Ю

                Ю, роман о людях принимавших участие в Русско-Японской войне и событиях 1904-1905 годов.

                Предисловие.

        До отправки скорого поезда Москва - Владивосток оставалось не больше десяти минут. В столицу только что пришли первые заморозки и  ветер, разгонявший на сухом асфальте  крошечные островки из осенних листьев,  заставлял меня отворачиваться в сторону от выхода на вокзальный перрон и постоянно щурить глаза. Человек, которого я так пристально высматривал, безнадежно опаздывал. Увлекшись ожиданием, я даже не заметил, как волна азарта накрыла меня, и повлекла в сторону от реального положения вещей.  Переминаясь с ноги на ногу, я стоял рядом с женщиной проводником, неодобрительно посматривающей на меня. Просьба провожающих покинуть вагон, а отправляющихся занять свои места давно прозвучала и повторилась уже трижды. Мельком взглянув на часы, и в который раз услышав из динамика своего смартфона о недоступности абонента, я приготовился шагнуть в теплый тамбур.
- Проходим, проходим, – поспешила продемонстрировать свои властные полномочия женщина-проводник. Она застала меня врасплох и вместо того чтобы пояснить даме, что мы никуда не проходим, а захожу я один и обращаться ко мне желательно более вежливо и так далее и тому подобное…, я промолчал, справедливо рассудив о бессмысленности перевоспитания сорокалетнего человека, тем более, в преддверии  почти недельного совместного  путешествия. К тому же, услышав знакомый голос, впопыхах выкрикивающий мое имя, я немедленно выскочил обратно, максимально стараясь избежать физического столкновения с  почти преградившей мне дорогу властительницей СВ. 
- Остап, извини, я потерял мобильник в такси и еле нашел твой поезд, – на одном дыхании сказал подбежавший к вагону мужчина. Короткое пальто песчаного цвета было расстегнуто и шарф, обычно аккуратно закрывавший шею и грудь моего старого знакомого, сполз одним концом почти до коленок, и грозился вот-вот и вовсе свалиться вниз.
    При других обстоятельствах я непременно отпустил бы какую-нибудь  тривиальную шутку типа того, что поезд не мой, а РЖД, но сейчас, глядя, как он поправляет свои очки с довольно толстыми линзами, мне удалось сдержать свое остроумие. Поприветствовав его и сказав в ответ утешительную фразу, я взял в руки протянутый им пакет довольно внушительных размеров. В этот самый момент вагоны  поезда вздрогнули, издав металлический лязг натянувшимися сцепками,  и я, почувствовав себя  находящимся в точке не возврата,  без лишних церемоний и вежливых слов, обычно произносимых при расставании,  запрыгнул обратно в тамбур. Мне даже не удалось помахать ему на прощание рукой, ибо женщина-проводник, решительно оттеснив меня в сторону, наработанным движением  захлопнула входную дверь. Рассчитывая непонятно на что, я поспешил в свое купе, пятое по счету от начала спального вагона. Увы, в окно я смог увидеть только немногочисленных  провожающих, которые,   торопливо шагали в обратном направлении от движения локомотива, рассчитывая поскорее вернуться домой и, успеть вздремнуть перед  рабочим днем. На часах было половина третьего ночи  и времени у них на это занятие,   оставалось совсем немного. Задернув белую шторку, наполовину прикрывавшую окно, я невольно позавидовал самому себе. Купе  было полностью в моем распоряжении и я мог немедленно завалиться спать, не выставляя будильник на определенное время и не переживая ни о чем.
    Состав медленно полз в сторону московских окраин. Невольно засмотревшись на огни ночного города, я  подумал о том, сколько желаний и надежд, порой абсолютно противоречивых невидимыми нитями пронизывают все земное пространство, заставляя людей ежедневно прилагать усилия к их осуществлению. Зачем ученому, так между собой и за глаза  называли мы Владимира Арнольдовича, того самого человека, который передал мне пакет с альбомом каких-то старых фотографий, понадобилось, что бы именно я доставил их на Дальний Восток? Всего неделю назад, узнав, что я отправляюсь туда в командировку,  он неожиданно попросил меня передать  одному своему коллеге альбом старых фотографий, загадочно объявив, что оказался этот альбом у него в руках много-много лет назад, когда  его семья жила в тех краях. Охотно согласившись оказать своему другу такую незамысловатую услугу, я почти сразу забыл о нашей договоренности.  Вспомнилось это обещание только накануне моего отъезда, когда он позвонил и спросил, где мне будет удобнее пересечься с ним и забрать посылку. К тому моменту время для меня неслось против часовой стрелки, я находился в настоящем цейтноте и единственное, что смог ему предложить, это привезти альбом с фотографиями на Ярославский вокзал в два часа ночи. Скажу честно, я был уверен, что ученый откажется. К моему удивлению, он не стал возражать или уговаривать меня изменить время и место нашей встречи. Продиктовав ему номер поезда и номер моего вагона, я вернулся к неотложным делам.
Сейчас, глядя на солидный сверток, почти полностью закрывавший поверхность купейного столика, я впервые задумался о его содержимом.  После получасового стояния на ночном перроне, продуваемом осенним ветром, наполненным специфическими запахами железнодорожных путей я чувствовал себя необычайно бодрым. Впереди меня ожидали несколько монотонных дней, которые я собирался провести с пользой, о чем свидетельствовал мой неизменный саквояж с ноутбуком и книгами.
       Покончив с обычными в данной ситуации бытовыми формальностями, я, как сказочный богатырь оказался перед выбором трех путей моего дальнейшего существования. Сразу завалиться спать, поработать немного над текстом незаконченной рукописи или, уступив неожиданно разгоревшемуся любопытству, посмотреть переданный мне  фотоальбом. Недолго думая, я выбрал третий путь. Решение пришло как-то само, легко и просто, видимо где-то в глубине моего “бессознательного”  желание узнать о содержимым таинственного пакета, достигло необходимого градуса.
 Во избежание кривотолков и недопонимания, поспешу уточнить, что и сам ученый, узнав цель моей поездки, настойчиво рекомендовал мне ознакомиться с содержимым фотоальбома. Достав из двойного пластикового  пакета,  бережно завернутую в материю картонную коробку я развязал тесемки. Внутри лежали листы с черно-белыми фотографиями. Русско-Японская война 1904-1905 год. С.М. Прокудин-Горский. 
        Немного разочарованно хмыкнув, я все же начал не спеша разглядывать старые фотокарточки. Все они шли строго по порядку, согласно оглавлению. Несмотря на бумагу, сильно пострадавшую от времени и не самого правильного хранения, тем не менее, все листы альбома были аккуратно выровнены и я с ужасом подумал, как сложно мне будет вернуть их в изначальное состояние.  Поколебавшись, я все же  продолжил разглядывать эти немые свидетельства давно прошедших  событий, сыгравших столь драматическую роль в истории Российской империи.
        О Русско-Японской войне написано так много книг: художественных, автобиографических и научно исследовательских, что тема выглядит по-настоящему закатанной в бетон. Ничего нового, противоречащего или опровергающего устоявшиеся версии добавить нельзя. Да и много ли пользы и смысла  браться ворошить прошлое?! Или наоборот?
    Первые таблицы с фотографиями, те которые шли сразу за пожелтевшими листами оглавления, невольно завораживали своей простотой и вместе с ней ощущением предчувствия трагической судьбы, ожидавшей запечатленных на них людей.  Людей таких разных по социальному положению, по своему мировоззрению и вероисповеданию, по будущему, не известному тогда ни одному из них.
Таблица за номером 23. «Смотр 140 Зарайского полка 7 мая 1904 года.» Война уже идет. Значит, есть потери. Убитые, раненные, искалеченные. Все стоявшие тогда в строю на этом смотре прекрасно понимают, зачем они здесь.
Листаю дальше: «Китайские лазутчики», « Медсестры из отделений Красного креста европейской части Российской империи» - после  сражения под Мугденом они останутся с раненными солдатами в японском плену.
   Стрелки часов показывают четыре утра. Время берет свое, складываю таблицы обратно в коробку, стараясь положить их так же ровно, как они лежали в самом начале. Задача оказалась не из простых, и справившись с ней не более чем на половину, я в отчаянии оставив все как есть, потуже стянул бантиком тесемки картонного футляра.
   Несмотря на поздний, или выражаясь точнее ранний час, я, располагая, по-моему собственному убеждению внушительным запасом времени на сон, допустил оплошность, забыв поставить мобильник в беззвучный режим. Расплата не заставила себя ждать. Не знаю, после какого гудка я взял трубку, но первые слова, услышанные мной, чуть не свели меня с ума.
-  Остап? Это ты? Извини, я, наверное, разбудил тебя? – голос звонившего мне   ученого звучал совсем рядом.
- Да нет, что вы! – вежливо ответил я, одновременно найдя в настройках кнопку «авиарежима», и собираясь активировать ее сразу после разговора.
- Хорошо, а то мне не терпелось сказать тебе, что я сумел  найти свой  мобильник, – сказал ученый и выжидающе замолчал.
- Да, это радует, – ответил я, на этот раз совершенно искренне.
- Еще не посмотрел альбом?
- Посмотрел, но признаться откровенно не очень понял, почему его надо везти за тридевять земель?
- Это старая, запутанная история, – рассмеялся Владимир Арнольдович, – Ты же знаешь, я родился, и вырос в тех краях.
- Ну в любом случае, мне не тяжело передать его вашему знакомому, - не желая затягивать неурочную беседу попробовал я подвести итог.
- Я рассчитывал дать тебе все пояснения перед твоим отъездом, но злосчастная неприятность с потерей телефона смешала все карты, – Владимир Арнольдович сделал небольшую паузу, возможно ожидая моих слов поддержки. Однако я предпочел промолчать, и ему ничего не оставалось, как продолжить свой короткий рассказ.
- Человек, которому надо передать посылку, достаточно специфичен по своему характеру. Он так же как и я из семьи военных. В детстве мы почти дружили, но потом дороги наши разошлись. Во взрослой жизни, я с ним ни разу не общался иначе как по телефону, а с тех пор, как я уехал в Москву, мы вообще надолго потеряли связь. Он нашел меня «В Контакте», совершенно неожиданно, так как люди нашего поколения редко используют эту социальную сеть. Мы стали переписываться, но сам понимаешь, после энтузиазма первого общения обоюдный интерес почти сразу сошел, на нет, и мы ограничивались поздравлениями по случаю Рождества и  дней рождения. Однажды я написал ему, что один из моих друзей пишет книги и, кстати, рекомендовал ему их почитать.
- И как ему? Он сказал что нибудь? – мне немедленно стало интересно. Сон как рукой сняло. Вопросы оценки моего писательского таланта весьма меня волновали,  впрочем, как  и любую творческую личность, не успевшую получить широкого признания и которая, прозябая в скромной неузнаваемости, неустанно гадает о присутствии или отсутствии каких-либо перспектив. Вообще, любому автору грезится услышать  великую фразу, пусть даже не из уст Сатаны: ‘’ Ваш роман прочитали…   ‘’, но вернемся к диалогу.
- Он сказал, что у него есть какие-то очень ценные рукописи, и он готов обменять их, – Владимир Арнольдович продолжал говорить загадками.
