Старуха

Старуха

Пролог

Каждый год, на каникулах, мы с друзьями отправляемся по каким-нибудь не протоптанным маршрутам России. Мы дружим ещё со школьной скамьи, и все вместе ходили в туристический кружок. И после окончания школы, поступив кто куда, мы не прекратили наши совместные походы. Это длится уже немного ни мало семь лет. С годами наши маршруты пролегают всё дальше и дальше. То мы карабкаемся, по каким-нибудь горам, то сплавляемся по быстрой реке.
Нас всего шесть человек, и мы принципиально не хотим увеличивать нашу компанию. Каждому из нас отведена определённая роль, и привлечение дополнительных членов внесло бы определённый дискомфорт в наши отношения. Но давайте знакомиться.
Меня зовут Алексей Беркутов, я заканчиваю филологический факультет и собираюсь стать знаменитым журналистом. Пока я печатался только в мало известных журналах, но у меня ещё всё впереди. В нашей компании я отвечаю за идею и разработку маршрутов. Все настолько привыкли к моим не совсем ординарным маршрутам, так что при любых неожиданностях, никто ничему уже давно не удивлялся.
За материальную часть у нас отвечает Яков Хозарев, или просто «Хозяин». Кличка прилипла к нему ещё в школе и очень подходила к его характеру. Он, не смотря на свой большой рост и недюжинную силу, а рыжие кудрявые волосы придавали ему царственный вид, был застенчив и спокоен. Это спокойствие помогало ему быть настолько собранным, что лучшего хозяйственника нам было не найти. Ни разу его хозяйская жилка не подводила нас. Нам всегда всего хватало ровно настолько, что чувство голода было нам не знакомо, а когда мы приезжали в Москву, в наших рюкзаках не было ни единого сухарика. Все считали, что он пойдёт учиться по финансовой части, или экономистом, или бухгалтером, но он всех удивил, решив стать инженером-металлургом.
Технической стороной вопроса у нас заведует Решетников Геннадий. Ну, этот парень был в своей тарелке. За что Генка ни возьмётся, всё просто горело у него в руках. Еще, будучи пятиклассником, он мог разобрать и собрать кассетный магнитофон. И не случайно он единственный среди нас не поступил в институт, а пошёл работать в теле мастерскую. График работы у него был достаточно свободный и в отпуск его отпускали без проблем.
Финансовой частью заведовал Венька Ройзман, это и понятно, он же не Иванов. Все деньги мы отдавали сразу ему и никогда не разочаровывались. Где и что достать по самой низкой цене – это к нему. Билеты, продукты и прочее, и прочее, всё закупалось, всегда, по самым низким ценам и это никогда не отражалось на качестве. Венька у нас настоящий финансист. Он учился банковскому делу. Недавно Венька женился и не на ком-нибудь, а на нашей общей подруге Катерине Максимовой. Этот брак стал для нас полной неожиданностью.
Катюша бала самым главным. Она отвечала за кухню. Можете не верить, но она могла приготовить кашу из топора и из-за добавки этой каши могла разыграться нешуточная битва. Она во время похода всегда находила, какие-нибудь травки, корешки или ягоды, добавив которые в обычную еду, превращала её в изысканное блюдо. Это не значит, что Катюша готовила одна, нет, мы все старались ей помочь. Катя заканчивала юридическую академию и готовилась стать адвокатом.
Самым последним членом нашей дружной команды была Ленка. Последним не по значимости, а скорее по росту. Лена отвечала за наше здоровье. Она была студентом - медиком и мы без страха позволяли проводить над нами медицинские эксперименты. Мы с Ленкой симпатизировали друг другу, но до серьёзных отношений у нас ещё не дошло, хотя уже пора. Мы знаем друг друга уже столько лет. Может в этот раз нам удастся продвинуться в наших отношениях вперёд.
Ну, вот и вся наша команда, все на своих местах.
На этот раз мы решили попробовать себя в роли сталкеров. Маршрут, который я разработал, должен был проходить через заброшенные населённые пункты Тверской области. То, что мы увидели на маршруте, превзошло все наши ожидания. Такой заброшенности и запустения в двадцать первом веке, мы себе и представить не могли. С виду полуразрушенные дома внутри выглядели вполне добротными. Немного подлатать, и там вполне можно было жить. Такое впечатление, что жителей этих деревень - призраков что-то спугнуло или их вывезли отсюда силой. Ничего ценного найти в этих полуразрушенных домах мы и не предполагали. В основном какие-то предметы интерьера и хозяйства второй половины двадцатого века, но попадались и настоящие раритеты. С собой забирать эти музейные экспонаты было как-то тяжеловато, мы решили их припрятать и позже вернуться за ними с транспортом, в виде внедорожника.
Мы не нашли ответа на вопрос, почему эти места оказались покинутыми. Может быть, люди уехали в поисках лучшей жизни, а может, их вынудили покинуть свои дома обстоятельства, о которых мы никогда не узнаем. Но одно было ясно: каждая вещь, каждый дом, каждый уголок этих деревень хранил в себе частичку чьей-то жизни, чьей-то истории, которая теперь канула в лету, оставив после себя лишь тишину и пустоту
Так передвигаясь от деревни к деревне, по дороге останавливаясь с целью подкрепиться или переночевать, мы вышли к реке Поветь. Ещё только подойдя к очередной деревне, мы услышали собачий лай. Для нас это было полной неожиданностью. «Неужели здесь есть кто-то живой». Возможные варианты роились у нас в головах. «Бомжи, бандиты, убийцы». Нам стало как-то не по себе, но любопытство взяло верх. Мы пошли на лай. Буквально на окраине нас встретил весёлый пёс, дворовой породы и такого дикого окраса, что описать его можно было с трудом. На абсолютно белой шерсти было такое количество мелких пятен, рыжего, чёрного и серого оттенка, как будто на него кто-то вылил ведро с помоями. И всё это выглядело настолько забавно и смешно, что невольные страхи вмиг развеялись и наши напряжённые лица расплылись в блаженных улыбках. Можете поверить, вид этого пса никого не мог оставить равнодушным.
Среди полуразрушенных строений, утонувших в двухметровом бурьяне, один дом слегка выделялся своей небольшой ухоженностью. Кое-где покосившийся забор всё-таки был, хотя местами тоже канул в бурьяне. Единственная тропинка, протоптанная толи псом, толи человеком, вела во двор, отсечённый от всего мира слабым подобием калитки.
На фоне обшарпанных, покрытых мхом и плесенью, стен соседних зданий этот дом выглядел почти живым. Яркие цветы, растущие вдоль дороги, добавляли красок в тусклую палитру заброшенности. Подобно забытым воспоминаниям, они напоминали о том, что когда-то здесь кипела жизнь.
Сквозь приоткрытую калитку можно было разглядеть небольшой сад, где аккуратно подстриженные кусты и пара яблонь, склонивших свои ветви под тяжестью плодов, создавали атмосферу уюта и покоя. Ветры, проносящиеся мимо, шептали о давно минувших днях, когда смех детей раздавался в этом уголке, а хозяева дома радушно встречали гостей.
Мир вокруг словно замер, оставив это место в состоянии полузабытья. Однако жизнь продолжала находить свои пути, и даже здесь, в этом укромном уголке, ощущалась надежда на возрождение. С каждым шагом по протоптанной дорожке возникало чувство, что за заброшенными фасадами прячется история, которую ещё предстоит рассказать.
Калитка была настоящим произведением современного искусства, воплощением хаотичной красоты, рождённой из подручных материалов. Если бы её выставили в какой-нибудь модной галерее, то какой-нибудь сумасшедший коллекционер отдал бы за неё неплохие деньги, восхищаясь её брутальной эстетикой. Итак, рама из необработанного дерева, покрытая трещинами и следами времени, была по углам скреплена то ли проволокой, то ли верёвкой, которая, казалось, вот-вот порвётся, но держалась с упрямством, достойным уважения.
Непременный атрибут старой деревни — ржавый огромный гвоздь, согнутый неаккуратной рукой, — заменял ручку. Он скрипел при каждом прикосновении, будто рассказывал историю о том, как его когда-то вбили в дерево, чтобы удержать эту странную конструкцию. В центре композиции красовался позеленевший алюминиевый поднос, заботливо примотанный колючей проволокой. Наверное, когда-то он жил в колхозной столовой, служил подношением для щей и каши, а теперь стал частью этого необычного арт-объекта.
К почти разрушенному столбу калитка прикреплена кусками резины от транспортёра, которые, несмотря на свой потрёпанный вид, держались так крепко, будто знали, что их миссия — сохранить это творение. И всё это «великолепие» было нашпиговано кусками проволоки и прутьями, торчащими в разные стороны, словно шипы на стебле дикого растения.
Казалось, что пройти через калитку во двор было невозможно. Она выглядела как барьер, созданный не столько для защиты, сколько для того, чтобы испытать решимость каждого, кто осмелится её открыть. Но наш весёлый пёс-проводник, упершись своей мордой в щель, свободно проник во двор, будто знал секрет этого лабиринта из дерева и металла. Мы последовали за ним.
Двор представлял собой замкнутое пространство. У нас за спиной осталась калитка. По бокам, заменяя забор, стояли какие-то хозяйственные постройки, которые, как нам казалось, при хорошем ветре должны были разлететься. На крыше некоторых уже росла трава, словно природа пыталась вернуть своё.
Смотря на нас в упор своими широко открытыми глазами-окнами, стоял вполне ещё добротный дом. С большим крыльцом и слегка перекосившейся дверью, он казался хранителем многочисленных тайн и историй. Его обветшалые стены хранили в себе отголоски прошлого, когда здесь, вероятно, кипела жизнь.
По двору важно, как хозяин, почти строевым шагом, прогуливался петух. Этакий старый генерал. На вид ему было лет триста, и на суп он вряд ли годился, но всем своим видом показывал, что он здесь самый главный. Его яркое оперение и гордая осанка придавали ему некую величественность, словно он был последним защитником этой заброшенной территории.
Пёс, разместившись в тёплой пыли, своими бельмами неотступно наблюдал за петухом. По саркастически хищному взгляду было понятно, что дружбой между этими двумя обитателями двора даже и не пахнет. Пёс, очевидно, понимал, что в этом маленьком королевстве, где порядок устанавливал старый петух, его роль была второстепенной, и это не устраивало его.
Следом за петухом, параллельно раскапывая двор в поисках какой-нибудь вкуснятины, вышагивали три курицы. Их шаги были похожи на какой-то странный танец, в котором каждое движение было продиктовано инстинктом и обыденностью повседневной жизни. На нас эта компания не обратила никакого внимания. Как будто нас и вовсе не было. Мы стали лишь безмолвными зрителями этой забавной картины, в которой природа и жизнь продолжали идти своим чередом, независимо от внешнего мира.
Вот дом открыл свой, перекосившийся от старости, рот и прямо из мрачной утробы вышла старуха, от вида которой у нас невольно побежали мурашки по спине.
Сгорбленная, вся в чёрном одеянии, и из-под чёрного платка торчали белые космы. Ни дать, ни взять Баба Яга.
Я, как неформальный лидер, решил всё взять под свой контроль.
-Здравствуйте, бабушка, меня зовут Алексей, а это мои друзья. Мы туристы. Можно ли у вас остановиться на ночлег.
-Здравствуйте, молодые люди. Если с добром, что же не пустить хороших людей, - старушка одновременно отряхнула и передник, и руки.
-А, звать то вас как бабушка?
-Зовут меня, Прасковья Мироновна. А вы зовите меня тётя Паня, - она как-то по-доброму улыбнулась и поправила платок.
- Это Яков, это Гена, Вениамин, Катя и Лена, - представил я своих друзей.
-Ну, вот и познакомились, проходите в дом, располагайтесь, - наша хозяйка слегка поклонилась, после чего показала нам путь в дом.
Мы прошли в дом, который в отличие от тех развалюх, которые нам встречались, выглядел вполне обжитым и добротным.
-Проходите, ребятушки, не стесняйтесь. Я сейчас.
Тётя Паня ушла к себе за печку, а мы решили осмотреться.
 Это была просторная, светлая изба с массивной русской печью, из которой доносился аппетитный аромат только что приготовленных щей. Казалось, этот запах пропитал стены дома, наполняя его теплом и уютом. Из мебели в доме было несколько кроватей, стоящих вдоль стен. Судя по их количеству, здесь когда-то жила большая семья. Каждая кровать была аккуратно застелена покрывалами, а сверху лежали одна-две подушки, украшенные кружевными салфетками ручной работы. Всё это напоминало музей крестьянского быта — настолько бережно сохранялась каждая деталь.
Казалось, время в этом доме остановилось. Здесь не было ни телевизора, ни других признаков современной жизни — словно невидимая энергетическая сфера ограждала этот уголок от влияния цивилизации. Прямо фантастика: шаг за порог — и ты будто попадаешь в другой мир или даже параллельное измерение.
В углу возвышался огромный шкаф — настоящий исполин среди остальной мебели. Его массивные створки и потемневшее от времени дерево говорили о том, что ему уже больше ста лет. Но он был настолько добротным и крепким, что наверняка переживёт ещё не одно поколение. Рядом стоял комод из того же времени — старинный хранитель семейных тайн и воспоминаний. Возможно, в его ящиках до сих пор лежат пожелтевшие письма или какие-нибудь реликвии прошлого.
Несколько табуреток были явно сделаны вручную хозяином дома ещё в прошлом веке. Они выглядели тяжёлыми и надёжными — такими, чтобы выдержать любого человека. Но при этом чувствовалась любовь мастера: гладкая поверхность дерева была отполирована временем так тщательно, что сидеть на них было приятно; невольно хотелось провести рукой по их тёплой поверхности.
На стенах висели несколько старых фотографий и икон с потемневшими рамками. В центре внимания привлекала пожелтевшая свадебная фотография: на ней была запечатлена красивая молодая пара с серьёзными лицами — как это было принято раньше на таких снимках. Приглядевшись внимательнее, можно было узнать в молодой невесте нашу хозяйку. Несмотря на серьёзность момента, чёрно-белая фотография не смогла скрыть счастья в глазах молодожёнов.
Этот дом дышал историей: каждый предмет рассказывал о людях, которые здесь жили и любили; о времени, которое прошло сквозь эти стены; о традициях и укладе жизни деревенской семьи. И хотя всё вокруг казалось простым и обыденным для сельского быта, для нас это место стало настоящим порталом в прошлое — тёплое и трогательное воспоминание о том мире, который постепенно уходит из нашей жизни.
На другой фотографии – военный в десантной форме. На третьей ребёнок лет трёх-четырёх с рыжими кудрявыми волосами. И наконец, на последней фотографии – высокий подросток с умными, пронзительными глазами. Сначала мы подумали, что это один и тот же человек, в разные периоды своей жизни, уж больно они были похожи, но потом поняли, что это разные люди.
-Ну, вот и я. Это я с моим Тихоном и наши детки. У нас их трое и все мальчики.
Мы обернулись на голос и чуть не упали от удивления. С тётей Паней произошли поразительные перемены. Вместо сказочной Бабы Яги, этакой древней старухи, на нас смотрела улыбающаяся, красивая  женщина, с печатью прожитых лет на лице, в синем ситцевом платье и ярком цветастом платке.
-Вы меня простите, что встретила вас в таком виде. Ковырялась в огороде, да и не часто ко мне заносит гостей. Сейчас растоплю печь и поставлю самовар.
-Тётя Паня, не беспокойтесь, у нас всё есть, - громко пробасил Яшка.
-Ничего, ничего. Вы же гости, да и мне приятно похлопотать.
Девчонки сразу решили ей помочь на кухне, хотя кухней отгороженный стол можно было назвать вряд ли. Мы же решили пойти во двор и посмотреть на предмет дров.
Наши женщины приготовили нам прямо царский ужин. Картошка в чугунке, свежие овощи и зелень. Рыбные консервы и тушенка. И как апогей, чай из самовара.
Наевшись до отвала и поняв, что  чертовски устали, мы решили укладываться на ночлег. Кроватей хватало на всех, и только Генка расположился на полу. Он у нас мужик со странностями и даже дома спит в одежде и на полу. В деревне не было электричества и как только стемнело, мы погрузились в глубокий сон.



