Чаша Воланда

   Из цикла "Записки о "Мастере и Маргарите"

     Кульминацией «Великого Бала у Сатаны» (название 23-й главы) является эпизод, когда Воланд провозглашает тост («за бытие!») и пьёт кровь только что застреленного барона Майгеля из чаши, в которую превращается голова Берлиоза.
     Очевидно, что превращение головы Берлиоза в «чашу из черепа» понадобилось Булгакову не просто для создания зловещего антуража, соответствующего балу Сатаны, но и для передачи некоего важного смысла. И он довольно легко прочитывается  -  как идея торжества жизни над смертью. 
     Эта идея пронизывает христианство, находя в нём выражение в мифе о воскресения Христа. Но она же была сутью дохристианских языческих культов (плодородия), и, прежде всего, конечно, древнегреческого культа Диониса.  Слова Коровьева, которыми он подбадривает Маргариту, не решающуюся выпить подносимую ей Воландом чашу, - что кровь Майгеля уже ушла в почву, из которой произросли виноградные гроздья, не оставляет сомнения в дионисийской основе происходящего действа. А, следовательно, и в том, что чаша из черепа Берлиоза используется в качестве необходимого атрибута для отправления дионисийского культа - как культа полнокровной жизни, т.е. включающей в себя и физическое, природное, телесное содержание. 
       Унаследовав от дионисийского культа идею торжества жизни над смертью (естественно, предварительно её трансформировав), христианство придало ему (как и язычеству в целом) статус сатанинского, злого начала, вытеснив его тем самым в подполье европейского христианского сознания. Из которого оно постоянно пробивалось в том или ином виде.       
       Вот и у Гёте («Фауст») в его знаменитом изречении «суха теория, но древо жизни вечно зеленеет» явственно слышен отголосок языческого культа «майского дерева», родственного культам плодородия. Хотя это изречение вложено в уста Мефистофеля (когда тот притворяется перед студентом доктором Фаустом), и,естественно, «лукавый бес» тут же извращает его смысл, сводя сущность жизни исключительно к плотским утехам, само оно  воспринимается "на полном серьёзе" - как противопоставление жизни и смерти. А  именно это противопоставление и составляет содержание тоста Воланда.
     В качестве символа торжества жизни над смертью чаша из черепа Берлиоза в "Мастере и Маргарите" близка чаше, которая фигурирует в «Послании Дельвигу» А.С.Пушкина.
     Пушкин подарил своему лицейскому товарищу найденный каким-то студентом–медиком череп, который якобы принадлежал одному из предков Дельвига. Подарок был вполне в духе времени. Его-то Пушкин и сопроводил «посланием», в котором посоветовал Дельвигу поступить с черепом следующим образом:       

Прими ж сей череп, Дельвиг, он
Принадлежит тебе по праву.
Обделай ты его, барон
В благопристойную оправу.
Изделье гроба преврати
В увеселительную чашу,
Вином кипящим освяти
Да запивай уху да кашу


Певцу Корсара подражай
И скандинавов рай воинский
В пирах домашних воскрешай,
Или как Гамлет-Баратынский
Над ним задумчиво мечтай
О жизни мертвый проповедник,
Вином ли полный, иль пустой,
Для мудреца, как собеседник,
Он стоит головы живой.
   
       Пушкин предлагает последовать примеру «певцу Корсара» Дж.Байрону. Тот немало эпатировал своих современников, когда приказал из найденного в саду черепа сделать чашу. Играя в «древних готов», он пускал эту чашу по кругу во время пиров с друзьями – членами им же основанного Ордена черепа.
      Этот поступок приобрёл широкую известность  ещё и благодаря стихотворению Байрона «Надпись на чаше из черепа». В отличие от шекспировского «монолога с черепом» Гамлета оно представляет собой монолог самого черепа.
     В стихотворении Байрона «череп превращается в чашу ради преодоления смерти, начиная «новый пиршественный круг как новый виток жизни», а его заключительное четверостишие «демонстративно снижает традиционный для XYIII –го века мотив величия человеческого разума». (1)

Где ум светился, ныне там,
Умы будя, сверкает пена.
Иссохшим в черепе мозгам
Вино — не высшая ль замена?

Что нам при жизни голова?
В ней толку — жалкая крупица.
Зато когда она мертва,
Как раз для дела пригодится.