- Продать?
- Нет обменять.
- Что он хочет взамен? Соавторство? Быть автором идеи? – деловая жилка брала свое, и я поспешил взять быка за рога.
- Он предложил поменять их на альбом Прокудина- Горского.
- Вот как!
- Так что я решил сделать тебе небольшой подарок, – закончил свою мысль мой собеседник.
- Спасибо конечно, но это как я понимаю довольно ценные и старинные фотографии. Вы уверены, что неизвестные рукописи стоят того? - засомневался я.
- Думаю, они имеют определенную ценность и к тому же, я догадываюсь, через кого они могли попасть в его руки, - сказал ученый.
- Хорошо, спасибо за пояснения. Буду держать вас в курсе событий, - уже окончательно проснувшись, поблагодарил я ученого. В этот самый момент поезд въехал в тоннель, и связь прервалась сама собой. Разговор в целом был закончен и, я не стал перезванивать.
    Все следующие дни моего путешествия я перекладывал пожелтевшие страницы фотоальбома, всматриваясь в лица давно ушедших из этой жизни  людей. Некоторые из них, имели имена, фамилии, титулы и чины. Великие князья,  генералы и другие вельможные особы, персоны, чьи приказы и распоряжения  существенно влияли на ход событий.  Согласно датам на фото многое из того, что предстояло им пережить, еще находилось в  будущем, которое для нас, их потомков, давно стало прошлым.    Групповые фото  с  нижними чинами и простолюдинами, оставляли своих героев безымянными.
  Монотонный стук колес, словно метроном гипнотизера, сближал меня с ними, а их со мной.  Многих персонажей, благодаря предварительному и весьма кропотливому изучению темы, узнаю в лицо, даже если ответственный за издание альбома чин из Генерального штаба на некоторых фото оставил без уточнения кто есть кто. Великие князья Кирилл Владимирович и Борис Владимирович. Военноначальники Алексей Николаевич Куропаткин, Николай Петрович Линевич,  начальник полевого штаба наместника на Дальнем Востоке Яков Григорьевич Жилинский, сам наместник Евгений Иванович Алексеев. Подолгу всматриваюсь в фотографию начальника китайского отряда Мадритова. Рядом с ним его ординарцы-телохранители и переводчики-китайцы в своих национальных одеждах сильно похожих на наши телогрейки. В надежде найти портрет Ухач-Огоровича, уже в который раз перекладываю таблицы с места на место. Начальник разведки первой Манжурской армии старался оставаться незаметным? Судя по  многочисленным любовным  романам, секретность, да и вообще результат служебной деятельности не сильно заботили Николая Александровича. Или все было совсем не так? Могли ли обласканные им и поднятые из каторжного небытия Мераб Иоселиани и Яков Персиц оговорить его в угоду начальнику Петербуржской полиции Филиппову?  Ведь в отличии от самого Николая Александровича Ухач-Огоровича, писавшего книги и занимавшегося патриотическим воспитанием молодежи они так и остались уголовниками, а полицейские чины подчас довольно легко находят с ними общий язык. Вопрос не праздный.
 Эх, поговорить бы с теми, кто был там, и кто в силу своей неангажированности не станет наводить тень на плетень, повторяя заученные мантры официальных версий. Последнюю  фразу шепотом произношу, вслух обращаясь, как к живому, к китайскому переводчику-франту из отряда лазутчиков полковника Мадритова. Судя по хитрому лицу указанного персонажа, знал он немало, как о японцах, так и о русских. Увы, не то, что поговорить и расспросить этого франта, но даже узнать его настоящее имя нет никакой возможности. Время беспощадно, и оно неумолимо мчится вперед и вперед к концу существования каждого живого существа, так же как и железнодорожный состав мчится к конечной точке своего назначения.
   Встретивший меня человек, скромно представившийся товарищем Владимира Арнольдовича,  не сообщил мне о себе никаких дополнительных подробностей. Высокий и худощавый, он почти выхватил предназначенную ему посылку из моих рук и в довершении демонстрации своего странного поведения,  начал проверять ее содержимое на глазах у проходивших мимо пассажиров. Толерантный к множеству человеческих слабостей и причуд, я воспользовался возникшей паузой и сторговался с местным носильщиком, пообещав тому хорошие чаевые, взамен на проверенного водителя, по возможности, с чистым автомобилем. 
- Вот то, что Винокуров просил вам передать, – назвав ученого по фамилии, торопливо проговорил странный человек, доставая из холщевого баула картонную папку.
- Судя по размеру, вы находитесь в явном выигрыше, – принимая из его костистых рук бумаги, я попробовал, пошутив, хоть как-то сгладить неприятное для меня ощущение от встречи.
- Вам решать, – сказал он, оставив мое замечание без комментариев.
    Мы коротко попрощались, и я невольно признался себе, что скорее рад, чем обескуражен  отсутствием его интереса к своей персоне. Работы предстояло много, и отвлекаться на новые знакомства мне совсем не хотелось. 
   Город был покрыт густым туманом, и дорога до отеля показалась мне бесконечно долгой. Позже я узнал, что такие густые туманы здесь отнюдь не редкость и обусловлены они встречей противоположных течений с севера и юга.
    Устроившись в гостинице, я сделал несколько звонков тем, кто мог обеспечить мне доступ к архивам. Договорившись о деловых встречах и, имея в запасе немного времени, я развернул переданную мне папку. Это была обычная канцелярская папка из коричневого тонкого и плотного картона. На титульной стороне красовалась известная всем надпись ДЕЛО №……. Ни номера, ни названия никто не потрудился написать, из чего я сделал вывод, что бумаги, лежащие внутри, никак не могут быть причислены к разряду официальных.   Разочарование ожидало меня и после того, как я увидел ее содержимое. Это были пожелтевшие листы бумаги совершенно разного формата, почти все исписанные корявым почерком, очевидно малограмотным человеком, без заглавных букв и знаков препинания. В довершении всего, большая часть записок содержала иероглифы. Поняв, что на разбор содержимого могут уйти месяцы и годы, я затянул тесемки этой замечательной папки и отодвинул ее подальше, решив по приезду в Москву отдать  ученому. В конце концов, инициатором этого обмена являлся именно он, значит, ему и быть бенефициаром сделки, подумал я.
   Проработав с историческими материалами больше месяца и не найдя ничего существенного, я вернулся в Москву самолетом. Папка продолжала лежать в моем саквояже бесполезным балластом. В какой-то момент она показалась мне артефактом, помешавшим моему успеху в поисках новых материалов об интересующем меня периоде российской истории. Спеша избавиться от нее я набрал телефон ученого и предложил встретиться в одном из московских ресторанов.  В тайне обожавший имперский стиль нашей столицы он предложил ресторан на Охотном ряду. Я не стал спорить. Устроившись за столиком мы, зная меню почти наизусть, быстро сделали заказ. Настроенный, как всегда, крайне доброжелательно, ученый рассказывал мне о своих успехах во внедрении различных инноваций, а я выжидал момент и подбирал слова, что бы вежливо, но бесповоротно избавиться от мучившего меня артефакта. Наконец, я, уловив паузу и почувствовав удачный момент, перешел к делу. Ничуть не смутившись, от того, что там есть записи сделанные иероглифами, он взял папку, и, отодвинувшись от стола, развернул ее у себя на коленях.
- Ты смог идентифицировать автора этих записок? – спросил он, перелистывая лежавшие первыми записки.
- Нет, даже не пытался, – ответил я совершенно откровенно.
- Ну, это и не удивительно, здесь мало что можно разобрать с первого взгляда, – продолжил он говорить, не отрывая взгляда от перебираемых им листов.
- Писал все эту галиматью какой-то пейзанин, ни запятых, ни начала, ни конца, – я упорно гнул свою линию.
- Навозну кучу разгребая….
- Плохой пример, не стоит продолжать. Герой сей басни, в современном звучании, носит чрезвычайно пежоротивную окраску. Возможно, во времена Крылова традиционные ценности настолько превалировали, что автор не придал этому значения, – заявил я, в тайне комплексуя перед ученым из-за его нетривиального подхода к исследовательской работе.
- Ценность находки, одновременно с ошибочностью  ее отрицания,  не становится из-за этого менее очевидной,  – задумчиво возразил он, одновременно разворачивая сложенный треугольником   клочок почти истлевшей бумаги.
- Возможно, но мне даже не понятно какой это язык, китайский или японский! – воскликнул я, используя последний и, одновременно, самый сильный аргумент.
- Это один из диалектов, использовавшийся в те годы в Северной Манчжурии.
- Тем более…
- Здесь упоминается Великий Князь Кирилл Владимирович и довольно подробно перечислены присутствовавшие при поднятии Андреевского флага на вершине Золотой горы 16 марта 1998 года – водя пальцем по линиям с непонятными закорючками, скорее напоминающими готовых разбежаться в разные стороны насекомых, чем осмысленные  записи, сделанные разумным существом, возразил мне ученый.
- Не перестаю удивляться вашим талантам! Если окажется, что вы знаете больше языков, чем Петров, лично я этому совсем не удивлюсь, – совершенно искренне воскликнул я.
- Ничего удивительно в этом нет, я родился и вырос на Дальнем Востоке. Придется немало повозиться с этим материалом, но игра стоит свеч. Если хочешь, я помогу тебе с переводом, – предложил Владимир Арнольдович, складывая записку в обратном порядке и оставляя ее среди множества таких же разрозненных листков.
 Это случилось как раз вовремя. Официант принес наш заказ, и мы отдали должное изысканной кулинарии одного из лучших ресторанов столицы. После нескольких глотков отменного французского вина  настроение у меня значительно улучшилось, и я пообещал серьезно заняться изучением той части материала, которая была написана кириллицей. В свою очередь ученый взял на себя обязательство помочь с поиском свободного переводчика с северокитайского диалекта. 
 По прошествии двух с половиной лет на столе у меня лежала толстая стопка бумаги с полностью систематизированными и обретшими смысл записями. Они были сделаны  одним из самых опасных китайских лазутчиков-диверсантов, можно сказать фанатиком национально-освободительного движения ихитуаней. Звали его Ю. Чудом уцелевший после разгрома восстания боксеров подавленного при помощи оружия 8-ми иностранных держав, Ю, оправившись от ран, служил одновременно русской и японской разведкам. И те и другие считали его корыстным негодяем, готовым предавать и убивать ради звонкой монеты. На самом деле Ю служил, как мог, только своей Родине и своему народу, который только полвека спустя, после второй мировой войны в полной мере мог считать себя избавленным от нападок со стороны японцев.
      Публиковать эти записки в их оригинальной форме мне показалось делом хоть и полезным, но скучным. В силу этих соображений, да простит меня взыскательный читатель, я, стараясь придерживаться максимально близко к фактам, позволил себе передать эти события в художественной форме, добавив к ним полученные мной сведения и из других источников. Началом для повествования я избрал именно тот период,  который сможет пробудить истинный интерес у моих соотечественников.