Глава первая.
Пронька

Прасковья тоже устала, но сон как-то к ней не шёл. Она убрала со стола, проверила, все ли ребята устроились хорошо. Налила себе чай и села за стол возле окна. С улицы слышалась стрёкот кузнечиков, да где-то вдалеке ухал филин. Изредка потявкивал пёс, наверное, ему снилось, какой он был герой. В дом поступал свет только от полной луны, и было так светло, что можно было читать. Из окна была видна речка. Туман только-только просыпался. Глядя в окно, Прасковья думала о ребятах. «Какие они всё-таки хорошие и внимательные. Не пьют, не курят. Спортсмены. Яков, вон такой же рыжий, как мои ребята, да и статью вышел такой же. А девчонки такие шустрые, ну как я в молодости». Только ростом она была повыше. Да и вообще она была девушкой статной.  Жизнь в деревне была не простая, тем более после войны. Они с матерью остались вдвоем, и вся тяжёлая крестьянская работа прошла через её детские руки. Она задумалась, и воспоминания понесли её в далёкое прошлое.
Обычная среднерусская деревня, уютно расположившаяся на вершине холма, со своим старым погостом, словно хранителем её истории. Под горой лениво текла речка, неспешная и тихая, как сама жизнь в этих местах. Её воды пополнялись множеством ледяных ручейков, которые пробивались прямо из-под земли, журча и переливаясь в зимнем солнце. За рекой начинался лес — тёмный и таинственный. Местами он был настолько густым и непроходимым, что казался настоящим царством древних духов. Вековые деревья стояли величественно, их стволы и ветви покрывал густой мох, словно сказочные звери облачились в зелёные меха.
Таких деревень на Руси было множество — похожих друг на друга, как капли воды. Те же деревянные дома с резными наличниками, те же колодцы с журавлями. Но каждая из них жила своей жизнью: у каждой были свои радости и свои горести, свои истории любви и утраты.
Зима пришла сюда со всей своей силой и красотой, словно величественная королева, укутавшая землю в ослепительно белые одежды. Снег лежал повсюду, как бескрайнее покрывало, сверкающее под лучами яркого солнца. Его чистота была настолько невероятной, что казалось, будто сама природа решила создать идеальный холст для зимнего чуда. Мороз, словно суровый властелин, крепко держал землю в своих ледяных объятиях, превращая каждую веточку, каждую травинку в хрустальное произведение искусства. Даже собаки, обычно шумные и бойкие, лениво прятались в своих будках — на таком морозе было холодно даже лаять! Воздух был настолько прозрачен, что звенел, как тончайший хрусталь. Казалось, стоит лишь протянуть руку — и можно услышать, как звучат невидимые струны этого зимнего дня, создавая мелодию, полную тишины и покоя.
Дымы из печных труб поднимались вверх ровными, неторопливыми столбами, словно танцующие призраки, устремляющиеся к небу. Ни малейшего ветерка не нарушало их плавного движения, и они казались частью этого застывшего, почти сказочного пейзажа. Всё вокруг было погружено в удивительный покой — ни звука, ни шороха, только редкий скрип снега под ногами нарушал эту величественную тишину. Каждый шаг оставлял за собой глубокий след, словно напоминая о том, что даже в этом застывшем мире есть место для жизни.
Если бы нашёлся музыкант с тонкой душой и чутким слухом, он смог бы сыграть удивительную мелодию на этих звенящих струнах морозного воздуха. Его музыка была бы наполнена чем-то необъяснимо русским: глубокой тоской по ушедшему времени, теплом воспоминаний и одновременно радостью от красоты настоящего момента. Она звучала бы как шепот снежинок, как треск льда на реке, как далёкий звон колоколов, доносящийся из-за леса. Это была бы музыка, которая трогает сердце и заставляет задуматься о вечном.
А если бы нашёлся художник с волшебной кистью? Он наверняка смог бы передать всю эту хрупкую, но такую мощную красоту зимнего дня. Его картина была бы наполнена ослепительным светом. Снег сверкал бы под ярким солнцем, как миллионы алмазов. Дымящиеся трубы домов создавали бы уютные облака над крышами, а вдали виднелись бы величественные силуэты леса, окутанные голубоватой дымкой. Художник изобразил бы игру теней на снегу, переливы света на льду и небо, которое переходило бы от бледно-голубого цвета к розовому и золотому. Его картина стала бы настоящим гимном русской зиме — той самой зиме, которая одновременно сурова и прекрасна, холодна и тепла, тиха и полна жизни. Той самой зиме, которая живёт в каждом уголке этой земли, в каждом сердце, в каждой душе.
И, глядя на эту картину, каждый бы почувствовал, как морозный воздух звенит в ушах, как снег скрипит под ногами, как дым из печной трубы пахнет домом и теплом. Каждый бы понял, что русская зима — это не просто время года. Это состояние души.
-Пронька, выходи.
Пронька отодвинув занавеску, замахала рукой на улицу.
Это Манька, ну и горластая же девка. На таком морозе, казалось, что пар, выходящий из девичьего рта, превращался в буквы, которые беспорядочно перемешивались и уплывали облаками фраз.
-Мама, можно я на улицу к девчатам. С горы пойдём кататься, а потом к Маньке, посидим, - Прасковья сложила свои рыжие брови домиком и изобразила на своём лице невинно-жалобную маску.
-Здоровая уже дылда, куда тебе кататься. Животину кормила? – мать чуть не прыснула со смеху, глядя на блаженное выражение лица дочери, но сдержалась, не меняя строгий вид
-А то, как же,- Прасковья, понимая, куда идёт дело, начала судорожно собираться.
-Ладно, беги. Дело молодое, - не в силах больше сдерживаться мать широко улыбнулась.
-Спасибо, мамка.
Пронька полезла целоваться к матери.
-Иди, кобыла здоровая, - мать уже смеялась в голос и попыталась шлёпнуть дочь, но та ловко увернулась и умыкнула на улицу.
Прасковья и на самом деле была здоровой. Этакая кровь с молоком. Рыжая. Коса в руку, выросла до самой поясницы и даже ниже.
-Этакая кобыла. Ей бы с парнями гулять, а она всё с девками носиться. Вот же дурища.
Мать вздохнула и продолжила штопать носки.
Тяжело было без мужика в доме. Муж сгинул ещё в сорок первом. Хорошо хоть Пронька выросла, работает в колхозе, помогает по хозяйству. Правда, какое хозяйство. Коровёнка, да с десяток кур. Если бы не помощь колхоза, как солдатке, совсем было бы худо. То корма, то муки, то дров выпишут. Не управилась бы с Пронькой. Голодно бывало. Кое как Пронька закончила пять классов и сразу пошла работать в колхоз. И доучиться, как следует, не смогла, да и детства практически не было.
Мать застыла на мгновенье и вновь игла забегала по носку.
А Пронька беззаботно бежала с Манькой по скрипучему снегу. Сейчас на горку кататься. Корзины для катания приготовили заранее. Намазали дно жидким коровяком и заморозили. Ух, и весело. Горку в этом году залили знатную. Метров триста. Летишь с горы, аж дух захватывает. «Опять все вымокнем. Да ладно у Маньки отогреемся и обсохнем».
Парней в деревне почти не было, почти одни девки. Мужиков выкосило в войну, а те, которые выжили, были стары для Проньки.
-Если никто не сосватает, век придётся в девках ходить, - мать, думая, что про себя, не переставала причитать вслух
Она не переставала переживать за судьбу своей единственной дочери. Проньке уже стукнуло восемнадцать. Девка была в самом соку. Мать готова была отдать её за кого угодно, лишь бы мужик появился в доме.
Какие в деревне развлечения. Побеситься на улице, да вечерние посиделки. И так изо дня в день. Исключение составляла суббота. В субботу в колхозном клубе собиралась молодёжь из соседних деревень. Лучшее платье, сшитое мамкой из отреза, купленного на трудодни, туфли-лодочки и вот Золушка готова на бал. Только туфелька, если она её потеряет, подойдёт даже некоторым парням.
Ох, и любила Пронька танцы. Бывало, так напляшется, что на утро еле на работу встаёт.
Парни Проньку немного побаивались. Этакая большая и рыжая. Можно при неосторожном обращении и леща отхватить. Но и на неё нашлась управа.
Почти два метра роста. Огненно-рыжий. Он стоял на танцах в углу, никогда не танцевал и угрюмо поглядывал на веселящуюся молодёжь, как зверь, выбирающий себе жертву. И выбрал-таки. Она понравилась ему сразу. Большая, красивая. С такими же рыжими волосами.
Пронька тоже его сразу заприметила. Но не подавала виду, хоть иногда встречалась с ним взглядом. Всё ждала, когда же он к ней подойдёт и пригласит на танец. Он же стоял в углу, в окружении парней и буравил Проньку глазами.
Весной Проньку просватали.
Тихону, так звали богатыря, было двадцать пять лет от роду, но из-за природной застенчивости никак не мог жениться. Увидев Проньку, он понял, что она та самая единственная.
О том, что Проньку едут сватать ни для кого в деревне, не было секретом. Одно слово, деревня.
Вошли сваты, вошли родители. Последним вошёл Тихон, низко наклонившись, чтобы не сломать дверной проём. И тут он увидел Проньку, скромно стоявшую в углу, и так улыбнулся, что маленькая изба увеличилась до размеров дворца и наполнилась каким-то добрым и сияющим светом. Сердце девки слегка дрогнуло, остановилось на миг и медленно растаяло, растекаясь по жилам приятным теплом. Всё пропала Пронька.  Детство кончилось.


Глава вторая
Прасковья

Сразу после уборочной сыграли свадьбу. Свадьба была весёлой, шумной. Поздравить молодых приехал сам председатель. Прасковья в колхозе была на хорошем счету, да и Тихон был не последним работником. Казалось, что счастливей пары нет на всём белом свете. Благодаря своему росту они как бы возвышались над всеми, и сияние счастливых лиц освещало всех гостей.
Тихон в семье был третьим сыном из пятерых детей Кобылиных, так что сразу пошёл в примаки. С тещей у него сразу сложились отношения. Тихий под стать имени, заботливый, покладистый, работящий он сразу заработал расположение матери. Мать просто не могла нарадоваться на зятя. Дом заиграл по-новому. Новая крыша, новая печь, куча всяких мелочей так нужных в хозяйстве. Тихон неплохо зарабатывал, и новоиспечённая семья Кобылиных как-то сразу обзавелась обширным хозяйством. Мать как будто ждала, чтобы передать Прасковью в надёжные руки и через полгода после свадьбы тихо померла. Прасковья очень сильно переживала потерю матери, и Тихон стал для неё утешением и отрадой. Надо было жить дальше, и через год после свадьбы Прасковья понесла.
Сынок у Тихона и Прасковьи уродился на славу. Большой, рыжий. Лицом Андрейка, так они назвали своего первенца, походил на отца, а глазами на мать. Уже с самого раннего детства Андрейка обладал недюжинной силой. Бывало, возьмёт мать за руку так, что у Прасковьи остаётся синяк. Что бы ни попало в руки Андрейки, всё проходило проверку на прочность. Отец сначала расстраивался, потом ругался, потом махнул на всё рукой, и стал подсовывать сыну игрушки, которые или сломать было не жалко или испортить было невозможно.
Когда Андрейке исполнилось пять лет, Прасковья вновь забеременела, и на свет появился Никита. Если и существуют Ангелы, то они должны быть похожи на Никитку. Рыжеволосый, с кудрявыми волосами и голубыми глазами, с блаженным выражением лица, он взял от родителей всё самое красивое. Порой Прасковья и Тихон опасались, что он был похож на девочку.
Андрейка в брате души не чаял. Было любопытно наблюдать, как этот маленький крепыш превращался в старшего брата. Он качал люльку, ходил на цыпочках, когда Никитка спал, с удовольствием оставался приглядывать за малышом. В общем, помогал, как мог.
Время шло. Андрейку определили в школу, которая находилась в центральной усадьбе. Отец утром брал его с собой, а вечером Андрейка возвращался со всеми ребятами пешком или на попутке.
Жизнь текла своим чередом в работе и заботе о детях, и вот уже Никитке исполнилось пять лет.
Прасковья с утра хлопотала возле печки, решила испечь пирожков, в доме всё-таки праздник. Никитка крутился вокруг неё.
-Слушай, Никитка, а давай я тебя помою. Будешь у меня чистенький и красивый.
На том и порешила. Приготовила корыто, чистое бельё, поставила в печку чугунок с водой.
-Вот вернутся отец с Андрейкой, а тут «Здрасте», чистый Никитка. Вот они удивятся.
Голос у Прасковьи был воркующий и мягкий, тёплый от любви к этому маленькому ангелу. Рот Никитки растянулся в блаженную улыбку от упоминания Андрейки. Никитка брата очень любил и когда Андрейка был дома не отходил от него ни на шаг. Андрейка никогда его не прогонял, даже не смотря на назойливость малыша. Он был старше и мудрее, чувствовал ответственность за братишку.
Прасковья достала из печи кипящий чугунок, поставила на стол и пошла в сени за холодной водой. Воды оказалось недостаточно, и она решила быстро сбегать во двор, к колодцу. Надела калоши на босу ногу, накинула на плечи шаль и выскочила из дома. Не успела она опустить ведро в колодец, как услышала душераздирающий крик. Сердце у Прасковьи сжалось. Поняв, что произошло что-то страшное, она опрометью бросилась в избу.
От увиденной картины она чуть не упала в обморок.
Возле стола стоял Никитка. Весь красный и орал так, что сердце матери сжалось до предела. Рядом валялся дымящийся котелок. Кожа на лице и на руках покрылась волдырями. Поняв, что его не успокоить, она выскочила во двор и закричала о помощи.
Прибежавшие соседи тут же нашли транспорт и отправили Прасковью с Никиткой в центральную усадьбу. Никита к тому времени уже потерял сознание. Из центральной усадьбы их переправили в Москву, в ожоговое отделение. Ночью в больницу приехал Тихон.
Прасковья сидела тихо на топчане в конце коридора. На её лице застыла маска горя. Нет, она не плакала. Просто раскачивалась из стороны в сторону и что-то говорила, слов было не разобрать, да и, наверное, не надо. Тихону хотелось прижать её к себе и укачивать свою жену как младенца.
Он подошёл, положил руку на плечо жене. Прасковья слегка вздрогнула, как будто бы очнулась от колдовства и подняла взгляд на мужа. Тихон, посмотрев на жену, едва не разрыдался, столько в её глазах было горя и безысходности.
-Прости меня Тихон. Не уберегла я нашего сыночка от беды, не уберегла, - с каким-то почти шипением произнесла разбитая горем мать.
Слёзы хлынули из глаз Прасковьи сплошным ручьём, как будто они только и ждали, когда придёт Тихон, пробив какую-то невидимую плотину. Тихон попытался было успокоить жену, но тщетно. Прасковья ещё больше стала причитать и подвывала как побитая собака.
-Нет мне прощения дуре грешной. Господи покарай меня, а сыночка спаси.
Прасковья вдруг замолчала и вновь её лицо застыло в мучительной маске. Тихон отвернулся и, достав платок, громко высморкался, пытаясь скрыть стон. Собравшись с силами и поняв, что Прасковью сейчас лучше не трогать он пошёл искать доктора.
Дежурный врач был в курсе происшедшего и озвучил не утешительную новость.
-Очень сильные ожоги на лице и руках, так же на части головы. Конечно, мы сделаем всё что сможем, чтобы облегчить малышу страдания, но готовьтесь к тому, что он прежним уже не будет. Да ещё вот что. Дайте вот матери успокоительной порошок. Воду можете набрать в титане, на посту дежурной сестры.
-Спасибо доктор.
Тихон вышел из кабинета. Этого когда-то статного мужика было просто не узнать. Плечи опустились и стали как-то уже. Казалось, и ростом он стал ниже. Велик груз несчастья.
Тихону надо было возвращаться домой. Надо было работать, да и Андрейка был дома один. Прасковье разрешили остаться с сыном. Персонала, как всегда не хватало и её взяли на полставки нянечкой.
Через несколько месяцев Прасковья с Никиткой вернулась домой. Они приехали утром. Вошли в избу. Тихон с Андрейкой завтракали.
Тихон, увидев своих близких даже вздрогнул от неожиданности. Никитке сделали несколько операций по пересадке кожи. Всё его лицо и руки были покрыты шрамами и буграми. Волосы на голове росли клочьями. В остальном он был такой же шустрик. Прасковья тоже изменилась. На лице появились первые морщинки, а на голове среди роскошных рыжих волос появились первые седые пряди.
-Ну, вот, слава богу, вы дома.
Тихон понимал, что нужно как-то поддержать жену и не показывать свои переживания. Он ведь старший в доме. Но в силу своего характера, это удавалось ему с трудом.
-Ладно. Надо жить дальше. Я в МПС. Андрейка едет со мной. Вы давайте здесь, не скучайте.
Жизнь потекла по-своему, заранее проложенному маршруту. Прасковья хлопотала по дому и ходила на работу, когда её звали помогать. Никитка всё больше сидел дома. Нет, он несколько раз пытался играть с деревенскими ребятами, но они почему-то при его появлении, как-то сразу умолкали и прекращали играть. Вскоре он совсем перестал общаться с внешним миром. Он создал свой. Отец привёз из города много книжек, вот он и сидел целыми днями, листая яркие страницы. Он представлял себя, то принцем, то пиратом. Или командиром боевого отряда. И в этом выдуманном мире литературы, он был в самом центре, самым главным и самым красивым.
Вот он Никита-царевич, оседлавший серого волка. Вот он король-дроздобород. Или пионер Никита и его команда. Вот он ординарец Никита скачет вместе с Чапаем прямо на встречу белогвардейцам. Он спасает челюскинцев. Управляет «Наутилусом» и помогает повстанцам.
Хорошие книги были редкостью, и Никита вновь и вновь перечитывал наиболее понравившиеся.
Через два года, когда Никитке нужно было идти в школу, он уже умел и читать, и писать. В этом ему с удовольствием помогал Андрейка.
Учёба в школе была настоящим испытанием для Никитки. Поначалу ребята смеялись над его видом. Всем известно, что дети очень жестоки к тем, кто не такой как все. Часто Никита, приходя домой убегал в сарай и плакал, решив, что в школу больше никогда не пойдёт. Сарай стал ему настоящим убежищем от внешнего мира. Через некоторое время от Никиты отстали, наверное, привыкли, но он всё равно держался особняком. Друзей у него не было и только Андрейка, когда был свободен, играл с ним, ходил на рыбалку или в лес.
Когда Никитке исполнилось десять лет, в дом Кобылиных пришло счастье. Родился Егорка. Вся семья в Егорке души не чаяла, особенно Никита. Придя из школы и сделав уроки, он всё свободное время посвящал младшему брату. Должно быть, он не хотел, чтобы с ним тоже что-нибудь произошло. К тому времени Никита стал для матери настоящим помощником. Андрейка тоже помогал, но больше отцу. К своим пятнадцати годам он стал настоящим мужиком. От девок отбоя не было, но он их не особо жаловал. Рыжий, почти два метра ростом, широченные плечи, басовитый голос. Ни дать, ни взять русский богатырь. Отец определил его помогать в кузницу, после школы, и в доме появилась лишняя копейка. Тихон решил перестроить дом. Народу было много, да и парни подрастали, не заметишь, как приведут невест.
Новый дом получился большой, просторный и у каждого был свой собственный уголок. Казалось вот оно семейное счастье. Дети, дом, работа. Что ещё простому человеку нужно.
Когда Андрейка заканчивал десять классов, он позвал родителей. Чтобы поговорить о своём будущем.
-Отец, мама. Я решил поступать в воздушно-десантное училище. Я уже и документы подал.
-Божечки! А нам ничего не сказал, - Прасковья по-матерински начала причитать.
-А что говорить, ещё ничего не известно. Может, не поступлю, - Андрей виновато потупил взгляд.
-Поступить то, поступишь, - на выдохе сказал Тихон.
Отец как-то сразу посерьёзнел и постарел. Видно в его голове витали противоречивые чувства. Андрейка был ему незаменимым помощником. От Никиты, как от инвалида, толку было мало, он больше матери по хозяйству, дома, в огороде, всё свободное время проводил в своём убежище, в сарае. Отец его за это не ругал. Понимая, как ему не просто. А Андрей другое дело. Да и подрабатывал в кузне, приносил домой лишнюю копейку.
Глубоко вздохнув и хлопнув себя по колену, как будто поставил точку, Тихон сказал.
-Ладно, Андрей. Ты стал совсем большой, пора тебе определяться в этой жизни. Раз ты решил стать военным, значит, так тому и быть.
-Спасибо, отец.
Прасковья в голос всхлипнула, но возражать не стала.
После выпускного Тихон взял отпуск и поехал провожать Андрея в новую жизнь. Физически Андрейка был подготовлен выше среднего, а по другим предметам учился тоже хорошо, так что без проблем поступил в Рязанское воздушно-десантное училище.
По приезду Тихон сказал.
-Ну вот, мать. И начали разлетаться наши соколы.


