После деревни

      
       Ниже приведена глава из романа "Тантатива №2"


       Приехав домой, я тут же позвонил Соньке. Было три часа дня. Договорились встретиться через час возле ее дома. Я пришел за двадцать минут и слонялся в отдалении. Наконец дверь подъезда открылась, и в летнем платье с подолом повыше колен вышла Сонька. Увидев меня, не бросилась со всех ног, а пошла неторопливо мне навстречу, поглядывая при этом в сторону. Мы сошлись.
       «Привет!» - сказал я, удерживаясь от желания взять ее руки в свои.
       «Привет…» - сказала она, отводя глаза.
       От дурного предчувствия у меня екнуло сердце. Я переминался, не зная, с чего начать.
       «Как съездил?» - спросила она.
       «Нормально, - ответил я. – А ты здесь как?»
       «Тоже нормально»
       На этом наш разговор заглох. Тот самый разговор, который я много раз представлял себе перед сном в виде фейерверка чувств и водопада слов. Будь я постарше и поумнее (хотя второе не всегда следует из первого), я бы нашел нашей скованности простое объяснение: каждый из нас подозревал другого в неверности, боясь при этом признаться в верности раньше другого. Гордиев узел, который рубится наименее подозрительным из них. И я рубанул:
       «Я всё время думал о тебе»
       Вместо того чтобы сказать: «Я тоже», она промолчала. Поскольку я вернулся на три дня раньше (буквально извел деда нытьем об отъезде), меня могли не ждать (если вообще ждали), а стало быть, на вечер могли иметь какие-то планы. И я спросил:
       «У тебя вечером какие-то дела?»
       Сонька замялась: да, действительно, она не ожидала, что я так рано приеду и договорилась на вечер с девчонками. У кого-то там сегодня день рождения, ее пригласили, и отказываться вроде как неудобно. Я бросил: «Тогда не буду мешать» и гордо удалился. Меня даже не пытались остановить! Мир сразу опустел и помертвел, горло свело, глаза защипало.
       «Ну, и ладно, и черт с ней… - противился я напору черной тоски. - Нашла же она себе кого-то, найду и я…»
       Следующий день я провел в футбольных баталиях, пушечными ударами вымещая злость на безобидном мяче. После игры мой друг Андрюха Климук спросил: 
       «Ты чё такой злой?»
       «Зуб болит!» - пальнул я в него порцией раздражения.
       А вечером случайно встретил Яшку Гилевича, который из неуклюжего увальня превратился в бойкого на язык девчоночьего любимца. Среди прочего он сообщил:
       «Видел тут твою Соньку с Царевым. Ничё так, веселая парочка!»
       Я не стал выяснять, где и когда это было, сказал лишь:
       «Она не моя, а колхозная»
       После чего затерялся в городских закоулках и бродил там со стиснутыми зубами дотемна. Вернулся домой за полночь. Родители уже улеглись, и никто, слава богу, не стал меня ни о чем расспрашивать. Я долго не мог уснуть, и состояние мое точнее всего было выразить словами «злобное недоумение». Вокруг них клубился рой вопросов, но та единственная на свете, которая могла на них ответить, наверняка видела в это время уже десятый сон. Я вдруг вспомнил Светку и в сердцах пожалел, что отказался от нее. И тут же интимные подробности нашей воображаемой медовой свадьбы предстали передо мной с пугающей убедительностью. Вслед за ними суеверное недоумение: если у нас с ней ничего не было, почему моя память упрямо утверждает обратное? Я все-таки заснул и во сне был со Светкой, но почему-то звал ее Сонькой…
       На следующий день я снова был на нашем, похожем на пустырь стадионе, а в самый разгар баталии туда явилась Сонька и одинокой, нахохленной птахой пристроилась на пустой трибуне. Над полем висел азартный мат-перемат, и при появлении девчонки никто не потрудился прикусить язык. Все, в том числе и я, играли, не обращая на Соньку ни малейшего внимания. Было даже интересно, насколько ее хватит.
       Она все же дождалась конца игры и встала, пытаясь обратить на себя внимание. Я стянул футболку и, не торопясь, направился к ней. Подошел и молча встал в метре от нее.
       «Не знала, что ты умеешь так ругаться» - начала она.