                ***

     Липкая, удушливая жара не спала даже к наступлению сумерек в пыльном, заполненном военными Ляояне.  Несмотря на секретность своей миссии, ротмистр Сергеев  не счел необходимым сменить офицерский мундир на штатский костюм. Возможно, это действительно не имело большого  смысла; его европейская внешность в любом случае выдавала в нем иностранца. Население Маньчжурии, после десятков лет бед и унижений, принесенных в их жизнь коварным и жестоким соседом с японских островов, относилось ко всему с унылым безразличием. Внешняя покорность порой не скрывала за собой ничего, кроме желания выжить, услужливо подставляя свои спины в изодранных ватниках под чужеземное ярмо.  Тем не менее, все меры предосторожности принимались ротмистром Сергеевым, согласно установленным правилам  полевой разведки.
   Двигаясь по маршруту понятному только одному ему, по нечистым переулкам Ляояна, ротмистр останавливался в самых сомнительных заведениях. Занимая место, с которого через чумазые оконца можно было наблюдать за проходящими мимо людьми, он заказывал себе выпивку. Просидев так минут с десять-пятнадцать и словно выжидая момента, когда принятие алкоголя доставит наибольшее удовольствие, он, незаметным движением подзывал к себе фувуюаня.  Последний, немедленно выполняя распоряжение, подходил к ротмистру так расторопно, как только позволял его возраст и состояние здоровья.  По всему становилось ясно, что русскому офицеру потребовалось сполоснуть руки и справить малую нужду.  Услужливый фувуюань понимающе кивал, и провожал его к уборной, с притаившейся неподалеку потайной дверью, как правило скрытой свисавшей с потолка тканью. Вернувшись к опустевшему столику  слуга незаметно сливал нетронутую выпивку обратно в одну из многочисленных бутылок, служивших единственным украшением для описываемых заведений.
   Запах опиума за таинственной дверью без слов рассказывал о  спрятанных за  ней пороках. Однако ротмистр Сергеев проходил мимо наркоманов, не обращая на них никакого внимания. Целью его всегда была еще одна комнатушка, скрытая в лабиринтах подпольной курильни.
        Такой способ встречи со своими шпионами и лазутчиками офицер разведки, стал использовать сравнительно недавно. Главной целью его собственных перемещений по Ляояню была необходимость изолировать своих конфидентов, в первую очередь от контактов между собой. Ранее, в первые дни войны, всего несколько месяцев тому назад, Сергеев, стараясь получить как можно больше сообщений, встречался с агентурой на выделенной ему командованием конспиративной квартире. Конечно, он старался по времени развести встречи с курьерами из интересующих его районов дислокации японских отрядов.
Однако, ушлые азиаты, используемые им в качестве лазутчиков, быстро нашли способ завязать знакомство между собой и стали договариваться, заранее стараясь избегать нестыковок в передаваемых ими отчетах. Такой обмен опытом стоил некоторым из них жизни. Полковник Нечволдов, после рапорта ротмистра, распорядился повесить всех, кто, пытаясь  обмануть его канцелярию, принес недостоверные сведения повлекшие гибель русских солдат. Строгость наказания не принесла особого результата. В надежде урвать хоть немного денег, китайцы сначала соглашались на любой риск. После выплаты им аванса отношение к цене собственной жизни у них менялось кардинально. Идти в расположение японских войск уже казалось совсем необязательно. Многие предпочитали, отсидевшись в укромном местечке, принести вместо точных данных самые нелепые слухи.  Массовый набор шпионов не оправдывал себя даже для отвлечения внимания на  них японской контрразведки. Те, кто вообще не собирался возвращаться, получив деньги и пропуска через кордоны русских войск, просто исчезали на гигантских просторах северного Китая.
  В этот летний вечер, гостями ротмистра были разные персонажи. Беседуя с ними на задворках опиумных курилен Сергеев не раз, и с огромным сожалением замечал торопливость их докладов. Зная, куда они спешат, он не мог больше им доверять. Рассчитываясь с услужливыми фувуюанями, Сергеев оставлял  щедрые чаевые и что-то негромко шептал им на ухо, когда те в знак благодарности склоняли голову в покорном поклоне. Писать рапорты начальству и тратить казенные деньги на веревку он давно считал лишней расточительностью. Смерть от опиумного опьянения порой и вправду выглядела куда как гуманнее.
     Выйдя на улицу после очередного контакта, ротмистр поправил китель и, не раздумывая, ступил на некое подобие мостовой, поверхность которой была до крайности изрыта копытами мулов и лошадей, являвшихся основной тягой гужевого транспорта. Черные сапоги, тщательно протертые им столовой  салфеткой,    мгновенно покрылись слоем истолченной глины смешанной с высушенным июльским солнцем конским навозом. Несмотря на опустившиеся сумерки жара не спадала, и Сергеев пожалел, что использовал салфетку для чистки сапог вместо того, чтобы приберечь ее в качестве полотенца для промакивания пота, ручейками стекавшего по его тщательно выбритому лицу. Ротмистр Сергеев был в определенном роде педант и никакие тяготы и невзгоды полевой жизни не могли помешать его утреннему туалету с обязательной процедурой тщательного выбривания шеи и подбородка. Особой гордостью Сергеева были аккуратно подстриженные усики темно-пшеничного цвета. За время службы на Кавказе, сразу после окончания Варшавского пехотного училища и получения офицерского звания ему удалось обзавестись редкой саблей, острота которой позволяла молодому офицеру не заботиться о наличии у него других бритвенных приборов. 
  Остановившись недалеко от уличного фонаря, светившего тускло желтым светом, Сергеев достал из бокового кармана кителя карманные часы и, рассчитав, что до следующего рандеву у него в запасе остается более сорока пяти минут, немного попетлял по городу. Периодически он заглядывал в лавки торговцев всяким барахлом. Иногда Сергеев оставался там по несколько минут, иногда разворачивался и выходил обратно так быстро, что входная дверь не успевала даже за ним закрыться. Убедившись в отсутствии наблюдения за собой со стороны посторонних, неважно европейцев или азиатов, ротмистр направился к обусловленному заранее месту встречи.
  Человек, к контакту с которым ротмистр Сергеев готовился с такой тщательностью, действительно выделялся на фоне остальных агентов прифронтовой разведки.  Как участник восстания боксеров, он должен был быть, или убит в  бою, или казнен после их полного разгрома. Прошлое его было скрыто туманом войны. Никто с уверенностью не мог утверждать, что он действительно был китайцем. Владение им японским и корейским языками заставляли задуматься о правдивости той истории, которую ему пришлось рассказывать, не один раз проходя все круги фильтрации. 
 Проделав все те же эволюции, что и в предыдущие разы ротмистр Сергеев оказался в задней комнате очередного притона. Лазутчик терпеливо ожидал своего куратора,  сидя на циновке и поджав под себя ноги. Одет он был в обычную одежду китайских поденщиков. Плотные короткие штаны синего цвета и стеганая куртка, которую он, как все местные,  не снимал даже в летний зной, распространяли тяжелый запах застарелого пота.
  Ответив коротким кивком на поклон сидевшего на коленях китайца, Сергеев развернул стул и, усевшись на него верхом, незаметно расстегнул кобуру с шестизарядным револьвером. Набитые за годы тренировок костяшки кулаков ихитуаня, всегда вызывали у ротмистра Сергеева легкую оторопь и невольную тревогу. О способности китайских боксеров убивать одним ударом ходили не только легенды, но и были тому достоверные доказательства.   
- Ты принес то, о чем мы договаривались? – спросил лазутчик, говоря по-русски, с необычным для  китайцев акцентом. Вместо привычного сюсюканья в голосе его слышались гортанные нотки, раздражавшие ротмистра Сергеева еще со времен экспедиций на Кавказ. 
- Зависит от того, что принес мне ты, Ю, – ответил офицер, стараясь говорить, как можно убедительнее.
- Так дело не пойдет, – возразил сидевший на циновке человек, услышав свое имя, зачем-то  произнесенное вслух. Бросив быстрый взгляд по сторонам, он продолжил – За все время моей службы белому царю я не передал тебе ни одного сообщения, которое не подтвердилось бы позже. Многие планы японцев становились известны заранее тебе и твоим начальникам. Деньги, которые ты платишь мне, я трачу на дорогу и еду. Ты знаешь, ради чего я рискую своей жизнью.
  В маленькой комнатушке, размером не более пяти или шести квадратных метров повисла пауза. Невольно оба сидевших друг напротив друга мужчины прислушивались к самым незначительным звукам, доносившимся с улицы.
  Внимательно рассматривая скрючившегося в нелепой позе  для всякого европейца ихитуаня, Сергеев мысленно согласился с его словами. Действительно, все до одного донесения лазутчика рано или поздно находили свое подтверждение. К несчастью для российских солдат командование раз за разом использовало их неумело, или не использовало совсем. Цепь нелепых поражений от японцев, морская и наземная блокада Порт-Артура были тому наглядным доказательством.
- Хорошо, я выполнил первую часть твоей просьбы –  сказал ротмистр, прервав затянувшееся молчание. Не убирая правую руку от расстегнутой кобуры, демонстративно передвинутой им в наиболее удобное положение, он вытащил свободной рукой из кармана голифэ какой-то предмет тщательно завернутый в бумагу.   
   Легким движением, офицер подкинул небольшой сверток вверх, придав ему необходимую траекторию для падения на циновку рядом с Ю.
-  Это полезная вещь, благодарю, – произнес китаец, убирая сверток в лежавшую рядом котомку.
- Тебе не интересно, какой номер выбит на металлическом ободке этой  трубки-вездехода?
- Нет.
- Почему? – задав этот вопрос, ротмистр Сергеев невольно смутился, почувствовав его излишнюю прямоту.
- Эта курительная трубка или дает право прохода через все кордоны армии белого царя или нет. Звезды, а не цифры определяют нашу судьбу – сказал китаец.
- Тебе лучше их запомнить. Назвавший их, даже не имея при себе этой трубки, будет немедленно доставлен в отдел контрразведки для идентификации; до встречи со мной или моими коллегами его не станут бить и точно не расстреляют – пояснил ротмистр Сергеев, невольно почувствовав легкое разочарование от столь поверхностного отношения к такому ценному в военное время артефакту.
- Благодарю - произнес Ю, снова, не выказывая чрезмерной радости от секретного пропуска.  Пересекая фронтовую линию, он предпочитал действовать на свой страх и риск, избегая контактов с человеческими существами, способными оказаться предателями для любой из враждебных сторон.
- Твой номер 011 – все же решил уточнить  офицер, снова заставив Ю недоуменно приподнять едва заметные брови.
- Меня гораздо больше интересует вторая часть нашего договора – сказал Ю.
- Ты просишь слишком много и просишь это незаслуженно, – резко осадил ихитуаня ротмистр Сергеев – сообщи нам что-нибудь по настоящему существенное – посоветовал он своему лазутчику.
- Хорошо – согласился тот, после секундного размышления - Ляоянь вскоре будет атакован одновременно тремя армиями под объединенным командованием маршала Оямы Ивао. Операция планируется на конец лета. Вот расстановка основных сил и копии некоторых штабных карт – закончив говорить, Ю вытащил из-за пазухи помятый конверт, и передал его офицеру.
  В отличие от своего лазутчика, ротмистр Сергеев проявил куда больше любопытства и, не став откладывать в долгий ящик изучение содержимого переданного ему конверта, немедленно развернул спрятанное внутри послание. Шорох от расправляемой ладонью карты давно должен был прекратиться, однако, какой-то посторонний звук, всего на мгновение, задержавшись в воздухе, пропитанном запахами пота китайца и одеколона ротмистра, подсказал обоим, что они не одни. В маленькой комнатушке повисла зловещая тишина. Оба участника тайной встречи, затаив дыхание, прислушивались к происходящему вокруг. Иногда с улицы или из соседних комнат  доносились отголоски посторонних шумов, но все это было не то, что  заставило их насторожиться. Сделав знак ихитуаню сидеть тихо, ротмистр Сергеев потянулся за своим револьвером. Ему и в голову не могло придти, что подслушивавший их разговор шпион имел возможность не только слышать, но и наблюдать за его оперативной встречей. Как только шестизарядный револьвер оказался вынутым из кобуры, и ротмистр Сергеев собрался выстрелить в том направлении, откуда недавно раздался подозрительный шорох, наблюдавший за ними субъект, уже не заботясь о производимом им шуме, пустился наутек.  Как только ошибка в конспирации стала очевидна, китайский боксер, словно невидимой пружиной подкинутый со своей циновки, юлой  развернулся в прыжке, и ударил пяткой в перегородку, за которой мог прятаться посторонний. К удивлению ротмистра Сергеева, в стене там, куда пришелся удар ногой, образовалась пробоина. Не мешкая ни секунды,  ихитуань проскользнул в нее змеиным движением.  Увидев, что китайский боксер оказался более проворным, чем он, ротмистр успел воздержаться от стрельбы. Окажись его двигательные реакции недостаточно точны и тогда первая же пуля неминуемо досталась бы более расторопному Ю.  Поспешивший за ним Сергеев вынужден был остановиться и признать, что отверстие, зиявшее в глиняной перегородке недостаточно велико для него самого. Недолго думая он, с револьвером, прижатым к правому бедру, выскочил из курильни. В переулке царило не меньшее оживление, чем в дневное время. В отчаянии озираясь по сторонам, ротмистр Сергеев выбрал то направление, в котором, по его мнению, находился потаенный закуток порочного заведения, воспользовавшись которым незваный гость смог проникнуть в его святая святых. После спертого воздуха притона улица наполнила его легкие живительным кислородом.  Пользуясь преимуществом статуса русского офицера, позволявшим ему расталкивать ничего не понимавших маньчжуров, ротмистр Сергеев поспешил вперед в  надежде догнать того, кто подслушал очень важный разговор. Пробежав так не менее километра, он сознался себе в бесцельности своей отчаянной активности. Все, поголовно все шедшие попутно и навстречу ему азиаты были одеты в синие штаны и синие куртки. За время своей службы здесь в Манчжурии, ротмистр Сергеев научился различать их характерные черты, и они давно не казались ему на одно лицо. Сейчас это мало что меняло. Рассчитывать, что физиономия, следившего за ним окажется знакомой, было полным ребячеством, да и заглядывать в глаза тех, кто шел параллельным с ним курсом, не было ни времени ни возможности. Развернувшись по военному на каблуках, словно он находился не на загаженной улочке Лаояна, а на паркете в Генеральном штабе, офицер, быстрым шагом поспешил обратно.
    Времени на обычно соблюдаемые им предосторожности при проникновении в комнату для секретных встреч уже не оставалось. Ничего не объясняя удивленно таращившему на все происходящее глаза содержателю притона ротмистр Сергеев прошел по узенькому коридорчику, в тайне надеясь застать там Ю, поймавшего шпиона. Даже неизбежность признания у китайца более эффективных навыков силового задержания не мешала ему лелеять эту надежду.
    К большому разочарованию ротмистра Сергеева в комнате не было никого, и все оставалось так как и в момент начала преследования ими загадочного гостя. На циновке, недалеко от того места, где недавно сидел поджав под себя ноги ихитуань лежала небольшая дорожная торба. Не утруждая себя наклоном, ротмистр носком своего сапога подкинул ее вверх, словно футбольный мяч. Поймав торбу на лету, и совсем не смущаясь вынужденного досмотра, он вывалил содержимое на столик, стоявший в углу.
  Ничего существенного. Два ножа, один простой, другой финский с кровостоком. Несколько странных металлических штырей отточенных и зазубренных с одного конца и имеющих  нечто вроде приспособления для крепления на любой поверхности с тыльной стороны. Ловушка против кавалеристов? – мелькнула догадка. Ничего больше, кроме завернутой в тряпицу половины рисовой лепешки не выпало на стол. Значит, трубку вездеход он положил не в торбу? Сергеев сел на стул, теперь уже нормальным манером, а не оседлав его подобно скакуну. Словно школяр он опустил руки на колени и задумчиво покачал головой. Ротмистр готов был поклясться самому себе, что Ю положил трубку за номером 011 в свою дорожную сумку. «Мог он вернуться за ней?» – размышлял Сергеев. «Мог, но почему не забрать тогда всю сумку? Ведь не думал же он, опытный лазутчик и диверсант, что я не досмотрю его вещи!? Тогда, значит, он специально все подстроил и, произведя фокус-мокус с трубкой вездеходом, просто усыплял мою бдительность? В таком случае переданные им карты и сведения о планируемом маршалом Ояма наступлении,  не более чем контригра офицеров кэмпэйтайя ?» – подавив вздох разочарования Сергеев, принял единственно разумное, на его взгляд решение, дождаться утра. В этот раз он не оставил револьвер в кобуре, а держал его наготове. Не желая тратить  драгоценное время зря, ротмистр Сергеев разложил крокеты с обозначениями расстановки японских войск  на столе и стал внимательно их изучать, сразу прикидывая расстояния и рельеф местности на театре будущего сражения. До рассвета оставалось не более полутора часов.

