Глава 22

Пьеро, в противоположность добропорядочным и оттого сладким мальчикам в определённых кругах - тех самых, куда он со своим квадратным характером никак не мог просочиться – не чистил зубов, не докапывался лишний раз до вечно нечищеных ногтей и не расчёсывался, если не шёл на свидание, а туда он никогда не ходил. Считал, что женщины сами обязаны звать его в кино, рестораны, на выставки художников – импрессионистов или абстракционистов, кто их разберёт, ляд с ними… И спать с ними у него желания не было, а зачем тогда оплачивать их счёт в ресторане? Феминистки – пополамщицы его отчего-то бесили сильнее.
И сейчас, перебрав в памяти последние события, да и то как попало, как сказали бы учителя, из-под палки, что очень странно и где-то подозрительно для единственного и вымуштрованного как следует сына военного, Пьер натянул мятые джинсы и такого же качества футболку и нехотя отправился на занятия, заранее дёргаясь и представляя, что вновь не снискает славы, как в глубине души мечтает, как всякий парень, в окружении которого мельтешит крыльями раздражающая бабочка – однодневка.
Серафима уже была там и – опа! – принимала сомнительные и раздутые комплименты от самого красивого молодого человека на курсе, Антуана Скальфаро. Нет, она даже не хихикала, не щурилась, просто благосклонно и естественно улыбалась, открыто глядя в глаза Антуану.
И тот, в отличие от Пьера, безупречно отгладил стрелки на брюках и даже нашёл классическую рубашку едва видного желтоватого оттенка светила, будто бы не желая немедленно приворожить, но запомниться и согреть, поставить на таймер органичную и закономерную, ответную по поступкам влюблённость девушки.
А что делал Пьер? Насупился, сжался, как взъерошенная и помороженная колючим холодом птица, отступился, чтобы дать возможность пофлиртовать парочке не очень ответственных одногруппников. Серафима тут же расслабилась, оживилась и раскрылась, как любая юная особа, которая заинтересована в установлении не то дружеских, не то отношений на перспективу.
- Я вижу свои мысли в твоих глазах, Серафима, - они меня притягивают, как солнце, которое слепит, но оторваться не даёт, - смеялся Антуан.
- Ты вызываешь во мне наркотическую зависимость, - добавил он, - не переставая чарующе и дерзко улыбаться, поглаживая карманы брюк.
Серафима не успела ответить, как Пьер достаточно грубо и неприлично громко заявил:
- К наркологу сходи.
Антуан рассмеялся достаточно цинично и похлопал по плечу Пьера.
- Ты чего сегодня, встал с левой ноги? Внимательнее будь в следующий раз, или ты не веришь в магическое предопределение?
- Не трогай меня, дурак, терпеть не могу тебе подобных! – взорвался Пьер яростно.
- Вроде бы твой отец военный, а ты не сын депутата, что тебя трогать нельзя, но ладно, как скажешь… Говорят, подобное притягивает подобное… А как быть, если ты бесподобен? – Антуан умел великолепно шутить, а его губы не трогала улыбка.
Серафима отдала должное юмористу: не просто чуть не умерла от смеха, хватаясь за учебный стол и без конца поправляя падающие на глаза волосы, но и приобняла Антуана, а тот не растерялся и ответил ей полноценным объятием. Пьер с землистым лицом просто сел за парту, отворачиваясь от них двоих и уставившись в окно, где расцветающая весна скоропостижно, как простуда, сменилась крупнокалиберным снегопадом, тревожа душу, завёрнутую в бездомный и безбрачный плед.
Серафима прекратила смеяться, но Антуан не оставил попыток поухаживать за самой выдающейся и незаурядной девушкой на курсе.
- Если между нами нет мира, давай заключим перемирие. Ты очень наблюдательная девушка, Серафима, Пьер реально похож на дрозда: прыгает, суетится, переживает что-то на пустом месте, а на деле чётко не понимает, чего хочет. Очередной сын строгого папани и добродетельной маминой подруги, которого сосватают за подходящую юную леди, и пусть он и не смирится с этим, но и возражать не станет. Его родители ко всему имеют деловой подход.