       «А мне ничего больше не остается!» - выпятил я грудь.
       «Почему?» - с невинным видом спросила она.
       «Ну, ты же теперь с Царевым гуляешь!» - плеснул я в нее изрядную порцию желчи.
       «И что?»
       «Да ничего!» - скривился я.
       «Надо же, тебе сказали, а ты и поверил! - усмехнулась она. - А правду знать не хочешь?»
       «Правду? – оскалился я. - Пожалуйста, рассказываю правду! В деревне одна прекрасная барышня-крестьянка захотела, чтобы я стал ее первым мальчишкой. Так представляешь, я, дурак, отказался! Понял вдруг, что могу заниматься этим только с тобой, сколько бы ни пришлось ждать. Ну, и как тебе такая правда?»
       Сонька посмотрела на меня с невыносимым укором и сказала:
       «Я думала, ты догадаешься написать мне хоть одно письмо…»
       С меня разом слетела вся дурь, и я виновато пробурчал:
       «Извини, не догадался. Ты и так все время была у меня в голове…»
       Она протянула мне руки, я сжал их, и она сказала:
       «Пообещай, что будешь всегда мне верить»
       «Обещаю» - привлек я ее к себе, намереваясь поцеловать.
       «Не здесь» - уклонилась она.
       «Пойдем ко мне. Дома никого нет»
       Когда пришли, я тут же, у порога, припал к ее губам. Оторвавшись, сказал:
       «Посмотри пока телевизор, я помоюсь, а то весь потный»
       «Ты не потный, ты мужественный, - уткнулась она лицом в мою мокрую футболку. – И пахнешь, как победитель…»
       «Сонечка, - дрогнул мой голос. – Ты не представляешь, как мне без тебя было плохо!»
       «Представляю, прекрасно представляю…» - пробормотала она, прижимаясь щекой к моей потной груди.
       Я принял душ, а после мы, тесно прижавшись, пили в гостиной чай, обильно сдабривая его поцелуями.
       «Так вот насчет Царева…» - начала Сонька.
       «Да ну его!» - дернулся я как от хлыста.
       «Нет, ты послушай! Он же возле меня недели две крутился! Приходил к моему дому, предлагал погулять, в кино приглашал и все такое…»
       «Это потому что ты носишь короткие юбки…» - вставил я.
       «Если бы ты был повнимательнее, то заметил бы, что с некоторых пор я короткие юбки не ношу. Тебя я уже соблазнила, а больше некого, - парировала она. – Кстати, как тебе мои ноги?»
       «Высший класс!» - порывисто поцеловал я ее.
       «Лучше, чем у твоей барышни-крестьянки?»
       «Даже сравнивать нечего!» - горячо заверил я и вдруг увидел голую Светку во всём ее речном русалочьем великолепии. Увидел и испугался: зачем она тут?!
       «Ну, тогда слушай дальше, - продолжала тем временем довольная Сонька. - Я, конечно, не хотела никуда с ним идти, но маме он нравится, и она сказала, что дело не в том, где и с кем мы бываем, а в том, что себе позволяем. Ну, и я один раз согласилась… И мы гуляли, и он все время что-то рассказывал, а мне было скучно. А потом проводил до подъезда и полез целоваться… И я вдруг поняла, что хочу и буду целоваться только с тобой! И я так его оттолкнула, что он чуть не упал! Ты мне веришь?»
       «Абсолютно!»
       «А эта твоя барышня-крестьянка, какая она?»
       «Ей шестнадцать, она твоего роста, стройная, веснушки, васильковые глаза, пшеничные волосы, спелые, пухлые губы. Жалко ее – выйдет замуж за какого-нибудь деревенского пьяницу и пропадет…»
       «Да, жалко…» - прижалась ко мне Сонька.
       «А ты когда подрастешь, выйдешь за меня? Я не пьяница» - спросил я вроде как в шутку.
       Сонька вскинула на меня глаза и необычайно серьезно ответила:
       «Даже не сомневайся»
       Мы поцеловались, и я сказал:
       «А знаешь, в деревне считают, что стать женщиной на скошенной траве – к счастью»
       «Мы найдем скошенную траву» - всё также серьезно пообещала Сонька и подставила губы.