                ***

     Для самого Ю действия, обусловленные обнаружением незваного гостя, разворачивались несколько иначе.          Исполнив кульбит с легкостью  циркового акробата, Ю, овладевший в период интенсивных тренировок секретными техниками смертельного боя и тотальной маскировки, сумел почти сразу заметить тень того, кто притаившись за тонкой перегородкой слушал его разговор с русским офицером. Настигнуть непрошенного гостя было довольно простой задачей, но Ю засомневался, удастся ли ему получить ответы на те вопросы, которые следовало задать убегавшему, захвати он его здесь, в присутствии такого количества свидетелей. Опытный ихитуань снизил темп преследования и постарался внушить своей жертве, что той, наконец,  удалось избежать опасности. Скользя между прохожими, он уравнял свое сердцебиение, с удовлетворением отметив, что и преследуемый перешел на обычный шаг. Пробежавший мимо него ротмистр Сергеев чуть было не спутал все карты. Не прояви его соперник выдержки и хладнокровия, поддайся испугу и среагируй на мчавшегося в бесцельной погоне за ним офицера, тот немедленно и не раздумывая, разрядил бы в беднягу все шесть патронов притаившихся в барабане его немецкого револьвера системы Людвига Леве и К.  Через некоторое время преследуемый Ю человек скрылся в калитке одного из постоялых дворов. Оставлять его без присмотра было слишком рискованно и Ю, проявив самоуверенность из-за недостаточного уважения к врагу, поспешил вслед за ним. Едва  ихитуань переступил порог самой затрапезной и неопрятной фанзы, которую только можно себе вообразить, как сильнейший удар по затылку свалил его на колени. Для многих такой удар мог оказаться смертельным или привел бы  к потере сознания на долгий срок. К счастью для Ю, как уже было сказано выше, владевшего самыми изощренными техниками боя, умение сражаться в бессознательном состоянии не представляло особого труда. Теперь он пользовался своим телом, словно умелый кукловод. Дополнительным преимуществом являлась возможность наблюдать за схваткой, как бы со стороны, что позволяло видеть сразу всех пытающихся покончить с ним платных убийц. Носок его правой ноги, обутый  в мягкий кожаный тапочек, уперся в потемневшую от времени половую доску. После этого Ю сделал мгновенный оборот вокруг себя, подсекая второй ногой, выпрямленной и жесткой словно кочерга, тех, кто направился к нему с целью добить окончательно.  Нет смысла описывать детали этого скоротечного, но от этого не ставшего менее жестоким поединка. Когда последний из нападавших на него убийц испустил дух,  сила извне управлявшая его движениями  все это время, вернулась в обратно в тело ихитуаня. Тем не менее, истощенная травмами и оглушительными ударами сущность Ю нуждалась в отдыхе. Его неподвижно лежавшее  тело отличалось от трупов только едва заметной  веной, ритмично пульсировавшей на гладко выбритом, загорелом во время скитаний виске.
      Так разобщенные после погони  ротмистр Сергеев и ихитуань по имени Ю, встречали утро того дня, до наступления которого за много верст от Ляояня, в столице Российской империи Санкт-Петербурге оставалось еще около пары часов.


                ***
    

       В гостиной дома, снятого на подставное лицо в бессрочное пользование у купца второй гильдии Петра Васильевича Изместьева собралась исключительно мужская компания. Время неумолимо приближалось к полуночи и плотные шторы, дабы не вызывать ненужных кривотолков среди соседей по центральной улице города Купчино, были плотно и тщательно задернуты. Назвать эти меры предосторожности достаточными, можно было с большой натяжкой. Несколько припаркованных вдоль улицы автомобилей, среди которых выделялся французский Пежо вишневого цвета одного из посетителей тайного собрания, давно служили поводом для слухов и кривотолков. Локацию для встреч давно пора было менять, но более удобного места для скорого подъезда к Царскому селу выбрать, никак не получалось. Чувствительность биржевых колебаний в зависимости от решений, принимаемых на самом верху, ни для кого из собирающихся по вечерам в этом доме не являлась откровением. Новости о ходе военной компании в Маньчжурии, делавшей всех присутствующих бенефициарами от поставок в армию вооружения, продовольствия и всего прочего, дельцам и коммерсантам хотелось узнавать если не первыми, то как можно скорее.
             К середине лета 1904 года общее настроение в Петербургском обществе и в войсках, принявших на себя первые тяготы военного времени никак нельзя было назвать подавленным. Скорее наоборот. Первые неудачи на море приписывались коварству врага, нанесшего вероломный удар по кораблям, стоявшим на рейде Порт-Артура. Последовавшая за этими события гибель «Петропавловска», унесшего жизнь адмирала Макарова и вызвавшая ликование деструктивных сил, жаждавших поражения своей страны в угоду личным интересам, в известной мере уравновешивалась чудесным спасением Великого Князя Кирилла Владимировича, находившегося там же во время взрыва. Люди верующие и богобоязненные видели в этом проявление Божьей воли к сохранению монархии и России. Сбежавшие на запад социал-демократы и прочие революционно настроенные элементы сочиняли по этому поводу похабные пасквили, которые уже здесь, в России с радостью подхватывали неграмотные поденщики и полунищие батраки, не сумевшие вести собственное хозяйство и сбежавшие в чужие края в поисках легких денег.
     При всем вышеизложенном, мощь сухопутной армии не вызывала сомнения даже у самых скептически настроенных и осведомленных о не самом лучшем состоянии дел в войсках, офицеров и генералов. Разногласия, возникавшие между наместником, Вице-королем Манчжурии Адмиралом Евгением Ивановичем Алексеевым и командующим Маньчжурской армией, бывшим военным министром генералом Куропаткиным разрешались, как правило быстро и безболезненно. Накапливание сил и средств, продвигалось семимильными шагами. Наземная блокада Порт-Артура вот-вот должна была быть прорвана. Никаких признаков предвещавших трагедию, которая  через двенадцать лет приведет  нацию к окончательной  катастрофе, заметить было невозможно.
 Впрочем, успехи и неуспехи на полях сражения мало волновали присутствовавших на вечерней сходке в доме у купца Изместьева, в отрыве от экономической составляющей всего происходящего. В то же самое время она, эта пресловутая экономическая составляющая и была краеугольным камнем  их сегодняшнего  процветания. Каждый в этой комнате отдавал себе отчет, как быстро роскошные автомобили и даже заурядные конные экипажи, припаркованные вдоль улицы, способны превратиться даже не в тыквы, а в полновесные гири и кандалы сковывающие ноги проклятого судьбой каторжанина.
      Среди присутствующих, отчаянно старавшихся подавить свой страх выпивкой и хвастовством, выделялась группа из трех человек стоявшая несколько в стороне от большого овального стола, помещавшегося в центре и почти полностью заставленного бутылками с вином и водкой. Одетые скромно, но по последней парижской моде, трое мужчин обсуждали волновавшие их вопросы. Они, очевидно никак не могли достичь согласия и их голоса звучали все громче и громче, постепенно привлекая к себе ненужное внимание.
- Так вы считаете, что весь проект Безобразова не более чем афера на самом высшем уровне? – воскликнул один из них. Это был невысокий блондин лет тридцати пяти, выпивший к этому времени не один бокал шампанского. Он немного забылся и перестал соблюдать политкорректность.
- Павел Александрович! Говорите тише, – шикнул на него очень полный мужчина, стоявший ближе всех к занавешенному окну.
- Да, Павел Александрович, если ты продолжишь задавать такие вопросы, то тебя могут посчитать провокатором или того хуже записным дураком, способным разболтать любые секреты не хуже платного доносчика, – добавил третий из их компании. Его атлетическое сложение выдавало в нем заправского спортсмена, возможно использующего в своих тренировочных занятиях технику бокса и даже гантели.
- В отличие от большинства здесь присутствующих, я вложил в концессию деньги свои и людей, которые мне доверяют, – зачем-то перейдя на зловещий шепот, уточнил Павел Александрович.
- Мы все в таком же положении, – возразил атлет, одновременно поднятием своего бокала приветствуя кого- то из основной группы, внезапно обратившего внимание на секретничавших приятелей.
- Ну не надо, не надо, уж вы-то, Анатолий Анатольевич давно находитесь в огромном плюсе. Ваш долг помочь нам с Павлом Александровичем так же ловко уладить наши дела, – заспорил, не повышая голоса и не глядя на того к кому он обращался толстяк. Время от времени он отодвигал занавеску, всматриваясь  сквозь дюймовую щелочку в кромешную темноту дождливой ночи.
- Если у вас еще остались средства, самое лучшее, что вы можете сделать это немедленно уехать за границу. Поживите в Париже, девушки из варьете не склонны отказывать щедрым господам, Михаил Ильич – сказал спортсмен, наконец, встретившись взглядом с полным мужчиной. В глазах того, полыхала ярость,  но умение вести себя в обществе взяло верх и удержало Михаила Ильича от необдуманных маневров.
- Анатоль, твои постоянные намеки на то, что бесплатно женщины отдаются только тебе, становятся невыносимы. Поверь мне, это выглядит смешно, – заступился за своего приятеля блондин, и тут же вернул разговор в нужное ему русло – И все-таки, нам надо пробиться на аудиенцию к Александру Михайловичу  – сказал Павел Александрович.
- Это совершенно необходимо в сложившихся обстоятельствах! –  поддержал своего партнера Михаил Ильич, взявший себя в руки и немедленно вернувшийся к своей манере высказываться с известным апломбом.
- Иначе нам  придется позаботиться о надвигающихся проблемах другим путем, – со вздохом поддельного сожаления об отсутствия солидарности со стороны атлета, произнес невысокий блондин.
- Не надо делать поспешных демаршей, – немедленно отреагировал Анатолий Анатольевич.
- И все же мы ждем от вас разъяснений того, что происходит с нашими капиталами, – не унимался Михаил Ильич. Его лицо побагровело от мучившей его гипертонической болезни. Стараясь унять головную боль, он то и дело подливал шампанское в свой бокал.
- Мы привлекаем излишнее внимание, шушукаясь здесь на виду у всех, – поспешил закруглить беседу Анатолий Анатольевич. Небольшое разногласие, возникшее между ним и людьми, в свое время прельщенными его уверенностью в безопасности осуществляемых ими инвестиций в Корейский полуостров и в целом на Дальний Восток, он собирался разрешить после того, как сам переговорит с Безобразовым. Предложение обсудить все в более приватной обстановке всем показалось разумным. Кружок из трех человек немедленно распался, и все его члены растворились среди остальных собравшихся здесь в этот поздний час.
       Даже неискушенному в делах человеку давно было ясно, что обещавший заехать сюда, для прояснения обстановки вельможа, входивший в ближний круг Императора Николая II, сегодня здесь не появится, и только боязнь упустить, даже самый незначительный нюанс в текущей расстановке сил, по-прежнему мешал дельцам разъехаться по домам.
   Все присутствующие здесь, в своем большинстве были мужчины среднего возраста, что предполагало обязательное влечение к прекрасной половине человечества.  В разговорах мало помалу стали проскальзывать откровенно фривольные высказывания.
- Варьете, варьете! Тем более в Париже! Как будто я не пресытился этим  добром здесь, – не сумев подавить обиды, жаловался какому-то сильно подвыпившему господину Михаил Ильич, одновременно пытаясь заправить обратно в брюки непослушную ткань белоснежной сорочки. Он говорил теперь еще громче чем прежде, и магическое слово “варьете”, немедленно заставило повернуть  в его сторону головы почти всех присутствующих. Решение, что делать дальше пришло мгновенно. Немного поспорив, в какое из ночных заведений лучше отправиться в этот поздний час, компания разместилась в стоявших вдоль улицы автомобилях. Дремавшие  водители, проснувшись, потратили некоторое время на приведение моторов в рабочее состояние. После этого,  ужасно тарахтя и оставляя за собой запах  смешанных с дождем выхлопных газов,  колонна взяла курс на северо-запад.
  Двигавшийся в конце колонны Пежо, за рулем которого, по последней моде лично пилотировать автомобили, находился молодой человек атлетического телосложения, на одной из развилок свернул влево. До Царского Села ему оставалось не более часа езды.
    
