Фрейн. Призрак Ричарда III. 03. 03. 2025

ПРИЗРАК РИЧАРДА III

Дипломный спектакль «Шум за сценой» (03.03.2025) по одноимённой пьесе М. Фрейна студентов 4-го курса СГИИ.

Режиссёр-педагог — старший преподаватель А. А. Кузнецов.

Художественный руководитель курса — доцент Э. Н. Шевчук.

Режиссёр Жак Даллас (Данил Штикель) уже утомлён, ему за 60. Слава и деньги, победы в престижных фестивалях, статьи в энциклопедиях, овации на лучших площадках — всё это успело потерять упоительную остроту, во многом и надоело. Что он здесь делает? Да просто выручает старушку Дотти (Ирина Кирса), спасает её с обозом не иначе, как от тюрьмы за неуплату налогов. Не стоит благодарности — дело чести. Bonjour, Фредерик (Никита Долинин): театр — это жизнь!

Жак еле шевелится не то после тяжкого похмелья, не то после очередного припадка. Его скрючили хондроз, радикулит и всё, что прикажете. На моду Жаку давно наплевать: невыразительный серый пиджак; чёрная основа. Вот разве что кольца… Как там, в старинном русском романсе, который так крепко берёт за французскую душу: «Были когда-то и мы рысаками»...

Выползание Жака из партера, его «силовой выход» на сцену на карачках, потом долгое разгибание конечностей, позвонков было бы смешным, да только никто никто не смеялся. Все взгляд не могли оторвать от возникшего «под лучиком» образа. Кого-то эта сутулая фигура смутно напомнила, не к ночи будь помянут...

Теперь просить на репетиции пояснений — чистый мазохизм или игра в рулетку: ответ может случиться, но при этом может и прилететь. Не зря Жак хвалит Тима (Сергей Мальцев) за страдания во имя святого искусства. Тим весь в бинтах, но всё ещё ходит и даже способен кого-то играть, без разницы, кого.

Сцена больше напоминает пыточную. Содержание спектакля — клиническая картина пациента при исполнении служебных обязанностей.

Речь у Жака теперь резкая, отрывистая, визгливая — не то ворона каркает, не то дурной кошак взвывает. Бедняжка Белинда (Наталья Бойчук) с половины репетиции уже не дарит улыбки, а нервно скалится. Юная Брук (Дарья Ковалёва) в чёрном белье, теперь мы легко верим её «лестничным» воплям: «Мы все умрём! Мы все умрём!» Особенно тяжело помощнику режиссёра Поппи (Ева Чубукова), потому что Жака она боится в открытую: ещё прибьёт насмерть, и ничего ему за это не будет, ведь всем известно, что большую часть своих отпусков этот дьявол лежит под капельницами на психиатрических курортах.

Если Гарри (Иван Ковалёв) и Фредерик на сцене стоически держатся, то испуг актрис более чем натуральный. То ли они боятся попасть под тяжёлую энергетику Жака, то ли им страшно за его здоровье, ибо в его состоянии помереть прямо на репетиции — раз плюнуть. Нам тоже было слишком часто не по себе… И хотя Дульсинея со своими сардинами, газетой и телефонной трубкой излучает завышенный оптимизм (видимо, это приём самозащиты в форме инсценировки радости от работы с корифеем), от окончательного перерождения «фарса» в жанр ближе к хоррору спасает ...Грабитель Селздон (Владислав Руковишников)!

Селздон, этот бесхитростный актёр почтенного возраста, отключён от всего, кроме личного «праздника» и своего персонажа, которого он в любых обстоятельствах играет потрясающе атмосферно. Первые аккорды темы Грабителя сами по себе будят зрительское любопытство, но когда появляется Селздон в образе...

Впрочем, и вне образа он колоритен. Селздон, вернее, его отсутствие, вызвало в труппе нешуточный переполох. Репетиция рванула стоп-кран до выяснения обстоятельств. К счастью, они оказались не самыми безнадёжными: Селздон всего лишь прилёг под лестницей и уснул. И вот он стоит перед труппой и пытается понять, что происходит. Все ему: «Ну, давай, не молчи! Говори! Говори!» Ведь пока Селздон не заговорит, невозможно понять, в какой кондиции он находится — бедняга отягощён пристрастием к алкоголю. Все в напряжении ждут первых слов...

Селздон (поднимаясь на сцену): «А у нас ...вечеринка? (Облегчающий смех.) Под-дохнуть можно! (Все замерли. Селздон вслушивается в себя: выразительная пауза. Затем бодренько.) Не сегодня!!!» (Труппа выдохнула. Все снова смеются.)

И таким манером Селздон идёт до конца — энергично и жизнерадостно! Пантомима Селздона под характерные па детективных ритмов прямо-таки наполнена гурманством пребывания на сцене. Да… Когда-то, мы верим, он блистал! Впрочем, и в свои семьдесят Селздон на сцене, уж точно, не теряется. Это его хвалит за удачный, хотя и несвоевременный выход грозный режиссёр Жак.

Селздон в спектакле — само воплощение воровского темперамента — пенсия не для него! Ведь «всё при нём»: гибкость проникновения в окна (ему не сложно руками переставить по одной ноги точнёхонько через окно); мгновенные интерпретации по обстановке (драгоценные краны и прочая сантехника). Селздона до сих пор бередит память о несметных трофеях и впечатлениях прошлого: «Мне не хватает рыка! Мне не хватает насилия! Мне не хватает людей, которых я мог бы ...пугать! Вся эта тишина дома меня угнетает. Я, что, говорю сам с собой?!»

Незабываемая сцена — трио Грабителей. Как обычно, Селздон не услышал реплику на выход, но зато её не пропустил его невольный дублёр Тим. Он вылез из окна в карнавальной маске, скромно посверкивающей каменьями, добытой, похоже, из сундука «Летучей мыши» — простите, что отыскалось, зато она очень ему к лицу. Тиму воспроизвести голос Грабителя ничего не стоит. Вскоре через окно перенёс конечности Селздон, не растерялся, и они на пару с Тимом вдохновенно продолжили монолог про золотые слитки из банков и прочие выгоды воровского ремесла. Третьим, в арафатке из подручной пыльной тряпицы, из терпеливого окна натужно выполз сам Жак. Он не слышал, что Грабитель на сцене, он, как и Тим, кинулся спасать эпизод. Справедливости ради надо отметить, реплика Жаку не удалась — он был изрядно измождён, держался на божьем слове…

Но кредо Жака — любое дело довести до финала — цена значения не имеет. Его кумир, пока жив, не покидает «игру»: «Коня, коня! Полцарства за коня!»

Вопрос ребром — «вопрос подлинности» стал кульминацией метаморфозы Жака. Этот эпизод на самом деле вселяет какой-то зловещий ужас. Случился своеобразный сценический оксиморон. Ведь, казалось бы, происходящее так смешно: восточная музыка — танцуют все, а под белоснежным платьем Шейха болтаются клетчатые брюки. Фреди в них путается, валится, встаёт, он едва жив от конфуза… Но Жак, комментируя кринж, кричит так страшно, так яростно: «Это — вопрос подлинности! Носят ли арабские шейхи брюки? Может, и носят… я не знаю... Но не вокруг лодыжек! Не вокруг лодыжек!!!» В истошном крике Жака слышится слишком много негодования, невыносимой боли, буквально ненависти к происходящему.

О, ужас! В эту минуту приступа ярости нас пронизывает безумная догадка: разбитый «игрой» Жак — почти реинкарнация Ричарда III...