      Таким образом,  и у Байрона мотив утверждения жизни, побеждающей смерть, переходит в мотив критики просветительской веры в человеческий разум.   
    Что касается Пушкина, то в «Послании Дельвигу» он в качестве альтернативы «запивать уху да кашу»  вином из чаши, сделанной из черепа, рекомендует мечтать над ним подобно Гамлету-Баратынскому. Александр Сергеевич, конечно, слегка иронизирует над слабостью, которую его современники питали к черепам.
     Помимо влияния Байрона, сильно поспособствовавшего моде на череп как на культурный символ, здесь ещё сказалось увлечение «гамлетизмом». Может быть, тоже опосредованное влиянием байроновского стихотворения. Упомянутый Пушкиным Е.Баратынский написал стихотворение «Череп» по  шекспировской трагедии. А также масонством.  «К моменту написания стихотворения и сам череп, и череп как чаша несли совершенно отчетливое символическое значение напоминания о смерти и трагичности земного бытия отсылая закрепленное в философии и ритуалах масонского тайного общества, весьма распространенного в России». (2)
     Однако при всей своей иронии Пушкин вполне серьёзен, когда говорит, что череп "как собеседник стоит головы живой". Не для всех, но для "мудреца", потому что для мудреца он - "жизни мёртвый проповедник". Что проповедует череп? Memento mori, как у масонов? Но в каком смысле? )См. об этом: Елена Котелевская. Записки о "Мастере и Маргарите" Mememnto mori. http://stihi.ru/2017/10/05/5948)       
     И предложение Пушкина сделать чашу из черепа, чтобы через её посредство поддерживать связь с предками, имеет под собой реальную культурно-историческую основу. У многих древних народов (если не у всех на начальном этапе развития)  человеческие черепа наделялись особой сакральной силой. В том числе и черепа родственников, из которых действительно изготавливались чаши для укрепления единства рода. Однако в случае с Берлиозом дело обстоит иначе. Он-то Воланду – не родственник. Здесь уже у Булгакова проявляется иная культурно-историческая традиция.   
               
                .......

      Эпизод с чашей из черепа Берлиоза в  «Мастере и Маргарите», скорее всего, основан на рассказе древнеримского историка Тита Ливия о гибели в 216 г. до н.э. римского консула Луция Постумия в бою с кельтами  (галльское племя бойев) и о том, что кельты сделали с его головой. В «Истории Рима от основания города» он оставил следующее свидетельство:  «Бойи с торжеством внесли его (римского полководца — Ред.) доспехи в храм, наиболее у них почитаемый: с отрубленной головы счистили все мясо и по обычаю своему обделали череп в золото: из него, как из священного сосуда, совершали по праздникам возлияния и пили, как из чаши, жрецы и предстоятели храма». (3)
     У Михаила Афанасьевича этот исторический сюжет воспроизведён с максимальной точностью. С той только разницей, что превращение головы Берлиоза, установленной на специальном возвышении (подобном престолу, предназначенного для евхаристии) в бальной зале после выхода Воланда, осуществляется мгновенно и силою воландовой магии как бы само собой. А в остальном всё сходится - чаша из черепа Берлиоза используется как обрядовый, т.е. священный сосуд, во время праздника весеннего полнолуния.  С её помощью Воланда совершает священный ритуал, отправляет религиозный обряд причащения, выступая в роли жреца «религии жизни» или предстоятель «храма жизни». Ибо во что трансформируется в праздничную ночь «нехорошая квартира», как не в «храм жизни» с цветами, фонтанами, музыкой, танцами и гостями–«прихожанами».   
    Согласно Титу Ливия делать чаши из черепов для священных храмовых церемоний было в обычае кельтов.(4) Естественно, для этого годились не абы какие черепа. И даже не черепа родственников, хотя бы и отличившимися какими-то подвигами или иными славными деяниями. Кельты делали чаши из черепов своих врагов, причём, как подчёркивает, Ливий, именно лютых, т.е. самых главных, самых непримиримых врагов.
    Описанные древнеримским историком кельты-бойи, конечно, были далеко не единственным народом, у которого в ходу были чаши из черепов врагов.  Свидетельств широкого распространения этого обычая, как у азиатских кочевников, так и у жителей Европы предостаточно. Известны случаи даже из довольно поздней истории – так, чашу для питья сделали из головы пирата Черная Борода.
Человеческий череп, вместилище сознания, считался средоточием могущества, физического или колдовского, присущего его обладателю. Поэтому-то, как уже говорилось, ему приписывалась особенная сила, которая, как верили, переходила от убитого врага к победителю.  Не говоря уже о том, что такого рода чаши свидетельствовали о воинской доблести тех, кому удавалось их добыть.
    Из черепов врагов «сплошь и рядом» пьют герои скандинавского эпоса, герои «Эдды», «Песни о Нибелунгах», «Лебединой песне Рагнера Лордброка», иногда заставляя пить из них и близких родственников тех, кому принадлежали черепа.  Да и для русской истории это более, чем знакомый сюжет. Кто не знает, ещё со школьной скамьи, как  печенежский хан Куря сделал чашу из черепа древнерусского князя Святослава?! Куря пил из неё вместе со своей женой, веря что силы и мужество князя перейдут к ним и их будущему сыну. 
     Или вот ещё известный сюжет, в котором фигурирует чаша и черепа, не раз был воплощённый художниками (в том числе и Рубенсом).  В «Истории лангобардов» Павла Диакона рассказывается, что лангобардский король Альбоин в 567 году разгромил заклятых врагов своего народа гепидов, убил их короля Кунимунда и сделал из его черепа кубок, а дочь его Розамунду взял в жёны. И вот однажды на пиру он потребовал, чтобы Розамунда пила из этого кубка….      
     У Булгакова Воланд тоже заставляет Маргариту пить из черепа Берлиоза. 
     – Я пью ваше здоровье, господа, – негромко сказал Воланд и, подняв чашу, прикоснулся к ней губами.
Тогда произошла метаморфоза. Исчезла заплатанная рубаха и стоптанные туфли. Воланд оказался в какой-то черной хламиде со стальной шпагой на бедре. Он быстро приблизился к Маргарите, поднес ей чашу и повелительно сказал:
– Пей!
У Маргариты закружилась голова, ее шатнуло, но чаша оказалась уже у ее губ,..