 
                ***

     На подъезде к Царскому Селу дождь начал незаметно стихать. Дворники, плавно скользившие по ветровому стеклу французского автомобиля, легко справлялись со своей работой. Мягкие пружины рессор почти полностью сглаживали неровности грунтовой дороги. Ночное путешествие завораживало. При этом, мысли управлявшего новейшим чудом техники молодого человека были довольно  далеки от того места, где он находился в данную минуту, так же как и от непосредственной цели своей поездки. Молодой человек вспоминал свой недавний разговор по телефону с девушкой, которую любил, но одновременно начинал тяготиться. Только поравнявшись с первым кордоном царской охраны Анатолий Анатольевич отвлекся от посторонних размышлений.
 Бумаги, протянутые им офицеру, были в полном порядке и, очевидно, предполагали определенную привилегированность их  обладателя. Опытный наблюдатель непременно отметил бы про себя, что бравый служака именно “отдал честь”, а вовсе не “козырнул” Анатолию Анатольевичу, возвращая тому пропуск через приоткрытое окно. Для полного удобства посетителя был выделен один из офицеров охраны, который сопроводил автомобиль до места, где следовало его оставить.
    Идти от места парковки до служебного входа гостевой резиденции, пришлось все же довольно далеко. Вопросы тишины и покоя главных обитателей этого Села стояли на высшем уровне приоритета.
   Поднимаясь на второй этаж гостевого флигеля, Анатолий Анатольевич внутренне приготовился к долгому и томительному ожиданию. Час был весьма неурочный и не требуй от него Александр Михайлович Безобразов незамедлительно докладывать о настроениях среди основных инвесторов и бенефициаров “Русского лесопромышленного товарищества”, он  предпочел бы совсем другую компанию.
  К его радости и удивлению ему не пришлось ожидать ни доли секунды. Войдя в гостиную, служившую для сугубо деловых встреч, Анатолий Анатольевич застал Безобразова, сидевшим на короткой кушетке и просматривающим самые свежие (какие только имелась возможность доставить в Россию специальным нарочным) иностранные газеты.
- Чаю не предлагаю, водку тем более. Ты ведь за рулем, и, наверное, спешишь? – после обычных слов приветствия сказал Статс-секретарь Безобразов. В последнем предположении, высказанном в форме безобидного вопроса, послышался намек на его осведомленность о новом увлечении молодого человека. До определенного момента, ему и молодой графине Ольге Мансуровой удавалось скрывать связь между ними. Столичное общество могло усмотреть  в их отношениях известную форму мезальянса.  Поэтому Анатолий Анатольевич и его новая пассия, как могли, скрывали все происходившее от посторонних глаз и ушей.  Расчетливый во всем, что не касалось женщин, атлет сделал вид, будто не уловил никакой иронии в интонациях своего начальника.
- Водка мне не страшна. У нас, в спортивном клубе, мы тренируемся по австралийской системе. В условия соревнований входит бег, борьба и бокс немедленно после употребления значительного количества крепкого алкоголя. Мне приходится употреблять спиртное, а потом я еду к вам на доклад независимо от моего самочувствия, – ограничился самыми простыми пояснениями Анатолий Анатольевич.
- Такой автомобиль, как у тебя, располагает к долгим путешествиям, –  Безобразов не преминул напомнить молодому человеку о сказочных гешефтах их предприятия.
- Спасибо, конечно, но настроения среди тех, кто, так или иначе, причастен к c’est affaire  оставляют желать лучшего. 
- Больше всех тревожатся Шмидт и Бердыш?
- Не только они.
- Странно, по моим сведениям, только их доходы от поставок всякой дряни  на Квантунский полуостров значительно снизились с началом военной компании. Остальным грех жаловаться, – Александр Михайлович говорил с явным раздражением. Было видно, что он устал и возможно это уже не первая его бессонная ночь.
- Почему вы не пресечете их воровство? – поддавшись невольному чувству сопричастности к огромному проекту, воскликнул Анатолий Анатольевич.
 - Потому, что деньги не принадлежат никому. Это мнимая субстанция, перетекающая из рук в руки и приносящая своему мимолетному распорядителю только то, что тот заслужил. Сегодня ночью деньги, присвоенные нашими друзьями Бердышем и Шмидтом, да и остальными из этой компании, возможно, принесут им нехорошие болезни. Сифилис, например. Они же направились в варьете? – сказав это, Безобразов поднялся с кушетки, и нервно расхаживая взад и вперед вдоль высоких окон, продолжил свой спич,  - При этом, девушки, честно отработавшие свою зарплату, купят на эти ассигнации хлеб и молоко своим детям, которых вынуждены содержать. Дальше крестьянин, продавший им еду, купит починку для лошадиной сбруи и запасет на зиму прокорм для себя и скотины. Пройдет немного времени и потертые, замызганные ассигнации будут собраны мытарями и возвращены в казну. “Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги свои.
Все реки текут в море, но море не переполняется: к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь”.
 - Все вещи в труде: не может человек пересказать всего! – поддавшись мимолетному импульсу блеснуть эрудицией, Анатолий Анатольевич продолжил цитату из Ветхого завета.
  - Здесь и кроется вся мудрость, от которой социалисты-горлопаны старательно уводят народ, – продолжил говорить Безобразов. Только закончив свою мысль, Стас-секретарь все же сделал паузу и метнул недовольный взгляд на своего любимца, позволившего себе перебить его во время  рассуждения об экзистенциальных материях.
- Прошу прощения, – с извиняющимся полупоклоном, больше похожим на приветливый кивок, сказал Анатолий Анатольевич. Он стоял на ногах с той минуты, как Безобразов принялся ходить по гостиной взад и вперед, но тот не обращал на чужие неудобства особого внимания. Увлеченный потоком нахлынувших чувств, он продолжал говорить.
- Атеисты требуют принятия конституций по всему миру, беря пример с безбожников Франции, сгубивших в дни своей революции больше человеческих душ, чем любая инквизиция. А разве Закон Божий это и не есть свод главных правил, определяющих мораль и нормы поведения правителей и их подданных?! – Безобразов остановился и, ища одобрения, посмотрел на безмолвно стоящего посреди гостиной Анатолия Анатольевича.
- Признаться, я и сам удивлен такому страстному желанию многих разумных людей повторно написать то, что, в сущности, давно изложено в Библии – согласился с Безобразовым молодой человек.
- Мода пошла от английских колоний. Тут все ясно. Явно просматривается закономерность. Французы приняли свою Конституцию через четыре года после англичан засевших в Америке и отказавшихся подчиняться своей метрополии. Ирония состоит в том, что из-за корсиканского выскочки, метавшегося по Европе в бездарных попытках обуздать свой темперамент, более всех пострадали испанцы. Они, как тебе наверняка известно, лишились почти всех своих колоний в Южной Америке.  Но и у них нашлись желающие принять Конституцию! Помните генерала Торрихоса? 
- Конечно. В отличие от тех людей, за которыми мне приходится присматривать по вашему поручению, я все таки получил определенное образование.
- Ну, да, я немного увлекся рассуждениями. Давай пока оставим их обоих, я имею ввиду Бердыша и Шмидта в покое. Они не хуже и не лучше других. Техническая замена собственников мало, что изменит – вынес свой вердикт Александр Михайлович Безобразов.
- Значит, все будет продолжаться без всяких изменений? – собравшись с мужеством, наконец, он позволил себе задать прямой вопрос своему благодетелю.
- Отнюдь, – сказал Безобразов. По выражению его лица можно было заметить, что он вернулся на землю и сейчас приступит к даче конкретных инструкций.