Глава 3.
Отец

Тихон рос в многодетной семье и что такое нужда и труд знал с малолетства. Рос он тихим мальчишкой, даже скорее угрюмым. Если и выдавалось свободное время, то он ходил с такими же переростками как он драться в соседние деревни. В своей деревне ему равных по силе парней не было. От тюрьмы за нанесение побоев его спасла работа. Ему нравилось ездить на тракторе, ковыряться в моторе. Иной раз он засыпал прямо на работе, в поле или в МТС. В остальном он оставался таким же угрюмым увальнем.
Мать с отцом мечтали его женить, но все невесты, увидев этого рыжего великана, боялись даже близко к нему подойти. Но в одночасье Тихона как будто подменили. Поддавшись на уговоры родителей пойти на танцы в центральную усадьбу, он увидел её. Высокую, красивую, весёлую. Завидев её, его рот, как бы сам растягивался в улыбке, придавая лицу глупое выражение. Так и ходил с этой блаженной улыбкой и дома и на работе.
Увидев, что парень пропадает, родители быстро узнали, кто явился причиной таких перемен, и недолго думая заслали сватов.
Вот оно счастье. Любимая жена, работа, дети, дом, построенный своими руками, уважение людей. Бывало, идут они с Прасковьей и детьми по деревне, соседи, здороваясь, кланялись, как в дореволюционные времена. Нет, не из зависти, просто, наверное, все в глубине души мечтали о таком вот счастье, а любви и доброты в этой семье было столько, что она как большим покрывалом окутывало не только их, но и тех, кто находился рядом, отчего всем было тепло, спокойно и уютно.
Несчастье, произошедшее с Никиткой, добавило морщин на лоб Тихону. Он стал угрюмей, под любым предлогом задерживался на работе и не потому, что ему не хотелось домой, а просто душевные и физические страдания сына рвали душу Тихона на части. Из-за своего характера он не мог поделиться своими переживаниями ни с кем, даже с Прасковьей. От тяжести этой ноши казалось, что Тихон стал как-то ниже ростом.
С рождением Егорки всё изменилось. Дерево счастья, которое стало немного подсыхать, вновь зазеленело, как после весеннего тёплого дождя. Вновь у главы семьи расправились плечи от счастья и гордости.
Отъезд Андрея в училище слегка огорчил Тихона, ведь он мечтал, как он со своими сыновьями будет ходить на работу, и все с ними будут здороваться, пожимать руки, уважать их за силу и трудолюбие. Но жизнь поступила иначе. Сначала беда с Никитой, теперь вот уехал Андрейка.
Мрачным Тихон ходил не долго. Как только Андрей прислал фотографию с принятия присяги, он сразу повеселел от переполнявшей его гордости за старшего сына. «Вот он, какой у меня, сильный, красивый, почти офицер». Эта мысль придавала сил отцу. В МТС его теперь называли по имени отчеству, Тихон Иванович, а жену Прасковья Мироновна.
Андрейка писал регулярно, скучал по дому. Никитка учился, помогал матери. Егор рос сорванцом, каких свет не видывал. Ух, и доставалось же ему от отца.
Простая жизнь, простого человека. Казалось бы, обычные вещи, а какую радость они могут доставить. Любимая жена, дети, работа, дом, лес, речка. Кто-то сказал, что счастье — это когда с радостью идёшь на работу и с радостью возвращаешься домой. Вот так же было и у Тихона.
Зима в этом году выдалась тёплая. Снег то выпадал, покрывая землю белой простынёй, то таял, как будто на простыне спал кто-то с грязными ногами. Дороги превратились в сплошную кашу из снега и грязи. Кроме трактора по ним не мог проехать, ни один транспорт. Вода в реке никак не хотела замерзать. И вот, наконец, лёд встал.
В колхозе Тихону выписали дрова, и он возвращался домой с полным прицепом леса. Проезжая мимо реки, он услышал отчаянные крики о помощи. Заглушив мотор, Тихон прислушался, чтобы понять, откуда доносятся голоса. Это были явно детские голоса, и они доносились со стороны реки. Поняв, что произошло, Тихон зло выругался.
-Вот, дураки. Лёд же тонкий.
Недолго думая, Тихон бросился к реке. Теперь он увидел, в полынье бултыхались и кричали двое парней лет десяти. Тихон побежал быстрее, на ходу подыскивая подходящую палку. Но на берегу как назло, ничего не было. Тогда он сорвал с шеи шарф и выдернул из штанов ремень.
-Держитесь ребята, я вас сейчас вытащу, - задыхаясь от волнения, прокричал Тихон.
То ли от страха, то ли от радости, что спасение близко, парни начали кричать ещё громче. Связав накрепко самодельное спасательное средство, он с осторожностью начал подбираться к полынье. Тихон был мужиком не маленьким и почти сразу же под ним предательски начал скрипеть лёд. Он решил добраться до ребят ползком. Таким образом, лучше распределить вес тела. Подобравшись достаточно близко, чтобы импровизированный канат достал до ребят, он забросил его в полынью и скомандовал, что бы они цеплялись за него по очереди. Сначала он вытащил одного и велел ему идти осторожно к трактору, потом вытащил другого. Следом начал разворачиваться на льду сам. Тут лёд под ним рухнул, и он оказался в воде. Не растерявшись, он стал отламывать куски льда в сторону берега, став на время живым ледоколом. Благо до берега было не далеко, и через пару минут он почти окоченелыми ногами почувствовал дно. Полностью обессиленным, Тихон добрался до трактора.
В тракторе, прижавшись,  друг к другу, сидели и тряслись мальчишки. Это были местные сорванцы.
 -Ничего, сейчас я вас в больничку доставлю, вам там помогут, а потом родители вас согреют вдоль спины.
Отцепив прицеп с брёвнами, он развернулся и поехал в центральную усадьбу, в медпункт. На счастье, было ещё не поздно, и фельдшер оказался на месте. Сдав горе фигуристов фельдшеру, Тихон мокрый и продрогший поехал домой. Фельдшер его останавливал, предлагал просохнуть и согреться, но он не остался.
-У меня там прицеп гружёный на дороге остался, мало ли кто поедет, надо оттащить домой.
Дорогой от холода у него так стучали зубы, что Тихон боялся их раскрошить.
Оказавшись дома, он поменял одежду, выпил стакан водки и пошёл на двор разгружать прицеп. Как следствие, ночью у Тихона поднялась температура. Прасковья, почувствовав жар тела мужа, сразу вскочила.
-Тихон, да ты никак заболел.
-Нормально Паня, дай воды, - тяжело дыша, ответил Тихон.
-Надо вызвать фельдшера, - не на шутку всполошившись, не унималась Прасковья
-Не надо. Не маленький, сам вылечусь.
Сам не вылечился. Под утро он уже бредил. Прасковья сбегала и попросила привезти доктора, сама же осталась с мужем.
Приехавший врач констатировал двустороннее воспаление лёгких и сказал, что нужно везти Тихона в город, в больницу. Прасковья попросила соседей присмотреть за детьми, а сама быстро собралась ехать с мужем. Через день она возвратилась домой одна. Тихона не стало. Врачи сделали всё, что могли. Но болезнь оказалась сильнее.
На похороны Тихона собралась вся деревня, приехало много народа с работы. Пришли ребята, которым он спас жизнь. У этих сорванцов даже насморка не было, а её мужа-богатыря унесла смерть проклятущая. Никитка с Егоркой стояли, прижавшись к матери. Приехал из училища Андрей. Он отрастил усы и выглядел очень солидно. Невозможно было без слёз смотреть на то, какое горе клокотало внутри этого парня. Отец для него был, чем-то большим, чем просто отец. Он был ему учителем, советчиком, другом. Как будто бы земля уходила из-под ног, и Андрей чувствовал себя маленьким ребёнком, которому нужно было вновь учиться ходить.
В волосах Прасковьи добавилось седых волос. Она стояла молчаливая, опустив руки вдоль тела. Егорка, наверное, ещё не совсем понимал, что произошло. Поначалу, когда все плакали, он тоже заревел, но через несколько минут уже бегал вокруг кладбища с соседскими мальчишками. Вот она жизнь. Никакому горю её не остановить.