       Правда, и Маргарита Берлиозу – не родственница.

                .......

     Знал ли Михал Афанасьевич о галльском обычае делать чаши из черепов ещё с гимназической скамьи, как он знал о чаше из черепа древнерусского князя Святослава, или ознакомился с ним, когда читал источники по истории Рима в Ленинской библиотеке, не суть важно (5). А важно то, что имеющееся сходство межу сообщением Тита Ливия и булгаковским текстом подчёркивает, отчётливо выявляя, специфику и значение образа Берлиоза в сравнении с другими персонажами сатирических глав.   
      Берлиоз не очень-то вписывается в ряд взяточников, бюрократов, жуликоватых работников торговли, патологических лжецов, морально разложившихся ответственных работников и тому подобных объектов булгаковской сатиры. Никаких особых грехов подобного рода за председателем МАССОЛИТа не водилось. Берлиоз -  начитанный,  умный,  воспитанный человек. Его даже и в приспособленчестве к «режиму» особо не упрекнёшь. Ну, извлёк он  прямую выгоду из своей идейной позиции - занял важную должность, стал генералом от литературы, со всеми отсюда вытекающими житейскими благами, но душой-то особо  не кривил. Он действительно разделял идеи, которые по долгу службы распространял в советском обществе, был убеждённым атеистом-антихристианином. А почему-то, в то время как большинство сатирических персонажей отделалось лёгким испугом, Берлиоз волею автора отправился  прямиком под трамвай.  Почему-то Булгаков наказал его в той же мере, что и предателя барона Майгеля (вознамерился предать Воланда). И даже в большей – Майгель не удостоился «чести» предстать в виде живой головы и испытать все страдания такого положения.
    Уточнить образ Берлиоза помогает акцент, который Тит Ливий сделал на  том, что галлы (кельты) изготовляли чаши из черепов только «лютых» врагов. Аналогичный акцент нужно сделать и нам. Воланд превратил голову Берлиоза в чашу из черепа потому, что усматривал в  председателе МАССОЛИТа именно врага – своего личного и самого опасного врага.
      Обычные человеческие пороки, которые присущи  «новым» советским люди ничуть не меньше, чем «старым», дореволюционным (никакого сущностного преображения, по мысли писателя, благодаря социалистической революции в людях не произошло), конечно, заслуживают порицания и даже определённого наказания. Но они не так страшны, как «рассудочный порок» отрицания Христа. Вот это настоящий смертный грех, который карается «по всей строгости закона» - воландова закона (космической) справедливости.   
 Чаша из черепа Берлиоза используется Воландом в религиозных (языческих) ритуальных целях, она – необходимый атрибут обряда причащения кровью.  Значит, гибель Берлиоза – это жертвоприношение?
      Усматривающие в печальной участи председателя МАССОЛИта жертвоприношение проводят параллель между случившимся на Патриарших прудах, бывшей Козихе и ветхозаветным иудейским обрядом возлагания грехов на «козла отпущения». Мол, Берлиоз исполняет роль «козла отпущения». Вот уже нет! Параллель с "козлом отпущения" неуместна. Берлиоз у Булгакова отвечает вовсе не за чужие грехи - он несёт кару за свой собственный «смертный грех».