                ***

 
    Просидев, до самого рассвета, изучая переданные ему  исчезнувшим лазутчиком сведения, ротмистр Сергеев устало потер покрасневшие от бессонной ночи глаза. Стало совершенно очевидно, что Ю сегодня не вернется обратно. Возможно, он не вернется никогда по причине своей гибели или предательства, и тогда лежавшие перед ротмистром бумаги оказывались не только бесполезными, но и в определенной мере опасными.
 Надеясь использовать последний шанс для установки местонахождения Ю и его немедленного задержания, Сергеев поспешил вернуться в расположение своей службы. В этот раз дорога не отняла у него много времени. Зная, что  раскрыт, и таиться более не имело смысла, он вернулся в канцелярию штаба   Манжурской армии самым коротким путем. Прекрасно ориентируясь в перпендикулярных, друг другу улицах Ляояна ротмистр добрался до внушительных размеров особняка, огороженного не менее внушительной каменной стеной, не более чем за четверть часа. 
  Зная ротмистра в лицо, охрана пропустила его внутрь без лишних формальностей и проверки документов. На этаже, занимаемом отделением под командованием полковника Нечволдова, несмотря на ранний час уже можно было встретить отдельных офицеров, так же, как Сергеев, вернувшихся со встреч со своими агентами. Каждый из них имел свое направление деятельности. Встречаясь, они ограничивались короткими приветствиями, долгие разговоры по понятным причинам могли быть неправильно истолкованы.
   В частной жизни, особенно до начала военных действий, у ротмистра был свой, довольно обширный круг общения, который состоял в основном из офицеров его возраста и положения в генеалогических хитросплетениях иерархии родового дворянства.  И конечно в этот круг входили командиры, с которыми судьба свела его  на Кавказе. Будучи по своему воспитанию человеком опрятным, не склонным к пьянству и кутежам, приветливый и не злобливый по характеру ротмистр Сергеев всегда был желанным гостем любой компании. Бережное отношение к рядовым солдатам в бытность его службы строевым командиром внушало доверие к нему со стороны нижних чинов. Таким образом, его команды и поручения не находили непримиримого отторжения у людей, которым предстояло их исполнять. Данное положение вещей всегда предоставляло ему значительную фору в сложной игре под названием военный шпионаж, где не все действия и распоряжения имели возможность быть вовремя растолкованы непосредственному исполнителю.   
  Не став дожидаться появления в канцелярии своего непосредственного начальника полковника Нечволдова, ротмистр подписал за него, и распорядился разослать по всем заградительным кордонам секретный циркуляр. В этом циркуляре строго указывалось немедленно задержать любого, кто предъявит трубку-вездеход за номером 011 или, сославшись на ее утерю, просто назовет эти цифры. Отдельно указывалось на необходимость взять его живым, какими бы потерями это не обернулось для личного состава, несущего дежурство. За поимку полагалась награда в виде внеочередного отпуска сроком на десять суток.   

                ***

         Профессия старого маньчжура по имени Ичан Ли не предполагала  ни праздников, ни выходных дней. Поэтому его ничуть не удивил ранний визит незнакомца, настойчиво постучавшего в дверь его скромного жилища. Присев на краешке циновки он  здоровой  рукой нащупал сандалии в утреннем полумраке, царившем внутри хибарки по причине плотно занавешенных оконец. Левая рука маньчжура, согнутая в локте закостенела в таком положении много лет назад, после неудачного падения с повозки.  С тех пор Ичан Ли  привык  спать одетым, не утомляя себя лишними движениями, снимая или надевая брюки и куртку, две вещи, которые и составляли весь гардероб миллионов китайских бедняков. Мелкими, по-старчески семенящими шажками он торопливо подошел к входной двери, которая была закрыта на задвигающуюся щеколду. Рассмотреть незваного визитера, ему мешали солнечные лучики, пробивавшиеся в многочисленные щели между кое как сбитыми досками. Оставив затею понять кто стоял сейчас снаружи, Ичан Ли, похрипев пересохшим со сна горлом, и кашлянув пару раз, спросил: “Что надо?”.  Услышав ответ, он отодвинул щеколду и, приоткрыв дверь, согласительно закивал головой, одновременно протягивая здоровую руку за причитающимся гонораром. Рука эта, тощая, с морщинистой, потемневшей, то ли от загара, то ли от въевшейся грязи кожей, походила на птичью лапку. Особое сходство ей придавали давно не стриженные желтоватые ногти, загибавшиеся на кончиках пальцев.
    Получив причитающуюся ему за деликатное поручение монетку, Ичан Ли прикрыл дверь и незаметным движением спрятал полученное в один из многочисленных тайников. Говоря по правде, за последние годы, старик почти не помнил, где, сколько и когда он оставил на хранение. Среди валюты, рассованной там и тут покоились английские фунты и американские доллары, немецкие марки и русские рубли, золотые и серебряные колечки и браслетики. Таким образом, Ичан Ли был богат, как Крез. Только старик об этом не знал или не помнил. Его занятием было отвозить на кладбища трупы. Ремесло это досталось ему по наследству и наложило на его жизнь неизгладимый отпечаток.  Люди, схороненные им однажды, не должны были возвращаться. Словно беря пример с отвезенных им на кладбище покойников, ценности, полученные за самые деликатные  поручения, исчезали из его памяти навсегда, спрятанные им самим в укромных местах его нищенской фанзы.   
   Приехав  со своей крытой повозкой к тому самому месту, где неизвестные, рассчитывали за счет численного перевеса  победить Ю, старик, посчитав трупы, только покачал головой. Теплый ветер безучастно трепал остатки его седых волос в беспорядке торчавших из-под полей островерхой шапки, пока маньчжур силился вспомнить, не обсчитался ли он, соглашаясь на эту работу за ту монетку, которую уже не помнил куда положил.  Из-за травмы, сделавшей его левую руку почти бесполезной, ему приходилось затаскивать трупы на повозку с помощью особого приспособления.  Ичан Ли цеплял свой груз, подлежащий доставке к месту захоронений без лишних церемоний, металлическим крюком.  Мертвецы не чувствуют боли, а безродные мертвецы не требуют уважения к себе. 
   Закончив погрузку, старик заметил кровь на кончике крюка. Кто то, из лежащих сейчас в повозке покойников, был вовсе и не покойник. Такие мелочи не интересовали старого маньчжура, он не любил китайцев, ненавидел японцев и презирал любых белых, включая русских. Однако русские хорошо платили ему, и он мирился с необходимостью служить им. Была и еще одна причина, приносившая ему выгоду от обслуживания  морга, увы, неизбежного строения возле любой больницы или госпиталя. Здесь ему выдавали сопроводительные бумаги. В случаях похожих на сегодняшний, это было весьма кстати.
  По сложившейся  рутине обычных дней Ичан Ли остановил свою крытую повозку на территории русского военного госпиталя в Ляояне. Обычная утренняя суета медицинского персонала совсем его не занимала. Сгорбившись, он сидел на краю повозки, подставляя спину под лучи восходившего и гревшего все сильнее солнца. Его по-старчески слезливые, с желтоватыми белками глаза  оживали на мгновение,  когда мимо, куда-то спеша, проходили сестры милосердия. Остальное время Ичан Ли дремал, погруженный в размышления ведомые только ему.
  Через некоторое время он начал незаметно для себя волноваться. Бывали дни, когда забирать из морга было некого. Обычно это даже радовало его, ибо расчеты с ним шли в любом случае. Сегодня, в целях избежания лишних затрат на  тех, кто принимал его груз для дальнейшего  захоронения в отдельной могиле, Ичан Ли  очень хотел получить сопроводительные бумаги.
  Солнце поднималось все выше и выше, а к нему никто не подходил. Становилось ясно, что его ждут дополнительные расходы и старик жалел, что в эти сутки в госпитале не умер ни один русский солдат. Взмахнув кнутом, он потянул поводья влево, приказывая мулам развернуться и направляться к выезду. Внимание его снова привлекли две русские девушки, одетые, как и положено в форму медсестер и куда-то спешивших. Маньчжур привык разглядывать их подолгу, не стесняясь своего порочного интереса. На него самого никто никогда не обращал внимания, его словно не существовало во вселенной, где встречаются  молодые и симпатичные девицы.
     Неожиданно для него в этот раз все повернулось по-другому. Одна из сестер милосердия, резко остановившись, что-то стала говорить своей подруге, указывая рукой то ли на повозку, то ли на самого Ичан Ли. Подумав, что девушки возмущены  нескромным разглядыванием их лиц, он отвел глаза, сгорбился еще сильнее и, хлестнув мулов, погнал их быстрее подальше от привередливых молодух. 
 Сзади ему, что-то кричали. Немного понимая по-русски, он догадался, что его просят остановиться. Еще не уловив причины такого внимания, но уже остро почувствовав опасность, Ичан Ли погнал повозку во всю прыть. На выезде его задержали несшие караул казаки Уссурийской дивизии. Не имея четких распоряжений по поводу задержанного, они стащили его с телеги  и, усадив на колени, взяли под стражу. Вскоре к ним подошел военный врач в форме подполковника медицинской службы, и обе сестры милосердия, поднявшие тревогу. Вместе с ними к караульным подошел поручик Григорьев, оказавшийся здесь почти случайно. Он служил при штабе Наместника Адмирала Алексеева в должности военного переводчика. Когда у него появлялась свободная минутка, он заглядывал в госпиталь из  побуждений, о которых будет рассказано позднее.
      Подполковник приказал казакам открыть повозку и откинуть тряпье, в беспорядке валявшееся в ней. Картина, открывшаяся присутствующим, нисколько никого не удивила. За последние полгода и мужчины и женщины привыкли видеть и умирающих, и умерших в достаточных количествах, что бы это перестало их волновать.
  Интерес представлял только  национальный состав лежащих на досках тел.
- Я не понимаю из-за чего вы подняли тревогу, – высказал свое явное недовольство тем, что его оторвали от дел подполковник медицинской службы.
- По-моему, кто-то из них еще жив, – сказала одна из девушек.
- С чего вы взяли, Мария Сергеевна? – спросил врач.  Заинтересовавшись ситуацией, он сделал несколько шагов вперед и стал внимательно вглядываться в лица мертвецов.
- Там, где повозка стояла, натекла свежая кровь, – ответила сестра милосердия.
- Да, конечно, вот он живой голубчик, – врач потыкал кулаком, затянутым в  перчатку из кожи светло-коричневого цвета в тело лежавшего без сознания Ю.
- Что же это такое твориться! – воскликнула вторая сестра милосердия, всплеснув ладонями и сложив их перед собой, словно собиралась помолиться.
- Этого в операционную, а этого под арест, – приказал врач, обращаясь соответственно к девушкам и казакам, поочередно указав на Ю и на Ичан Ли.
- А с этими что делать? Вроде наши, а не макаки, – обратился старший из казаков к подполковнику.
- Откатите их пока в тенек, до начала разложения у нас есть в запасе пара-тройка часов, – сказал подполковник, указывая казакам на мертвые тела, лежавшие в повозке. Все убитые Ю люди имели выраженные европейские черты. Татуировки, покрывавшие видимые части  тел безошибочно определяли их, как разбойников, не раз и не два побывавших на русской каторге. 
  Среди снятой с бесчувственного Ю одежды взгляд поручика Григорьева привлек черный пояс, которым был подпоясан ихитуань. Водивший добрые отношения с сестрами милосердия, он мешался им со своими шуточками и любезностями пока они не скрылись за дверями операционной. Взяв пояс ихитуаня  в руки, поручик Григорьев с интересом осматривал его. Как всякий толмач, он, знакомый с культурой носителей переводимого им языка, понимал значение самых загадочных  символов. На одном из концов черного пояса были сделаны едва заметные насечки белого цвета. Поручик Григорьев насчитал их ровно восемь и ему без всякого допроса свидетелей стала понятна причина смерти тех, кто сегодня утром лежал в повозке рядом с Ю.  Офицер хотел было положить пояс обратно к штанам и куртке ихитуаня, но его внимание привлек какой-то  посторонний предмет, наверное, просто выпавший из кармана синих штанов. Присев на корточки возле низкого табурета, где были свалены вещи, он поднял с пола   трубку для курения, на металлическом ободке которой были выбиты цифры 011. Даже не до конца понимая значение своей находки, поручик Григорьев поспешил отправить донесение в отделение штаба, обладающее соответствующей компетенцией.    