Глава 4
Андрей

Боль была невыносимой, и порой Андрею казалось, что он вот-вот потеряет сознание. Их осталось четверо прикрывать отход батальона. Андрей и ещё трое бойцов.
«Надо продержаться. Ничего в госпитале подлатают, потерплю. Жалко парней, им скоро на дембель. Ничего сдюжим».
Вот уже почти сутки подразделение Андрея держало оборону. Глаза закрывались сами собой, толи от усталости, толи от кровопотери. Пуля попала в район печени. Повязка настолько пропиталась кровью, что казалась, похожа на большой кусок говядины, приклеенной к животу.
«Ничего сдюжим».
Андрей на мгновенье закрыл глаза.
«Заноза в ноге саднила так, что невозможно было на неё наступать. Андрейка понял, что самому с занозой не справиться и поковылял к матери.
-Где это ты только умудрился.
Мать булавкой ковыряла ногу. Было больно. Он терпел, сжав зубы.
-Ну, вот и всё.
Мать держала пальцами шип от боярышника. Возле дома росло несколько кустов, и видать, пробегая мимо, Андрейка наступил на упавшую ветку.
-До свадьбы заживёт.
Помазав рану йодом, мать шлёпнула Андрейку по заду.
-Иди, гуляй, только под ноги смотри».
Андрей открыл глаза и осторожно выглянул. Тут же пуля просвистела где-то возле левого уха. Он опять скрылся, и стал отстреливаться не глядя.
«Сколько же вас здесь чертей?»
Слева и справа тоже гремели очереди.
«Молодцы ребята, живы».
Расстреляв весь рожок, Андрей кинул гранату. Это дало ему несколько минут перерыва для перезарядки. Руки слушались его с трудом. Вставив рожок в АКМ, он решил отдышаться и снова закрыл глаза.
«Таня, Танечка. Они никогда не должны были встретиться. Он здоровый не по годам деревенский мальчишка и она городская девчонка. В их деревню каждое лето приезжали дачники. Городские всегда стремились быть ближе к природе, а здесь в деревне этой природы было с избытком. Лес, речка всякая домашняя живность, свежие продукты не из магазина. Красота, да и только.
Этим городским было не понять, что обратная сторона этой красоты, был ежедневный тяжёлый труд. Да и природа не всегда была ласковой и гостеприимной. Порой резиновые сапоги не снимались по несколько месяцев.
Летом да. Пчёлки, сеновал, купание в реке, рыбалка, грибы-ягоды.
Осень. Слякоть, непроходимые дороги, беспрерывные дожди. Воздух пропитан сыростью, а небо затянуто тяжелыми серыми облаками. Листья, некогда яркие и золотистые, теперь лежат мокрым ковром под ногами, шурша при каждом шаге. Ветер пробирается сквозь одежду, заставляя кутаются в шарфы и прятать руки в карманы. Деревня словно замерла в ожидании зимы — люди спешат укрыться от холода и дождя, улицы пустеют раньше обычного. Осень приносит с собой меланхолию и размышления о прошедшем лете, но вместе с тем — особую красоту увядания природы и уют долгих вечеров дома с чашкой горячего чая.
Зима. Снег ложился плотным одеялом на крыши домов, деревья и поля, укутывая всё вокруг в холодное безмолвие. Ветер завывал так пронзительно, что казалось, будто он пробирается прямо под кожу. Бывали дни, когда мороз был настолько лютым, что даже самые смелые не решались высунуть нос из избы — риск отморозить его был слишком велик. Люди сидели по домам, греясь у печей и слушая потрескивание дров, а за окнами бушевала снежная стихия.
Весна. Казалось бы, природа оживает после долгой зимней спячки, но вместе с этим приходила и другая напасть — бесконечная слякоть. Дороги превращались в непролазное месиво грязи; сапоги утопали в ней по щиколотку. Дожди шли почти без остановки — серое небо словно разрывалось на части под тяжестью воды. Всё вокруг казалось унылым и промокшим до нитки.
Но вот наступало лето — долгожданное время тепла и света. Солнце щедро освещало зелёные поляны и леса; воздух наполнялся ароматами цветов и свежескошенной травы. Вместе с летом появлялись дачники: шумные компании взрослых и детей заполняли деревню смехом и разговорами. Они привносили в эту тишину свои заботы, радости и суету.
И вот среди всей этой летней красоты появилась она. Девочка-подросток с угловатой фигурой — худая до костлявости, словно ветер мог её унести при первом же порыве. Её короткая мальчишеская стрижка только подчёркивала резкость черт лица: острые скулы, тонкий нос... Она выглядела так хрупко, что казалось — её можно было сломать пополам одной рукой.
Но стоило посмотреть ей в глаза — глубокие, цепкие глаза цвета грозового неба — как становилось ясно: эта девочка была далеко не такой слабой, какой могла показаться на первый взгляд. В ней была какая-то необъяснимая внутренняя сила — та самая сила духа, которая заставляет людей уважать тебя даже без слов.
С ней никто не хотел связываться: ни взрослые мальчишки из соседних дворов с их вечными драками за первенство во дворе; ни местные девочки со своими колкими насмешками. Она умела держать себя так уверенно и спокойно, что любой спор или конфликт гасли ещё до того момента, как могли начаться.
Она была особенной — чужой среди этой летней идиллии дачников и деревенской жизни... Но именно это делало её такой запоминающейся.
Утро воскресенья выдалось тихим и ясным. Андрей решил, что это идеальный день для рыбалки. Все дела по дому были закончены ещё накануне, и теперь можно было позволить себе немного отдохнуть. Он любил такие моменты — когда можно уйти подальше от суеты, остаться наедине с природой и просто посидеть с удочкой у воды. В этом было что-то особенное: покой, который невозможно найти в повседневной жизни.
Он вышел из дома рано, когда деревня ещё спала. Туман стелился над землёй лёгким покрывалом, а воздух был свежим и прохладным, наполняя лёгкие бодрящей прохладой. Дойдя до своего любимого места у реки, Андрей остановился на мгновение, чтобы полюбоваться утренней красотой.
Солнце только начинало подниматься из-за леса. Его первые лучи осторожно пробивались сквозь густую листву деревьев, окрашивая небо в нежные оттенки розового и золотого. Вся растительность вокруг искрилась росой — казалось, будто кто-то рассыпал миллионы крошечных бриллиантов по траве и листьям. Это зрелище всегда завораживало Андрея: природа, словно сама приветствовала новый день.
Тишину нарушали только птицы. Сначала где-то вдалеке раздался одинокий голосок — тонкий и неуверенный, будто птица проверяла окружающий мир на прочность после ночного сна. Затем к нему присоединился второй голосок — чуть громче и увереннее. А потом третий... четвёртый... И вот уже вся округа наполнилась звуками пробуждающегося леса: целый хор птиц исполнял свой утренний гимн жизни.
Андрей улыбнулся этому живому оркестру природы. Он неспешно разложил свои снасти: аккуратно привязал крючок к леске, насадил наживку и забросил удочку в воду с плавным движением руки. Поплавок мягко коснулся поверхности реки и замер среди кругов на воде.
Достав из кармана кусок горбушки хлеба, щедро посыпанный солью, он начал жевать её медленно и с удовольствием. Хлеб был простым — ничего особенного — но здесь, на природе, он казался особенно вкусным. Андрей наслаждался каждым кусочком так же неспешно, как наслаждался моментом вокруг себя.
Всё было идеально: мягкий шелест воды у берега; звонкое пение птиц; тёплые лучи солнца на лице... В такие минуты он чувствовал себя частью чего-то большего — частью этой огромной живой вселенной природы.
Рыба пока не клевала — но это его совсем не беспокоило. Ведь главное было вовсе не улов: главное — этот покой внутри души.
Вдруг за поворотом реки он услышал громкий всплеск, как будто кто-то кинул в воду бревно.
-Какого? Они же так всю рыбу распугают.
Андрей нахмурился и вскочил, готовый растерзать любого, за нарушение своего уединения.
Быстро подойдя к месту, откуда слышался шум, он решил сначала посмотреть, кто этот смельчак, посмевший мешать ему, Андрею.
То, что он увидел, повергло его в состояние ступора. Далеко выбрасывая длинные, тонкие руки, плыла она, Таня, Танечка. Слегка пофыркивая, разбрасывая вокруг себя кусочки радуги, Татьяна была похожа на юную русалку.
Доплыв до противоположного берега, она грациозно развернулась и поплыла обратно.
Выйдя из воды, она быстро завертела головой, стряхивая воду с волос.
-Блин, так она же голая.
Андрей от неожиданного открытия отступил назад, поскользнулся и попал одной ногой в воду, произведя при этом такой шум, что его укрытие невозможно было не обнаружить.
Татьяна вскрикнула, быстро подняла махровое полотенце и прикрылась.
-Кто здесь? Выходи сейчас же, а то я так закричу, что вся деревня проснётся.
-Не надо кричать, я выхожу.
Андрей нехотя вышел из укрытия.
-Ах, вот это, кто. Не стыдно подглядывать, - не понарошку нахмурив брови бросила фразу в Андрея Татьяна.
-А я и не подглядывал. Чего я такого не видел. Эка невидаль. Там и смотреть то не на что. Было бы куда смотреть, а то так.
Андрей бурчал, понурив взор, понимая, что ляпнул что-то не то. Но было поздно.
Глаза Тани налились кровью, как у разъярённого быка
-Ах, и смотреть не на что.
Татьяна схватила полотенце, забыв про то, что под ним ничего не было и начала хлестать им Андрея.
-Я тебе покажу не на что, я тебе покажу.
Андрей закрылся руками, готовый терпеть до конца этот приступ ярости.
Наконец устав, Татьяна очнулась, снова укрылась полотенцем, села на песок и заплакала так тихо, как плачут только от обиды и от бессилия.
-Таня ты не плач. Я не нарочно. Это случайно получилось. Я никому и никогда не скажу, что я видел.
-А тебе никто и не поверит. Ладно, отвернись. Я оденусь.
Татьяна быстро, через голову натянула лёгкое, ситцевое платье.
-Тань, ты прости меня, - не в силах поднять взгляд пробурчал под нос Андрей.
-Ладно, прощаю, - немного смягчившись ответила Таня.
И убежала, сверкая голыми пятками.
Андрей постоял ещё минуту и пошёл сворачивать удочки. Какая тут рыбалка».
Андрей очнулся от грохота выстрелов. Не сразу поняв, где он, начал отстреливаться. От потери крови и усталости он всё чаще стал впадать в забытьё.
«В следующее воскресенье Андрей снова отправился на рыбалку.
-Куда ты пойдёшь, спал бы ещё, в прошлый раз ничего не поймал.
Мать ворчала, затевая пироги.
-Может сегодня чего….
Остаток фразы Прасковья уже не слышала. Андрейка убежал.
Андрей основательно раскладывал снасти и вдруг обнаружил, что в спешке позабыл накопать червей. А может не в спешке, просто голова его была забита далеко не рыбалкой. Он думал о том, что придёт ли Таня или нет.
И она пришла. Снова громкий всплеск воды и едва слышное пофыркивание.
Андрей улыбнулся, прокручивая в голове событие прошлого воскресенья, и машинально забросил удочку с пустым крючком. Ему и не надо было подглядывать. Он ясно представлял себе всю картину.
-Клюёт?
Андрей вздрогнул от неожиданности и обернулся. Позади него стояла Таня.
-Нет, не клюёт, - фраза,  предательски застревая в горле, далась ему с трудом.
-Можно с тобой посидеть, половить, - интонация в голосе Тани была намного дружелюбней, чем в прошлый раз.
-Садись, мне не жалко, - тщательно скрывая радость, пробурчал Андрей.
Татьяна села рядом, и они стали вместе смотреть на поплавок. И только один из них знал, что на пустой крючок рыба не клюнет.
Это повторялось каждое воскресенье, за исключением тех дней, когда шёл дождь. Сначала молча, потом разговаривая ни о чём и обо всём, они сдружились. Теперь помимо рыбалки, они стали вместе ходить в лес, за грибами или ягодами. Вечером, когда вся местная ребятня сидела на завалинке в конце деревни подальше от взрослых, они приходили вместе и сидели рядом, пока родители не стали по очереди выкрикивать имена ребят и звать домой.
Татьяна говорила о том, что ей очень нравятся военные, и эта мысль настолько глубоко засела в голове у Андрея, что он твёрдо для себя решил пойти после школы в военное училище.
Всё в этом мире имеет свой конец. Так завершалось и это лето, оставляя за собой тёплые воспоминания, запах полевых цветов и лёгкую грусть. В конце августа Татьяна уехала, но перед отъездом она улыбнулась, глядя на Андрея, и пообещала вернуться следующим летом. Её слова звучали искренне, как будто это было не просто обещание, а клятва.
После её отъезда началась переписка. Татьяна писала часто и много, письма были словно маленькие рассказы об её жизни: о новых знакомых, о книгах, которые она читала, о том, как листья в её городе начали желтеть с приходом осени. Её строки дышали теплом и светом — они были продолжением лета для Андрея.
Но Андрей был другим. Как и все Кобылины, он был человеком немногословным — слова давались ему тяжело. А тут ещё нужно было писать письма... Он старался изо всех сил: аккуратно выводил буквы на бумаге, складывал свои мысли в короткие предложения. Его едва хватало на одну страницу — но каждое слово было написано с душой. Он отвечал на каждое письмо Татьяны строго и вовремя: боялся обидеть её своим молчанием или дать ей почувствовать себя ненужной.
Однако ближе к зиме что-то изменилось. Письма от Тани перестали приходить. Сначала Андрей ждал с терпением: может быть, она занята? Может быть, заболела? Но время шло... И тогда он сам начал писать ей первым — короткие письма с единственным вопросом: «Почему ты не пишешь?» Он надеялся получить хоть какой-то вразумительный ответ — пусть даже самый простой или уклончивый.
Но ответа не было.
С каждой неделей его надежда угасала всё сильнее. Сначала он перестал писать сам — зачем отправлять слова в пустоту? Потом перестал ждать писем от неё вовсе... Но где-то глубоко внутри оставалась крошечная искра надежды: а вдруг наступит лето? А вдруг Таня приедет? Она объяснит всё — скажет ему причину своего молчания... И всё будет как раньше.
Но лето пришло и ушло без неё.
Андрей стоял у того самого места на станции, где они прощались год назад. Ветер шевелил его волосы; солнце клонилось к закату; вокруг слышались голоса приезжих людей... Но Тани среди них не было.
Лето прошло без неё так же тихо и незаметно, как уходит вечерний свет за горизонт. Вместе с ним ушла последняя надежда.
Андрей поклялся себе, что ни одна девчонка больше не будет его интересовать.
Однако желание поступить в военное училище так и не пропало».
Андрей открыл глаза. Тишина. Может всё кончилось и «духи» ушли? Может он уже умер? Он попытался повернуться, и тут же резкая боль пронзила всё его тело. Нет, жив.
-Мужики, вы живы? – каждый звук отдавался тупым уколом в теле.
-Всё нормально командир, вот только Петьку зацепило.
Тут же опять начались выстрелы. Наверное, «духи» проснулись от их крика и снова пошли на штурм.
«Опять двадцать пять». Андрей ослабевшими пальцами нажал на курок.
«Жизнь в училище была интересной. Преподаватели и командиры не давали курсантам скучать. В увольнения Андрей почти никогда не ходил. В последнее время он пристрастился к чтению. Библиотека в училище была обширной, и казалось, он поставил себе задачу перечитать её всю.
Как-то ребята уговорили его пойти в увольнение. В соседнем медицинском училище были танцы, и парни раздобыли пригласительные. Андрей нехотя согласился.
Погуляв по городу и вдоволь наевшись сладостей и мороженого, курсанты пришли на танцы. Здесь уже было много народу. Гремела музыка. В воздухе стоял запах пота и гуталина, слегка сдобренный дешёвым мужским одеколоном и лёгкими женскими духами. Эта гремучая смесь производила какое-то возбуждение. Андрей пытался понять, что в этом стойком запахе так на него действует, потом понял. Запах женщин.
Ребята быстро растворились в толпе танцующих, подыскивая себе пары. Андрей стоял один, отбивая ритм носком сапога.
-Почему вы не танцуете?
Андрей повернулся. На него смотрела высокая девушка, в красивом платье, цвета слоновой кости.
-Да я не умею. Не танцевал никогда, - ответил Андрей, как всегда в неловких ситуациях, потупив взгляд.
-Да ладно бросьте. Все военные должны уметь танцевать, - не унималась незнакомка.
-Ну, а я не умею.
Андрей потихоньку начал выходить из себя.
«Чего она ко мне пристала? Что мало других парней. Мы здесь как близнецы. Бритые и в форме»
-А мне кажется, вы должны хорошо танцевать. Я давно за вами наблюдаю. Вы хорошо отстукиваете ритм, - уже как бы с издёвкой сказала девушка.
Андрей ещё больше смутился. Он сильно нахмурил брови, как будто хотел своим грозным видом напугать назойливую девчонку. Андрей посмотрел на девушку и его рот самопроизвольно открылся.
-Таня?
-А откуда вы знаете моё имя. Постойте. Ну-ка повернитесь на свет. Андрей? Не может быть.
Да это была Таня. В голове Андрея сразу всплыли воспоминания того лета. Первая любовь и первое разочарование.
-Вот здорово, Андрей. Как ты здесь оказался? Ну да учишься. Тебе идёт форма и ещё эти усы.
Андрей не хотел с ней разговаривать. Обида детства всплыла в его голове и крепко засела, разъедая его мозг.
-Тебе тоже идёт платье.
Скорее из вежливости, чем по правде ответил он. Ему не хотелось быть с ней вежливым, хотелось нагрубить, чтобы она отстала и почувствовала обиду.
-Ты всё такой же, как в детстве, неразговорчивый.
Ему хотелось ей всё сказать, как он страдал, как она отбила у него желание знакомиться и встречаться с девчонками.
-А что болтать зря.
-Ну как же. Расскажи о себе. Как ты живёшь?
-Нормально.
-А понятно. Детские обиды. Ты меня извини. Я тогда перестала писать не потому, что не хотела. Отец получил назначение в этот город, и при переезде я потеряла твои письма и соответственно адрес. Ну, потом как-то всё само собой прошло. Но я долго вспоминала наше лето.
-Правда?
-Конечно, правда.
Андрей ещё раз взглянул на Татьяну, но уже совсем другими глазами.
-Ну что теперь идём танцевать?
-Но я же не умею.
-А здесь умение и не нужно. Танец медленный. Просто доверься мне.
И они танцевали. Глядели друг на друга. Андрей крепко держал за талию Татьяну, как будто боясь её снова потерять. Она же прижалась к нему, почувствовав его силу.
Потом был следующий танец. И ещё. И ещё.
Андрей забросил библиотеку и уже с нетерпением ждал увольнительной, чтобы снова увидеть свою Таню, Танечку».
Недалеко взорвалась граната. Андрея немного оглушило. Он потряс головой, чтобы стряхнуть пыль и снова невыносимая боль. Он сжал зубы и продолжал стрелять. Скоро сознание снова унесло его из этого ущелья.
«Потом был выпускной. Андрея распределили в Среднюю Азию. Жалко было расставаться с училищем, а ещё жальче было расставаться с Таней. Но теперь он был офицером и себе не принадлежал. Татьяна поступила в медицинский институт и не могла поехать с ним, хотя очень хотела. Они договорились, что сразу после института она попросит распределения поближе к нему. А пока им вновь приходиться расставаться.
-Ну вот, теперь ты уезжаешь.
Она стояла, понурив голову, и теребила пуговицу на его кителе.
-Но это же ненадолго. Окончишь институт и приедешь.
-Конечно, приеду, куда я теперь денусь.
Таня зашмыгала носом. Казалось ещё секунда, и она разревётся.
-Молодой человек заходите в вагон, через пять минут отправляемся, - противным от зависти к этим двум молодым влюбленным, прокаркала проводница.
-Ну вот, мне пора. Ты мне пиши, я не уверен, что смогу отвечать, но я буду стараться.
-Только попробуй не отвечать, ты знаешь, я в гневе страшна, приеду, и мало не покажется.
-Хорошо, обещаю.
Андрей впервые за время прощания улыбнулся. Ему вспомнилась экзекуция полотенцем.
-Молодой человек, заходите. Сейчас отправляемся, - не унималась цербер в форме  МПС СССР.
-Хорошо. Ну, вот и всё.
Он обнял её своими огромными руками, и она как-то сразу потерялась в его объятьях.
-Хватит уже, заходите, - вновь попыталась испортить романтику момента своей тирадой проводница, но быстро замолчала от тяжести взгляда Андрея, и за долю секунды осознав, что с этим здоровяком ей ехать в одном вагоне.
Поцеловав на прощанье Татьяну, в такие родные и желанные губы, Андрей вскочил на подножку вагона.
-Таня, я это, тебя люблю.
-Любишь, любишь. Заходи уже, - уже немного расслабившись, почти про себя, пробурчала проводница и, вновь поймав на себе недобрый взгляд Андрея, тут же осеклась.
Поезд тронулся.
Таня стояла и махала Андрею кулаком. Её фигура удалялась, пока совсем не превратилась в точку, самую любимую точку на этом свете».
Он уже больше не в силах был поднимать автомат. Руки стали как плети. Ему было трудно даже открыть глаза. Свистели рядом пули, трещали автоматы, но он этого уже не слышал. Сознание Андрея было уже далеко.
«Как это прекрасно любить и знать, что где-то далеко тебя любят и ждут. Андрей приезжал к Татьяне во время отпуска на два дня. Они гуляли, веселились, были по-юношески счастливы. Потом снова разлука.
Как и всем молодым командирам, ему хотелось себя показать. Его назначили командиром взвода и толи от того, что он сам на личном примере обучал бойцов премудростям воинской службы, то ли от того, что он никогда не перегибал палку в отношениях с подчинёнными, его подразделение стало лучшим по всем показателям.
Потом был Афганистан.
Его назначили командиром разведвзвода, и он во главе своей группы не раз участвовал в боевых операциях.
Однажды возвращаясь с боевого задания их взвод, напоролся на засаду. У «духов» был явный перевес в силе. И им пришлось отступать. Прикрывая отступление с двумя бойцами, он получил незначительное ранение.
За умелое руководство и проявленное мужество Андрею было присвоено звание старшего лейтенанта и ему дали отпуск.
Конечно, он поехал к Татьяне. Всё прошло не совсем так, как он ожидал. Из отпуска он приехал другой. «Почему в мире всё так несправедливо? Почему люди, которые любят друг друга не могут быть вместе? Почему ты не пришла, Таня? Я бы увёз тебя и уже не потерял бы никогда. Почему так больно? Больно».
Андрей в очередной раз очнулся. Временная передышка. Можно оглядеться, но боль не позволяла ему даже пошевелиться.
«Надо отдохнуть».
«Май в Афганистане довольно комфортный. Утро в ущелье начинается с прохлады, которая еще сохраняется после ночи. Воздух чист и свеж, наполнен ароматами горных трав и цветов, которые начинают пробуждаться под первыми лучами солнца. Высокие скалы, окружающие ущелье, постепенно окрашиваются в теплые золотистые тона, а тени от них еще долго остаются глубокими и холодными.
Где-то вдалеке слышен звонкий перезвон ручья, который бежит по дну ущелья, питаясь талыми водами с горных вершин. Вода кристально чистая, и если подойти ближе, можно увидеть, как она переливается на солнце, создавая маленькие радуги.
Птицы, обитающие в этих местах, начинают свои утренние трели. Их голоса разносятся эхом по ущелью, создавая ощущение уединения и гармонии с природой. Иногда можно услышать крик орла, парящего высоко над скалами в поисках добычи.
Солнце поднимается выше, и воздух постепенно начинает нагреваться, но пока еще сохраняется приятная прохлада.
Майское утро в афганском ущелье — это время тишины, покоя и удивительной красоты, когда природа словно замирает в ожидании нового дня.
Разведроте, в состав которой входил его взвод поручено обеспечить продвижение колонны с боеприпасами. Проходя ущелье, они заметили движение на склоне, и вот прогремел первый взрыв. Они вылезали отовсюду, стараясь взять наших десантников в кольцо. Вот уже больше суток шёл бой. Казалось, что с каждым часом боя талибов становилось не меньше, а больше. Когда «духам» удалось зайти с фланга, он приказал бойцам отойти на другую позицию, а сам с тремя бойцами остался прикрывать отход. Тут его и зацепило».
Он очнулся от тряски. Открыв глаза, он увидел безоблачное небо и парящих стервятников выкрикивающих свою песню смерти. Пытаясь что-то сказать, он пошевелил губами, но смог издать только вздох.
-Держись командир, уже скоро. Там тебя заштопают.
Андрея несли четыре человека, стараясь идти аккуратней, чтобы не трясти раненого. Но это им не всегда удавалось. Горы.
-Не переживай командир. Всё получилось. Колонна прошла. Мы справились.
Андрей этого уже не слышал. Он был дома.
«Солнце через окно заходило в дом. От белого потолка, дверей, только что побеленной печки было настолько светло, что пришлась щуриться отчего всё казалось каким-то размытым. Мама как всегда хлопотала, затевая пироги.
-Андрейка, собирайся в кузню, сейчас отец за тобой придёт.
Егорка бегал без штанов за кошкой, Никита сидел в углу листал свою любимую книгу. Возле окна стояла Таня и держала на руках рыжего парнишку.
-Таня? Ты? Вы как здесь?
-Вот приехали к тебе.
-Хорошо. А это?
-Сын.
-Хорошо.
И ему действительно стало хорошо. Спокойно. Мама, братья, отец, Таня, Танечка, сын».
Андрея похоронили возле отца. Приехали представители военкомата, вручили ей орден. Прасковья так и не увидела сына. Его привезли в цинковом гробу. Она стояла возле могилы, опустив руки, и молча, плакала. Слёзы сплошным потоком текли по её ещё не старому лицу. Подходили люди, соседи, военные. Говорили что-то. Пытались утешить, благодарили за сына. Она их как будто не слышала, кивала и думала о том, как могла бы сложиться жизнь у её Андрейки. Она так хотела внуков. Иногда она видела по ночам, во сне, как по дому босыми ножками бегает мальчонка, такой же рыжий как Андрейка и смеётся так весело и заразительно, что она просыпалась с улыбкой на лице. А может это память старалась зафиксировать в её голове то ощущение счастья и покоя, которое царило в их доме. Будет ли оно снова.