      Этот персонаж однозначно наказан своим создателем. Козиха долго время служила в Москве местом казни - и до того, как стала владением Патриарха, и после того.  Булгаков, избирая Берлиозу наказание в виде смерти,  тоже фактически казнит его. Писатель облекает казнь в форму несчастного случая, давая при этом отчётливо понять, что то, что по внешней видимости, воспринимается как несчастный случай, как бессмысленная, не вписывающимся ни в какую закономерность случайность, является на самом деле событием, имеющим определённый смысл, а именно смысл наказания.
     Кто выносит приговор и осуществляет наказание в романе? Конечно, Воланд.
Ведь в случае с Берлиозом мы имеем дело с судьбой, точнее, с неизбежностью рока. Предсказание смерти, сделанное Воландом по всем правилам астрологии, не должно оставить у читателей никакого сомнения в том, что речь идёт о фатальности, космической предопределённости гибели Берлиоза. А Воланд – это персонализация, олицетворение космического рока (закона космической справедливости). Свобода воли - вне его «компетенции». Свободой воли «заведует» «ведомство» Иешуа («ведомство» «света»).  Но зато всё, что действует по закону рока,  «проходит» по его «ведомству», будучи подчинённым исключительно его воле.
       Берлиоз сам отдал себя во власть Воланда-рока. Отрицая существования Христа, он отрицает свободу человеческой воли. Здесь может возникнуть вопрос – а разве Берлиоз не исповедовал веру в то, что человек – сам хозяин своей судьбы?
     Вера Берлиоза в то, что человек сам со всем «управляется», основывалась на способности человеческого познания: познавая мир, законы природы, человек действует сообразно своему познанию. Но, подчиняя себя познанию, человек тем самым ставит себя и в полную зависимость от «мира сего» и лишает себя подлинной свободы, той свободы, которую несёт вера в Христа. Этот ход размышлений - общее место в русской религиозной философии Серебряного века.
       Так что Берлиоз встал на скользкий, роковой путь задолго до встречи с таинственным незнакомцем на Патриарших и задолго до того, как Аннушка разлила масло…   
     Роковая логика – это логика нигилистического самоотрицания. Берлиоз верит во всевластие законов природы и в человеческую силу разума, способную поставить эти законы на службу себе. Вот эти обе силы (отчуждённой природы и человеческого разума как части отчуждённой природы), воплощённые в трамвае, символе советской, атеистической и технически развивающейся Москвы, и убивают его.
     Обычно видят связь между эпиграфом к роману Ф.М.Достоевского «Бесы» и «Белой гвардией». Однако такую связь можно усмотреть и с романом «Мастер и Маргарита». Как свиньи, в которых вошли бесы, бросились в море, так и Берлиоз «бросился» под трамвай. Никто не толкал его на рельсы, никто намеренно не направлял на него трамвай. Да бежать к телефону никто  не заставлял. Это отсутствие «привычки к необыкновенным событиям» сыграло с ним злую шутку…      
       Воланд уничтожает Берлиоза в том смысле, что он и есть сила рока. Но  она действует в человеке одновременно и как сила самоуничтожения. Гибель Берлиоза сама по себе – не жертвоприношение, а закономерный итог. Но вот голова председателя МАССОЛИТа, вместилище сознания, оторвавшегося от жизни и противопоставившего себя жизни (отказом от свободы воли), приносится в жертву на «алтарь жизни». Во славу бытия с присущей ему свободой воли.
      
                .......