                ***

       В эту ночь, в одну из последних ночей июля 1904 года, как уже сказано было выше, погода в Санкт-Петербурге и его окрестностях была  весьма скверная. Дождь, то моросил, мелкой пылью обволакивая все вокруг холодной сыростью, то превращался в ливень, грозивший сделать дороги неприемлемыми для движения по ним на автомобиле. Ветер, налетавший на каштаны и липы много лет тому  назад посаженных вокруг особняка графа Мансурова, только  добавлял особую нервозность в расстроенные чувства его дочери графини Ольги.  Как все возвышенные натуры, ставшие такими благодаря домашнему образованию, оградившему ее от неизбежного знакомства с пошлостью и похабщиной, Ольга почитала ревность, как одно из самых низменных проявлений  мещанства. Всего  пять месяцев назад она и представить себе не могла насколько неконтролируемым и выжигающим сердце изнутри способно быть это “низменное” чувство. Все попытки бороться с собой, все увещевания, внутренние диалоги между  неведомым существом, живущим в каждом человеке и осмеливающимся обвинять или воспитывать      самого себя вдобавок обращаясь к себе же исключительно на “ты”, не приносили успехов.  Порой Ольга ненавидела себя. Масла в огонь подливала ее самая близкая подруга княгиня Александра Полонская, державшаяся с ней, в последнее время, с не особо скрываемой снисходительностью.
   Ровесницы, обе девушки выделялись своей красотой и завидным положением в светском обществе Санкт-Петербурга. Каждая из них в определенном смысле преуспела в активностях, требующих серьезных спортивных навыков. Не у кого не возникало сомнений, что если бы общественное положение дозволяло бы Александре Полонской танцевать на сцене, то место в балетной труппе Мариинского  ей было бы гарантировано. Увы, судьбой ей были предначертаны подмостки только своего домашнего театра.
        В противовес своей подруге, самой графине Ольге Мансуровой давались дисциплины, вошедшие в состав офицерского  пятиборья. Сложись судьба Ольги Мансуровой иначе, возможно именно она оказалась бы на пьедестале почета  в олимпийском Стокгольме 1912 года.
        Однажды, в самом начале весны, Ольга, стоя перед зеркалом в тренировочном манеже с упорством фанатика отрабатывала fausse attaqe .
- plus vite! encore plus vite  !- раздался справа от нее мужской голос.
     Избалованная вниманием сильного пола, Ольга даже не повернула голову к нахалу, осмелившемуся столь беспардонно вторгаться в ее личное пространство.
    В те времена среди посетителей спортивных манежей довольно часто встречались люди невоспитанные. Как правило, это были представители  тех кругов общества, что находясь явно в числе аутсайдеров, пытаются перейти на короткую ногу с избранными, используя своё преимущество в физическом развитии.
   Стараясь не отвлекаться на даваемые незнакомцем советы, девушка продолжала оттачивать приемы фехтования на рапирах. Внезапно она почувствовала, как ее талию, словно стальным обручем обхватила, чья-то сильная рука. Такое развитие событий молодая фехтовальщица не могла себе даже представить. Первой ее реакцией было развернуться на сто восемьдесят градусов и, используя рапиру вместо хлыста преподать невеже хороший урок. Так она и попробовала поступить.  Проблема заключалась в том, что ее не только держали вокруг талии, но и запястье правой руки, сжимавшее эфес рапиры оказалось, словно щипцами зажаты в руке Анатолия Анатольевича.
  Словно в танце он начал двигаться вместе с ней, одновременно произнося вслух название приемов фехтования, которые демонстрировал ей таким необычным способом. Его губы почти касались ее правого уха, иногда мимолетно притрагиваясь к покрасневшей от неловкости мочки 
- allez! Couvertur y apr;s contre-riposte de cote droite  .
  Почувствовав бесполезность сопротивления столь превосходящей ее физиологическим возможностям силе, она двигалась вместе с ним сначала без всякого желания и энтузиазма. Приемы, повторяемые вместе с ним синхронно, в целом, были ей знакомы, однако неожиданно преподанные ей тонкости и секреты, подолгу остающиеся тайной даже для успешного рапириста,  стали раскрываться перед ней один за другим, словно водяные лилии на восходе солнца. Захваченное этим магическим чувством ее тело присоединилось к общему ритму нападений и защит, движению по окружности, развороту и внезапной смене позиции. Когда все закончилось, ей страстно хотелось продолжения.
- У вас определенно есть неплохие задатки, мадемуазель, – сказал ей Анатолий Анатольевич, как только повернувшись к нему лицом, Ольга посмотрела ему прямо в глаза.
- Вы учитель фехтования? – спросила она, через силу придавая дерзость своей интонации. Самообладание постепенно возвращалось к ней и, несмотря на сокрушительный разгром в первой части их непредвиденного рандеву ей не хотелось проигрывать с сухим счетом.
- Простите, я не успел представиться, – с предельно искренней интонацией произнес Анатолий Анатольевич, – Увы, мадемуазель, я всего лишь такой же любитель спорта как и вы. В свое время мне довелось  военное училище, а затем послужить в кавалергардском полку.
- У кавалергарда есть имя? – перебила его Ольга.
- Анатолий, – поняв, что увлекся, ответил он, воздержавшись от дальнейших комментариев.
- Ольга, – сказала она, и сняв перчатку протянула ему руку.
В первые недели после знакомства они встречались исключительно в  манеже. Весна робко, как обычно в этом северном городе вступала в свои права. Пришло время конных прогулок, которыми молодые люди, не скрывавших своего влечения к друг другу, по крайней мере, от самих себя, немедленно воспользовались в поисках уединения.
  В середине мая, после небольшой вечеринки в загородном поместье, принадлежащем родителям княжны Александры Полонской, между Ольгой и Анатолием Анатолиевичем произошла первая близость. Здесь следует признать, что взаимное тяготение молодых людей, несмотря на искренность овладевших обоими чувств носило несколько различный характер. То, что для  юной графини Ольги происходило впервые, для Анатолия Анатольевича являлось очередной победой, доказывавшей его и без того заметное превосходство в таких делах среди его товарищей. Нет, он отнюдь не намеревался играть чувствами юной особы. Просто с мудростью, постигнутой им к тому времени как ему перевалило за тридцать, он знал наверняка, что все проходит. Знал он, что однажды наступит тот день, когда даже не он, а сама соблазненная им девица пожелает новых ощущений и свежести чувств, так просто достигаемых с новыми возлюбленными.
  Легкость его отношения, без всяких претензий на личную свободу и возможное заключение брачных уз, теперь раздражали графиню Мансурову все сильнее и сильнее. Первый укол ревности Ольга ощутила, когда круг за кругом проходя препятствия на своем жеребце по кличке “Абсент”, она посмотрела в сторону стоявших рядом слишком близко Анатолия Анатольевича и ее лучшую подругу Александру Полонскую. Лицо молодой графини, и без того раскрасневшееся от физических упражнений, вспыхнуло еще сильнее. Излишне натянув поводья, она помешала своему коню правильно зайти на препятствие, в результате чего тот задними копытами задел сразу две верхние жерди. С трудом овладев собой, Ольга продолжила тренировку, но подавить свою досаду на любовника и подругу ей так и не удалось. Положение усугублялось тем, что княжна Александра была до самых мелочей посвящена в историю их любви с Анатолием Анатольевичем, и значит, ее кокетство, и явное желание сблизится с ним, носили непростительный характер. С тех пор графиня Ольга не имела покоя. Ревность терзала ее постоянно и даже в те часы, которые они с Анатолием Анатольевичем проводили вместе. Сегодняшняя ночь не была исключением с одной лишь разницей. Всю предыдущую неделю Ольга чувствовала себя необычно. Месячные задерживались. Каждый прошедший день укреплял в ней подозрения в слишком не вовремя случившейся беременности. Сегодня вечером она намеревалась поставить его в известность. Ольга ждала его к шести, за час до начала домашнего ужина, на котором должны были присутствовать несколько знакомых ее отца. Графиня Мансурова давно придумала предлог, что бы улизнув с него и не слушать скучных бесед слишком осторожно касавшихся тонких политических вопросов.   Ужин давно закончился, но Анатолий так и не появился. В десятом часу он телефонировал ей и сквозь шорох помех, возникших на линии по причине плохих климатических условий, сказал, что у него сегодня возникли важные дела, которые он не в силах отменить. Среди неровного потрескивания и шорохов, раздававшихся в динамике телефонной трубки,  ей послышался женский смех, в котором ей показалось, что она узнала интонации присущие княжне Александре Полонской. От немедленных рыданий, ее удержал подозрительный взгляд матери, в последнее время все более внимательно наблюдавшей за ней. Не попрощавшись, Ольга опустила массивную трубку на рожки телефонного аппарата, висевшего в гостиной.