Глава 5
Татьяна

Она словно оказалась героиней фильма, сцены которого всплывали в её сознании. Этот кинематографический приём был хорошо знаком: пробегающие мимо светильники на потолке, мелькающие перед глазами человека, которого спешно везут на каталке. Боль пронизывала её с такой невыносимой силой, что казалось, ещё немного — и она закричит. Но вместо крика из её груди вырывался лишь слабый стон — единственное, что она могла себе позволить в этот момент.
-Что тут у нас?
-Хозырева Татьяна Яковлевна. По словам роженицы, схватки начались, примерно час назад с периодичностью пять-шесть минут.
-Как вы себя чувствуете?
-Очень больно.
-Ничего, это всегда так. Сначала боль, потом радость. Вы кричите, не стесняйтесь. Здесь все кричат.
Татьяна сжала кулаки и закричала так, что даже самые опытные и искушённые медики вздрогнули от неожиданности.
-Ну что, полегче?
-Да, немного.
-Везите её в предродовую.
На какое-то время боль отпустило и стало настолько хорошо, что Татьяна сразу заснула.
«-Ну что, доигралась в любовь? Что теперь будешь делать, ни мужа, ни образования. Институт придётся оставить, - мать пристально смотрела на дочь обвиняя и наказывая сразу.
-Я возьму академический отпуск.
-Как тебя только угораздило связаться с этим прохвостом. Обрюхатил девчонку и исчез.
-Мама прекрати. Он ничего не знает, - Татьяна закрыла руками лицо, как бы пытаясь закрыться от матери, от всего мира.
-Ты, что совсем дура. Ты должна немедленно ему сообщить.
-Я не буду никому, ничего сообщать. Сама рожу, сама воспитаю, - опустив руки, приняв жизненно-важное решение, ответила Таня.
-Сама. А кто тебя с ребёнком кормить будет.
-Ничего пойду работать медсестрой. Не пропадём, - спокойно не меняя интонации, как будто читая мантру, сказала Татьяна.
-Ты хоть знаешь, сколько медсёстры зарабатывают, и какой это тяжёлый труд, - мать немного сменив гнев на милость, попыталась переубедить дочь.
-Знаю, на двоих нам хватит, а работы я не боюсь, да и опыт есть.
Опыт у Татьяны действительно был, во время практики студенты мединститута работали в больницах города и области. Так что про труд медсестёр Татьяна прекрасно знала.
-Ладно, с тобой говорить бесполезно. Институт бросать не смей. Тебя воспитали и внука воспитаем. Только вот как сказать отцу?
Этот разговор с матерью произошёл, когда беременность скрывать было уже невозможно.
Это случилось в последний приезд Андрея. Загорелый, как будто только с курорта. Рыжие усы настолько выгорели на солнце, что казались абсолютно белыми. Это было три дня счастья, любви. Они гуляли, целовались. Всё было так же, как и в обычный приезд Андрея. Всё или почти всё.
Андрей стал другим. Его смущение и робость куда-то делись. Он стал более жёстким, может быть более смелым. Иногда он надолго задумывался, а когда она дотрагивалась до него, он вздрагивал. Татьяна не узнавала своего Андрейку, но таким он ей нравился ещё больше. Про свою службу он не любил рассказывать. Просто сказал, что находился в командировке и после отпуска снова уезжает. Ни куда, ни зачем, Андрей не говорил. Татьяна понимала, что он человек военный и всё рассказывать он не имел права.
Вечером первого дня Андрей спросил.
-Таня, родители тебя отпустят на два дня?
- А что?
-Завтра утром объясню. Только оденься, как-нибудь по-походному и будь готова к шести ноль, ноль.
-Даже интересно. Скажу маме с папой, что пойду с подружками в поход. Отпустят.
-Тогда жду тебя завтра на автобусной станции в 6.00.
-Ну, ты и заинтриговал. А куда поедем?
-Все подробности завтра.
Утром, отпросившись у родителей, Татьяна кое-как добралась до автовокзала. Андрей уже стоял и ждал её.
-Ну что командир командуйте. Я целиком и полностью в вашем распоряжении на целых два дня.
-Отлично давай на автобус. Билеты я уже купил.
-Есть товарищ командир.
Татьяна засмеялась и взяла Андрея под руку.
Добирались они не долго, минут сорок. Потом шли лесом по тропе, протоптанной или туристами, или дикими зверями.
Внезапно лес расступился, и перед Татьяной открылся пейзаж, который до этого она могла видеть разве что на страницах книг или в мечтах. Представьте себе сочетание самых живописных полотен русских художников, запечатлевших красоту природы. Вспомните лучшие описания родных просторов у Паустовского, Пришвина или Тургенева. Добавьте к этому строки великих поэтов — Пушкина, Некрасова, Есенина — и мелодии русских классиков — Чайковского, Мусоргского, Глинки.
А теперь забудьте всё это. Потому что никакие слова, картины или музыка не способны передать ту живую магию природы, которую увидела Татьяна в этот момент. Перед ней раскинулась картина такой невероятной красоты, что дух захватывало. Лёгкий утренний ветерок нежно касался её лица и играл с волосами — это прикосновение было столь трепетным и тёплым, что его можно было сравнить лишь с материнским поцелуем перед сном.
И звуки... Шелест листвы на ветру, переливчатое пение птиц и едва слышное жужжание насекомых сливались в гармонию жизни. Нет слов, чтобы описать это чудо. Это нужно увидеть своими глазами и почувствовать каждой клеточкой души.
-Андрей, а откуда ты знаешь это место?
-Когда учились, нам его показал Сашка. Мы потом почти каждое увольнение сюда ездили. Ну что, давай устраиваться и пойдём купаться.
Андрей со знанием дела стал обустраивать лагерь. Татьяне была поручена заготовка дров.
«С милым рай и в шалаше» - это выражение материализовалось для Татьяны в полном объёме. Андрей, имея при себе один только нож, настолько ловко им орудовал, что через час у них было жильё, очаг и даже место для уединения.
-Ну вот, кажется всё. Теперь купаться.
Быстро сбросив с себя одежду, они взялись за руки и, смеясь, побежали вниз по склону к реке. Вода манила их своей прохладой и чистотой. Казалось, она могла смыть всё лишнее: сонливость, городскую суету, накопившиеся заботы. Им хотелось стать лёгкими и свободными, оставшись, только друг с другом — чистыми и искренними — в объятиях природы.
В этот момент мир сузился до них двоих. Ничто не могло нарушить их хрупкий, но такой прочный маленький мир. Они были счастливы, и казалось, сама природа разделяла их радость: ветер шептал что-то ласковое в листве деревьев, а река тихо журчала свою вечную песню.
Рано утром Андрей проснулся и сразу заметил отсутствие Тани рядом. Он вылез из шалаша и окинул взглядом окрестности — её нигде не было видно. Лёгкая тревога закралась в его мысли. Решив проверить у реки, он направился туда.
И вот он увидел её издалека. Таня стояла по пояс в воде, неподвижная и спокойная. Её густые русые волосы водопадом спадали на спину, ещё сухие и блестящие в первых лучах солнца. Она подняла руки к небу в каком-то молчаливом приветствии новому дню или пробуждающемуся светилу. Река была окутана густым туманом — мягким белым покрывалом — но место вокруг Тани оставалось удивительно ясным, словно природа сама подчёркивала её присутствие.
Андрей прищурился от утреннего света; изображение перед глазами слегка размывалось, превращаясь в живую картину какого-нибудь импрессиониста — возможно, Ван Гога или Моне. И название этой картины уже сложилось у него в голове: «Девушка среди облаков».
-С годами ты не изменяешь своей привычке подсматривать.
Андрей вздрогнул от неожиданности.
-А как ты узнала, ты ведь стоишь спиной.
-Ты так шумел, когда спускался и так сопел, когда подсматривал, что распугал не только рыбу в реке, но и всё живое в округе.
-Я не подсматривал.
-Ты ещё скажи, что и смотреть не на что.
-Я не подсматривал, я любовался.
-Это что-то новое, но всё равно хочется отхлестать тебя полотенцем.
-А я может этого и жду.
Татьяна выскочила из воды, схватила полотенце и начала хлестать Андрея. Но Андрей был уже не тем мальчишкой, которого она отхлестала в детстве. Он схватил Татьяну в охапку и потащил в воду.
Татьяна сначала сопротивлялась, потом расслабилась, обняла Андрея за шею и полностью отдалась его власти.
-Андрейка, я такая счастливая.
Она произнесла это настолько тихо, уткнувшись губами в его плечо, и Андрею показалось, что она его щекочет.
-Перестань щекотать, а то утоплю.
-Утопи, прошу тебя. Пусть это будет последнее, что я запомню. Я не хочу, чтобы у меня было всё по-другому. Я хочу жить так или умереть.
-Не смей так говорить.
Андрей как-то сразу посерьёзнел и отпустил Таню.
-Андрей ты что? Я тебя обидела чем-то?
-Нет, ты просто понятия не имеешь, что такое смерть. Прости. И давай не будем на эту тему.
Татьяна понимала, что Андрея что-то гложет. Но не знала, как ему помочь. Ей захотелось прижать к себе этого большого мужчину, пожалеть и успокоить его как маленького ребёнка, поглаживая по спине. Но она боялась его обидеть своей жалостью.
-Ладно, пойдём завтракать, пора возвращаться, вечером поезд.
Мысль о том, что им придётся расставаться расстроила обоих и они оставшееся время провели молча, как будто боясь своими разговорами вспугнуть атмосферу счастья.
Возвратившись в город, Андрей пошёл в гостиницу собираться, а она пошла домой.
-Как отдохнули с подружками?
-Всё хорошо, только я была не с подружками.
-А с кем?
Мать насторожилась и пристально посмотрела на Таню.
-Я была с Андреем. Мы были на реке.
-Так, понятно.
-Мама ты не понимаешь. Он замечательный и он вам с папой понравиться.
-Возможно, но почему ты мне соврала?
-Боялась, что ты меня не отпустишь.
-Конечно бы,  не отпустила. Провести ночь с непонятно  кем.
-Он не непонятно кто. Он военный. И мы давно знакомы. Мама я люблю его.
-Любит она. Рано тебе ещё любить. Учиться надо. Вот окончишь институт, устроишься на приличную работу, вот там и люби себе на здоровье, а пока мы с отцом тебя кормим и одеваем, будь любезна жить по нашим правилам. Ты куда это собираешься?
-Мне нужно проводить Андрея, он сегодня уезжает.
-Ты никуда не пойдёшь.
-Ты не можешь мне запретить.
-Могу и запрещаю. Скажи спасибо, что отец ничего не знает. У него больное сердце и ему нельзя волноваться. Где остановился этот твой военный, я сама с ним поговорю и всё объясню. Если он тебя действительно любит, то поймёт, как важно сначала получить образование.
-Мама не смей, ты всё испортишь.
-Выбирайте тон девушка, когда говорите с матерью.
-Прости. Но ты не должна.
-Что я должна, не тебе решать. Я мать и сама прекрасно знаю, что нужно моей дочери. Говори, где он остановился?
-Не скажу.
-Хорошо, тогда я расскажу всё отцу, пусть он порадуется за дочь.
-Мама нет.
Татьяна была на грани истерики. Потерять Андрея или расстроить отца. Выбор был сложным. Она решила отступить под натиском матери. В конце концов, она потом напишет Андрею и всё объяснит.
-Он остановился в «Первомайской».
-Ну, вот и умница. Я пойду, а ты оставайся дома. Посмотрим, что это за Андрей такой.
Последнюю фразу Валентина Семёновна говорила уже на ходу, и Татьяна её не услышала. Она упала на кровать, уткнулась в подушку и горько заплакала.
Валентина Семёновна была женщиной деловой, и разузнать в каком номере гостиницы «Первомайской» остановился военный по имени Андрей, ей не составило никакого труда. Так же она узнала фамилию и звание Андрея.
Она постучала в номер. Дверь открыл Высокий статный мужчина с рыжими усами, в тельняшке с голубыми полосками.
-Здравствуйте. Меня зовут Валентина Семёновна. Я мама Тани.
-Здравствуйте, очень приятно, проходите, пожалуйста. Вы простите за беспорядок. Собираюсь обратно в часть.
-Ничего, я понимаю. Мужчины все одинаковые. Я собственно пришла с вами поговорить. Я понимаю, вы торопитесь, но я надолго вас не задержу.
-Да конечно, я вас слушаю.
Андрей от волнения стал немного заикаться.
-Понимаете, Андрей, Танечка наша единственная дочь, и мы с отцом очень хотим, чтобы она была счастлива.
-Здесь мы с вами совпадаем желаниями.
-Попрошу не перебивать меня молодой человек. Отец Тани серьёзно болен и Таня сознательно пошла учиться в медицинский институт, чтобы помочь отцу в его борьбе с болезнью. Тем более, что медицина ей и самой нравится. Она очень хорошая девочка и хочет помочь всему миру. Но тут появляетесь вы и то, что мы строили рушится. Скажите мне честно Андрей, вы хотите, чтобы Татьяна стала несчастной.
-Нет конечно.
-Вот видите, а что вы можете ей дать. Жизнь в гарнизоне, ваши долгие отлучки или командировки, постоянные переезды, невозможность видеться с родителями из-за расстояния. Вы этого хотите. Конечно, она сейчас влюблена и всё ей кажется в розовом свете, но подумайте, насколько её хватит при вашем образе жизни.
-Да, наверное, вы правы.
-Вы мудрый и хороший человек, и я уверена, что вы осчастливите, какую        ни будь девушку.
-Но как же Таня?
-Не волнуйтесь. Она молода. Конечно, она погорюет, но потом это пройдёт. Время лечит, поверьте мне.
-Я вас понял. Мне, наверное, надо с ней поговорить.
-Не волнуйтесь. Спокойно уезжайте, я обо всём позабочусь.
-Ну что ж не смею вас задерживать.
-Спасибо вам Андрей за понимание и будьте счастливы. Прощайте.
Домой Валентина Семёновна возвратилась под вечер. Постучав в дверь Таниной комнаты, она вошла.
-Ну, вот и всё уехал твой Андрей. Я ему всё объяснила, и он как ни странно сразу согласился с моими доводами. Я думала, что он будет хотя бы возмущаться, а он, как мне показалось, был даже рад, хотя вида не показывал.
Татьяна лежала на кровати поверх покрывала, молча смотрела на стену, держа в руках пуговицу от кителя Андрея, единственное, что осталось от него, и никак не реагировала на слова матери.
-Теперь ты спокойно можешь учиться, а мальчика ты себе найдёшь.
Татьяна, не поворачиваясь, процедила сквозь зубы
-Мама уходи, пожалуйста.
-Ладно, ладно отдыхай, я ухожу. Скоро придёт отец с работы, а у меня ещё ужин не готов.
Валентина Семёновна попыталась погладить Таню по плечу. При прикосновении Татьяна вздрогнула, как от чего-то холодного, мокрого, омерзительного.
Валентина Семёновна поняла, что её сейчас лучше не трогать и вышла.
Целый месяц Татьяна ждала, что Андрей ей всё-таки напишет и каждое утро бегала к почтовому ящику проверять, нет ли там письма. Андрей не писал.
«Может он и в правду был рад от меня избавиться. Нет, не может быть. Но почему он не боролся за нас? Получил своё и скрылся. Он не такой. Но почему он не пишет? Почему?»
Татьяне иногда казалось, что её голова взорвётся от борьбы этих противоречивых мыслей. Но всё это отошло на второй план. В жизни Татьяны появилась проблема поважней.
Татьяна не сразу поняла, что беременна. Задержку она списывала на нервное расстройство, но, когда её начало тошнить по любому поводу она всё поняла.
Ни секунды Татьяна не сомневалась, оставлять ребёнка или нет. Ей хотелось этого ребёнка. Всю свою нерастраченную любовь она была готова ему отдать.
Родителям она конечно ничего не рассказала и скрывала пока беременность не стала очевидной. Вот тут-то и начался настоящий кошмар.
Мать каждый день, методично выносила Татьяне мозг.
-Кто тебя такую возьмёт. Кому нужен чужой ребёнок. Ты хоть понимаешь, что испортила себе жизнь. И не только себе, что скажут наши знакомые, когда узнают, что моя дочь нагуляла ребёнка не известно от кого.
Отец не ругался, просто как всегда схватился за сердце и ушёл в свою комнату.
-Ты хоть понимаешь, что так можешь убить своего отца.
Татьяна никак не реагировала на крики матери и ещё больше уходила в себя.
Не смотря на своё негативное отношение к беременности дочери, Валентина Семёновна следила за здоровьем Татьяны и даже вместе с ней посещала врача.
Возвратившись, домой после прогулки Татьяна обнаружила, что мама убралась в её комнате. Все вещи были аккуратно разложены, на мебели ни пылинки.
-Вот, наконец, у тебя порядок.
-Спасибо. Мама, здесь на столе лежала пуговица, такая со звездой, жёлтенькая.
-Не знаю, может я её выкинула вместе со всем мусором. У нас ведь ни у кого такой пуговицы нет.
Лицо Татьяны сначала налилось кровью, потом резко побледнело.
-Как, куда?
-Как куда в мусор. Я уже и ведро вынесла.
-Зачем? Зачем ты трогаешь мои вещи?
-Затем, что я не могу смотреть, как ты зарастаешь грязью.
-Куда ты вынесла ведро?
-Куда, куда, на помойку конечно.
-Не смей больше ничего у меня трогать.
Разъярённая Татьяна выбежала из комнаты и побежала на улицу к помойке.
Мусорные баки ещё не вывозили, в этом Татьяне повезло.
Не самое приятное зрелище. Беременная женщина ковыряется в мусорном баке, но Татьяне было всё равно.
Найти среди кучи мусора пуговицу, всё равно, что искать иголку в стоге сена. Но Татьяна не сдавалась. Через час её поиски были вознаграждены. Вот она лежит на самом дне бака и сияет, как будто радуется тому, что хозяйка её нашла.
Татьяна взяла пуговицу, зажала её в кулаке и уставшая, побрела домой, дав себе
слово, что никогда больше с ней не расстанется.
Схватки начались внезапно. Перед этим Татьяна всю неделю чувствовала себя неважно, болел живот. Она этому не придала особого значения, подумала, что малыш начал её беспокоить более активно.
Теперь боль становилась нестерпимой. Валентина Семёновна вызвала скорую.
-Ну вот пора тебе становиться мамой. Пойдём потихоньку вниз скорая сейчас подъедет.
«Как эти лампы ярко светят. Зачем так ярко? Убавьте свет, пожалуйста».
Кричать, и даже говорить у Татьяны не было больше сил.
«Я устала, мне нужно поспать. Дайте мне отдохнуть. Какой яркий свет».
Татьяна закрыла глаза. Кулак, который она всё это время сжимала, разжался, и на кафель упало что-то металлическое. В полной тишине этот звук прозвучал как удар колокола.
-Внезапно открылось кровотечение, мы делали все, что в наших силах, но...
Примите наши соболезнования. Ребёночек здоров. Мальчик. Четыре пятьсот вес, рост пятьдесят пять, настоящий богатырь.
Валентина Семёновна стояла и не ничего не могла понять, как будто всё происходящее происходило в каком-то фильме и сюжет ей совсем не нравиться, но она вынуждена досмотреть это кино до конца.
-Вот возьмите, это было всё время с ней.
Врач протянул Валентине Семёновне жёлтую металлическую пуговицу со звездой.
«У нас таких пуговиц ни у кого нет».

