Так за что Булгаков наказал Берлиоза 8
Читаем дальше, что говорит Шатов. Признавая за разумом и наукой лишь второстепенную служебную роль в жизни народов, он утверждает (а с ним и сам Достоевский): «Народы слагаются и движутся силой иною, повелевающею и господствующею, но происхождение которой неизвестно и необъяснимо»
Что это за сила? Шатов определяет её (1)как «силу неутолимого желания дойти до конца и в то же время конец отрицающую», (2) как «силу беспрерывного и неустанного подтверждения своего бытия и отрицания смерти». Значит, сила, которой движимы народы, является по своему характеру (1) апокалиптической, коль она заставляет народы двигаться до самого предела, исчерпывая свой путь полностью, до рубежа, за которым им придётся пережить «конец света», чтобы или вовсе погибнуть или преобразиться на новых духовных началах и потому (2) жизнеутверждающей - именно сознание возможности конца требует от народов «беспрерывного и неустанного подтверждения своего бытия». Следущая фраза Шатова подтверждает именно такой характер этой таинственной мистической силы. Она есть тот самый «дух жизни, как говорит писание, "рЕки воды живой", иссякновением которых так угрожает Апокалипсис».
В этих рассуждения Шатова легко уловить сходство с идейным лейтмотивом «Мастера и Маргариты», противопоставление науки и разума духа жизни. Разве тост Воланда на балу не об этом – не о «силе беспрерывного и неустанного подтверждения бытия? Разве булгаковский Дьявол, являющий собой абсолютное знание (недостижимое для науки, всегда ограниченной) парадоксальным образом не выступает в роли защитника духа жизни и отрицателя смерти? Разве не торжеством духа жизни является то, что Мастеру после его физической смерти (личного Апокалипсиса) даётся жизнь вечная, более того, что он получает своё «продолжение» и в земной жизни – в своём ученике и духовном наследнике Иване? Разве то, что антиподу Мастера, Берлиозу как носителю рационалистического духа смерти, уготовано небытие, не является отрицанием смерти? Смерть Христа – позитивный акт жизнеутверждения («смертью смерть попрал»). Смерть Берлиоза – негативный акт того же жизнеутверждения - диалектическое отрицание отрицания, когда отрицающий жизнь (сущность жизни) сам подлежит отрицанию: смерть Берлиоза, несущего угрозу духу жизни, тоже есть акт «попирания» смерти.
Далее. Философы, – продолжает Шатов, - отождествляют дух жизни с эстетическим или нравственным началом. Но сам Шатов отождествляет «дух жизни» с присущей народу верой в бога, причём, с верой, этим народом деятельно обретаемой в ходе собственного, самостоятельного богоискательства. "Искание бога", как называю я всего проще. Цель всего движения народного, во всяком народе и во всякий период его бытия, есть единственно лишь искание бога,… и вера в него…»
Посмотрим под этим ракурсом на образ Ивана Бездомного. Преображение, которое происходит с Иваном в «Мастере и Маргарите», как мы выяснили, означает его возвращение к русской народной основе, к русской народной почве. Мастер объясняет Ивану, что он «свихнулся» после встречи с Воландом потому, что у него для этого была подходящая «почва». Случайно ли Булгаков в этом эпизоде использует слово «почва»? Может быть, и случайно. А, может, и нет, учитывая идейную нагруженность этого слова, давшего наименование «почвенничеству» - идейному течению, ярчайшим представителем которого был Ф.М.Достоевский.
На чём именно «свихнулся» Иван? На Пилате? Да, но образ Пилата в романе Мастера неотъемлем от образа Иешуа. «Вспомнят о тебе, вспомнят и обо мне», - говорит булгаковский Пилат. Предпосылкой «вспоминания» о Пилате является «вспоминание» об Иешуа. Роман Мастера - роман об Иешуа в той же степени, как и роман о Пилате. В атеистическом СССР, кстати говоря, когда булгаковский роман, наконец, был опубликован, так и восприняли его ершалаимские главы - как роман, прежде всего, о Христе.
Мастер воссоздаёт события такими, каким они были на самом деле, (что подтверждает Воланд, бывший непосредственным свидетелем происходившего), а, значит, он воссоздаёт и истинные, т.е. живые, образы как Пилата, так и Иешуа-Иисуса. Мастер посредством литературного творчества тоже ищет Бога - того Христа, каким он был по истине, а не каким его представляют согласно евангелическому канону. От него Иван Бездомный, которому предстоит довести роман до конца, наследует эту же задачу – поиска истинного, неискажённого образа Иеуша.
А вот тут надо бы вспомнить, что и Н.А.Бердяев (да и упоминавшийся С.Н.Булгаков) были богоискателями, чьё богоискательство, конечно же, восходит ко взглядам Достоевского.
Свидетельство о публикации №225033101040