                ***


      Настроение у самого Анатолия Анатольевича, после разговора с Ольгой оставалось обычным. Такие капризы и истерики он давно научился преодолевать спокойствием и сосредоточенностью на делах, в которые не следует посвящать женщин и детей. Сохранять такое состояние духа ему всегда помогало правило, усвоенное им от отца, посоветовавшего не заводить параллельных романов.
- in love beware overlapping, my son  - закоренелый англофил, отец общался с членами семьи только на английском языке.
  Таким образом, совесть Анатолия Анатольевича была чиста и весь последующий вечер, продлившийся почти до полночи, он посвятил тем важным делам, ради которых  прибыл сначала в Купчино, а затем в Царское Село на конфиденциальную встречу со Статс-секретарем Александром Михайловичем Безобразовым.
  Закончив расхаживать вдоль оконной анфилады комнаты для деловых приемов в отведенном ему гостевом флигеле, Безобразов сел в кресло, стоявшее рядом с массивным столом из орехового дерева. Немного помедлив, он указал   своему подчиненному на такое же кресло с другой стороны. Расценив этот жест, как приглашение сесть, Анатолий Анатольевич, немедленно его принял.
   Кошки скребли на душе у Александра Михайловича Безобразова по ночам в последние дни. По этой, именно по этой причине не ложился он допоздна, ожидая утренних сообщений, приходивших ему с востока с разницей в семь часов. По сути дела, ему приходилось синхронизировать свое расписание с периодом наибольшей деловой активности здесь в Царском Селе, где постоянно проживал, вместе со своей семьей Император и с рабочими часами штабов наместника в Манчжурии Алексеева, а также главнокомандующего Куропаткина. С последним из них отношения  у Александра Михайловича становились  с каждым днем все враждебнее.  Не имея прямой возможности влиять на ход военной компании, Безобразову оставалось уповать только на милость Императора, который, облеченный высшей властью имел свои соображения по всем существенным вопросам.
  Всего несколько лет назад, когда все только начиналось и бенефициары от инвестиций в проект освоения северного Китая с дальнейшим проникновением в Корею набивали свои авуары, Безобразову нравилось чувствовать себя руководителем этого кружка. Авуары эти, как правило, находились в Европе, подальше от цепких лап сначала Вышнеградского, правившего Министерством финансов шесть неполных лет, а потом и самого Витте, большого любителя железных дорог, о миллионных взятках которого открыто рассказывали анекдоты. Однако, многие из тех, кто, по долгу службы исполнял роль больших и маленьких шестеренок сложного механизма, обеспечивавших его корректное функционирование, оставались с носом. Мало по малу, шестеренки стали стачиваться, а механизм давать сбои. Как говорится, не подмажешь не поедешь. Первым приступил к саботажу дипломатический корпус, раздражая японскую сторону проволочками и бессмысленными  ответами не содержащими ни “да” ни “нет” на заявляемые требования и предложения. Терпеливые японцы долго мирились с таким положением дел, опасаясь военной мощи своего западного соседа, пока их политическая разведка не выложила на стол полный расклад сил. Последовавший разрыв дипломатических отношений и почти немедленная после этого атака на Порт-Артур всего лишь обнажили формальное отношение к своему долгу государственных мужей.
   В один миг  ближний круг сторонников Александра Михайловича Безобразова начал рассыпаться, оставляя его на краю бездонной пропасти  экономического краха и политического забвения. Доклад, полученный им только что от своего приближенного, как ничто лучше свидетельствовал о ничтожности тех людей, на которых он опирался все это время. 
  Выдержав небольшую паузу, сделанную им по причине задумчивости, а вовсе не из желания добиться театрального эффекта, Безобразов еще раз окинул взглядом спортивную фигуру Анатолия Анатольевича. “Такой не пропадет” – окончательным итогом пронеслась в его голове мысль, склонившая чашу весов к решению посвятить молодого человека в самые важные детали тех мероприятий, которые Безобразов планировал осуществить в ближайшее время.
- Тебе придется отправиться в Манчжурию, – сказал Безобразов.
- Мой статус недостаточно значителен, что бы вы могли рассчитывать на мое действенное влияние на ситуацию, – попробовал возразить Анатолий Анатольевич.  От сегодняшней встречи он ожидал чего угодно, только не такого несвоевременного предложения. Отношения с Ольгой продолжали развиваться, несмотря на его флирт с княжной Полонской. Он понимал, что рано или поздно  ему придется выбирать между двумя подругами.  Как честному человеку и джентльмену, Анатолию Анатольевичу хотелось,  сохранить хорошие отношения с обеими мадемуазелями, такие, которые не помешают  им в дальнейшем, появляться в свете с безукоризненной репутацией.
- Твой статус здесь не причем. Миссия будет секретной. Ты отправишься туда инкогнито, – сказал Безобразов, в упор рассматривая растерянное лицо Анатолия Анатольевича. 
- У меня есть время подумать?
- Нет. Времени нет.
- Я могу отказаться?
- Ты понимаешь, что тебя ждет в таком случае? – ответил вопросом на вопрос Александр Михайлович.
- Но у меня обстоятельства… - сопротивляясь из последних сил неумолимой воле Безобразова, промямлил атлет.
- Графиня Мансурова? – назвав девушку по фамилии ее отца, графа Мансурова, Безобразов продемонстрировал свою полную осведомленность обо всем, что скрыто от поверхностного взгляда стороннего наблюдателя.
- Допустим, – звенящим от напряжения голосом произнес Анатолий Анатольевич. Как только Безобразов вторгся на его личную территорию, к нему немедленно вернулись самообладание и апломб.
- Ну, будет тебе, – поднявшись на ноги, Безобразов обошел вокруг стола и по-отечески похлопал молодого человека по мощному плечу, мускулы которого казались каменными даже через ткань дорожной куртки.
 Анатолий Анатольевич хотел встать, как подобало ему в присутствии старшего и по возрасту, и по занимаемому положению человека, но Безобразов сделал ему знак разрешавший сидеть в его присутствии.
- Если я не даю тебе время на размышление, это не значит, что я не дам тебе неделю на улаживание твоих дел. Все равно мне надо будет через Волняровского надавить на Сандро, чтоб тот, в свою очередь через свое влияние на министра внутренних дел добился бы немедленного решения вопроса по  новым документам для тебя. Твоя миссия, повторюсь, будет тайной, иначе тебя немедленно возьмут в оборот взяточники и растратчики всех мастей,  и ты погрязнешь в бесконечной череде пьянок и застолий, сопровождающих любую инспекцию в этом государстве, – попытался сгладить напряжение Безобразов.
- Я отправляюсь туда с инспекцией? – возможность подзаработать немного окрылила, поникшего было Анатолия Анатольевича.   
- И да, и нет. Единственный, кому я могу доверять, из тех людей, кто находится непосредственно там, это полковник Мадритов. Он с нами уже давно и его военные отряды, охраняющие лесозаготовки на границе с Кореей, лишь они сейчас готовы идти  до конца. К сожалению, для регулярной японской армии они не могут представлять никакой угрозы. Александр Семенович создал на их основе целую шпионскую сеть, добавив к ним китайских хунхузов и наших каторжников. Опираясь на их донесения, я должен добиться смены Куропаткина на посту главнокомандующего. Его бездарные действия приведут страну к катастрофе. В своих депешах он постоянно требует подкреплений, введя в обиход даже какой-то несуразный термин “накапливание”.  Для решительных действий ему мешает все: рельеф местности, оказывается, сопки Манчжурии не позволяют успешно действовать кавалерии, заросли гаоляна ухудшают видимость пехоте, данные разведки неточны или несвоевременны, что, впрочем, одно и то же.  Итог: Порт- Артур в сухопутной блокаде. Инвесторы избавляются от наших акций. Рожественский готовит поход эскадры за сто морей, просто из желания потакать общественному мнению. Сандро рассказывал мне, что адмирал уверен заранее в собственном поражении…, – Безобразов прервал свою речь, словно запнувшись на полуслове. Невольно сказав лишнее, он почувствовал себя неловко.
- Мне потребуются наличные, – воспользовавшись моментом, заявил Анатолий Анатольевич.
- Вас никто не будет ограничивать в средствах. Привезите мне аргументы для отстранения Куропаткина до того, как он проиграет очередное сражение. В конце концов, своими поступками вы спасете немало жизней русских солдат, – подвел итог ночной беседы Александр Михайлович Безобразов.

                ***


        Поудобнее устроившись на низеньком кожаном диване, кое как втиснутом в скромный рабочий кабинет главного врача военного госпиталя, поручик Григорьев  размышлял о своей жизни, одновременно строя планы на сегодняшний вечер. Находиться вот так, как ни в чем не бывало в кабинете начальника, позволяли ему сразу несколько причин. Какие из них были прямыми, а какие косвенными разобраться нелегко. Перво-наперво, следует обозначить, что переводчика Григорьева, прикомандированного к полевому штабу наместника Алексеева, возглавляемого генерал-квартирмейстером Жилинским, связывали с главным врачом, подполковником медицинской службы Валерием Павловичем Оксиленко родственные отношения. Григорьев приходился ему  племянником по матери, и такое родство давало ему возможность захаживать в гости к своему дяде при наличии свободного времени. А его, этого свободного времени, учитывая его специальность, как правило имелось у поручика Григорьева предостаточно.  Вечер сегодняшнего дня, рисовался ему, как обычно, в пастельно-розовых тонах с непременным исполнением романсов под гитару. Выходец из небогатой, но вполне культурной дворянской семьи, поручик Григорьев не только знал несколько сложных для европейца языков, но и вполне недурно умел играть на пианино и гитаре.
  Срочное спасение неизвестно откуда появившегося раненного китайца, найденного в повозке набитой трупами, несколько сбило предусмотренный им распорядок дня. Участившиеся посещения своего дяди, за последние недели, почти вошедшие в привычку, служили лишь поводом для встреч с сестрами милосердия только что обнаружившими живого среди мертвых и теперь ассистирующих хирургу Оксиленко. Поручику по-своему нравилась каждая из них. Отношения в их компании сложились скорее дружеские, нежели любовные. Обе девушки обладали хорошим музыкальным слухом и недурным голосом. Сегодня на квартире у Григорьева намечалась небольшая дружеская вечеринка,  для обсуждения ее музыкальной части ему и необходимо было повидаться с Зинаидой Матвеевной и Марией Сергеевной.   Именно по этой причине поручик задержался в госпитале, после того, как передал в штаб информацию о найденной им у китайца трубке с цифрами 011, выбитыми на металлическом ободке. Поручик Григорьев просто выполнил действия, предписываемые ему инструкциями и циркулярами, ежедневно рассылаемыми начальством во все канцелярии.   Знакомый с бюрократией, пронизавшей все без исключения уровни власти, военных и гражданских учреждений, он и представить себе не мог, как быстро отреагируют на него соответствующие инстанции.
   Вошедший без стука в кабинет главного врача ротмистр Сергеев, застал поручика лежащим на диване, используя подлокотник в качестве подставки для своих хромовых сапог.
- Где трубка? – не тратя время на устные приветствия, спросил ротмистр, коротко козырнув немедленно вскочившему поручику Григорьеву.
- Я положил ее в верхний ящик стола, – сказал опешивший от столь неожиданного появления постороннего в кабинете своего дяди поручик, – А вы кто? – решил  все-таки поинтересоваться он, видя как ротмистр, обойдя стол открывает ящик без всякого на то разрешения.
- Кто ее обнаружил? – спросил Сергеев. Достав из ящика трубку он убедился, что это тот самый пропуск вездеход, который он несколько часов назад передал своему агенту Ю.
-  Простите ротмистр, но не могли бы вы представиться, прежде чем проводить обыск и допрос, – возразил Григорьев, хотя прекрасно догадывался о полномочиях стоявшего напротив мужчины, который был всего лет на семь-восемь старше него.
- Читайте! – сказал Сергеев, протягивая Григорьеву бумаги, устанавливающие сферу его компетенции.
- Хорошо, – согласился Григорьев, возвращая их владельцу.
 Последовательно и полно рассказав обо всем приключившемся ранним утром, поручик Григорьев уже собирался уходить, когда Сергеев попросил его задержаться.
- Итак, найденного живым китайца приводят в чувство, а прикатившего сюда на телеге с убитыми каторжниками арестовали? – уточнил ротмистр.
- Да, все именно так. Я должен уйти меня ждут в штабе наместника, адмирала Алексеева.
- Обождите, мне понадобится переводчик. Я сейчас телефонирую Якову Григорьевичу, – сказав это, ротмистр взял трубку аппарата связи, – Ну вот все и улажено, вы пока останетесь в моем распоряжении, – объявил он Григорьеву после минутного разговора с генерал-квартирмейстером Жилинским.
 Не готовый к такому повороту событий, Григорьев ошеломленно смотрел на ротмистра, запросто общавшегося с генерал-квартирмейстером по имени отчеству. В строевых подразделениях  такое не допускалось.
-  Пойдемте, допросим арестованного маньчжура. Кстати, как ваше имя? В нашей службе мы предпочитаем общаться по именам без излишнего солдафонства, – заявил ротмистр Сергеев, выходя из кабинета.
- Иван Ильич, – сказал Григорьев, почему-то почувствовав неловкость.
- Игорь Викторович, можно просто Игорь. Если не возражаете, я предпочел бы общаться так накоротке по именам.
- Попробуем.
- Отлично.
Договорившись на первых парах о приемлемом для обоих способе коммуникации, офицеры скорым шагом направились в сторону небольшой казармы, занимаемой казаками Уссурийского полка, несшими дежурство по охране военного госпиталя в Ляояне. 


                ***
       Беглый осмотр раненого китайца не выявил никаких противопоказаний к немедленной операции. Воспользовавшись самым простым обеззараживающим, а именно, дистиллированным спиртом, Оксиленко  распорядился потуже привязать бедолагу к операционному столу. Пациент находился без сознания вследствии контузии. На свежевыбритой голове китайца явно выступала значительных размеров гематома. Санитары, притянув его запястья и лодыжки к имевшимся на столе креплениям, вставили ему между зубов палку и потуже затянули веревку вокруг черепа.
           Операция, первоначально предвидевшаяся, как простая, несколько затягивалась. Просовывая свой крюк под пояс мнимого мертвеца криворукий Ичан Ли не только проткнул ему кожу, но,  хотя и незначительно, задел внутренние органы, которые теперь пришлось зашивать.
         Несмотря на гипотетическую  возможность заражения, и последующего гниения, которое могло  бы  закончиться  неминуемой смертью оперируемого, хирург клал швы не хуже и не лучше, чем он делал это во всех остальных случаях. Как всякий профессионал, подполковник медицинской службы Валерий Павлович Оксиленко презирал халтуру, какими бы резонами она не оправдывалась.
   За время, потребовавшееся для того, что бы заштопать все повреждения, причиненные китайцу крюком гробовщика, ихитуань так и не пришел в сознание. Мускулы его рук и ног, сухие и очевидно постоянно подвергавшиеся специальным упражнениям оставались расслабленными. Кожаные жгуты, навязанные санитарами, ни разу не натянулись.
- Ну, вот и порядок, – пробормотал хирург Оксиленко себе под нос, передавая инструменты медсестре.
- Куда мы его положим? – спросила врача сестра милосердия.
- Ну, уж точно не ко мне в кабинет, Мария Сергеевна, иначе моему племяннику негде будет поджидать вас с Зинаидой Матвеевной, – добродушно пошутил Оксиленко.
- С Иваном Ильичем нас связывают исключительно музыкальные интересы, – поспешила заверить хирурга та, которую звали Зинаидой.
- Ну ладно, я же пошутил, – заверил девушек хирург, заметив смущение обоих, – Положите его к тяжелым. У него возможно заражение. Все станет понятно в ближайшие пару дней – добавил он.
 В этот самый момент все трое заметили, что ихитуань открыл глаза и, не издав ни одного стона, ни пытаясь пошевелиться, внимательно их разглядывает. Что он успел услышать, и вообще, понять из их разговора оставалось неизвестно.

                Продолжение следует.