. Пронюхали потому, что «заяц» может сидеть незаметно и неслышно, но какать и писать ему нужно. А это запах. Да ещё какой! Посторонних не нашли. Ну и слава Богу, а то отменили бы рейс. Начались проверки и прочая ерунда. Но войдя в камбуз пограничники вдруг остановились.
          — А это что? — спросил один из них, указывая на пробежавших крыс в камбузе
          — Свои, — успокоил его боцман.
          Забрав паспорта пограничники удалились. Крысы документы не сдали.
          Остался последний день. Матросы прощались с берегом, старались не дышать в сторону начальства, раза три в день отпрашивались на берег «позвонить» матери, сестре, жене, отцу по важным и крайне (рука убедительно проводилась по горлу) неотложному делу. Просьба совпадала с режимом работы винных магазинов.
          Получили добро на выход.
          Стоящий рядом со мной Юхо, матрос среднего роста, с приплюснутым носом на широком лице смотрел на причал с провожающими.
          — На хрен выпустили одних? Заблудимся или что-то случиться, хрен кто поможет!
          К кому он обращался неизвестно. Все молчали. Боцман хлопнул безносого по спине.
          — Накаркаешь Юха! Лежал бы лучше да книжки читал.
          Все заулыбались вспомнив как инспектор из портнадзора пришёл с проверкой и заглядывая в каждую щель на судне, принюхиваясь к каждому рту, спустился к нам в кубрик. Предстояло оценить остойчивость каждого члена экипажа, Все хоть и были сильно выпившие, но вцепившись в койки, сидели прямо не качаясь. Взгляды матросов не блуждали, а смотрели в упор, не двигаясь, друг на друга или на какой-нибудь предмет. Не дай Бог если кто-то повернёт голову или сдвинет зрачок. Любое, даже небольшое движение могло вывести тело из равновесия. И трындец! Назад вернуть его будет не просто.
            Из всех матросов только Юхо, сидя на койке ни на что не обращал внимания. Уставившись в книгу, забыв всё на свете, он читал.
          Была тишина. Тихая умиротворённость, покой и читающий матрос растрогали бывалого инспектора. Обернувшись к боцману он сказал
          — Вот видишь! Можете ведь отчалить нормально. Без всяких там…., он пощёлкал пальцем по шее, — Вон книжки читают. Молодец. Культура!
          Он указал на Юхо, который так увлёкся книгой, что даже не поднял голову на вошедшего. Боцман посмотрел на Юхо, крякнул в кулак и быстро передвинулся к читающему, прикрывая его от инспектора. Книга у Юхо была перевёрнута вверх ногами, глаза закрыты.
                Пришли пограничники, осмотрели каюты, все доступные уголки. Недоступные простучали, прослушали и пронюхали. Пронюхали потому, что «заяц» может сидеть незаметно и неслышно, но какать и писать ему нужно. А это запах. Да ещё какой!
                Посторонних не нашли. Ну и слава Богу, а то отменили бы рейс. Начались проверки и прочая ерунда. Но войдя в камбуз пограничники вдруг остановились.
           — А это что? — спросил один из них, указывая на пробежавшeю крысу в камбузе
           — Свои, — успокоил его боцман.
           Забрав паспорта пограничники удалились. Крысы документы не сдали.
                Скоро отход.
         

Продолжение следует.