                Продолжение следует

1.Е.В. Кузнецова. Образ «чаши из черепа»в поэзии русского модернизма.
2. Там же.      
3.Тайна отрубленной головы. Три цитаты.https://annabaskakova.livejournal.com/690829.html
4. А у Диодора Сицилийского сообщаются, что галлы отрубали своим противникам головы и долго их хранили в бальзамированном виде:
«Убитым врагам они отрубают головы и вешают их на шеи своих коней, а окровавленные доспехи врагов передают слугам и увозят воен¬ную добычу, распевая боевые песни и победный гимн. Лучшую часть добычи они прибивают к стене своего дома. Головы наиболее выдающихся из врагов они бальзамируют кедровым маслом и бережно хранят в ларцах, показывая затем гостям и похваляясь тем, что или кто-то из предков, или их отцы, или сами они не приняли предлагаемого за ту или иную голову выкупа».
5.*Преподавание латыни в дореволюционных гимназиях было поставлено таким образом, что учащиеся знакомились с оригинальными латинскими текстами, включая и Тита Ливия*. В Петербурге-Петрограде с конца XIX века и до 1918 года специально для нужд учеников и учителей классических гимназий (а киевская Первая Александровская гимназия, в которой учился Булгаков, была классической) выпускалась серия под названием: Иллюстрированное собрание греческих и римских классиков под редакцией Льва Георгиевского и Сергея Манштейна. К тому же отец Булгакова прекрасно владел латинским языком и даже делал переводы с латинского языка на русский Отцов церкви. Если Булгаков ознакомился с соответствующим местом из Тита Ливия в гимназические годы, то, понятно, что оно могло произвести на него незабываемое впечатление.

                .......
Итак, не столь страшны обывательские пороки, сколько порок рассудочности, «болезненная гипертрофия рассудка»,  если воспользоваться формулировкой Ф.Ницше.      
     Но вот вопрос вопросов – как так могло получиться, что у Булгакова главным противником рассудочной веры атеистов-берлиозов становится именно Воланд-Сатана? Более того, покровительствуя Мастеру, он ведь тем самым не только (опосредованно) покровительствует Пилату, но и защищает веру в Христа. С какой стати? Попробуем разобраться.
        Как я уже говорила, христианство унаследовало от древних языческих религий плодородия их суть – идею победы жизни над смертью. Но не просто унаследовало, а трансформировала эту суть, доведя её до высшей степени одухотворения, личностной выразительности в образе Христа. И Берлиоз очень даже в курсе исторической связи христианства с языческими религиями. Только делает из наличия этой связи рассудочные выводы, нигилистически отрицая и дохристианские, и христианские верования как сказки.  Кстати, не даёт ли нам Булгаков подсказку, заставляя своего персонажа произнести целую лекцию на тему о родстве христианства с дохристианскими верованиями?      
       Христианство –  религия жизни (вопреки всем антихристианским выпадам Ницше с позиций его «философии жизни»). С этой точки зрения, как именно религия жизни, оно является не отрицанием (нигилистическим) языческих верований, так называемых народных религий, а имеет с ними единую сущностную основу. Во всяком случае, такой взгляд на соотношение христианства и народных религий отстаивал о.Павел Флоренский в своей знаменитой работе «Сущность идеализма». В ней он доказывал, что  платоновский идеализм, сыгравший столь важную роль в становлении христианства, имеет народно-религиозные корни.
      Но  в процессе своего становления и развития историческое христианство отказалось от родства с народными религиями, отбросив их в область безусловного зла, в царство Сатаны, «врага рода человеческого» и врага жизни. Соответственно одним из направлений  переосмысления христианской веры в русской религиозной философии Серебряного века стало восстановление «исторической справедливости» в отношении народных религий. Что вовсе не означало отката в язычество. Напротив, речь шла о том, чтобы просветлить, одухотворить хтонические (земные, природные) истоки жизни, низовые (материально-телесные) проявления, составлявшие содержание народных религий.
      Ведь что произошло с возникновением христианства? Живая, высшая, духовная суть народных религий перешла к христианству, а то, что осталось от них, стало почвой, на которой постоянно давали всходы всякого рода гностические ереси и сатанинские верования. Короче говоря, историческое христианство не смогло интегрировать в себя всю полноту жизни, оставив её истоки на откуп гностицизму и сатанизму. Неудивительно, что антихристианское «подполье» возникло вместе с христианством и сопровождало последнее на протяжении всей его истории.
      Воланд – властитель  этого «подполья», и  использование им чаши из черепа во время бала, выглядит как классический сатанинский обряд, как  пародирование литургии при отправлении культа Сатаны.
               
                .......
    