Глава 6
Никита

Она стояла вся в белом, с распущенными волосами, посреди бескрайнего василькового поля. Лёгкий ветерок играл прядями её волос, заставляя их переливаться в лучах невидимого солнца. Небо над головой было таким глубоким и насыщенным синим, что казалось, оно само стало отражением васильков, только там не было её — она оставалась здесь, на земле, словно воплощение чего-то неземного.
Солнце почему-то отсутствовало. Но его свет заменяли блики на её шелковистых волосах — они слепили глаза сильнее любого солнечного луча. Никита хотел окликнуть её, но голос предательски застрял в горле. Он попытался сделать шаг вперёд, но ноги словно приросли к земле. Ощущение полной беспомощности накрыло его волной — и вдруг он почувствовал что-то тёплое и нежное на своей щеке. Это были слёзы? Или... нет... это была её рука.
Она была рядом. Её дыхание стало ощутимым — прерывистое и трепетное, как шёпот ветра среди полевых цветов. Никита боялся открыть глаза: он знал — это Дашутка. Конечно же, она! Как ему хотелось сохранить этот момент навсегда: тепло её прикосновения, ощущение близости и покоя. Но желание увидеть её лицо оказалось сильнее страха потерять иллюзию.
Он медленно повернул голову и открыл глаза...
Перед ним расстилался ковёр из травы и цветов, по которому спокойно паслись коровы. Их большие доверчивые глаза смотрели прямо на него с мягким любопытством. Никита замер: опять этот сон... Тот самый сон, который возвращался к нему снова и снова.
Утро только начинало пробуждаться; ночное небо постепенно теряло свою чёрную глубину под лёгкими серыми мазками рассвета. Он лежал неподвижно, чувствуя странную смесь разочарования и облегчения. Всё исчезло: васильковое поле, белый силуэт Дашутки... Но где-то глубоко внутри оставалось ощущение её прикосновения — тёплого и нежного воспоминания о том мире сна, который был так близок к реальности… или реальности к нему?
Он потянулся к памяти, словно к невидимой нити, которая могла бы вернуть его в тот мир, где всё было возможно. В его сознании всплывали образы, яркие и живые: смех Дашутки, её лёгкие шаги по траве, нежные слова, которые она шептала, словно они были заклинаниями, способными защитить от мира. Каждый момент с ней был как драгоценный камень, который он хранил в своём сердце, и теперь, когда всё это осталось позади, он чувствовал, что потерял часть себя.
Снаружи раздавались звуки пробуждающегося дня: пение птиц, тихий шепот ветра среди деревьев. Но его мысли были далеки от этих обыденных звуков. Он вспоминал, как они вместе бродили по тому бескрайнему васильковому полю, как свет солнца играл на её волосах, и как она смеялась, глядя на него с таким выражением, будто он был её целым миром.
Сквозь это воспоминание пробивался холодный ветер, напоминая о том, что сны рано или поздно заканчиваются. Он знал, что не сможет вернуть те мгновения, но желание удержать их было сильнее всего. Вздохнув, он поднялся, решив, что должен сохранить эти воспоминания в своём сердце, как драгоценный груз, который будет сопровождать его в каждое утро, когда он будет встречать новый день.
И пусть реальность была суровой, он понимал, что в каждом рассвете, в каждом вдохе, который он делал, оставалась частичка той сказки, которую он пережил. Он снова взглянул на небо, где серые мазки рассвета постепенно придавали ему жизнь, и с надеждой подумал: возможно, однажды он снова встретит Дашутку, и их мир снова станет настоящим."
Пора на работу.
Никита резко встал, наскоро умылся. Мать уже не спала и хлопотала у печи.
Никита оделся, сунул краюху хлеба в карман и взял кнут
-Ма, я пошёл.
-Сынок, ты бы хоть поел, как следует, ведь на целый день уходишь
-Я взял с собой.
Никита вышел и привычно остановился на крыльце, жадно втягивая своим обожжённым носом утренние запахи. Каждое направление ветра наполняло его ноздри своим неповторимым ароматом. От сарая пахло скотом и птицей, от деревенских домов доносился аромат свежеиспечённого хлеба, а с реки — влажная свежесть с лёгкими нотками болота.
От полей веяло ароматами полевых цветов, свежескошенной травы, сена и только что вспаханной земли. Он мог различить запахи ромашек и васильков, которые, как будто, упрямо тянулись к солнцу, и это напоминало ему о детских играх в траве, о том, как он собирал букеты для мамы. И, конечно, запах леса был неповторимым и влекущим. Запах перепрелых листьев, молодой хвои, тонкие, едва уловимые нотки грибов и ягод, скрытых в зелени.
Всё это вместе было для Никиты тем, что зовётся домом, родиной. И ему, почти отшельнику, потерявшему всякую надежду на взаимные чувства, оставалось довольствоваться и наслаждаться этим природным многообразием. Он понимал, что это — его мир, его укрытие от суеты и непонимания, которое он испытывал в людях.
С каждым вдохом он чувствовал, как природа обнимает его, словно она была его единственным другом, единственным существом, которому он мог доверять безгранично. Он вспомнил о том, как в детстве с друзьями бегал по этим просторам, мечтая о великих открытиях и приключениях. Теперь, став взрослым, он осознал, что эти воспоминания были его настоящими сокровищами.
Никита посмотрел на окружающий его мир: солнце поднималось выше, пробуждая всё вокруг. Птицы запели свои утренние песни, а ветер нежно трепал листья на деревьях. Он почувствовал, как внутри него вспыхнула искорка надежды. Может быть, это место не только его приют, но и источник вдохновения для новых начинаний?
Собравшись с мыслями, Никита решил, что пора вернуть в свою жизнь активность. Он вздохнул полной грудью, ощутив, как свежий воздух наполняет его легкие, и, улыбнувшись, шагнул в новый день, полный возможностей, которые он ещё не успел заметить. Может быть, именно здесь, среди запахов родной земли, он найдет и новую любовь, и новые мечты, которые сделают его жизнь ярче
Несмотря на то, что в семье его все любили он был бесконечно одинок. Мама и братья о нём заботились, и он в этой заботе чувствовал жалость к себе. А он не хотел быть жалким. Он хотел любить и быть любимым.
Она была ровесницей Егорки, соответственно на десять лет его младше. В деревне малышня росла, сбиваясь в воробьиные стайки, такие же юркие и шумящие.
Он сидел на лавочке возле калитки, в тени ирги, усыпанной крупной спелой ягодой. Он вырезал из липовой ветки свисток. Свободного времени у Никиты было много и деревянные поделки позволяли ему на время забыть о своём уродстве. Детишки, пробегая мимо, всегда останавливались возле этого куста, чтобы набить полный рот сладкой и слегка вяжущей ягодой. Остановилась и Дашутка. Ей было пять, и она как не прыгала, не могла достать до самой нижней ветки.
Никита встал, отложив деревяшку с ножом. Нарвал полную горсть ягод и протянул девчонке. Обычно мелкие его немного побаивались из-за его внешности, но Дашутка, толи совсем не испугалась, толи не хотела показывать, что боится. Ягоды она взяла и сразу запихала себе в рот.
-Шпашибо
Рот был полный, и она могла только шипеть, при этом ягодный сок тонкой струйкой стекал из уголков, оставляя кроваво-красные бороздки на пыльном лице.
-На, утри рот
Никита протянул Дашутке носовой платок. Дашутка утёрлась, окончательно перемазавшись. Никита засмеялся. Девочка тоже заулыбалась, при этом обнажив почерневшие от ягод зубы.  От этого у Никиты случился приступ безудержного смеха. Дашутка тоже прыснула. Так они и стояли, смеясь минуты две.
Никита сел и вновь взялся за свисток.
-А фто ты делаешь?
Поняв, что этот странный, большой мальчик ничем ей не угрожает, бесцеремонно забралась ему на колени.
Этого Никита никак не ожидал, поэтому не успел ничего возразить.
-Свисток
-Какой швисток?
-Чтобы в него свистеть
-А зачем швистеть?
-Это весело.
-А мне дафь попробовать?
-Сейчас доделаю и дам.
Сидя на коленях у Никиты Дашутка не отрываясь, следила за руками, которые ловко управлялись с ножом, превращая обычную ветку в музыкальный инструмент.
И вот готово. Никита выдул остатки стружки из отверстий и стал извлекать звуки из свистка. Звук был сильный, громкий.
-Дай мне, дай мне.
-Держи
Дашутка взяла свисток в рот, но ничего не вышло.
-Дуй сильней.
Сначала робкий с шипением звук, потом всё уверенней и уверенней. И вот вся древня наполнилась свистом. Дашутка громко засмеялась от радости. Соскочила с колен Никиты и побежала догонять свою стайку.
С тех пор и началась эта странная дружба.
Едва завидев Никиту из далека, Дашутка сломя голову неслась к нему.
Забрасывала его вопросами, где был, что делал, что будет делать, а можно и ей с ним. Никита поначалу отсылал её, потом смирился, привык и даже стал ждать, когда она придёт. У Дашутки дома собралась целая коллекция деревянных поделок от Никиты. Зайчики, мишки, лошадки, свистулек было не перечесть. Никита смастерил ей из бересты коробочку, куда она и складывала свои сокровища.
Иногда придя из леса, Никита приносил Дашутке ягоды, которые она тут же съедала, как обычно набив полный рот.
Прошло время, Никита окончил школу и устроился в колхоз пастухом, а Дашутка пошла в школу. Видеться они стали всё реже и реже, но когда выпадала свободная минута Дашутка бежала к Никите чтобы рассказать школьные новости и получить очередной подарок в коллекцию. Никита её ждал.
Со временем из милой девчушки Дашутка стала превращаться в очень привлекательную девушку, и Никита стал подолгу смотреть на неё совсем другими глазами. Нет о чем-то пошлом и животном, не было даже и речи. Просто у Никиты появилась сладкая тайна и слабая надежда.
Он представлял себя белокурым красавцем, держащим за руку эту озорную девчонку со звонким, как ручеёк смехом. Действительность была гораздо страшнее. Умом Никита понимал, что такого уродца как он невозможно было полюбить. Сердце его работало по-другому. Едва завидев Дашутку или услышав её смех, который он мог узнать из тысячи других голосов, он уже не мог успокоить своё сердцебиение, как будто белокурый красавец рвался на свободу, и сердце работало за двоих.
Встряхнув с себя воспоминания, Никита пошёл собирать по дворам стадо.
Летом на выпасе жарко. Спрятаться в поле некуда и Никита, натянув широкополую соломенную шляпу, периодически отхлёбывал из фляжки уже успевшую нагреться воду. Коровы не переставали работать хвостами, отмахиваясь от назойливых мух и слепней. Кажется, что для этих летающих вампиров, кровь бурёнок является единственным источником влаги. 
Так в воспоминаниях и несбыточных мечтах прошёл ещё один день. Солнце стремилось на заслуженный отдых, играя лучами в каплях росы, которая уже начала покрывать истосковавшуюся по воде траву.
Домой Никита возвращался с работы через картофельное поле, которое находилось позади огорода. Ему как всегда не хотелось ни с кем встречаться по дороге. Настроение было романтическое и никого не хотелось встречать. Все его мысли были о Дашутке. Ей было пятнадцать лет, и она была уже вполне оформившаяся девушка. Подойдя к задней калитке, он услышал знакомый смех, слегка приглушённый.
Это была Дашутка
Из-за сумерек, которые опустились на деревню, Никита не мог понять, откуда доносится такой родной для него голос. Но когда он услышал мужскую, нет скорей мальчишескую речь, он понял, что эти голоса шли из вишнёвого сада, который разросся по краю картофельного поля.
- Хватит ломаться, ты что маленькая. Не хочешь, так и скажи. Я домой пойду.
- Я не маленькая и не ломаюсь, только больно ты руки распускаешь, куда тебя не просили.
-На то и руки, чтобы распускать, трогать и щупать, или тебе неприятно.
- Приятно, только стыдно.
- Никто не видит и не слышит, вечер уже.
- А вдруг увидит
- Не увидит.
И опять Никита услышал смех.
Никита решил подойти поближе, чтобы понять, кто это был с Дашуткой.
С ней был Алёшка Кузовкин. Он проводил руками по её упругому, девичьему телу, не слишком стесняясь, и тянулся к ней губами. В Никите закипела злость. «Как же так? Это же моя Дашутка». Из глаз Никиты невольно потекли слёзы бессилия. А Дашутка продолжала смеяться, только ей свойственным смехом. Никак не выдав себя, Никита побрёл домой, бессильно опустив плечи.
Домой он пришёл мрачнее тучи. Увидев мать, Никита спросил
-Скажи, мам, а можно полюбить такого как я?
-Конечно можно, сынок. Любят не за красоту, за душу.
-Да, нет, всё не так.
Он как-то скукожился весь, насупился и замолчал.
-Ты что, сынок. Полюбил кого.
-Ничего, всё нормально. Пройдёт.
Не прошло.
Утром прибежал Егорка домой и  с порога крикнул.
-Мам, ты Никиту не видела?
-Да нет, он на работу, наверное, ушёл.
-Какая работа, у него выходной. Мы же на рыбалку собирались.
-Не знаю. Он мне не докладывал. Сходи, поищи. Может где, недалеко.
Через час Егорка прибежал и не мог промолвить ни слова.
-Егор, что ты молчишь? Ты нашёл Никиту? Где он?
-Он в сарае, только ты туда не ходи.
-Как-то не ходи? Почему не ходи? Вот сейчас пойду, и ты мне не запретишь. То же, мне.
Он висел под самой крышей, наверное, спрыгнул с сеновала. Как всегда, молчаливый, только теперь он замолчал навсегда.
На похоронах все обратили внимание на то. Как изменилась Прасковья. Она сгорбилась вся, как будто под тяжестью навалившегося на неё горя. А волосы стали такие белые, что казалось голова ее, покрыта первым снегом.
-Как же я не уберегла тебя, Никитушка.






