Генерал глава 3

            глава  3
Перед тем, как сесть за стол, Фёдор вручил матери подарки – пуховый платок, белую блузку и  тёмно-синюю кофту крупной вязки с перламутровыми пуговицами, которая оттеняла её синие глаза. Это были первые  подарки  в жизни, преподнесённые матери. Ему было невыносимо стыдно за себя, а она расчувствовалась и всё повторяла, и повторяла, с нежностью поглаживая подаренные вещи:
- Спасибо. Спасибо, сынок. Спасибо, родной. Красота-то какая! Где же ты такую красоту купил?
- У меня пересадка в Москве была. Успел в промежутке между поездами  покупки сделать, - пояснил Фёдор.
Деньги у Гулько были. В лагере он работал кузнецом, а так как с детства умел хорошо рисовать и имел фантазию, то  мог выковать под заказ любую поделку: лист кленовый, птичку, подкову, цветок. Невозможно перечислить всё, что было выковано его руками. Иногда сидельцы просили нарисовать  карандашный портрет, чтобы отослать родным. Оставляя облик узнаваемым, Фёдор  всегда улучшал черты лица на портрете подбирая нужный ракурс, чтобы не разочаровать модель и порадовать его родственников качественным портретом. Особой популярностью пользовались  его рисунки для наколок. За это заключённые платили ему кто-то сигаретами, которые он менял на чай и печенье; кто-то давал деньги, часть которых он обязательно отдавал в общак*, а часть тщательно прятал у себя в кузнице, где в последние годы ему разрешили постоянно жить в закутке, чтобы не отвлекался от выполнения госзаказов.
За годы пребывания в лагере на его лицевом счету скопилась определенная сумма денег. После вычетов перед освобождением выдали остаток, и суточные на пропитание. Науку о том, что овцы целы только тогда, когда волки сыты, он усвоил давно. Деньги взял молча. Часть от этих денег Фёдор  отдал в общак*. Перед отбытием достал из тайника  заначку, и покинул территорию лагеря под доброжелательные  выкрики и без тщательного досмотра.
Гулько повезло, что кратчайший путь домой был с пересадкой в Москве. В столице купил подарки матери, себе  двое джинсов «Рила»,  кеды «Москва», ветровку, трусы и носки. Переоделся  в привокзальном туалете, выбросив в урну прежнюю, пропахшую лагерем, одежду. Оставил за спиной неудачное прошлое и отправился в неизвестное будущее.
 Мать и сын ужинали неспешно. Аромат борща плыл по дому, лаская обоняние. Фёдор не торопился: он впитывал аромат; рассматривал, как поблёскивает нежный солнечный жирок на ярко-красной поверхности блюда; ложкой осторожно перебирал картофель, капусту свёклу и перец. Первую ложку с борщом он задержал во рту, нёбом ощущая его мясную бархатистость. Отправил в рот кусочек сала и чеснок, смягчая остроту  куском хлеба. Каждая последующая ложка с  материнским борщом попадала уже не желудок, а прямо в изголодавшееся сердце, и растекалось блаженством. А потом были вареники с картошкой, присыпанные обжаренным до золотого цвета луком. Он  их не просто ел – он смаковал, сопровождая вздохами удовольствия каждый проглоченный вареник. Мать с нежностью смотрела на вновь обретенного сына, вспоминания мальчугана наспех поглощавшего вареники, чтобы убежать играть в футбол.  Увидев, каким счастьем светится лицо матери, Фёдор осознал, что наконец-то он дома!
За чаем мать рассказывала сельские новости, а Фёдор слушал. Ему очень хотелось узнать об Анне Ивановне, но не решился задать вопрос, иначе пришлось бы признаться в нечаянном знакомстве, а он хотел оставить это для себя.
Лёжа в чистой мягкой постели, полночи вспоминал, как Анна наклонилась к нему, прикоснулась, сказала, а он ответил ей. Эта встреча, длящаяся несколько минут, в ночных мыслях разрослась до  многочасовой беседы и приобрела вселенское значение.  Зелёные глаза манили и зазывали.  Он сопротивлялся их силе, сколько мог. И всё же сдался.
Надо мною,
Кроме твоего взгляда,
Не властно лезвие ни одного ножа. - Сказал Маяковский, с пониманием покачал головой и подмигнул Фёдору.
И он провалился в сон.

*Общак – на уголовном жаргоне фонд взаимопомощи в среде преступного сообщества.