- Мои тоже, да и ты не так уж и неправ: меня ему сватают с детства.
- Но ты-то, надеюсь, отбиваешься? – изумлённо взглянул на неё Антуан, будто впервые увидел.
- Ещё как! Я давно и безответно влюблена в лучшего мужчину. Я подозреваю, что он рождён матерью – звездой и отцом – Солнцем, иначе не был бы меня достоин и не ускользал от меня, как рассеянный солнечный свет.
- Как романтично! – Антуан ревниво закатил глаза.
- Ты написала его блаженное имя в словесах Христа и закопала в земле под стеклом, как секретик в детстве?
- Вот ещё, я что, ненормальная, по-твоему? Его зовут Арлекин.
- Нет, ну это понятно, можно было и не спрашивать. Если есть Пьеро и Коломбина, то их дружбу и любовь непременно разобьёт Арлекин. А по-настоящему? Земное имя у него есть?
- Тссс! – Серафима прижала свои пальцы к губам оторопевшего от радости Антуана.
И прямо и торжественно встала у своей парты, в то время как Пьер намеренно отодвинулся за тем же столом подальше, чтобы нечаянно не задеть бабочку – ветреницу.
- Он идёт, - дополнила она свой ответ, как девочка – отличница младших классов.
Вошёл Бартоломью Каппо, не подозревая, какие кипят страсти в аудитории вокруг его незаметной и спартанской персоны.
- Бартоломью Каппо, наш преподаватель и есть твой Арлекин? – Антуан был ошеломлён, дезориентирован, но и это слишком мягко характеризовало его внезапно нахлынувшие чувства. Он бы смирился с кем угодно, хоть с пропитым бомжом или тем же Пьером, фыркающим, чихающим, скрипящим, как потревоженная домашняя собака теперь от натуги в надежде что-то скрыть, но этот человек вызывал у него не просто недоумение, а резкое неприятие, потому что Антуан не осознавал, как женщина может влюбиться в это.
- Пьер, может, ты пока пересядешь на моё место? – спросил он, желая продолжить беседу с Серафимой.
И меньше всего он ожидал, что Пьер согласится уступить своё насиженное место, но тот и бровью не повёл, пересел и отвернулся к окну. Ну, раз всё так удачно складывалось для Антуана, он приступил к диалогу с девушкой, обладающей невероятно фанатичным вкусом.
- А почему он-то? – не нашёл он ничего лучше спросить.
- Да просто я люблю его. Идеал, слышал это слово?
- Конечно, улавливал нечто похожее, но обычно это смелые, яркие, дерзкие плохиши, альфа самцы и всё такое…
- А однажды ты просыпаешься, а этот ревнивец не знал, что можно вначале поговорить, а просто получаешь в глаз или с ноги, а потом аккуратно замазываешь синяки и ссадины и устаёшь сочинять легенды, как ударилась об косяк и никак не решаешься подать заявление в полицию…
- Хм, достаточно разумно… Но знаешь, компромисс, слышала о таком варианте? Не пьёт, не бьёт, в карты ни имущество, ни тебя не  проигрывает, любит весёлые компании и честно трудится на благо общества. Предлагаю свою кандидатуру. До президента мне, конечно, не дотянуть, но одномандатным депутатом-то я могу стать, - он улыбнулся.
- Ты забываешь, гражданин делегат и Божий избранник, что я собираюсь играть в кино, но тайно вздыхаю по театру, а ты, скорее, киноактёр, чем солист в опере.
- Но может, я танцор в балете?
- Эту роль я бы с удовольствием отдала Пьеру…
- Нет уж, спасибо, моей партнёршей станет кто угодно, но не ты, - насмешливо и зловредно отказался Пьер.
- А что такое? Слишком высокая или излишне куражусь?
- Слишком болтливая, как и все женщины. Если я и женюсь, то на глухонемой.
- А мама твоя много говорит? Эх, всё время забываю, что это другое. Мужская логика представляет собой своеобразный многоугольник или даже параллелепипед.
Пьер не нашёлся, чем припечатать её ограниченное мнение.