Глава 7
Егор

Жизнь в деревне для бойкого мальчишки была сплошным развлечением. Бывало, не хватало времени на всё. Иногда идя летом на рыбалку, Егор брал с собой корзинку для грибов. А зимой, когда катался с горки, у него за спиной был мешок с коньками. Но не это развлекало Егора. Его живой ум всегда придумывал, какие-нибудь шалости. То намажут соседской кошке скипидаром под хвостом, то отвяжут собаку и к хвосту прицепят консервные банки. При этом уже мирно дремавшая деревня просыпалась и ругала на чём свет стоит главного зачинщика. Когда в садах наступало время созревания плодов, все хозяева как по команде усиливали охрану своих урожаев, но тщетно. Егор каждый раз придумывал, что ни будь особенное, чтобы облапошить хозяина и опустошить сад. Посадив где-нибудь в кустах пару пацанов из своей команды, он приказывал им орать, изображая котов, до тех пор, пока хозяин окончательно выйдя из себя, не покинет свой пост и не пойдёт искать возмутителей спокойствия, а в это время Егор с остальными сорванцами спокойно делали своё дело. А то, раздобыв на почте в центральной усадьбе бланк телеграммы и наклеив аккуратно слова из газет выманивал какого ни будь простофилю из дома. Короче доставалось всем. Сам же Егор со своей компанией выходил сухим из воды. Все знали, чья это работа, но когда шли жаловаться на Егора Прасковье, его матери, то она отвечала «Вот поймаете его за руку, тогда и приходите».
По местным меркам семья Кобылиных была большая. Мать, отец, трое сыновей. Все как один рыжие и богатырского сложения. Отец работал в МТС, Андрейка уехал учиться в военное училище, Никита работал скотником, а Егорка учился в школе. Большая счастливая семья.
Всё рухнуло в одночасье. Скоропостижно скончался отец от воспаления лёгких. Андрей погиб в Афганистане. Никита покончил с собой от неразделённой любви. Егор остался у матери один. Казалось бы, вот сейчас, когда матери тяжело он возьмётся за ум и начнёт ей помогать. Но нет. Он конечно помогал, но не самым праведными способами. То притащит картошки и скажет, что ему ей расплатились за помощь, то принесёт курицу, якобы сбитую машиной. Прасковья понимала, что миром это всё не закончиться и надо что-то делать.
Решила отправить Егора в город учиться на тракториста, может там его научат уму разуму.
И началась для Егора совсем другая жизнь, жизнь взрослая, самостоятельная.
В училище Егору было также весело, как и в деревне, если не считать занятий, на которые он ходил исправно, боясь отчисления. Он быстро сколотил из однокашников, таких же шалопаев, как и он, команду которая начала терроризировать училище. Так что, если его и могли выгнать из училища, так это за поведение. Но может от того что он был у матери один, а может оттого что на всё у него находились правдивые отговорки, руководство училища его терпело.
На каникулы Егорка приезжал в деревню к матери. На время его пребывания вся деревенская живность исчезала, словно по волшебству, а Егор ходил по улицам и только посмеивался в свои только что начавшие пробиваться усы.
Но его неуёмному характеру требовался какой-то выход, приток адреналина. Егор в училище получал не большую, но стипендию и вот со своей компанией они решили пойти в ресторан. В то время в питейных заведениях никто не спрашивал паспорт, а Егор выглядел старше своих лет, благодаря своим усам и высокому росту. Они сели за столик, заказали выпивки и немного закуски, соответственно своим финансам и пир начался. Конечно, с непривычки они быстро захмелели, стали вести себя шумно и их быстро вежливо попросили на выход.
-Вот же козлы, даже допить не дали. Шумно видите ли, а другим шуметь можно.
-Ладно тебе, Егор пошли в общагу, а то комендантша не пустит.
-Хорошо пойдём, а сюда мы ещё вернёмся.
И они вернулись. Тёплой майской ночью, когда ресторан уже закрылся, Егор с друзьями, взломав замок, залезли в подсобку ресторана. Подростковое любопытство и шалость, не дали им уйти так просто. Сев за стол в центре зала, налив себе шампанского, они сидели и грызли сырокопчёную колбасу. Наевшись вдоволь, прихватив с собой полные сумки деликатесов и выпивки, они вышли из ресторана. Тут как по детективному сценарию показалась милицейская патрульная машина.
-Разбегаемся в разные стороны, продукты спрячьте, а потом в общагу. Всё рванули.
Вот оно, чего так долго Егору не хватало. Состояние того, что кто-то за тобой гонится, и твоя судьба зависит только от быстроты твоих ног. Адреналин просто переполнял кровь Егора. Такой эйфории он не испытывал.
Наутро вся компания, как ни в чём не бывало, явилась на занятия.
И пошло и поехало. Как только запасы продуктов у ребят заканчивался, Егор придумывал новое дело.
В городе поползли слухи, что появилась продуктовая банда. Денег не берёт, зато ворует самые дорогие деликатесы. Найти их милиция не может. Очень уж они аккуратные и особой фишкой банды был ужин на месте преступления.
Всё шло гладко. Днём вся компания училась, ночью они выходили на дело. Егор давал волю своей фантазии. С особой тщательностью он продумывал план проникновения и отхода, поэтому милиция не могла выйти на их след, да и в училище не было необходимости шкодить. Всю свою энергию компания тратила по ночам.
Во всём Егор был смел и отчаян, во всём только не в отношении с девушками. Здесь он превращался в этакого робкого увальня-переростка. И чем смелее он был по ночам, тем тише и молчаливей он был с девчонками. А тут Егор влюбился настолько, что не мог думать ни о чём другом, кроме как об объекте своих мечтаний. Звали её Зоя. С виду вроде обычная симпатичная девчонка, но для Егора она стала самой прекрасной и желанной. Несколько раз почти пересилив себя Егор попытался с ней поговорить, но подойдя к ней начинал что-то невнятное бурчать. Предводитель шпаны «умирал» у всех на глазах. Необходимо было предпринять что-то что могло бы привлечь к себе внимание Зои и выделить Егора из общей массы парней.
Егор решил сделать Зое дорогой подарок. Но стипендии само собой не хватило бы ни на что достойное, и Егор решился на большое дело.
-Короче парни, хватит нам промышлять продуктами, пора взяться за настоящее дело.
-И, что это Лис?
-Нам нужно взять ювелирный магазин.
-Блин, Егор. Это же другой риск. Другая статья. А если нас возьмут?
-Не возьмут, я всё продумал.
-Но там же сигнализация.
-А что мы зря учимся и не сможем отключить пару проводов? Если сделаем так, как я задумал, то всё получиться.
Недалеко от ювелирки находились общественные сараи, и Егор предложил поджечь их, тем самым обесточить улицу и пока пожарные, милиция и другие службы будут разбираться с пожаром, они беспрепятственно проникнут в магазин. На всё, про всё у них будет не более пяти минут.
-Брать товар только с витрин, с остальным разбираться некогда. Быстро зайдём, быстро уйдём. И дело в шляпе.
Всё прошло, как и запланировал Егор. Пожар разгорелся такой силы, что к месту происшествия съехались все спецслужбы, и никому не пришло в голову, что у них под носом происходит ограбление магазина.
-Вот теперь мы не только сыты, но и богаты. На какое-то время нужно залечь на дно и не высовываться. Пускай всё поутихнет.
Переждав недели две, Егор подарил Зое золотую цепочку. Девчонка оказалась с понятием и не спрашивала, что и откуда. Кино, конфеты, кафе. Егор тратил на свою любовь такие деньги, что обычному учащемуся было не по карману, но Зое это нравилось. Очень скоро у него закончились деньги, и потребовалось снова идти на дело.
Взломав очередной магазин, парни унесли не только деликатесы, но и всю выручку за день.
Не забыл Егор и про мать. С первого барыша он послал ей по почте перевод. И взял за правило, после каждого дела пересылать ей деньги. Писать, как он их добывал он, конечно, не стал, просто отписывался, что всё нормально, устроился на подработку, по специальности, зарплата хорошая.
Приехали за ними утром, взяли всех сразу. Они мирно спали, каждый в своей комнате в общежитии. Потом был суд. Всем дали по пять лет колонии, Егору же, как организатору, семь.
В колонии, благодаря своему характеру и силе, Егор быстро сошёлся с ворами и те начали учить его как жить по понятиям. Как вести себя на зоне, на воле. Старые воры легко делились с Егором своим опытом. Парень был смышлёный и впитывал в себя всё как губка.
Помимо общения с авторитетами, Егор впитывал в себя не только блатную науку, он много читал. Приключений в жизни Егора вполне хватало, и ему больше нравилась классика. Иногда он себя представлял этаким франтом, на каком-нибудь балу, пытающегося уболтать прекрасную незнакомку. Или английским джентльменом в лондонском клубе. Реальность была гораздо проще.
Не было соперников равных Егору  в драках. Кобылины все были здоровыми. Матери Егор не писал, не то чтобы ему было стыдно, просто не хотел, чтобы соседи перемалывали ему кости.
Так постепенно прошло семь лет. Вооружившись нужными адресами и рекомендациями, Егор оказался на свободе. Домой решил сразу не ехать, а подзаработать немного денег и с подарками появиться в деревне. Навестил Зою, то, что она не станет его дожидаться, он понял сразу, зашёл просто так на всякий случай. Зоя была замужем и воспитывала трёхлетнюю дочку.
На дворе стояли «лихие девяностые». Это время, которое невозможно оценить однозначно. Для кого-то это годы свободы, когда можно было начать всё с чистого листа. Для других — годы потерь, когда рушились привычные уклады жизни. Это было время, когда страна, словно птица Феникс, пыталась возродиться из пепла,  путь её был тернист и полон испытаний. И, как всякая буря, она оставила после себя и разрушения, и ростки новой жизни.
Люди, привыкшие жить под строгим взглядом государства, вдруг оказались наедине с собой. Свобода, о которой мечтали, обернулась не только радостью, но и грузом ответственности. Криминал, словно тень, накрыл города. Бандитские разборки, рэкет, "крыши" — эти слова стали частью повседневного лексикона.
Так, что Егор сразу влился в нужное русло.
Вид у Егора был представительный, большой рыжий, словно огненный медведь, который знает себе цену. Взгляд его, с небольшим прищуром, казалось, буравил человека насквозь, и собеседнику становилось сразу как-то неуютно, будто он стоял перед хищником, который уже решил, какую кость сломать первым делом. Вот и в соответствии с этими талантами ему досталось сбор денег у новоиспечённых бизнесменов. Работа, как говорится, не пыльная, а доход приносила стабильный.
Появились деньги, машина, женщины. Жизнь бурлила, как шампанское в бокале, переливаясь через край и оставляя после себя сладкое послевкусие власти.
Недалеко от центральной площади открылся новый ночной клуб «Глория». На открытии собралась вся городская элита: бизнесмены в дорогих костюмах, чиновники с напускной важностью, правоохранители, которые старались не выделяться, но их присутствие чувствовалось в каждом углу. Музыка, шампанское, девочки — всё это создавало атмосферу праздника, который, однако, был лишь ширмой для более тёмных дел.
Такой лакомый кусок не мог пройти мимо теневых хозяев города, и Егора отправили объяснить хозяину заведения его место.
Они подъехали к клубу как раз в то время, когда гости уже разошлись, а особо весёлых любителей ночной жизни выволокли и загрузили в машины. Хозяин клуба, как обычно, остался подсчитывать ночную выручку.
Егор постучал в закрытую дверь. Стук был резким, словно предупреждение.
Дверь не сразу, но всё-таки открыли. Охранник выглядел уставшим и сильно недовольным. Одет он был, как агент ФБР, в чёрный костюм и белую рубашку, которая уже потеряла свою безупречность за долгую ночь.
— Что надо? Клуб уже закрыт. Приходите вечером.
— Вечером мы, конечно, придём отдохнуть, а сейчас мы по делу.
— По делу тоже вечером.
— Ты, наверное, не совсем понял, кто к вам пришёл.
— А мне по -….
Не успел охранник закончить, как что-то тяжёлое ударило его в нос. Белая накрахмаленная рубашка тут же окрасилась в красный цвет, словно полотно художника, который решил добавить драматизма. Охранник схватился за ушибленное место, пытаясь остановить кровь, но Егор уже грубо оттолкнул его и прошёл с парнями внутрь.
Кабинет хозяина находился на втором этаже. Быстро поднявшись наверх, Егор открыл дверь без стука.
— Тук-тук. Здравствуйте.
Хозяин клуба, мужчина лет сорока с лицом, на котором читалась усталость и настороженность, поднял глаза от стопки денег.
— Что вам надо?
— Да, собственно, практически ничего. Просто вот пришли познакомиться и подружиться.
— А с чего вы взяли, что я хочу с кем-то дружить? Вы даже не представляете, какие у меня друзья и кто сюда приходит отдыхать.
— Отнюдь, мы прекрасно представляем, кто здесь с вами дружит и сколько ваши друзья здесь оставляют «лавэ».
— Это вас совершенно не касается.
— Вы, наверное, не совсем понимаете. Всё, что происходит в этом городе, нас очень сильно касается.
— Хорошо. Я человек деловой. Давайте продуктивно. Сколько вы хотите?
— Боже, как пошло. Разве можно измерить в деньгах простую человеческую дружбу, которую мы вам и предлагаем?
— И что это значит?
— Вот мы, к примеру, можем, чисто по дружбе, обеспечить вам охрану.
— Это что, бесплатно?
— Конечно, бесплатно.
— В чём подвох?
— Да нет, ни в чём. Вы просто, по дружбе, могли бы нам оказывать кое-какие финансовые услуги.
— Ну, вот так бы и сразу, а то дружба.
— Конечно, дружба. Вот, например, завтра вы нам абсолютно, по дружбе, подарите немного денег от того пирога, который вы здесь готовите.
— И сколько, к примеру, я должен вам подарить?
Егор написал карандашом на куске бумаги, лежавшем на столе, пятизначную цифру.
— Я надеюсь, это в рублях?
— Да что вы, уважаемый. Наша отечественная валюта настолько нестабильна в это противоречивое время. Конечно, это в иностранной валюте.
— Да где ж я вам найду столько?
— Я ж у вас не спрашиваю, где я найду людей на охрану. Правильно?
Хозяин клуба, к тому времени абсолютно вспотевший, сквозь зубы пробурчал:
— Хорошо, я согласен.
— Ну, вот и прекрасно. Давайте положим начало нашей дружбе на долгие годы. А засим, разрешите откланяться. Дела, знаете ли. Завтра, наш дорогой, любезный друг, мы с вами снова встретимся и обменяемся подарками. Всё, до новых, сердечных встреч.
Егор стремительно поднялся со стула и вышел из кабинета, оставив своего собеседника наедине с его проблемой.
— Ну, ты, Лис и болтун.
— Книжки надо читать, «лапоть». Поехали, у нас ещё пять адресов.
Не мог Егор даже предположить, что этот пирог уже давным-давно поделен.
На следующий день Егора с бригадой приняли прямо на входе в «Глорию».

Теперь колония была для него как дом родной. На воле и в первую отсидку, Егор заработал себе не только кличку - «Лис», впрочем, и в деревне его прозвали так же, но и неплохую репутацию. Теперь ему везде было хорошо. И на воле, и в колонии. Очень скоро он стал правой рукой смотрящего по зоне, старого вора «Михалыча». Кличку ему дали за его угрюмость и излишнюю волосатость, что делало его схожим с медведем. А так же и специальность у него была подходящая, медвежатник.
Старому вору в законе не положено было иметь семью, и он все свои невостребованные отцовские чувства отдавал Егору. Егор же в свою очередь, рано потеряв отца, всегда нуждался в твёрдой мужской руке. Так что, «Лис» и «Михалыч» оказались на одной волне. Каждый вечер, уединяясь в своём закутке вместе с Егором, «Михалыч» рассказывал ему про свою юность. В лице Егора он нашёл благодарного слушателя.
-Вот что Егор, жить мне осталось немного.
-Да ладно тебе «Михалыч», ты ещё всех нас переживёшь.
-Заткнись, балабол и слушай. Болезнь меня гложет. Сколько точно мне осталось не знаю, знаю, что мало. После моей смерти здесь на зоне начнётся кавардак. Все начнут грызть друг друга за власть. Ты не встревай. Тебе осталось сидеть немного. Протяни, как сможешь и на волю. Скажи, Егор, а что заставляет тебя идти на дело?
-Не знаю, но когда я иду на риск, то меня охватывает такое состояние, ну почти как с бабой.
-Это у тебя по молодости, а дальше что?
-Ну, денег соберу, куплю квартиру, машину, на курорт съезжу.
-Понятно. Было у меня всё это. И деньги, и хата, и бабы одна другой лучше. Конец Егор всё равно видишь, какой выходит. Тут я думал, а так бы я прожил жизнь, если бы господь дал мне такую возможность. Никогда. Вот, брат, какой ответ. Никогда.
-Но ведь у тебя и статус, и уважение?
-Какое уважение? Каждый здесь, да и на воле, мечтает мне в бок заточку воткнуть, да на моё место сесть, только страх не даёт.
-Странные ты мне, «Михалыч» слова говоришь. У меня прямо карусель в голове.
-У меня понятно, семьи никогда не было. Сирота я. А у тебя ведь мать жива, ты сам молодой, можешь ещё свою жизнь повернуть, как хочешь. Лучше конечно, как надо.
-А, как надо?
-Да так, чтобы умирать приходилось не в больничке на зоне, а дома. И чтобы окружали тебя не сокамерники и подельники, а дети, да внуки. И глаза закрыть с блаженной улыбкой на лице, а не со звериным оскалом. И лежать на кладбище, куда приходят родные, да цветы приносят, а не в общей могиле на зоне. И вспоминали тебя добрым словом, а не проклятьями.
-Эко тебя прижучило «Михалыч».
-Подумай Егор, хорошо подумай.
Ночью, когда за окном посыпал первый снег, «Михалыч» умер.
На зоне появился новый смотрящий.  Егор не торопился с ним сходиться, но и на рожон не лез. Решил выполнить волю покойного пахана, и дотянуть свой срок спокойно.
«Егорка, Егорушка, сыночек!»
«Мама, ты, что здесь делаешь?»
«Плохо, мне без тебя».
«Мама, не уходи, останься».
-Ты, что это «Лис», во сне кричишь.
-Да так приснилось.
Егор повернулся на другой бок, но заснуть так и не смог.