     Но вот в чём "фокус" - булгаковский-то Воланд действует «в подполье» не в какой-нибудь христианской столице, а в советской атеистической Москве. И, главное, как действует, с какими целями!
     Он «правит бал», в фигуральном смысле, в театре Варьете - причём, открыто, легализовавшись под видом иностранного артиста-иллюзиониста. По ходу представления он превращает Варьете в настоящий храм торговли и проводит «сеанс разоблачения» советских людей, оказавшихся на поверку никакими не новыми, а самыми обычными людьми. Пришедшие на представление москвичи демонстрируют неизменную потребительскую сущность обывателей, для которых (к тому же «испорченных» «квартирным вопросом» и дефицитом) потребление есть единственная настоящая религия.      
     Не фигурально, а уже в самом прямом смысле Воланд «правит бал» в «нехорошей квартире», в которой жил Берлиоз. Естественно, данное "мероприятие" проходит уже нелегально, подпольно. Впрочем, вся вообще миссия Воланда, целью которой является спасение Мастера и, в особенности, спасение его романа о Пилате и Иешуа, является нелегальной. Неудивительно, что он выполняет эту миссию под прикрытием - то иностранного консультанта, то артиста.
     В отличие от традиционного Сатаны, который представляет собой антихристианскую силу, булгаковский Сатана, действуя в «подполье» у советской власти, являет себя в качестве непримиримого противника антихристианства. Что же это тогда за Сатана?! Не напутал ли чего уважаемый Михаил Афанасьевич?   
     Советская идеология понималась многими (и не безосновательно) как псевдорелигия - со своими соборами, жрецами, капищами, еретиками и инквизиционными органами. Возникновение мавзолея Ленина с выставленным там телом умершего вождя закрепило такое понимание. Почитание Ленина воспринималось как псевдорелигиозный культ, как культ антихристианский по своей сути, ибо Ленин теперь претендовал на то, чтобы вместо Христа служить не только  идеалом человечности («самый человечный человек»), но  и символом торжества жизни над смертью («живее всех живых»). В контексте этих представлений Берлиоз,  председатель МАССОЛИТа и редактор атеистического журнала – не кто иной, как служитель (жрец) псевдорелигии, причём, занимающий достаточно высокую иерархическую ступень в её организационных структурах. Поэтому-то его квартира (которую он делил со Стёпой Лиходеевым) и выбирается местом проведения «великого бала Сатаны». А также местом, где Воланд исполняет обряд с использованием чаши из черепа Берлиоза, то есть превращается в особое сакральное пространство.   
      В «Фаусте» Гёте Мефистофель называет себя духом отрицания – отрицания всего Божьего творения, т.е. жизни в целом, всего живого. А булгаковский Воланд, отправляя Берлиоза в небытие, совершает своего рода «отрицание отрицания». Он – не «старый софист», каким его аттестует Левий Матвей. Он – настоящий диалектик.   
       Можно даже сказать, Воланд – философ, разделяющий  критику разума, которая составила философское содержание русского Серебряного века. Ещё раз повторю главную направленность этой критики.
     Рационалистическая вера, которую исповедует и романный Берлиоз, основана на отрицании сверхчувственного основания жизни, духовного измерения реальности, то есть всего того, что составляет область мистических («необыкновенных») явлений. (К которым, как сказано в романе, Берлиоз не привык). Провозглашая свободу человека, его научно-познающего разума, рационалистическая вера на самом деле подчиняет человека природному, телесно-чувственному началу, предварительно его же разумом опустошённому, т.е. лишённому высшей («божественной») сущности. Объект познания – это умерщвлённая («объективированная» в терминологии Н.А.Бердяева), потерявшая свою живую сущность природа (будь то внешняя природа, будь то природа самого человека, человеческая душа). Поэтому вера в человеческий разум (познающий рассудок, науку) – это вера не в жизнь, а в смерть.  Религия разума – это религия смерти, отрицающая жизнь посредством «сухой теории». Даже если на определённом историческом этапе она способствует улучшению человеческой жизни, в конечном итоге, по заложенной в ней интенции, она  ведёт к смерти живого. Сначала к духовной, а потом и к физической**.   
     Вот это отрицание жизни подвергает отрицанию Воланд. Против этого направлена его шпага, которой он превращает голову Берлиоза в чашу из черепа. Он - враг врага жизни, которым оказывается, казалось бы, милейший Михаил Александрович.
     Но не только.

                Продолжение следует.