Глава 8
Домой

Вот и наступил день долгожданной свободы. А нужна ли она ему? Что делать дальше? Куда пойти? Поехать домой совестно. Как объяснить матери, почему столько лет не объявлялся и чем все эти годы занимался? Как посмотреть ей в глаза?
«Ладно, поживём, увидим».
Никто Егора не встречал, автобусы до колонии не ходили, и пошёл Егор до ближайшего населённого пункта пешком. Шёл и всё время думал, про мать, про то, что сказал ему перед смертью «Михалыч», про свою жизнь. Время было уже позднее, до города ещё далеко. Егор набрёл на мужской монастырь. Постучал. Дверь открыл престарелый монах.
-Здрасте. Я тут до города добираюсь, но уже темнеет. Не пустите переночевать до утра?
-Проходи, сын мой. Негоже путнику отказывать в приюте.
-Спасибо святой отец.
Егору отвели место в одной из пустующих келий. Накормили ужином. Поблагодарив святых отцов, Егор ушёл спать и, наверное, впервые за много лет проспал без сновидений.
Наутро Егор проснулся, умылся и пошёл искать своих благодетелей. Ни в кельях, ни во дворе никого не было, а из храма доносились песнопения. Егор зашёл в храм. Войдя, он увидел монахов, которые молились. Он тоже решил перекреститься. И вдруг ему стало как-то спокойно на душе. Он стоял и слушал, как монахи молятся и поют. Мысли его унеслись куда-то далеко-далеко, во времена его детства, когда живы были отец с братьями, мама улыбалась и гладила его по рыжей курчавой голове.
-Ты, что сын мой, заснул.
-Простите, задумался.
-Это хорошо, что задумался. Звать то тебя как?
-Егором.
-Егорий — значит.
-Ну да.
-А меня отец Афанасий, я настоятель этого монастыря. Пойдём, Егорий трапезничать.
После завтрака отец Афанасий пригласил Егора к себе.
-Ну что Егорий, рассказывай, что тебя гложет. Судя по всему, смущение у тебя какое-то в голове.
-Это точно.
И Егор поведал отцу-настоятелю всю свою жизнь, как на духу.
-А знаешь Егорий, самое главное, что ты уже задумался над своей жизнью, а что делать дальше тебя господь направит, если ты прислушаешься к своему сердцу.
-Святой отец, а можно я поживу тут у вас немного. Хочу до конца в себе разобраться и понять кто я, и что я?
-Хорошо, Егорий. Святые отцы, как ты сам видел, скажем, прямо не молоды, а дел житейских в монастыре много. Вот и поможешь нам, а мы с божьей помощью поможем тебе.
Чуть больше года Егор прожил в монастыре. Выполнял любую, необходимую работу. Выполнял все ритуалы вместе с монахами. Отец Афанасий подарил ему нательный крест. Егор первый раз в жизни исповедовался и причастился. Отец Афанасий наложил на него епитимью, прочитать евангелие. Так что днём Егор работал, вечером молился и читал святое писание. Так постепенно в молитвах и трудах пришло к Егору понимание его собственной жизни. С этими мыслями он пошёл к отцу-настоятелю.
-С чем пришёл сын мой?
-Да вот пришёл сказать, что пора мне.
-И куда ты теперь, чем заниматься думаешь?
-К матери поеду, а там видно будет. Но к старому больше не вернусь.
-Правильно мыслишь Егорий. Вижу ты действительно готов к возвращению в мир. Что ж благословляю тебя Егорий во имя отца, и сына, и святого духа. Прими от меня подарок.
Отец Афанасий встал, подошёл к иконостасу и взял маленькую иконку Божьей Матери.
-Вот возьми, пусть этот образ Пресвятой Девы Марии хранит тебя от всяких бед. Если тебе станет трудно, помолись усердно, и она подскажет тебе, как поступать.
-Благодарю тебя святой отец, за подарок, за кров, за науку.
-Вот ещё Егорий деньги тебе на дорогу и на еду, до дома тебе хватит.
-Спасибо Отче.
-Завтра утром отец Александр отвезёт тебя на станцию, а сейчас иди, отдыхай, завтра с рассветом и отправитесь. Иди с Богом, сын мой. Храни тебя Господи.
Поцеловав руку отца Афанасия, Егор удалился.
Егор не спал практически всю ночь. Как только сон начал наваливаться на Егора, дверь кельи постучали.
-Егор, собирайся, пора ехать.
Егор собрал свой нехитрый скарб и вышел во двор. Отец Александр уже запряг лошадёнку в телегу и ждал Егора.
Ехали почти весь день. К вечеру добрались до станции. Узнав в кассе, что поезд будет только завтра вечером, Егор, попрощавшись с отцом Александром, решил не куда не ходить, а подождать на вокзале. Здесь хотя бы был недорогой буфет. Перекусив в буфете, Егор устроился на скамье в зале ожидания и почти сразу задремал.
Дорога до родной станции заняла почти трое суток. Поезд мерно покачивался, убаюкивая своим ритмичным движением. Он всё больше спал, принимая монотонный стук колёс как снотворное, которое словно стирало границы между реальностью и сновидениями. И конечно, думал. Думал о прошлом, которому для него уже нет возврата. О тех днях, которые казались теперь чужими и далекими, словно из жизни другого человека. О людях, которые остались там, за горизонтом времени — кто-то в памяти, а кто-то навсегда.
Он думал о будущем. Как встретит мать? Сможет ли она узнать в нём того мальчишку, который когда-то уехал из дома с большими мечтами? Как будет жить дальше? Вопросы роились в голове, но ответы на них казались такими же неуловимыми, как пейзажи за окном — мелькающими и исчезающими в мгновение ока.
Станция приближалась медленно и неотвратимо. За окном сменялись поля и леса, деревни с редкими огоньками окон и пустынные платформы. Каждый новый километр приближал его к чему-то неизведанному и одновременно знакомому до боли. Сердце то замирало от волнения, то начинало биться быстрее от предвкушения встречи с тем местом, которое он когда-то называл домом.
Но что будет потом? Сможет ли он снова почувствовать себя частью этого мира? Или прошлое останется только тенью за его плечами? Эти мысли сопровождали его всю дорогу — тяжёлые и неизбежные спутники на пути домой...
Он вышел на перрон. Поставил потрёпанный временем чемодан на заплёванный асфальт, который, казалось, впитал в себя тысячи историй таких же пассажиров, как он. Достал из кармана пачку сигарет, закурил. Густой дым лениво поднялся вверх, смешиваясь с холодным воздухом и запахом железа, деревянных шпал, пропитанных креозотом, и чего-то неуловимо родного — запахом станции.
Люди на перроне постепенно исчезали. Они таяли в серой утренней дымке, растекаясь малыми ручейками в разные стороны: кто спешил к выходу, кто искал свой вагон. Их шаги звучали глухо по потрескавшемуся асфальту, а лица мелькали лишь мимолётными тенями — чужими и безразличными. Никто не обращал на него внимания. И вот он остался один посреди перрона.
Тишина была относительной: где-то вдали скрипели тормоза прибывающего состава; неподалёку кто-то громко хлопнул дверью вагона; а над всем этим привычно и раздражающе вещал противный голос из репродуктора о приближении очередного проходящего поезда. Этот голос был неизменным — словно время здесь застыло на месте.
Он затянулся глубже и посмотрел вдоль платформы. Всё вокруг казалось одновременно знакомым и чужим: облупленные стены вокзала с выцветшими вывесками; ржавые лавочки с покосившимися ножками; старый фонарь у края платформы, который уже давно перестал светить по ночам. Всё это было частью его прошлого — того самого прошлого, от которого он пытался убежать когда-то давно.
Но теперь он вернулся. Стоял здесь одинокий и молчаливый, посреди пустого перрона с чемоданом у ног и сигаретой в руке. Ветер подхватил пепел и унёс его куда-то за пределы станции — туда же, куда когда-то исчезли его мечты о другой жизни.
"Что дальше?" — подумал он про себя, глядя вдаль на рельсы, уходящие за горизонт. Ответа не было ни в голове, ни в сердце. Только этот момент тянулся бесконечно долго — момент между прошлым и будущим...
-Егор, ты что ли?
На Егора смотрела женщина средних лет, с красивыми, но очень усталыми глазами. Егор не узнавал, но что-то мимолётно знакомое было в её взгляде.
-Простите, не могу узнать.
-Дашутка, я.
-Господи, Дашутка. Ты как здесь?
-Живу я здесь. С мужем и сыном. Хорошо живём, я на почте работаю, по всему району мотаюсь, устаю очень, да и дел по дому много, обстирать, приготовить, обшить, двое мужиков всё-таки, вот и верчусь как белка в колесе. А так всё хорошо, как у людей, не хуже. Опять же муж, ребёнок, работа, дом. Все в порядке, спасибо что спросил.
-Понятно, а в деревне нашей давно не была?
-Как же давно, я там почитай каждую неделю, к тёте Пане пенсию и продукты привожу, какие закажет. Посидим, поболтаем, чайку с пирожками попьём, я отдохну и дальше бегу, вот та и бегаю всё время. Дом, работа, семья.
-Да, погоди ты. Мать, то как?
-Тяжело ей, постарела очень, тебя дожидается. От тебя ведь вестей не было. Я ей говорю, может, уже и в живых Егора нет, а она, и слышать не хочет. Егор, а ты где пропадал?
-В тюрьме.
-Боже, как же так?
-Вот так бывает Дашутка.
Дашутка сразу как-то замкнулась, и у неё пропало желание дальше говорить.
-Ладно, пора мне на работу, да домой мужиков кормить. Они же только одно название, что мужики. Ни убраться, ни приготовить, ни постирать. Всё на мне, да и эта работа, а что делать. Вот и кручусь.
Дашутка пошла, продолжая разговаривать, но уже сама с собой.
Егор молча проводил глазами Дашутку и опять остался один на один, со своими мыслями.
Дорогой это назвать было с трудом. Просто старая колея, густо заросшая травой, которая, казалось, пыталась скрыть от мира всё, что когда-то здесь было. На всём протяжении дороги Егору никто не встретился, кроме группы туристов, шедших в сторону станции. Молодые, сильные, счастливые.
Да и всё вокруг как-то заросло, будто природа, терпеливо ждавшая своего часа, наконец, взяла своё. Егор с трудом узнавал места своего детства. Там, где раньше было поле, золотое от пшеницы и шумное от голосов работающих людей, теперь вырос молодой лес, густой и непроходимый. А лес, в который он ходил с Никитой за грибами, превратился в настоящий бурелом. Деревья, словно уставшие от времени, лежали друг на друге, переплетаясь корнями и ветвями. Речка, когда-то чистая и быстрая, теперь заросла тиной, и её едва можно было разглядеть под слоем зелёной ряски. Видно, что давно по ней никто не ездил, не ловил рыбу, не смеялся на берегу. Но всё равно это всё было настолько родное и знакомое, что приятно щемило сердце. Каждый камень, каждый поворот дороги напоминал о чём-то давно забытом, но таком важном.
Лишь к вечеру он добрался до деревни. Когда-то процветающую деревню трудно было узнать. Дома, некогда крепкие и ухоженные, теперь как будто вросли в землю, покосились, обветшали. Из высокой травы и молодого подлеска торчали полуразрушенные крыши, словно скелеты былой жизни. Окна, когда-то светящиеся теплом, теперь зияли пустотой, как слепые глаза. Казалось, что деревня умерла вместе со своими обитателями, оставив после себя лишь тени прошлого.
Егор медленно шёл по улице, каждый шаг отдавался в его душе тяжёлым эхом. Вот здесь, у этого дома, они с ребятами играли в прятки. А там, за тем забором, жила бабка Марфа, которая всегда угощала их свежими пирогами. Теперь от забора остались лишь несколько досок, а от бабки Марфы — только воспоминания. Ветер гулял между домами, шелестя травой и качая ветви молодых деревьев, которые уже начали пробиваться сквозь трещины в стенах. Казалось, сама природа пела тихую песню забвения.
Он остановился у старого колодца, который когда-то был центром деревенской жизни. Теперь он был почти полностью скрыт под слоем мха и травы. Егор попробовал покрутить ручку, но она заржавела и не поддалась. Всё здесь говорило о том, что время не пощадило это место. Но в то же время, в этой тишине и запустении, он чувствовал что-то неуловимо живое. Может, это были воспоминания, а может, сама земля, хранившая в себе отголоски прошлого.
Он сел на краю колодца и закрыл глаза. В памяти всплывали лица друзей, голоса соседей, смех детей. Он вспомнил, как они всей деревней собирались на праздники, как пели песни, как радовались урожаю. Теперь всё это казалось таким далёким, почти нереальным. Но сердце всё равно сжималось от тепла, которое он чувствовал, вспоминая те дни.
Когда солнце начало садиться, окрашивая небо в багровые тона, Егор встал и медленно пошёл дальше. Он знал, что вернуться в прошлое невозможно, но в этот момент он чувствовал, что частичка его души навсегда осталась здесь, в этой забытой деревне, среди руин и воспоминаний.
Вдруг откуда-то из-за кустов на него выскочила собака, да такая смешная, что не напугала Егора, а только рассмешила. Егору тут же вспомнились деревенские собаки, которые боялись его как огня.
-Ты откуда такой, кобыздох?
Егор потрепал пса за ухом. Тот от удовольствия даже повизгивал.
-Ну, веди домой.
Подойдя к родному дому, Егор увидел, что он в отличии от других выглядел жилым. Забор, чьей-то заботливой рукой был подправлен, в некоторых местах старые доски поменяны на новые. Крыша была просто новой.
Через калитку он увидел маму. Она стояла возле колодца и наливала воду в ведро.
-Мама.
Прасковья на мгновенье замерла.
-Мама.
Мать вздрогнув, выронила ведро и обернулась.
-Здравствуй мама.
-Ну, вот и дождалась.
Ноги Прасковьи как-то сразу подкосились, она села на скамейку и слёзы потекли из её глаз так обильно, что как будто они копились очень долго и вот наконец платину прорвало.
Егор подбежал к ней, хотел обнять, но какая-то неведомая сила заставила его упасть на колени.
-Прости, мама.
Егор уткнулся ей в колени и зарыдал в бессильной злобе на самого себя, на время которое утекло неуловимо, на мир который уже нельзя было исправить. Прасковья гладила его по рыжей голове и приговаривала.
-Вот ты и дома сынок, вот ты и дома.
Наступила какая-то благоговейная тишина. Казалось, что птицы больше не поют, насекомые не жужжат, ветер перестал шелестеть листьями деревьев и шуршать травой. Даже самый приветливый пёс на свете, обычно такой шумный и весёлый, лёг на траву и затих, устремив свои смешные, преданные глаза на молчаливый диалог между матерью и сыном. Всё вокруг замерло, будто сама природа затаила дыхание, чтобы не нарушить эту священную минуту. Казалось, даже время остановилось, боясь хоть чем-то помешать этому разговору, такому важному и тихому, что слова стали лишними.


Эпилог

Мы уходили от тёти Пани с каким-то странным чувством. С одной стороны, мы были воодушевлены, что помогли этой одинокой женщине: привезли дров, починили забор, прибрались в доме. С другой стороны, нас всех одолевала какая-то щемящая тоска от того, что эта сильная, добрая женщина опять остаётся одна, дожидаясь своего сына. Все шли, молча, и каждый думал о своём. Не знаю, как другим, а мне хотелось позвонить родителям. Девчонки, обычно щебетавшие по дороге, шли молча. У Ленки глаза были на мокром месте. Она всегда была самой чувствительной из нас, и, видимо, история тёти Пани тронула её до глубины души.
Мы втроём с Венькой и Генкой обсуждали следующую поездку к тёте Пане. Решили, что через пару недель снова навестим её, привезём продуктов и поможем с огородом. Венька предложил собрать деньги на новую печку, ведь старая уже, еле пыхтела. Генка, как всегда, шутил, чтобы разрядить обстановку, но в его глазах читалась та же грусть, что и у всех нас.
Мы шли дальше, и тишина вокруг казалась ещё глубже. Даже природа вокруг будто замерла: ни ветерка, ни пения птиц. Только наши шаги по пыльной дороге нарушали это безмолвие. И в этой тишине каждый из нас, наверное, думал о том, как важно быть рядом с теми, кто тебе дорог, пока есть возможность. Потому что жизнь — штука непредсказуемая, и никто не знает, что ждёт нас завтра. Что ждёт того мужика со старым потрепанным чемоданом, который встретился нам по дороге.
Замыкающим был Яшка. Он шёл, опустив свою рыжую голову, и казалось, что его мысли где-то далеко. Последние дни он был какой-то странный. Мало разговаривал с нами, всё больше молчал или уходил в сторону, когда мы собирались вместе. Но с тётей Паней он разговаривал подолгу, сидел с ней на крыльце, пил чай и слушал её рассказы. У Якова не было родителей. Почему? Он не сильно распространялся. Его воспитывали дедушка с бабушкой. Дед его умер лет десять назад, и они жили вдвоём с бабушкой. А теперь и её не стало. Одиночество и потеря близких людей были ему известны не понаслышке.
Когда мы дошли до окраины деревни, Яшка вдруг остановился и обернулся. Он долго смотрел в сторону дома тёти Пани, словно хотел что-то сказать, но потом лишь вздохнул и пошёл за нами. В этот момент я понял, что он, наверное, больше всех из нас чувствовал её боль. Может, он видел в ней ту самую бабушку, которую так не хватало ему сейчас. Или, может, он просто понимал, что такое — ждать кого-то. Ждать того, кто, возможно, никогда не вернётся.
Яшка шёл и теребил в руках свою счастливую пуговицу со звездой от офицерского кителя, с которой он никогда не расставался, единственное, что у него осталось от мамы.

Митяево. 2015-2025